№22 Николай ЕРЁМИН (Россия, Москва) Часовенка

Очень рад, что в журнале ВЕЛИКОРОСС появился мой рассказ ЧАСОВЕНКА Только я не из Москвы, а из Красноярска. Но расстояния для нас не преграда. Вот вам, дорогие читатели, мой новый рассказ.


ВОСХОЖДЕНИЕ НА МОНБЛАН Николай ЕРЁМИН
Рассказ


Всю жизнь я хотел покорить Монблан, высочайшую вершину 4810 метров над уровнем моря, между Францией и Италией, но жизнь не хотела, чтобы я это сделал.

Любая попытка приподнять железный занавес и пересечь государственную границу тогда преследовалась по закону.
Это сейчас – пожалуйста, оформляй загранпаспорт, визу и лети по туристической путёвке или просто так – куда душа пожелает. А куда полетишь, если декабрь и семь ступенек над уровнем земли, ведущие к твоему подъезду, обледенели – и ты, поскользнувшись, летишь только вниз, и ломаешь себе левую ключицу, и, загипсованный, лежишь на диване, и можешь только рассуждать, как ты мечтал покорить Монблан. И пишешь, поскольку считаешь себя писателем, правой, незагипсованной рукой, пытаешься запечатлеть свои сожаления по этому поводу.

Да, родился бы я во Франции или в Италии! – и всё было бы у меня по-другому. Но, к большому моему сожалению, родился я на Дальнем Востоке, да ещё в местах лишения свободы.
Папа мой, ВОХРОВЕЦ, вертухай эдакий, влюбился, видите ли, в мою маму, осуждённую за то, что написала она критическую заметку в районную газету, а редактор взял да и напечатал. Вот и отправили её вслед за редактором на зону. Где и появился я на свет в родильном отделении больницы военного городка.
Воспоминания детства - сопки, поросшие цветущим багульником, железнодорожная станция, бараки городка с одной стороны ж-д путей, а с другой - барачная зона, обнесённая колючей проволокой, да вышки с часовыми.
После родов маму освободили из-под стражи, и папа взял её к себе в барак, разделённый на четыре квартиры.
В этой квартире прошло моё раннее детство. Родители уходили на службу и запирали меня. А я слушал радио и что-нибудь рисовал.
Однажды я включил радио и весь день слушал траурную музыку и сообщение о том, что в Москве скончался самый любимый на земле человек, вождь нашей страны.
Вечером папа сказал, что все заключённые радовались этому известию,
потому что прошёл слух, мол, всех освободят, а зону закроют. Охранники, напротив, злились, потому что боялись остаться без работы.

- Как же! – Сказала мама. - Как бы не так! Закроют они зону!

И оказалась права.
Вот уже сколько лет прошло с тех пор, империя СССР развалилась, перестройка в стране как бы произошла, а зона и городок, который его обслуживает, стоят, как ни в чём не бывало.

И папа мой без работы не остался.
Его повысили в должности и перевели в прекрасный сибирский город Абаканск, начальником СИЗО, тюрьмы то есть.

Папа хотел, чтобы я стал военным, как он.
Мама хотела, чтобы я стал корреспондентом и писал не только в районные, но и в городские, областные, республиканские газеты, выявлял недостатки, помогал людям добиться правды в их стремлении к лучшей жизни.

В конце концов, я поступил в военное училище и стал журналистом, журналюгой прожжённым, писавшим в газеты «Советский воин», «На страже родины» и во многие другие.
Но удовлетворения это мне не приносило, так как военный цензор всегда вычёркивал из моих материалов негатив и оставлял только позитив.

А во мне билось пылкое сердце поэта. Некоторое время я сочинял пламенные стихи. В них я старался не врать самому себе и быть как можно более объективным, но постепенно понял, что к большой поэзии мои опыты никакого отношения не имеют.
Я видел, в какой провинции прозябаю. И считал: чтобы стать настоящим поэтом, нужно обязательно ехать и покорять Москву, Лондон, Париж…
Мой друг Яков Юровский так и сделал. Прекрасный поэт, которого нигде не печатали из-за цензурных запретов, он, как только приоткрылся железный занавес, сказал: – Лучше писать за границей в стол, чем здесь в мусорный бак! – и уехал навсегда из Абаканска в Германию.
Чтобы жить в столице нашей родины, нужно было, чтобы сильные мира сего разрешили поставить в паспорт штамп о так называемой «прописке».
И в Москве никого не прописывали, кроме как женившихся на москвичках.
Поэтому в большой моде были фиктивные браки. Но фальшиво жениться я не хотел, так как всегда старался быть честным. И был им.
А тут ещё, курсантом военного училища, влюбился я неожиданно в танцовщицу ансамбля танца Сибири.
Михаил Годенко, руководивший тогда ансамблем, подобрал в свой коллектив девушек - одна лучше другой. Все как будто на одно лицо. Этакий обобщённый образ сибирской красавицы. Посмотрит – рублём подарит. Казалось, не отличишь одну от другой.
Но моя возлюбленная – Лена, Елена Прекрасная, в своём платье Снегурочки и в кокошнике, сверкающем бриллиантами, точно снежинками, была не такая, как все!
И я был не такой, как все, в парадной форме курсанта. И мы, различив друг друга в серой толпе, не раз уже встречались перед концертами около БКЗ филармонии. И всё было бы у нас хорошо, если бы не гастроли в Грецию, куда отправил начальник Абаканского Управления культуры наш замечательный ансамбль зарабатывать валюту.
Греция, конечно же, была покорена.
Ансамбль прославился на весь мир. А Елена моя Прекрасная вышла там замуж за миллионера.
Ансамбль вернулся – а Елены моей нет!
И никакого международного скандала.
Только моё разбитое сердце.
И ничего не поделаешь. Осколки не сопоставишь. Не склеишь.

Сходил я в кино, посмотрел фильм «Вертикаль», послушал, как Высоцкий зовёт уйти в горы от всех печалей, помечтал о далёком недоступном сверкающем Монблане…
И утешился.

В конце концов писать на военные темы мне опротивело, и я устроился на должность военкома и до сих пор занимаюсь призывом подрастающего поколения в ряды Армии, хоть это занятие мне тоже не по душе.
Никто не хочет быть военным в мирное время. У всех семейные интересы, бизнес, малый и средний, который развивать и укреплять нужно. А не бегать по полю, как сумасшедший, с автоматом или гранатомётом и стрелять по мишеням. А не дай Бог, прикажут – и по мишеням живым. Горячих точек на планете сколько угодно. И всюду – остатки наших имперских интересов.

А женился я на медсестре Танечке, которая, работая в хирургическом отделении Неотложки, помогала хирургу сшивать мои вены, перерезанные из-за несчастной любви.
Танечка оказалась в тысячу раз лучше Леночки.
Тем более, та пребывала в мечтах, а эта – во плоти.

Теодор Рузвельт, будущий президент Соединённых штатов, провёл медовый месяц, возглавив экспедицию по восхождению на Монблан.
Я, будущий военком, и Танечка провели медовый месяц в Саянах, где не раз восходили на местную гору Любви.

И родился у нас сынишка Федя.
Феденька.
Федорка–помидорка.

Фёдор быстро встал на ноги, вырос и окреп. В совершенстве овладел немецким, английским и французским, устроился на работу в туристическую фирму «Континент» и разъезжает теперь в качестве переводчика по всему свету, красоты на видеокамеру заснимает, а потом, вернувшись, моим родителям престарелым да мне с Таней через огромный экран на стене высвечивает.
Хорошо живут люди по всему свету!
Все улыбаются, радуются, в костюмы разные наряжаются, фестивалятся…
Ни тебе зон за колючей проволокой, ни тебе вертухаев на вышках, ни тебе военкоматов с принудительным призывом в армию.

Вот и вчера - вернулся он из Италии, Франции и Швейцарии… Женевское озеро показывает…Как на берегу озера счастливые люди карнавал себе устроили. В барабаны бьют, в дудки дудят, на аккордеонах играют.
И вдруг – вижу я: возлюбленная моя Елена Прекрасная, по-прежнему молодая, красивая, тоненькая, как былиночка, стоит с молодым высоким иностранцем, в костюмах индейцев, обнявшись.
И вдруг – под музыку - левая нога вперёд, корпус направо, - правая нога вперёд, корпус налево – приседая, смеясь, кренделя начинают выделывать…
- Это мои друзья, переводчики. Ламбаду танцуют, - Фёдор поясняет.

А я смотрю на танцующую пару, перевожу взгляд на лица родителей моих престарелых и чувствую, что начинаю плакать… И чтобы жена моя Танечка не заметила мою скупую мужскую слезу:
- Пойду в ванную, - шепчу, - повязку гипсовую поправлю.
А Фёдор тут же мне и говорит:
- Возвращайся поскорее, следующий сюжет - восхождение на твой любимый Монблан!

Николай Ерёмин г Красноярск Декабрь2011