СЕТЕВОЙ ЛИТЕРАТУРНО-ИСТОРИЧЕСКИЙ ЖУРНАЛ
ВЕЛИКОРОССЪ
НОВАЯ ВЕРСИЯ САЙТА

№25 Ирина ИЛЬКЕВИЧ (Беларусь, Минск) Два рассказа

Омилия — Международный клуб православных литераторов
На главную Наша словесность №25 Ирина ИЛЬКЕВИЧ (Беларусь, Минск) Два рассказа

ЖивойЖивой

 

Небольшая группка людей с интересом взирала на парня, стоящего посреди улицы. Он вёл себя  крайне странно и даже неприлично: что-то громко кричал, размахивал руками, не обращая внимания на сторонящихся, жмущихся к тротуару прохожих и нарастающую чуть поодаль заинтригованную массу любопытных тел. Периодически кто-то из «зрителей» сотрясал воздух звуковой волной, которая каким-то чудом превращалась в ценный и, безусловно, важный комментарий к происходящему:

– Молодой паря-то… Студент, небось… Во шпарит, а? Может напился? – догадливо предположил мужчина, одетый в рабочую форму.

– Конечно напился, ты на его глаза шальные погляди – рази ж у трезвого человека такие бывают? – охотно отозвалась на призыв какая-то бойкая бабка, – молодёжь нынче вообще пьёт как не в себя, о, глянь, шапку с себя скинул, во дурачьё!

– Прикольно, да? – ухмыльнулась симпатичная девушка, жующая жвачку, и посмотрела на свою подружку, которая боязливо взирала  и на всё более жиреющую толпу, и на странного парня.

– Ничего прикольного: парень нажрался каких-нибудь таблеток и орёт как сумасшедший. Надо скорую вызвать – пусть его отвезут куда положено, – ответила она… – И вот приспичит же, – добавила полушёпотом, думая о том, что теперь придётся идти по более длинному пути. Рядом с девушками материализовался паренёк лет пятнадцати, который, используя всю свою сноровку, наглость и острые локти, выполз в первые ряды, чтобы заснять на видео забавное зрелище. Он поворачивал телефон, крутил звук, пробовал разные ракурсы и мысленно уже захлёбывался хохотом, сидя под подъездом с ребятами, которые были разноимёнными копиями друг друга, захлёбывался от собственной оригинальности, захлёбываясь пивом, а потом и собственной блевотиной…

Мрачного вида готы обосновались на островке незамутнённого пространства, ставшего ещё более чистым после их появления – они смотрели на сцену, где продолжался моноспектакль, и молчали, возможно затем, чтобы не портить человеческими высказываниями свой рисованный перед зеркалом чёрным и красным образ потусторонних существ. Периодически они боковым зрением ловили искры внимания к своим персонам и становились ещё более готичней от сознания своей депрессивной и пугающей индивидуальности.

«Змейка» росла, набирая новые мясистые «квадратики»: задние ряды уже вставали на цыпочки и ловили обрывки сведений о происходящем, кое-где образовались активные центры, заглатывая  в себя тех, кто открыто идёт на увлечённое обсуждение события.

А парень что-то кричал, обращаясь к невидимому слушателю, он громко и безудержно смеялся, показывая пальцем на толпу и строя непонятные, обидные гримасы. Иногда он двигался медленно, нелепо и почти комично, словно человек, который смертельно устал, а иногда выделывал необыкновенно быстрые, молниеносные па, точно кружась в танце под мелодию, которую никто не слышал кроме него. Он разбивал в кровь свои руки, стуча кулаками по тротуару и не замечая этого, а  его лицо, утонув на несколько мгновений в ладонях, превратилось в красновато-грязную маску то ли отчаяния, то ли безумия… Я смотрела на людей вокруг него: они дышали, двигались, смеялись, кричали, о чём-то думали, но я смотрела на них и мне почему-то казалось, что по-настоящему живой здесь только он.

 

 

КлоунКлоун

 

Клоун привычными движениями размазывал грим по лицу, который и так уже давно не смывался до конца. Глубокие морщины, словно шрамы изрезали его лицо – жизнь намертво вдавила эти некрасивые полосы своим острым ногтем. Набрякшие веки прикрывали уставшие глаза, которые будто вылиняли от бессонницы и дешёвой водки и тускло взирали на ненавистный мир. Он столько смеялся в своей жизни, столько натужно хохотал, насильно дёргая уголки губ вверх, но они почему-то всё равно сползли вниз и превратились в застывшие борозды тоски и отвращения. 

Руки тряслись, и грим ложился неровно на обрюзгшее лицо. «Я не смешной, я – смешон» – привычно подумал клоун и невесело усмехнулся своему отражению. «Они пришли посмеяться, посмеяться надо мной. Именно я вырву из этих больших или маленьких глоток радостно-омерзительный смех. Интересно, а они смеялись бы столь непринуждённо, знай все эти люди как осточертело мне жить и плясать словно марионетка на ниточке, изображая веселье? Хотя я не вижу людей – лишь тёмные пятна, блюющие смехом».

Дверь гримёрки приоткрылась, и туда заглянуло вездесущее лицо администратора.

–  Сегодня не выступаешь, – без особых приветствий пропел он свой текст.

– Тогда ты иди к чертям, а я – домой, – хрипло пробасил клоун, обдав близлежащее пространство застаревшим перегаром.

Лицо гаденько ухмыльнулось:

– Ты не понял… Пойдёшь к… – администратор  достал из штанин помятый листок бумаги, быстро пробежал глазами написанное, – к Соболевым, на День Рождения их сыночка. К семи часам они заказали клоуна. Люди богатые, потому отказать не представляется возможности. Собирайся быстрее, уже шесть, – закончил он, однако двери не закрыл, а стал внимательно наблюдать за перекосившимся лицом сидящего. Утверждать что ему это было приятно – глупо: человек просто выполнял свою работу.

– Издеваешься? Уж тебе-то, гаду, известно, что я терпеть не могу подобные… хм… мероприятия. Почему не Алферов? Он молодой, бойкий и даже, тьфу, сказать противно, любит это дело. Вот и послал бы его.

– Не могу, хотел бы, но не могу, – почти натурально покаялся администратор и даже пожал плечами, как бы извиняясь за причинённое неудобство. – Алферов мне нужен… Он сегодня выступает с новым номером, публика будет в восторге. Увы, не могу лишить её такого удовольствия только из-за твоей прихоти. А  вместо тебя будет номер с собачками.

– Публике плевать, да и номеру уже как второй месяц.

–  Что ты такое говоришь?! – запыхтел администратор, размахивая руками. – Думаешь я специально?

– Да ладно, что ты праведный гнев изображаешь-то?  Ни хрена у тебя не получается, потому и в театральное  не взяли…

– В общем так, – перешёл на деловой тон администратор и как-то сразу весь подобрался. Не пойдёшь – уволю. Всё! Чтоб через двадцать минут был готов, они шофёра пришлют. И смотри – облажаешься,  или какой номер в своём стиле выкинешь…

– Уволишь? – вопросительно констатировал клоун.

– Уволю! – подтвердил администратор, затем подошёл к клоуну и положил листок на трюмо. – На вот, посмотри сколько детей будет, возраст там… ну ты, в общем, знаешь… – закончил он и, довольный, скрылся за дверью.

– Вот же мразь, – негромко сказал клоун, обращаясь к закрытой двери, однако всё равно заторопился, стал натягивать косматый ярко-рыжий парик, попутно дорисовывая  радость на лице, а затем внимательно прочитал листок.

Через двадцать минут он был готов и хмуро плёлся в своём пёстром балахоне по длинному тёмному коридору цирка. Вышел на улицу, зажмурился от сентябрьского солнца. «Как нелепо, – подумал клоун, – вонючий старик в разноцветных тряпках, которого ждут на детском празднике.  А ведь повстречай меня эти богатеи на улице – в жизни не подпустили бы к своим драгоценным детишкам. Да-а…тряпки творят чудеса…» – на этой философской ноте к цирку подъехала машина, из которой немедленно высунулось чопорное лицо водителя, внимательно осмотрело клоуна и, несмотря на всю определённость ситуации,  зачем-то осведомилось:

– Это вы приглашены к Соболевым?

– Ты видишь здесь ещё одного клоуна? – в тон ему ответствовал старик, открыл двери машины и стал неуклюже заползать внутрь. Ехали молча, всю дорогу клоун вспоминал свои номера, прокручивал их в голове, ибо облажаться не хотелось – люди-то, видать, действительно солидные, да и господин администратор скорее всего его не просто попугать решил, когда говорил об увольнении. Прошло минут пятнадцать, когда машина подъехала к широким железным воротам; молодой охранник с папироской в зубах неторопливо и вальяжно подошёл к машине, убедился, что там свои, и только после этого нажал на кнопку. Ворота распахнулись, словно пасть  кровожадной твари, которая с милой доброжелательностью встречает свою долгожданную жертву.   

– Приехали, – констатировал шофёр и лихо притормозил, идеально вписавшись в место для парковки.

Клоун глянул на дом и выразительно зацокал языком: домик, конечно, не из самых роскошных, однако по всему видать, что Соболевы эти люди состоятельные.

–  Вас ждут, – сказал шофёр и жестом указал рукой на дом, мол, чего сидишь? Иди, давай!

Клоун вышел из машины и подошёл к входной двери, однако постучать не успел, ибо дверь открылась сама и оттуда выглянула ещё довольно-таки молодая женщина.

– Очаровательно, вы вовремя, – улыбнулась она ему, попутно оглядывая с ног до головы. Закончив осмотр, она посторонилась, приглашая войти.

– Вас как зовут? – поинтересовалась она.

– Тимофей, – ответил клоун.

– Меня, – Наталья Львовна. Муж в командировке, поэтому со всеми вопросами обращайтесь ко мне. Об оплате же потом поговорим, сейчас не совсем удобно. Вы ознакомились с моим письмом?

– Да. Сына зовут Николай, семь лет, приглашённых детей – десять: шесть мальчиков и четыре девочки, возраст от пяти до десяти лет, правильно?

– Всё верно. Я бы вас попросила выступление особенно не затягивать: сорока минут будет вполне достаточно.

– Хорошо, когда мой выход?

– Одну минуту, – сказала Наталья Львовна и пошла к дальней закрытой двери, из которой доносились голоса разного калибра.  Она открыла дверь, осторожно заглянула в комнату, а затем быстро выскочила обратно в коридор и подошла к клоуну.

–  Гости сейчас доедают второе, думаю через минут десять вы можете начинать, –  сказала она и любезно улыбнулась. – Я вас позову, будьте готовы…

Клоун остался один в просторном холле, посмотрел по сторонам, зачем-то подошёл к окну и отдёрнул тяжёлые шторы, а затем воровато полез в огромные карманы своих штанин. «Чёрт! – мысленно выругался он, ощупывая содержимое карманов, – это ж надо – сигареты забыл!» Курить хотелось сильно – как-никак  привычка тридцатилетней давности, поэтому на голову почтенного администратора (который был однозначно повинен в отсутствии сигарет) вылились многочисленные ругательства, успешно сохранённые в памяти клоуна для подобных случаев.  После этого он подошёл к большому зеркалу в янтарно-радужной оправе, чтобы подправить грим,  и его мысли потекли в другом, менее матерном направлении. «А Наталья-то эта любезна, ничего не скажешь. Хм… хотя, имей я столько денег, был бы, небось, тоже сама любезность. А что? Ничего сложного: дорогие гости, заходите, не стесняйтесь, садитесь за стол – у меня денег много, за всё плачено – ешьте-пейте в своё удовольствие, да не забывайте, пожалуйста, почтительно шушукаться за моей удачливой, богатой спиной. Эх! Уж я бы вволю насладился завистливыми физиономиями! Или того лучше: подъезжаю я, значит, к цирку, неторопливо выхожу из машины – весь такой важный, в новеньком костюме… О! и  непременно с тросточкой! Затем иду к нашему директору и говорю ему: хочу я, Марат Кириллович, чтобы ваш подчинённый – товарищ Усачёв – да-да, тот  самый, который на должности администратора у вас состоит – мне польку-бабочку в балетной пачке дома станцевал. Гостей, знаете ли, повеселить хочу. Вы не думайте, уважаемый Марат Кириллович, я за такой нумер хорошие денежки заплачу, в накладе не останетесь… И ведь станцевал бы, подлец! Сначала, конечно, поломался для порядку, рожи обиженные бы построил, руками помахал, а потом бы и согласился, мол, унижение, конечно, да только семью кормить надобно, сами понимаете… Тьфу, дрянь человечишко!».

– Тимофей! – послышался лёгкий, приятный голосок Натальи Львовны, которая стояла возле дверей и усиленно махала клоуну руками. – Давайте, уже можно начинать… Ой, я так волнуюсь, так волнуюсь, – она порывисто всплеснула руками, – только бы Николаше понравилось, уж вы постарайтесь, Тимофей, хорошо? – сказала она и взволнованно откинула светло-русую прядь со лба.

– Не переживайте, Наталья Львовна, не первый год детишек веселю, уж я-то знаю, что да как должно быть – сказал клоун и быстро засеменил навстречу развесёлым гостям, на ходу приклеивая туповато-широкую улыбочку.

Комната, в которую зашёл клоун, выглядела весьма нарядно и празднично: кругом плавали разноцветные воздушные шарики, на стенах, словно блестящие змеи, висели гирлянды, на полу в хаотичном порядке валялись красиво упакованные подарки, а  посередине всего этого цветасто-пышного безобразия   стояли два стола – один большой, за которым сидели взрослые, и другой – немного поменьше, где, собственно, и восседал виновник торжества, окружённый всеобщим вниманием. Было видно, что сидели уже достаточно давно: у многих взрослых уже вполне очевидно вырисовывался красноречивый румянец, приобретённый, видимо, в процессе поглощения содержимого многочисленных бутылок, которые  были выстроены в ряд, словно солдаты на параде; стол выглядел неопрятно и даже как-то потрёпанно: кое-где виднелись  разноцветные пятна на ранее белоснежной скатерти, дорогие кушанья, которые скорее всего сначала имели изысканный вид, приобрели замысловатую форму разрезанной, размазанной, надкусанной и не очень аппетитно выглядевшей  еды. На детском столе всё смотрелось более-менее аккуратно, а вот зато сами дети пестрели разнообразными неожиданностями: растрёпанные косы, перемазанные соусом мордашки, помятые платьица и рубашечки. В общем же праздник выглядел так, как ему и полагалось выглядеть…

Клоун работал профессионально, всё-таки, несмотря на всю свою озлобленность, дело он своё знал неплохо: взрослые смеялись, детишки вообще были в восторге и через пятнадцать минут всеобщего дружного хохота Наталья Львовна поняла, что неожиданный поворот вечера удался на славу, и позволила себе немного расслабиться. «Господи, – подумала она, почти не глядя на клоуна и не слыша его шуточки, – этот вечер обошёлся весьма дорого… Ну ничего, Мишенька поймёт, что я хотела как лучше – не каждый же день нашему сыночку исполняется семь лет. Совсем взрослый! Ну, пожурит он меня немного за дорогие подарки и весьма внушительный список приглашённых, да ничего… уж  я-то найду способ его умилостивить», – Наталья Львовна вздохнула, ибо тема «что же скажет Мишенька» была для неё достаточно серьёзным поводом для беспокойства, однако, утешив себя спасительными мыслями, она откинулась на спинку стула и решила, что сегодня больше не будет забивать себе голову подобными размышлениями – хватит! Пора и ей насладиться праздником, который идёт весьма гладко, чётко, но при всём этом мило и непосредственно – именно так, как и было задумано.  Она посмотрела на часы: ага, осталось ещё каких-нибудь десять-пятнадцать минут, и можно будет подавать десерт.  Затем Наталья Львовна глянула на сына, который весьма внимательно следил за манипуляциями клоуна, однако почему-то не смеялся. Она недовольно нахмурилась: неужели ему не нравится? Ох, никак не угодить этому ребёнку! Ну да ничего, не нравится клоун – в следующий раз пригласит акробатов – может, хоть они его заинтересуют.

– Мама, – внезапно послышался серьёзный и довольно-таки громкий голос именинника среди всеобщего веселья, – почему этот клоун такой страшный? – спросил он и посмотрел на мать.

– Что, милый? – несколько рассеянно произнесла она, не расслышав сына.

– Я спрашиваю… почему этот клоун такой страшный, – сказал Николай ещё громче прежнего, отчеканивая каждое слово.

Некоторые гости недоумённо повернулись к виновнику торжества, однако большинство не обратили на мальчика никакого внимания и продолжали угощаться представлением.  Наталья Львовна испуганно смотрела на сына: она знала, что это весьма своевольный и своенравный ребёнок – ожидать от него можно было чего угодно, а испорченного праздника и злорадных пересудов после ой как не хотелось. Поэтому, махнув гостям рукой, мол, не обращайте внимания, она встала с кресла и, ласково улыбаясь, подошла к Николаю. Затем наклонилась к нему и, слегка касаясь лбом его мягких каштановых кудрей, тихонько зашептала на ушко:

– Дорогой, ты уж потерпи немножко, хорошо? Видишь – гостям клоун нравится, пусть повеселятся.  Он уже скоро уйдёт, и подадут десерт – шоколадный торт, мороженое, твои любимые конфеты, а сколько пирожных будет! – тут она развела руками, изображая гору невидимых сладостей, а затем заговорщицки  ему подмигнула и весело  продолжила, – да не просто пирожных – а от самого Лимберта!  На заказ делал, специально для тебя! Ты только, милый, подожди чуть-чуть, ладно? – Договорила она и внимательно посмотрела на сына – как, подействовало? Николай молчал и хмурил брови; на тонком капризном личике застыла брезгливая гримаска, однако устраивать скандал ребёнок вроде передумал. У Натальи Львовны отлегло от сердца, и если бы в тот момент она просто ушла и села в своё любимое кресло, то скорее всего  вечер закончился бы в  чудесно-предсказуемом стиле: клоун поплясал бы ещё десять минут их жизни, затем подали десерт, затем… ну, в общем, вы знаете как должны заканчиваться нормальные, хорошо спланированные праздники, не правда ли? – Да только в тот миг, как она собиралась уходить, Наталья Львовна взглянула ещё разочек на своего обожаемого единственного сына и совершила просто невероятную, непростительную тактическую ошибку: игриво схватила Николая рукой за подбородок, подтянула его к себе и громко чмокнула в обе щеки, оставляя на детских щёчках розоватые следы от помады.

– Какой же ты у меня умница! – растроганно произнесла она, – слушаешься мамочку, мой маленький мужчинка! – и гордо посмотрела на сына.

Николай вспыхнул, заметив, что дети постарше заметили маневр матери, который он ненавидел с самого раннего детства. Так опозориться! Ему захотелось сделать что-нибудь эдакое, выкинуть необычный номер, дабы его товарищи не думали, что он маленький маменькин сынок. Клоун же, который мальчику и так уже порядком надоел, идеально подходил для этой цели. Николай  стремительно вскочил со своего места, на лету вытирая рукавом следы от помады, которая неприятно пахла и делала его похожим на разрумянившуюся девочку.  Затем он, не глядя на испуганную и замершую от неожиданности мать, быстро подбежал к клоуну, не заметившего резкого движения мальчика, потому как увлечённо выполнял особенно уморительный трюк (во всяком случае, так считал сам клоун) и с силой потянул его за длинный, болтающийся рукав. На лицах гостей отразились самые разнообразнейшие чувства: недоумение, удивление, растерянность, неумело скрывающиеся за робкими полуулыбками – но убедительней и искренней  всего выглядели лица, в которые мгновенно въелся глумливый интерес, что осел грязноватой пыльцой на коже и беспечно похихикивал в уголках губ, чуть заметными, неуловимыми бликами трепетал в глубине глаз, которые неотрывно и с видимым удовольствием взирали на начинающуюся сцену. Кто-то даже сладко  причмокнул от предчувствия  надвигающегося, неотвратимого удовольствия.  Дети же пооткрывали рты и взирали на нарушителя спокойствия со смешанным чувством страха, восторга и ожидания.

– Ты не клоун, – а просто глупый старикашка в нелепой одежде с разрисованным лицом! – выпалил Николай, глядя на клоуна с откровенной злобой  и лихорадочно сжимая маленькие кулачки, – ты совсем, ну СОВСЕМ не смешной! Уходи! Уходи! УХОДИ! – закричал он, а затем истерично затопал ногами.

– Ох, Николай, Николаша, что ты? – завопила опомнившаяся Наталья Львовна и подскочила к эпицентру всеобщего внимания. – Ну что за несносный ребёнок! Просто наказание какое-то! – запричитала она, не думая о том, что превращает «сцену на празднике» в семейную сцену, что, безусловно, намного интересней.

Клоун же смотрел на ребёнка со вполне понятным недоумением и даже страхом. Он мелкими шажками отходил подальше от Николая и жалко смотрел то на Наталью Львовну, то на гостей, видимо, ожидая помощи со стороны оных.

– Марш в свою комнату, бессовестный! – закричала Наталья Львовна и, не удержавшись от соблазна, отвесила сыну внушительный подзатыльник. – Быстро, я сказала! – на этих словах она сильно схватила Николая за плечо и резко развернула его по направлению к детской. От боли Николай скривился, а затем заревел – от бессильной злобы, от обиды, от стыда, а  после, не глядя на гостей, быстро пошёл к себе, но перед дверью остановился, посмотрел на мать, затем на клоуна и чётко, яростно произнёс:

– А клоун твой всё равно дерьмо! – и стремительно побежал.

Немая сцена продолжалась недолго… Гости проявили неожиданную прыть и все как один встали с насиженных мест и подошли к Наталье Львовне… Послышались фразы типа «Душенька, не волнуйтесь, ребёнок просто устал!»; «Ох уж эти дети, не правда ли?»; «Вы только не переживайте, всё устроится, образуется, Николай мальчик хороший, только... ну вспыльчивый немного» и т.д.  Женские и мужские руки бережно и трогательно поглаживали плечо «распрекрасной, чудесной, необыкновенной» (это было всеобщее, единодушное мнение присутствующих) матери. В итоге  Наталья Львовна  мило смахнула с ресниц  слезинку,  смущённо улыбнулась гостям и только тогда посмотрела в угол, где стоял клоун, который имел весьма жалкий и даже пошлый вид: гримаса оскорблённого достоинства никак не желала вязаться с маской развесёлого лицедея; угрюмая, сгорбленная поза неприятно коробила взгляд… Многие гости смотрели на клоуна  с тщательно скрываемой усмешкой и почему-то с отвращением. Наталья Львовна нахмурилась и мягко, осторожно приблизилась к нему.

– Тимофей, голубчик, пойдёмте… – и аккуратно дотронулась до рукава.

Клоун внимательно посмотрел на неё, затем медленно обвёл взглядом гостей, мотнул головой и лаконично ответил:

– Пойдёмте…

Господи, как же ей было неприятно! Извиняться всегда неприятно, а уж перед подобным человеком и подавно, поэтому слова лезли неохотно, через силу и подрагивающие уголки губ тихо, но отчётливо сообщали о презрении:

– Вы, Тимофей, поймите… он не со зла… Ребёнок просто импульсивен, несдержан. Вы ему, видимо, не понравились, вот он и вспылил. Не думайте! Я его не оправдываю! Мне очень, очень неловко, что так получилось. Я тут подумала… – она несколько замялась, а затем быстро, сбивчиво продолжила, – вот, возьмите… Это вам за… за неудобства, – улыбнулась Наталья Львовна, открыла свою миниатюрную сумочку и отсчитала сумму вдвое больше оговоренной. Клоун молчал и денег почему-то не брал.

– Тимофей, ну что же вы, берите, это ведь от чистого сердца! – сказала хозяйка и настойчиво протянула деньги. Клоун, всё так же внимательно глядя на Наталью Львовну, взял наконец деньги и даже слегка улыбнулся.

– Вот и славно! – облегчённо вздохнула Наталья Львовна, – я вас провожать не буду, сами понимаете, там гости и всё такое… Десерт подавать надо. Вы скажите Володе, чтоб он вас обратно отвёз, хорошо? – скороговоркой пропела она и быстро ретировалась в свою привычную жизнь, в которой не было нелепого клоуна с деньгами в руке и внимательным взглядом.

Дверь закрылась, и клоун остался один. Затем он неторопливо вышел из дома и пешком побрёл по чистой, аккуратно-красивой улице, на которой он смотрелся крайне неуместно, казалось, что даже ухоженные липы за резными оградками  смотрят с презрением на его скорчившуюся, обрюзгшую фигуру. Клоун медленно брёл неизвестно куда и мысленно разговаривал сам с собой: «уроды, мерзавцы, гниды! Смеялись ведь, подлецы! Я всё видел! Морды-то довольные, сытые, гладкие! Ага, им-то, конечно, развлечение: унизили старика, вот так потеха!  А я тоже хорош, нечего сказать: мне бы собрать остатки достоинства, да бросить на пол эти поганые деньги, так нет, лакейская душонка – взял! Взял! Да ещё и ухмыльнулся напоследок, идиот». Тут он остановился, и на его лице на мгновение отразилось что-то искреннее, неподдельное – горькое отчаяние смяло, разорвало в клочья мутный туман отвращения и презрения, и он впервые за долгое время ощутил ту бездну, в которой он оказался, и даже не заметил, как и когда это случилось. «Ерунда, ерунда, бред! – мысленно закричал он, – это всё они, – богатеи эти хреновы, всё они! Поганое, гнилое племя!» – заключил он и смачно сплюнул себе под ноги. Проходили минуты и, выругавшись всласть, клоун стал задумываться над тем, что неплохо было бы пройтись в какое-нибудь приятное место, где можно отдохнуть да и заодно рассказать эту историю, в, конечно, несколько изменённом виде, о зажравшихся богатеях. Его осенила блестящая идея, настолько великолепная, что он даже удивился тому, что она не посетила его раньше. Он порылся в кармане, ощущая приятное шуршание купюр, и быстрым шагом направился в свой любимый кабак – единственное место, к которому он был искренно привязан. Язык привычно облизывал потрескавшиеся от холода губы, руки радостно и нервно дрожали в преддверии первого стаканчика, шаг становился всё более уверенным, чётким, размашистым…

 

Хорошо, что есть такие места, где продаётся амнезия, где можно недорого купить уважение к себе, где вместе с глотком поганого пойла можно, кривясь и морщась, проглотить иллюзию, которая ненадолго прибавит сил и желания жить дальше, где в тёмном, грязном и прокуренном помещении можно найти банальный рай… Хорошо, что есть такие дома, в которых хочется жить полулёжа на мягких подушках из чьей-то гордости, где можно почувствовать свою значимость, глядя на дорогие, равнодушные ко всему вещи, где так просто думать ни о чём, думая о том, что мысли глубоки и значимы, и с благоухающей от лёгкого шампанского пеной у рта говорить о красоте сострадания и всеобъемлющей любви. Хорошо, так хорошо! И так отвратительно…

 
Комментарии
Комментарии не найдены ...
Добавить комментарий:
* Имя:
* Комментарий:
   * Перепишите цифры с картинки
 
 
© Vinchi Group - создание сайтов 1998-2024
Илья - оформление и программирование
Страница сформирована за 0.012621879577637 сек.