№11 Дмитрий ОРЛОВ (Россия, Москва) Работая над романом «Восемнадцать»

Работая над романом «Восемнадцать» 

Тема статьи - воскрешение памяти о героической гибели ХХ-го армейского корпуса в районе Мазурских озёр в феврале 1915-го года.

Роман должен иметь строгую форму. Работа над формой – претруднейшее занятие! – даёт произведению силу рождения, позволяющую жить самому собой,  как живому существу. В середине 2009 года роман «Восемнадцать» отделился от меня и зажил самостоятельно. От меня ему потребуется ещё небольшая помощь в публикации - и всё. Счастливого пути! В противоположность художественному произведению, статья, которую я хочу написать, совсем другое слово. Статья не будет жить долго, она не будет жить сама по себе. Статья – это живое слово человека живым людям. Это слово звучащее здесь и сейчас.

Итак, будучи избавлен от необходимости создавать некую долговечную форму, говорю свободно. Говорю так, как тема лежит на сердце.

Сначала о том, как я подошёл к теме ХХ-го корпуса. Действие в романе протекает в двух временных плоскостях: в современности и в начале ХХ-го века. Николай Хонц, герой романа, живущий в начале века, с началом Первой Мировой в августе 1914-го идёт добровольцем в школу прапорщиков и затем, по её окончанию, в январе 1915-го попадает на Северо-Западный фронт в ХХ-ый корпус в составе Х-ой армии.

Историческая справка

В начале 1915 года Х-ая армия занимала позиции на правом фланге Северо-Западного фронта, проходившего по территории Восточной Пруссии. Немцы по тщательно разработанному плану силами двух армий попытались окружить и уничтожить русскую Х-ю армию под командованием генерала Сиверса. Наше командование (Ставка, командование фронтом, командование Х-ой армией) не смогли вовремя осмыслить происходящее и предпринять меры, адекватные действиям противника. Немцам удалось вытеснить наши войска из Восточной Пруссии и захватить часть территории Российской Империи (современной Польши). Однако Х-ую армию уничтожить не удалось, т.к. почти весь удар принял на себя и поглотил его энергию ХХ-ый корпус под командованием генерала от артиллерии Булгакова. Хотя корпус и не был гвардейским, а обычным – армейским, он был боеспособным, отступая, сражался яростно. (Будучи уже совершенно измотанным боями, постоянными ночными маршами и дневными боями с противником, бессонницей, настоящим голодом, за три дня своей гибели ХХ-ый корпус разгромил три полка 42-ой германской дивизии и взял в плен 1000 немцев.) Немцы были до последнего уверены, что сражаются с остатками всей Х-ой армии (в Х-ой армии, кроме ХХ-го корпуса было ещё три). Последний бой корпуса произошёл в России, на земле современной Польши возле самой границы с Белоруссией. Когда кольцо германских войск замкнулось, в корпусе, оставалось около десяти тысяч штыков. Они оказались в чистом поле, окружённом речкой, лесом и холмами. На холмах и в лесу – немцы. Когда начался обстрел немецкой артиллерии, стала видна вся абсолютная безнадёжность их положения. По всем правилам надо было сдаваться, а они пошли на прорыв. То есть, по сути дела, они шли в штыковую на пулемёты и на артиллерию. Немцы потом писали об этом как о «безумии». Не было никакого смысла в этом последнем прорыве. В ту давнюю войну с пленными обращались, в общем-то, благородно, особенно с офицерами – и немцы, и наши. Сам ХХ-ый корпус перед последней попыткой прорыва, отпустил тысячу пленных немцев, объявив им, что корпус будет драться до последнего и «гарантировать пленным безопасность невозможно». У немцев не было тогда концлагерей, как в Великую Отечественную, и это не наш дикий Кавказ. Сдавайся в плен – и живи припеваючи: в немецком плену и церкви организовывали и, даже, театр! А они почему-то не сдались. Семь тысяч легли в поле в этом последнем бою. Тела лежали одно на другом, валами.

Работая над романом

Чем больше я погружался в мемуары и исследования, касающиеся судьбы ХХ-го корпуса, особенно его последнего боя, тем больше открывалось, что я столкнулся с чем-то необычным. Конечно, война – это всегда проявление человеческих качеств в высшей их форме. Но, даже среди других сражений, подвигов Первой Мировой, последний бой ХХ-го армейского корпуса явил собой что-то необыкновенное.

С литературной точки зрения обращение к истории гибели ХХ-го корпуса очень сильно затрудняло мою работу над романом. Каждый писатель знает, что в художественном произведении все части должны быть уравновешены. Если вдруг какая-то часть его получается слишком яркой по сравнению с другими, то художественная ткань рвётся и произведение безнадёжно гибнет. Для судьбы моего героя достаточно было участия в небольшом сражении, пусть даже не оставившим следа в истории. Однако, зацепившись случайно за историю ХХ-го корпуса, я не смог отойти от неё. Помню, когда ещё в самом начале работы над военной частью романа, я рассеянно блуждал мыслью по хронике Первой Мировой, мне вдруг приснился сон. Я увидел, как некая незнакомая мне зелёная поляна вдруг стремительно покрылась тёмными плитами, и над плитами возник памятник. Памятник состоял из нескольких скульптурных групп сражающихся военных. Сон этот мне был непонятен, т.к. мои размышления на военную тему, повторюсь, были расплывчатыми и вялыми. Я ещё «не болел» войной. Более того, вначале я склонялся к тому, чтобы герой романа прошёл через те бои, в которых участвовали мои предки. Это всегда даёт писателю некую живую струну для описания событий; то есть я думал о других фронтах Первой Мировой и, даже о боях гражданской войны. То, что я увидел во сне, было непонятно. Это был не мой сон – этот сон пришёл со стороны. Он был очень чётким и каким-то завершённым. Я записал его… и забыл. И только через месяца три, когда я весь ушёл в леса и болота Мазурии, когда я брёл, отступая, по весенним раскисшим лесным дорогам, когда уже вокруг в воздухе жужжали и свистели пули и от разрывов тяжелых снарядов ходуном ходила земля вокруг письменного стола, я вдруг вспомнил о сне. И тогда я со стопроцентной уверенностью смог сказать, что я видел памятник, воспроизводивший последний бой ХХ-го корпуса. Некоторые подробности памятника стали ясны настолько, что я смог даже назвать некоторые имена тех, кого я видел увековеченным в камне. Повторяю, что всё это я видел тогда, когда ещё слыхом не слыхивал о ХХ-ом корпусе.

Забытая война

Первая Мировая война – забытая война. Когда я начинал собирать материал для романа, я был просто поражён: на полках книжных магазинов, заваленных книгами о всех войнах, о Первой Мировой практически нет ничего. Почти весь материал о войне был взят из эмигрантских или дореволюционных источников. В эмиграции за этой войной закрепилось название Великой войны. Думается, что это название следует считать общепринятым.

Я давно уже не так наивен, чтобы мечтать, будто установление исторической правды о каком-либо важном историческом событии разом «осветит и преобразит» сознание и жизнь общества. Тем не менее – с возрастом я стал это просто чувствовать физически - в сущностном мире от обращения к узловым историческим событиям (или личностям) что-то неизбежно меняется в нашем мире. Сейчас сравнительно много обращений к гражданской войне, но дело в том, что в гражданской войне заведомо нет героев. Героизма  - много, но безусловных героев – нет. Если не считать одного офицера, командовавшего полком забайкальских казаков, в котором служил Семёнов. Так вот, когда атаман Семёнов поднял антибольшевистское восстание в Забайкалье, он предложил своему бывшему командиру принять участие, т.к. тот пользовался авторитетом в казачьей среде. Офицер ответил отказом: «Я с русскими не воюю». Вот такие люди и есть подлинные герои революции и гражданской. Но сейчас, обращаясь к гражданской, мы, в подавляющем большинстве случаев, продолжаем войну, занимая либо одну, либо другую сторону.

Великая же война – война за родину без всяких оговорок и натяжек. Кроме того, военный эпизод, связанный с гибелью ХХ-го армейского корпуса Х-ой армии в феврале 1915-го года в районе Мазурских озёр, даже на фоне «забытости» и недооценённости многого и многого в Великой войне, представляет собой нечто необычное и выдающееся.

Ещё раз о последнем бое ХХ-го корпуса

Давайте всмотримся повнимательней в последний бой ХХ-го корпуса.

1. Капитан Успенский, командир роты 106 Уфимского полка, – участник боя. (Успенский А.А. На войне. Вост. Пруссия-Литва. Каунас. 1932.):

«Кончается лес... И вот, как только стали видны просветы опушки, сразу застучали немецкие пулеметы; и спереди и с флангов засвистели пулеметные струи и на разные тона запели ружейные пули. Падают убитые и раненые, но мы продолжаем движение, только теснее смыкаемся в своей полковой колонне.

Опушка леса... и сразу забухали немецкие гаубицы, заскрежетали и завыли, разрываясь в воздухе, шрапнели и гранаты. Быстро, быстро, теряя убитых и раненых, мы переходим в боевое расположение и, выйдя из опушки на большую широкую поляну, окруженную холмами, цепями продолжаем наступление. Огонь немецкой артиллерии и пехоты усиливается и уже буквально со всех сторон... Кольцо противника все уже сжимается, но вот, наша артиллерия заняла позицию на холмах опушки леса, сзади нас и открыла свой огонь тоже во все стороны! Часть их снарядов летит через наши головы. Мы почти бежим по болотистой равнине с кочками, наивно думая, скорее достигнув впереди лежащего леса, вырваться из объятий смерти, но навстречу нам, стреляя на ходу, уже идут немецкие цепи, их пулеметы вырывают у нас целые ряды убитых и раненых, а немецкие батареи, с разстояния 700 шаг., потом 400 шаг., беглым огнем гранатой на удар и, наконец, дождем картечи, встречают наше безумное, без патронов наступление по болоту!.. Все части наши перемешались. Некоторые из нас громко, нервно кричат все время: "Уфимцы сюда!" "Камские ко мне!" Как в калейдоскопе промелькнула где-то в стороне, мчавшаяся в атаку, сотня казаков (прикрытие штаба корпуса). Видно было, как раненые и убитые казаки и их лошади, отставали и падали на землю.

Артиллеристы, когда разстреляны были все снаряды, пристреливали лошадей, бросали в реку Волькушек или в болото замки и панорамы от орудий и присоединялись к нашим цепям, пытаясь, как и мы, прорваться, но уже было поздно: кольцо сжалось! Со штыками на перевес бросились они на нас...

Лично я, барахтаясь по пояс в болоте и, теряя последние силы от возобновившейся боли контуженной головы, не успел вынуть револьвер, как немцы вырвали его у меня из рук, окружили нас офицеров и отделили от наших нижних чинов.»

2. Немецкая «агитка» 1917 года, времён ещё не окончившейся войны, до небес превозносила доблести немецкого войска, требуя новых подвигов от подуставшей Германии. Нам интересны строки о наших солдатах. (Редерн Г. Зимняя операция в районе Мазурских озёр. Петербург, 1921.):

«Еще несколько слов о противнике, для правильного освещения деятельности наших войск… Кто имел случай ближе познакомиться с русским солдатом того времени, он никогда не скажет, что дух его был надломлен. Воспитанный в мирное время в духе беспрекословного повиновения своему начальству, он выполнял на войне, всякое приказание, поскольку оно вообще, было выполнимо. Он скорее решался погибнуть, нежели оставить свой пост без приказания своего офицера. Только отдельные русские части, и то лишь лишившись своих руководителей, складывали оружие, не оказывая должного сопротивления, но опять-таки потому, что сознавали свою беспомощность. Ожесточенные бои, выдержанные нами с тяжелыми для нас потерями, являются лучшим подтверждением сделанных мною заключений.»

3. Позволю процитировать строки своего романа «Восемнадцать», так как они не столько принадлежат автору, сколько являются результатом обобщения десятка прочитанных мемуаров и исследований:

«Туманный рассвет пасмурного дня медленно, словно нехотя, стянул покрывало темноты и открыл немцам расположение оставшихся русских войск. Три десятка батарей, десятки пулемётов и тысячи винтовок со всех сторон ударили по остаткам Двадцатого корпуса. Часть подразделений корпуса так и не успела перейти мост и застряла в болотистой низине на берегу речушки, смешавшись с обозами, артиллерией, конскими упряжками в невообразимую кучу. Разрывами снарядов это скопление людей, коней и обозов превращалось в кровавое месиво. Столпотворение было и на другом берегу. Но дух корпуса был ещё жив. Уцелевшая артиллерия выкатывалась на открытые позиции и открывала огонь во все стороны, гася вражеские батареи и пулемёты, поливая шрапнелью жадные цепи германской пехоты. Солдаты и офицеры, выбравшиеся из неразберихи самоорганизовывались, разворачивались в боевой порядок и шли через поле на германские позиции у небольшой деревеньки. До штыкового боя доходили немногие: стена германского огня сотнями валила на снег наступающих. Прорваться было невозможно, но, вопреки обычаю, не было видно ни поднятых рук, ни белых флагов. Корпус потерял душу и отбросил рассудок. Дух Двадцатого корпуса решал свою задачу, непостижимую ни для немцев, ни для своих поздних расслабленных потомков.»

4. Ещё один немецкий источник. Строки из статьи известного военного корреспондента Рольфа Брандта в  немецкой ежедневной газете "Schlesische Volkszeitung" от 2 марта 1915 г. № 117:

«В густых августовских (от названия города Августов – Д.О.) лесах без всякой внешней поддержки, шел, оставленный всеми, русский 20-й корпус, по всем тропинкам и дорогам леса на восток, навстречу судьбе. С юга дорога была заперта вдвойне. С одной стороны - немецкими отрядами, которые преграждали дорогу на Липск; с другой стороны рекою Бобром, прикрываясь которыми 20-й корпус мог бы быть спасен, но переход этот под огнем противника был немыслим.

Единственная возможность, которая оставалась, это прорваться из Августовской пущи в нескольких местах и прорвать немецкую линию на Сопоцкин - Голынка - Бартники, какою угодно ценой и тем пробить дорогу на Гродно. Это было героическое решение, к которому пришел генерал Булгаков: спасти свой корпус, хотя и в грезах, для своей армии.

У Волькуши - Сблоевск - Жабицке окруженные русские колонны выступили из опушки леса быстро вперед. Они отбросили свои прежние способы борьбы, как можно больше окапываться, и искали прикрытие в холмистой местности между Волокуше - Бартники - Марковцы - Старожинце. Тогда немецкие пулеметы открыли свой огонь, гаубицы и пушки стреляли на 800 метр. и под конец на 450 метр. по густым массам, которые после поражения заполнялись новыми колоннами.

Все это избиение которого не знает военная история, разыгралось на площади в 2000 м. что даже простым глазом можно было видеть, как целые кучи людей оставались лежать и как батальон за батальоном был уничтожаем под треск пулеметов. Под беглым огнем легкой полевой артиллерии новые и новые колонны выступали вперед, все более и более поле убивалось трупами на этом узкоограниченном участке боя и немецкий огонь наносил все новые большие потери в колоннах, в их безумной атаке.

После 2-х часового беглого огня все действия русского отряда были приведены к полному его поражению. Принесенные в жертву тысячи людей на жертвенник войны были напрасны, так как прорвать немецкое железное кольцо было невозможно и последняя отчаянная попытка ген. Булгакова прорваться на Гродно - рухнула! Но какая картина представлялась при наблюдении из Волькуш!

Друг на дружке лежало бесчисленное количество трупов, которыми были усеяны впереди лежащие высоты, но честь 20-го корпуса была спасена и цену этого спасения представляли 7000 убитых, которые пали в атаке в один день битвы на пространстве 2-х километров, найдя здесь геройскую смерть!

Попытка прорваться была полнейшее безумие, но святое безумие - геройство, которое показало русского воина в полном его свете, которого мы знаем со времен Скобелева, времен штурма Плевны, битв на Кавказе и штурма Варшавы!

Русский солдат умеет сражаться очень хорошо, он переносит всякие лишения и способен быть стойким, если даже неминуема при этом и верная смерть!»

5. Перу генерал-майора Каменского принадлежит лучшее с точки зрения военной науки, на мой взгляд, исследование об отступлении и гибели корпуса. (М. П. Каменский (Супигус). Гибель ХХ корпуса 8/21 февраля 1915 года (по архивным материалам штаба 10 армии). Петербург, 1921.):

«Последние минуты XX корпуса достойны того, чтобы перед памятью их безмолвно и благоговейно склонить обнаженные головы.

Военная история сохранила на своих страницах легенду о том, как доблестная гвардия Наполеона в сражении у Ватерлоо - Belle Alliance славно заканчивала дни своего существования. Спустя 100 лет, в дни царственного могущества техники, этой легенде суждено было вновь зацвесть, чтобы заповедать потомкам погибших в Августовских лесах веру в неувядаемую красоту, в силу и в беззакатное торжество человеческого духа.

Действительно, корпус умирал, но не сдавался.

Знамена закапывали или уносили с собою на груди полотнища, сорванные с древков.

Командир корпуса стоял у переправы через реку Волкуш, у моста, постоянно восстановляемого, вблизи фольверка Млынек, и одобрял войска. Изредка прокатывалось в ответ ему громовое дружное "ура".

Под огнем 30 германских батарей, в котле смерти не видно было ни поднятых рук с мольбой о пощаде, не реяния белых платков с выражением согласия на позорную капитуляцию.

Окруженные со всех сторон, войска, распылившись в отдельные группы, искали спасения, отбросив всякую мысль о сдаче. Но кому удавалось прорвать густые цепи германской пехоты, тот позади нее натыкался на неприятельскую конницу, сторожившую беглецов. Здесь происходили сцены борьбы не на жизнь, а на смерть. Войска корпуса дорого продавали свою жизнь и свободу».

Что дальше?

Дальше встаёт вопрос о воскрешении памяти о подвиге ХХ-го корпуса. По окончании Великой войны, произошёл раздел сфер влияния в мире. Это известно и очевидно. Но произошёл - и происходит по сей день! - неочевидный раздел исторической памяти. Россия принесла многомиллионные жертвы на алтарь победы, но память о её участии в Великой войне преуменьшена порой просто безбожно. Я далёк от желания обвинять других участников войны в злом умысле: каждое государство в первую очередь думает о себе самом. Пора и нам позаботится о себе. Пора нам вспомнить своих героев. Никто за нас этого не сделает.

Существует киносценарий по роману «Восемнадцать». Это сценарий четырёхсерийного телефильма. Сценарий можно доработать до коммерческого прокатного двухчасового фильма. Мы много говорим о патриотизме, но где он на экране? Патриотизм не декларированный, а художественно убедительный. Кроме того, подвиг ХХ-го корпуса – это не «фэнтэзи» о войне, а реальные события. Художественная составляющая не мешает восприятию подлинных исторических событий, наоборот, помогает. Пьер Безухов, бродящий по Бородинскому полю, приближает к читателю и зрителю сражение, делает историческое событие по-человечески понятным. Выделенные Министерством культуры средства могли бы стать тем ядром проекта по созданию фильма, вокруг которого выросла его коммерческая часть.

Что дальше?

Дальше встаёт вопрос о создании памятника подвигу ХХ-му корпуса. Великая война, повторюсь, - забытая война. Степень её «забытости» трудно даже себе представить. Сделаю лишь одно сравнение. Во многих городах и даже сёлах стоят памятники и висят памятные доски погибшим в Афганистане. Это в высшей степени справедливо. А теперь, давайте задумаемся вот над чем. В Афганистане мы потеряли убитыми менее двадцати тысяч человек. В Великой войне – не менее двух миллионов. В некоторых источниках говорится о четырёх миллионах и даже о шести. (Мы до сих пор даже не посчитали погибших!). Сколько памятников погибшим в Великой войне вы знаете? В России я знаю только два: мемориал в Москве у станции метро «Сокол» (2004 год) и стела в Царском селе (2008 год). Оба эти памятника созданы на месте братских могил умерших от ран. (Есть ещё памятник русскому экспедиционному корпусу во Франции, поставленный силами русской эмиграции. Честь ей и хвала! – и за памятник, и за сохраненную в слове (в мемуарах и исследованиях) память о Великой войне.) Нет ни одного памятника на поле боя! Безусловно, встаёт вопрос о том, что поле геройской гибели ХХ-го корпуса находится на территории современной Польши, а нас с польским правительством такие-то отношения и т.д. и т.п. Это всё понятно, но эти доводы – не повод к отступлению, а поле для работы дипломатов, правительства и общественных организаций. Кроме того, надо помнить, что местное население укрывало выбирающихся из окружения русских солдат и офицеров, а детей местные жители пугали немцем. А главное, не можем же мы в самом деле сказать погибшим: «Ребята, извините, но вы погибли не в том месте». Повторяю, поле последнего боя находилось в России, и воины ХХ-го армейского корпуса пали на русскую землю, защищая Россию. (Немцы писали о последнем бое, как о сражении в России.)

Заключение

О павших на войне Юрий Кузнецов писал так:

Чужая кровь из-под земли

Ему стучала в уши:

- Спасите наши души!

Спасите наши имена!

Спасите наши времена!

Спасите нашу совесть!

Одни – вы не спасетесь!

Время – живым, и время – мёртвым. Мы, безусловно, должны больше думать о настоящем и будущем, Точнее, мы должны осуществить достойное настоящее, иначе, зачем нам история? Однако, память о славном и добром прошедшем, не истерическое, а ровное, ритмическое воспоминание - есть признак нормальной жизни народа, признак нормального дыхания. Народная память никогда не может удержать чисел, отвлечённых понятий или чего-то безымянного. Народ всегда мыслит яркими, реальными, символическими образами. Куликово поле. Бородино. Сталинград. Подвиг ХХ-го корпуса не имеет такого исторического значения, как упомянутые битвы, но героическая гибель корпуса даёт представление о накале борьбы в войне. Борьба и гибель ХХ-го корпуса – это и есть Великая война.