№13 Сергей ГЛАВАЦКИЙ (Украина, Одесса) Поэтическая страница...

Сергей Главацкий - поэт, драматург, музыкант, председатель Южнорусского Союза Писателей и Одесской областной организации Конгресса литераторов Украины, главный редактор литературного интернет-проекта «Авророполис», составитель Одесской антологии поэзии «Кайнозойские Сумерки», организатор Международного поэтического фестиваля «Межгород». Произведения опубликованы в многих изданиях Одессы, Украины, России. Автор книги стихотворений «Неоновые Пожары».

Траурное легкомыслие

Варварский город пожаром разграблен.

Грех побежден.

Падают с неба мои дирижабли.

Армагеддон.

В дымные сумерки падают совы

Логикой дрем.

Где ты, принцесса лавин лепестковых?

За пустырем.

Щупальца зрелищ, излаявшись, лижет

Хватка руки.

Как я попал сюда? Всюду – где вижу –

Лишь тупики.

Чудится мне откровения йогурт

Серым на вкус.

Сдаться тебе лишь могу я, а Богу –

Я не сдаюсь.

Щедро опилки луны, словно черти,

Тонут в вине.

Лучше Гоморра с тобой, чем бессмертье

Наедине!

Меридиан легкомыслия – слева.

Справа – тайга.

Холодно… Где ты, моя королева?

Где облака.

Псалом

Мы, скормлены печали,

Которой поят нищих,

Давным-давно узнали,

Что мы друг друга ищем…

Об этом нам сказали

Закаты и метели,

Прохожие, соседи

С пчелиными глазами,

И омуты проталин,

И мятные капели…

Но мы друг другу в этом

Должны сознаться сами.

Выходки снежной королевы

Прости меня, принцесса, за похолоданье.

Я научился жить кинематографом, театром,

Я срочно привыкаю вырезать из жизни кадры

И притворяться, что создатель я, а не созданье.

Проводники тревог в костры закидывают сети,

В сетях находят ключ от снов: удачная охота.

Подстраиваясь втайне под симфонии фаготов,

Я забываю, как рычит в земной осоке лунный ветер.

Ты свято веришь в то, что облака во всем виновны.

Опекуны зимы клыки затачивают вьюгой.

Мне жаль, что ты считаешь Заполярье – крайним югом.

Ноль градусов – еще не Рубикон для хладнокровных.

Прости меня, принцесса, за похолоданье.

Оно является за все, что ты разбила – данью.

Все башни…

Все неестественно теперь предрешено,

но обреченным быть – кощунственно приятно,

ведь обреченность – это просто ночь,

уверенность в дне завтрашнем, невнятном,

по крайней мере. То-то и оно.

Да, башни все – повержены давно

трухлявым ветром, взбалмошной водою,

эффектом Страшного Суда, эффектом Домино,

и мимо них – уже не так, как под конвоем,

иду – среди колеблющихся стен,

руин, гордящихся избытком трещин,

и принимает почвы мокрый гобелен

мои следы, как самые обыденные вещи,

и дождь грозит очкам – как ранее окну –

намеком на слезу или, возможно, глаукомой,

но – все равно глазам, познавшим тишину,

и все равно ушам, отведавшим отдышку грома…

Следы мои – за мной – все глубже: борозда

их точно как разломы тверди – под травою…

Вот так заболевают навсегда…

Вот так Земля раскалывается надвое,

и распадается, как взломанный кокос,

на две неравноправных половины

по линии следов моих, по курсу метких гроз

и по маршруту башен, рухнувших картинно…

А я – иду, как шел, Седое Существо,

следы все множа, и не чувствуя того,

что нет уже ни тверди, ни глубин бездонных,

и болен – всем, и умираю от – всего,

и наименьшее из тысяч зол – быть обреченным.

В Аркане XVI

Города Иерусалим, Рим, Москва, Киев стоят на семи холмах…

И календарь сам от себя отстал, и Гринвич скомкан…

Аркан Шестнадцать в воздухе разлит гортанным гулом…

У рек – нехватка крови, океана ломка

От этого, впервые, океан на кровь – почти акула,

И Марс – в созвездьи Башни – словно дома,

И городов, родившихся под Марсом, опухоль, саркома,

Экземы крошево, созвездие горячих вечных точек,

Что видно, видно с космоса и днем, и ночью…

Весь этот псевдо-мир, вольноотпущенник – Варавва,

Носящий тысячи названий, прозвищ, кличек,

Из раза в раз рождавшийся под знаком «Дьявол»,

И погибающий под знаком Башни – обезличен,

На всех людей – одна судьба, один лишь Зодиак,

Одна душа – на двух, на трех (приходится делиться,

Хоть души – ржавчиной покрытые, блудницы,

На части рвать их ветошь каждую, их каждый брак)…

И вот, гадалки лихорадочно раскладывают карты,

На руки смотрят хироманты, в зеркала – провидцы,

Чтоб распознать, что ждет меня, тебя, и прочих – миллиарды –

В грядущем, но – увы – им не на чем остановиться,

И – видят, что в один и тот же день, уже знакомый,

У каждого, у каждой – обрывается судьба, и в оный миг

Иссякнут жизни линии у всех, кто был людьми,

И вторят им волхвы, шаманы, звездочеты, астрономы…

Так, катастрофы выпьют нас, как мы доили время,

Пространство, явь и навь, богов и их смешные свиты…

Здесь ожерелье башен перевернутых, забытых –

Растущих барохорами везде, где Марса пало семя –

(Что из того, что им – бытийствовать на Марсе лишь уместно?)…

Здесь низвержение – в Аид, фатальность всех календарей,

Здесь кодеин тревог, здесь плавятся ключи от всех дверей,

Красуется парад мифических планет, подземных и небесных,

Здесь эволюция миров, где царствует Аркан Шестнадцать,

Вокруг себя мы видим миллионы Данте Алигьери,

Растерянных, спустившихся в Аид, чтоб – здесь остаться,

На девяти пролетах Башни… Так, в шестнадцать серий

Мы умещаем всю историю людей. Но что за блажь,

Что за юродство – строить города (о, все столицы мира!)

Под знаком Ареса? Какой фанатик дал ориентиры

Дельцов, в оружие переплавляющих и души, и тела?

Когда рождались города, что им мешало появляться

Под знаками другими (Фаэтон, Юпитер, Седна, Макемаке…),

Что им мешало выбрать свое счастье в Зодиаке,

Не брать такую карму на себя, не наниматься

Такому покровителю – в рабы, в монахи, в саваофы?

Что стоило им не расти на тех – всегда семи – холмах

И в небо не тянуться башнями, которые – тюрьма,

Где люди были скрещены и катастрофы?

Что ж, получайте днесь, сейчас, кровавый водевиль –

Созвездье красных городов, созвездие горячих точек,

И мира Дух, который был пречист, а стал – порочен,

И мир, который прямо в этот миг сдают в утиль.

___

Барохор – растение, семена которого распространяются падением под влиянием силы тяжести.

Седна, Макемаке – транснептуновые планеты солнечной системы.

Самое время

Кто выдумал, что мирные пейзажи

Не могут быть ареной катастроф?

Михаил Кузмин

И башни все, вся эта эволюция камней

Земных (чертог воздушный, пылевая буря,

Песочный замок) в самом деле – лишь реторты фурий,

И наши души – лишь взрывные волны вырожденных дней...

Здесь Вавилон во всем, не в генах он, а – ген,

Почти геном, создателя поделка роковая…

Он жив, Мардук, Судья богов, эпох абориген,

Гнилое тело Тиамат он заново сшивает…

И он, кочующий из дома в дом, из града в град,

Все города, все Ойкумены перерыщет,

Он – на охоте, в поисках духовной пищи,

Съедобной, т.е., нас…

Он словно – праздничный парад –

Идет, шагает по земле (по трупу Тиамат) –

С особым трепетом к растущим на семи холмах

Селеньям (Иерусалим и Рим, Москва и Киев...),

Прильнув, согласно их таблицам судеб...

        Избеги их! –

Все города семи холмов – его обитель, дом…

И раз не в прошлом, не сейчас, то – в будущем, потом…

Он там царил, он будет там царить – в грядущем,

И время самое считать холмы и кряжи

Всех мертвых городов и всех растущих,

Ведь семь холмов – семь вавилонских башен,

Осунувшихся и разрушенных когда-то

И погребенных под золою, грязью, пеплом...

Ты не оглядывайся, этого не надо…

И пусть остолбенела ты, оглохла и ослепла –

Столпы-то соляные – тоже башни, это так.

Седьмое небо сплющено до плоскости листа,

И это верный знак – Мардук поблизости, он прибыл,

И время самое всем говорить «спасибо»,

Раскланиваться и бежать отсюда восвояси,

Куда глаза глядят, куда уносят ноги,

Всех башен падающих – мимо, без дороги,

По пеплу, по золе, по грязи…