Табуны
Конец села. Уже последний двор.
Дорога желтой лентой. Зной и пыль.
А дальше, там, куда ни кинешь взор -
В степи седой ковыль.
Гул табунов и гул веков хранит
Край заповедный в травах и песке.
Земля и Небо! Миру мир открыт.
Просторно здесь и счастью и тоске !
Очарованный странник
Вдоль дороги полынь да татарник,
Да трава-мурава, да ковыль.
И бредёт очарованный странник,
Словно Господа Бога посланник,
Загребая дорожную пыль.
За плечами котомка пустая.
Может с парой всего сухарей.
Суковатая палка кривая.
Словно саженью путь отмеряя,
Он идет среди русских степей.
И откуда идёт он, незнамо.
И куда? Да и что за печаль!
Бог потом допытается. Камо?
А пока он идёт себе прямо,
В эту сине-зелёную даль.
Степь от края лежит и до края.
И небес голубых высота.
Где ещё есть такая земная,
Где ещё есть такая родная
Красота!
Улыбаясь неведомым думам,
Очарованный странник идёт.
Как Боян рокотаху по струнам,
По забытым велесовым рунам
Гимны вещие. Веды поёт!
Пусть утратили мы эти Руны,
Эту магию Солнца и Звёзд.
Отчего же тревожат так струны,
Эти звуки как стрелы-перуны
Из внезапно рокочущих гроз!
Прямо в душу, как ветер полынный,
Память пращуров сладкой тоской
Вдруг нахлынет. И странник былинный,
И просёлок неведомый пыльный
Навсегда увлекут за собой!
Подайте, Христа ради!
Подайте, Христа ради, мне Улыбку!
Разбейте, наконец, свою копилку.
Пожалуйста, подайте, не скупитесь;
Сограждане родные, улыбнитесь!
Подайте, Христа ради, мне Любви!
Воскликнув жизнерадостно – лови!
Двугривенный, полтинник или рубль,
Кому на сколько я хоть чем-то люб.
Аз да воздам я щедростью на щедрость.
Лучом зеркальным и любовь и нежность
Вернутся к вам за вашу доброту.
Подайте, Христа ради, на мечту!
На Веру и Надежду, хоть немного,
Всё отобрала трудная дорога.
Без помощи мне вашей не дойти.
Подайте, Христа ради, на пути!
Дед
Всю жизнь он работал, работал, да так,
Что лезли глаза на лоб!
Но он их обратно вправлял, «рас-про-так!»
И снова мозолил горб.
Ладони его заскорузли так,
Что он их сгибал с трудом,
Но вместе с магическим «так-рас-про-так»
Были они как лом.
Он выносил многих, шутя, на горбу.
«Да чё там , пушшай сидять»
И не роптал на свою судьбу,
А всё ухмылялся себе в бороду.
«Пушшай , рас-про-так , сидять».
А умер… и сразу осел небосвод.
Немного, совсем пустяк,
Но старцы на небе взроптали: «Ну, вот!
Гнилой нонче, братцы, совсем небосвод.
Мужик! Где ты там? Рас-про-так!»
Щит веры
Обречённый любить, отрекаюсь,
Богохульствую, веры стыжусь,
И страдая, мучительно каюсь,
И опять, и опять заблуждаюсь,
И себя же, порою, боюсь !
Сплетено, перемешано,слито
Два начала во мне бытия;
Всем мирам и пространствам открыто
Беззащитное, слабое «Я».
Но откуда – то воля и сила,
Как каркас возникая стальной,
Веры щит надо мной возносила,
И опять всей вселенной любила
Восхитительный мир наш земной !
***
Информации прорва,
Превышена норма.
Лавиноопасная масса огромна
И давит как пресс на прогресс,
У прессы, к тому же, и свой интерес.
А где-то под этим прогрессом,
Чудовищным сплющенный прессом,
К экрану прилип человек,
Словно бумажный чек
Статическим электричеством,
Бывший «его Величеством»
Странник
сапоги мои скрип да скрип
Н. Рубцов
Откройте мне карту любую в колоде.
Что выпадет, то и приму:
На белом ли вдаль уплыву пароходе
Или же сяду в тюрьму.
Открой мне цыганка ту мудрую карту.
Я знаю, она не солжёт!
Пойду я как путник по пыльному тракту,
А там уже как повезёт:
Обнимет любовь – задержусь за порогом,
Отпустит – опять налегке
Бродягой пойду по Российским дорогам,
Отдавшись дорожной тоске.
Берёзы, осины, сосняк или ельник,
Полынь да трава-мурава.
Как самый последний хиппарь и бездельник,
Которому всё трын-трава,
Я буду в стогах ночевать, под кустами;
Картошку с полей воровать,
И печь на костре, и с костра, с угольками,
Её, обжигаясь, глотать.
Я в таинство. Утро,
И в таинство. Вечер,
Как в магию буду вникать:
И Утро и Вечер, и Утро и Вечер.
Страницы степные листать.
Я буду искать родниковую воду,
Словно истоки судьбы;
Я буду молиться славянскому Роду,
Чтобы хранил от беды;
Чтоб эти поля и дороги, и реки,
И неба лазурную сень,
От шумных столиц до глухой деревеньки
Не омрачала тень!
Откройте мне карту любую в колоде.
Что выпадет, то и Судьба!
Пускай меня жизнь закружит в хороводе,
Как в бурном, стремительном водовороте
Весною Обская вода!
***
Алта-а-а-а-й!.
Где-то там, далеко, отзывается – а-а-а-й…
Где-то там, далеко, за зубцами белков,
Шамбалы белый лежит покров.
Там священных рек Беловодье,
Там гор и степей раздолье,
Там загадочные истуканы
Охраняют древние станы.
Отрешившись от времени сущего,
Ожидают Майтрею грядущего.
Поседевшие, в землю вросшие,
То ли будущего стражи… то ли прошлого…
Истуканы окаменевшие.
Птицы вороны, птицы вещие,
Им садятся, как ручные, на плечи
И ведут потаённые речи,
Шепотом, прямо в уши,
Чтоб никто, даже ветер, их не подслушал,
О путях земных и небесных,
Им одним лишь теперь и известных.
. . . . . . . . . . . . . . . .
Горы , степи и небо над ними.
Так легко и радостно с ними!
Во все стороны крикнешь – а-а-а-й!
Отзовётся седой Алтай,
Словно пращуров древний хор
Эхо гор .
***
Октябрь догорает. Глухая пора.
Последние листья, как искры костра,
По ветру летят и в траве потухают,
И яблони тихо, по-бабьи вздыхают,
Готовясь для долгого зимнего сна,
Пока не разбудит весна.
Сороки стрекочут на крыше сарая,
Друг друга взволнованно перебивая,
Но вдруг, не закончив какого-то спора,
Умчалась куда-то их шумная свора,
И вновь тишина на садах загустела,
И небо прозрачным туманом осело,
Пронизанным насквозь сияющим светом,
Последним, прощальным, печальным приветом;
Уставшая осень вздохнуть не успела,
А в небе высоко уже пролетела
Построившись в клин журавлиная стая,
С друг другом курлыканьем перекликаясь.
Они улетают, а мы остаемся,
Мы досыта грустью осенней напьёмся,
Хмелея от счастья, томясь от тоски.
Нам следом за ними лететь не с руки;
Тут наша родная, земная юдоль.
От Бога и Пращуров радость и боль,
В просторах бескрайних степных и глухих ,
Таких окаянных,
Таких дорогих!
Октябрь догорает и пепел костра
Разносят и гасят сырые ветра. |
Наша словесность