По-над городом и судьбой / Архив номеров / ВЕЛИКОРОССЪ

В этом городе областном

даже воздух уже не тот…

Липа старая под окном

от усталости не цветёт.

Мы состарились вместе с ней –

устаканились, отцвели.

Но в один из осенних дней –

на оставшиеся рубли –

я возьму проездной билет

в тот июнь, где, дыша тобой,

осыпается липов цвет

по-над городом и судьбой…

Человеческим законам

неподвластные пока,

над Кожевенным кордоном

вечереют облака.

Собираясь у излуки,

вечереют надо мной –

выше боли и разлуки,

выше радости земной.

Если к облаку подняться

по закатному лучу,

то такие песни снятся –

просыпаться не хочу.

То ли эхом, то ли стоном

отзывается строка:

над Кожевенным кордоном

вечереют облака.

Провинциальный старый двор,

подросток, по уши влюблённый, –

припоминаю до сих пор

любовный пыл неразделённый,

которым ты пренебрегла.

Какое ты имела право,

как, неразумная, могла

гулять налево и направо?..

Прошла весёлая пора.

Традиционно, в эпилоге,

по справедливости, пора

подбить печальные итоги.

Ты получила поделом:

жила потом, как неживая,

не памятуя о былом

и на любовь не уповая.

…Припоминаю до сих пор,

когда мечта не по карману,

провинциальный старый двор,

не уцелевший по Генплану.

Когда идёшь от университета

по закоулкам в сторону реки,

встречая заблудившиеся где-то

на вымерших задворках огоньки,

то понимаешь время по-иному.

Пусть некого и нечего спасать,

но хочется по воздуху ночному

– Здесь был Воронеж, –

просто написать.

Снова лето на семи ветрах

и – в тени воронежских холмов –

чахлые черешни во дворах

старых, неухоженных домов.

Удивляться, право, не с руки

виду запустения, хотя

супротив стоят особняки,

благосостояние растя.

Из автоматических ворот

выезжает сытый «Мерседес»

и символизирует народ

посреди черешен и чудес.

Около фонтана, в чебуречной,

где всегда роились алкаши,

говорили мы о жизни вечной,

в плане трансформации души.

Атмосфера этого кружала,

не переходя на эпатаж,

в некотором роде, освежала

серенький воронежский пейзаж.

Разливное пиво, чебуреки,

водовка, нечёрная икра

и чудные люди-человеки,

не особо трезвые с утра.

Но… уже давно, по всем приметам,

жизнь пошла по новому пути:

боулинг стоит на месте этом,

алкашей в округе не найти.

Если наше прошлое – ошибка,

если даже горе не беда,

вспомните название «Улыбка» –

это у фонтана,

господа.

По соседству с огородами,

в третьем доме от угла,

за тесовыми воротами

эта девочка жила.

Не забуду, как украдкою

мы гуляли налегке

там, где вымощен брусчаткою

склон от улицы к реке.

Покатило время под гору

по булыжной мостовой,

разделило годы поровну

линией береговой.

За какими поворотами

та, которая жила

за тесовыми воротами,

в третьем доме от угла?

Я помню старый Первомайский сад:

аллею, на которую легла

пронзительная музыка цикад

и запахи полынного тепла;

скамейку с видом на пивной ларёк,

улётные прогулки визави

и женщину, дающую урок

ночной садово-парковой любви.

…………………………………...

Цикады и свидетели молчат,

а в Первомайском, с некоторых пор,

выгуливает бабушка внучат,

крестясь на Благовещенский собор.

Над воронежскими плёсами

слабый сумеречный свет,

на мосту от лета к осени –

двое сзади, наших нет.

Всё растрачено заранее –

до последнего тепла,

на случайное свидание

даже память не пришла.

Потому что, дело прошлое:

догорело на лету

наше лето заполошное

на Вогрэсовском мосту.

Мы постарели, только и всего.

По разнарядке время не воротишь.

…Я вижу город детства моего –

он тоже называется Воронеж.

И мы существовали заодно

с его домами, парками, садами…

Два города сливаются в одно

пространство, разделённое годами.

Там человек у смертного одра

календари по памяти листает:

сегодня переходит во вчера,

но завтра никогда не наступает.

Выхожу на Острожный бугор…

В.Н.

Там, где ночь в переулках петляла

по кругам жития-бытия,

в комсомольском прикиде гуляла

соловьиная юность моя.

Сколько было всего! – не упомнишь:

по воде разбежались круги,

на корню изменился Воронеж,

постарели друзья и враги.

Мы уйдём проходными дворами –

по недолгой осенней поре –

в тишину, где поют вечерами

соловьи,

на Острожном бугре…