Возвращение / Архив номеров / ВЕЛИКОРОССЪ

Возвращение 1.

Свежевзрытый, разворошенный по самое основание муравейник вариантов для гадания не оставлял – мишка-медведь муравьиными яйцами угощался. Совсем-совсем недавно. Хотя осень в этом году урожайная: грибы-ягоды, травы-коренья, шишка кедровая уродились знатно, и медведь сейчас сытый, нагулянный – ни один, даже самый зажравшийся медведь, лишать себя удовольствия полакомиться муравьиным деликатесом – не станет. Десерт, он и в Африке – десерт.

Теперь понять бы, куда этот лакомка после десерта подался? – вверх по распадку или вниз? Что с сытым медведем, что с голодным встречаться не было никакого желания. Иди, угадай, что у косолапого на уме…

Думать долго не пришлось. По противоположному крутому склону распадка, смешно потряхивая грузным задом, подпрыгивая между камней, упираясь в склон сильными лапами, поднимался крупный медведь.

Видимо, после десерта, косолапому захотелось пить, и он спустился на дно распадка, где с гольцов бежала река с чистейшей ледяной водой. Утолив жажду, направлялся теперь через гарь в сторону кедрового стланика. Значит, не по пути. И, слава Богу.

Сашка Сазонов, для друзей просто Сазон, закинул ружьё за плечо. Отёр о штаны, почему-то вспотевшие, руки. Медведи только в мультфильмах добродушные зверушки – в жизни подлее зверя нет. Волк и тот честнее. От волка всегда знаешь, чего ждать. Медведь же – непредсказуем.

Сазона сегодня жена в тайгу выгнала – их шестилетки двойняшки, что-то не то съели, вторые сутки с горшков не слезают, вот жена за баданом Сашку и отправила.

При всякой неустроенности с животом – лучше настойки из бадана – нет. Враз всё вяжет. Вот только бадан не близко от села растёт. Километров семь по дороге-щебёнке, а потом ещё и в гору километра три. Но тут уж никуда не деться – здоровье детей важнее любой усталости.

Неожиданно для самого себя Сашка коротко хохотнул – если бы сейчас лоб в лоб с медведем встренулся – не только бы детям бадан-то понадобился. Да и штаны чистые были б не лишними…

Ещё минут десять неспешной ходьбы, и под старыми кедрами, по обе стороны тропы стали попадаться единичные кусты бадана, а затем и целые россыпи. Сашке пяти минут хватило набить листьями лесного лекарства небольшой рюкзачок. Затем наполнил спелой черникой пластиковую двухлитровую бутыль с обрезанным горлом. Жене подарок. Теперь можно и перекусить, а там и домой.

Сорвав пару бадановых листьев, вытер их внутренней влажной бархатной стороной руки, достал из мешка термосок.

Малосольные огурчики с картохой «в мундире» – что ещё нужно для лёгкого перекуса? Чай из термоса на брусничном листе настраивал на философские размышления. Оглядывая кедры, Сазон прикидывал – хорошая шишка в этом году будет или так себе. По тому, что видел, выходило – шишка будет хорошая. Только, чтобы колотом её брать ещё чуток подождать нужно – веточка, которой шишка к лапам кедровым крепится ещё сыровата, живая. А лезть наверх, на каждую кедрину за шишками – это для пацанов…

Но долго философствовать Сашке не дали. Звонко цокая по каменной россыпи, на поляну перед кедрами выскочил крепкорогий гуран. За ним шесть козочек. Но Сазон даже к ружью не потянулся. Зачем? – ружьё у него не для охоты, так, для душевного равновесия. Тайга всё-таки. А в тайге чего только не бывает…

Не удивившись, не шелохнувшись, Сашка неспешно, с лёгким хлюпаньем, продолжал потягивать чай. Гуран, склонив голову набок, круглыми глазами с вертикальными зрачками смотрел на человека. Гурановский гарем выглядывал из-за спины вожака. Игры в переглядки первым не выдержал гуран. Он опустил голову и стал спокойно щипать траву между камней. Тем же занялись и козочки.

Дикие козы – звери пугливые. Очень. Одно непонятное движение воздуха, не говоря уж о хрусте ветки или шуме осыпающихся камней – и нет их. Мгновение – вот они были, и вот их нет. Сейчас же козы паслись на открытом пространстве в десяти метрах от Сазона, и ничего их не тревожило. Но, пощипывая и пережёвывая траву, каждая, нет-нет, да на Сашку поглядывала.

Тяжёлый гул пришёл неожиданно. Ниоткуда. Закачались деревья. Сидящего под кедром Сазона несколько раз ощутимо тряхнуло. Осыпь пошла волной лавины – камни, шурша и перекатываясь друг через друга, катились в распадок. Небольшой, метра четыре высотой, останец, разваливаясь в воздухе на куски, осыпался к своему подножью.

Густой, всепроникающий гул, сопровождаемый потряхиванием земли, длился недолго – три, от силы четыре минуты. Всё закончилось также неожиданно, как и началось…

Сашка отряхнулся от осыпавшейся хвои и облепивших его голову осиновых листьев. Встал. Гурана и его гарема нигде не было видно. Под ногами валялось несколько смолистых кедровых шишек.

Землетрясение.

Сазон прикинул – четыре-пять баллов будет. Года уж два как не трясло, а тут крепенько тряхнуло. Байкал-батюшка рядом. Гневается иногда. Но пока, так – только пугает.

Покидав в мешок сбитые землетрясением к его ногам шишки, наладился Сашка домой…

Домой всегда идти проще, даже если и с грузом. Тропа, прячась между деревьями и среди каменных осыпей, тонкой змейкой бежала по узкому хребту горы.

Но даже на такой знакомой, годами хоженой тропе, землетрясение оставило свои следы в виде поваленных сухих деревьев. Часть из них перекрывало собою тропу полностью. Приходилось выписывать круги, чтобы их обойти. Только эти обходы не сильно мешали Сазону. Прошло чуть больше часа, а Сашка уже спустился в распадок.

Посреди распадка бежала река. Припотевший Сазон скинул рюкзак, опустился на колени, упёрся ладонями в осклизлые камни, и припал к воде. Вода была ледяная и вкусная до умопомрачения. Зубы ломило от холода, но Сашка всё глотал и глотал живительную влагу. Усталость потихоньку покидала тело.

Ну, а от распадка до дома – пустяшное дело. По времени считай, что ничего…

Вот и первые дома, те, что огородами упёрлись в лес. Всё знакомо, всё родное. Но вошедшего в село Сашку вдруг стала тревожить какая-то лёгкая неузнаваемость. Сазонову почему-то казалось, что что-то кругом не так. Во всём, что он видел, было что-то незнакомое, чужое. А когда перешёл мост у стадиона и вошёл в центр села, с ужасом понял – это не его село…

Точно – это не его село. Это не то село, из которого он рано утром ушёл в тайгу.

Хотя – нет, не совсем не его. Что-то из того, что он видел, было знакомо, но и многого он не узнавал абсолютно. И не землетрясение тому виной. Землетрясение новых домов и дорог не строит…

Сашка потеряно крутил головой. Он знал, он помнил, куда идут эти улицы, но на улицах этих никогда не было таких домов, а по дорогам не ездили машины, которых он даже в кино никогда не видел.

Проходящий мимо народ на Сашку какого-то особого внимания не обращал. Ну, стоит мужик с ружьём за плечом посреди села – значит, с леса идёт. Чему удивляться?

Зато Сазонов, с надеждой увидеть знакомые лица, растерянно всматривался в каждого проходящего. И не найдя таковых, почти бегом, кинулся по направлению к своему дому.

Дом был на месте. В старом палисаднике цветник. Новое крыльцо упирается в веранду, которой у Сазона отродясь не было.

Перекинув руку через калитку, нащупал щеколду, сдвинул её и по дощатому настилу пробежал к входной двери. Дверь была заперта. Сашка в нетерпении стал лупить в неё кулаком. Откинулась ситцевая занавеска на окне. Из окна на Сашку глядело испуганное женское лицо.

«Чё вылупилась?! Отворяй, давай!».

Женщина приоткрыла форточку и прокричала в ответ: «Я милицию вызову!».

«Ага, вызывай! Тебя и посадят – чтоб в чужие дома не лазила!».

«Какие чужие?! Это мой дом! И прекратите дверь ломать – я ведь точно позвоню в милицию!».

«Да хоть иззвонись! С каких-таких делов мой дом твоим стал?!».

«Мужчина, вы в своём уме?! Я в этом доме двенадцать лет живу! А вам водку меньше лопать надо! Может, тогда дома перестанете путать!» – женщина захлопнула форточку и скрылась в глубине дома.

Сашка было заорал: «Каких на хрен двенадцать лет?!» – но что-то заставило его остановиться. Помотав, словно спросонья, головой, он снял с плеч рюкзак, ружьё и потерянно присел на ступеньку крыльца.

В окне опять мелькнуло женское лицо.

«Мужчина, а как ваша фамилия?».

«Что, в милицию звоните?».

«Нет пока. Так как фамилия-то?».

«Сазонов».

«Сазонов?! Вы шутите?!».

«Да какие здесь на хрен шутки. Сазонов я. Александр Сазонов. И дом этот – мой. Батя его ставил…».

Женское лицо в окне пропало. За Сашкиной спиной скрежатнул, отпираясь, замок. Сашка встал. В проёме двери появилась невысокая миловидная женщина, лет сорока.

«А документы ваши можно посмотреть?».

«Я что, двинутый, документы в тайгу таскать? Кому их там предъявлять? Медведю?».

«А почему я вам верить должна?».

«В чём верить? Что Сашка я Сазонов? Так любой сосед подтвердит. Да и документы мои дома, в верхнем ящике серванта…».

«Да нет там никакого ящика, да и самого серванта тоже нет. И соседей тех, ваших – нет. По крайней мере, в ближайших домах. А дом, дом я у вашей жены купила, через два года после того, как вы из тайги не вернулись. Если это действительно вы…».

«Я не вернулся?!».

«Ну, если вы Александр Сазонов – то вы».

«Охренеть! Да я только сегодня утром из этого вот дома в тайгу подался. Часов в шесть. А сейчас?» – Сашка взглянул на часы. Часы стояли: «Сколько сейчас?».

«Без четверти три».

«Вот – девять часов на всё про всё. И как это я не вернулся – если – вот он я?!».

«Не знаю. Только вас здесь не было уже четырнадцать лет. Два года и жена, и власти, и друзья вас искали. А потом ваша жена продала дом и уехала из села. Куда – я не знаю».

«Как это уехала? А я?».

Женщина пожала плечами. Глядя на Сашку, постояла молча. Затем отошла от дверного проёма: «Заходите. В доме и поговорим».

Сашка, подхватив рюкзак и ружьё, шагнул в избу…

Если снаружи Сазон дом свой, даже с переделками, но узнал – внутри же не узнал ничего. Дом был полностью перестроен. И за девять часов Сашкиного отсутствия, такое – произвести невозможно. Видно было, дом давно обжит другими людьми…

Новая хозяйка дома оглядывала Сашку, Сашка оглядывал дом. Ни-че-го в доме не напоминало о бывших хозяевах. А уж когда Сазон наткнулся взглядом на большой цветной календарь, висевший в простенке, ноги перестали его держать. Он не присел, он просто рухнул на стул, уронив и рюкзак, и ружьё. Обернувшись к хозяйке, он, ничего не произнося, тупо тыкал рукой в сторону календаря, в год указанный на нём. «Правда-а?» Хозяйка, тоже молча, кивала в ответ. «Правда…»

Тикали ходики на стене, потерявшись между занавеской и оконным стеклом, монотонно и надоедливо жужжала муха…

«Александр, чай будете?».

«А?».

«Я говорю – чай будете?».

«Да-да, спасибо…» – Сашка оторвал глаза от пола: «Как же это? А? Где я был столько времени? Как это всё возможно?..»

Потом, внимательно посмотрев на хозяйку, спросил: «Вы здешняя? Что-то мне ваше лицо вроде как знакомо?..»

«Прохорова я. Таня Прохорова. Мы жили…» – Сашка хозяйку прервал: «Я помню, где жили Прохоровы – возле пекарни. И Татьяну помню – она в нашей школе учительствует. Ей лет двадцать пять. У них, с Иваном Бекетовым, свадьба осенью будет…».

«Да. Это я. Сегодня – Татьяна Сергеевна Бекетова. Преподаватель младших классов. А девичьей фамилией назвалась, чтобы вам проще вспомнить было. А свадьба у нас той осенью и была. Иван тоже не раз в тайгу с мужиками ходил – вас искал…».

«Это хорошо, что я вас помню. Может, и всё остальное вспомню. Ну, не может же быть так – раз, и не помнит человек ничего! Не может так быть!».

«Может, Саша, может…».

«Как это – может?! Ну, и где, по-вашему, я был?!».

«Вас – нет. Вас нет на этом свете…».

«Как это?...».

«Через два года, как вы пропали, мальчишки в кедрач ходили, и у дальней осыпи старое костровище нашли, рядом мятый термос, а чуть дальше, под кедровым стлаником кирзовый сапог, точно такой, как сейчас на вас. С останками ноги. Ваша жена опознала останки по портянке из байковой детской пелёнки…».

«Да-да, ребятишки подросли, пелёнок много осталось – вот, я их на портянки и приспособил. Люблю кирзу – нога дышит… Да, и костровище, о котором вы говорите, помню. Но оно – не моё. Я сегодня костёр не разводил. Чай из термоса пил. На брусничных листьях настоянный…».

Сашка замолчал, потом криво усмехнулся: «Значит, похоронили. Ногу и термос. Спи спокойно наш друг и отец…».

«Ну, зачем вы так…».

«А как?! Как ещё?! Нашли, опознали, похоронили, дом продали и умотали куда подальше. А я? А мне что теперь делать?! Ведь вот он я – живой, только без памяти?! Мне куда податься?! У всех – всё хорошо, все при месте и деле, а я? Мне что теперь – опять пропасть?! Четырнадцать лет коту под хвост! Детям моим по двадцать лет! А мне самому двадцать девять! Это как?! Как с этим жить?! А может та нога – не моя?! А вы уж меня и отпели. И могила, значит, есть? И показать её можете? Если уж все меня помянули – я тоже желаю помянуть. Так покажете?».

«Ой, не знаю. За столько-то лет кладбище так разрослось… Муравейник».

«Как вы сказали?! Муравейник?» – у Сашки словно что-то щёлкнуло в мозгу. Он всё понял. Он ошибся! Ошибся изначально!

Разворошенный до основания муравейник. Медведь, поднимающийся из распадка в гору. Это был не тот медведь! Не тот, что разорил муравейник! Любитель муравьиных яиц, всё время был у Сашки за спиной, рядом. Говорят же – в тайге подлее зверя, чем медведь, нет! И сыт ведь был, и не подранок, а на человека позарился. Дождался, пока Сашку чайком разморит и заломал. А потом, затащил в стланик, подождал пару дней, пока Сашка протухнет, а по жаре это дело быстрое, и сожрал. Тварь! И не подавился же!

Сашку трясло, как днём при землетрясении. Землетрясение!?

«Таня, землетрясение было сегодня?».

«Было. Посуда звенела, и люстра ходуном ходила. Года два уж не было, видать сегодня за передышку отыгралось. Что-то уж больно сильное. А что?».

«И у меня там, в горах тоже сегодня трясло. Может, тряска эта, как-то с моим появлением связана? Ну, там – сдвиг во времени, разлом какой? Ну, короче – я не физик, только чую, что-то нарушило течение времени. У меня там, у вас – здесь. Вроде и там реальность, и тут реальность. А я сразу в обоих?! Неправильно это. Если уж нет меня на этом свете – то уходить мне надо. Не должно пришедшим чёрте откуда ломать жизнь живущих здесь без меня».

«Что ж вы сразу – уходить-то! Кто сказал, что ваше возвращение временно?! Может, это не вас, а нас по временной шкале сдвинуло?! Что плохого для вас в том, что что-то во времени нарушено! Может, и нет какой-то другой реальности?! И хорошо, что вас, как вы говорите, оттуда выплеснуло. Не на два же века вперёд или назад. Разлом только чуть сместил вас по времени. Радоваться нужно – живы. Свет белый перед вами. Близких своих найдёте. Зачем уходить? Куда уходить? И вообще, что вы знаете о том, как уходить?! Зачем добивать близких – только нашёлся и снова оплакивать?!».

«Мне двадцать девять. Жене моей двадцать шесть. Было. Теперь – сорок. Да ещё если замужем? А что? – она у меня очень даже ладная. Что ей хоронить-то себя? Детям по двадцать. Они у нас двойняшки. А если у них уже свои дети?! Не удивлюсь – девчонка-то у меня растёт ох, и шустрая. Так, что я – двадцатидевятилетний дедушка?! Или время мне враз года приплюсует, и мне сразу – бац – сорок три?! А прожить мне их – эти четырнадцать лет – по статусу не положено? Что? – что упало, то пропало?!».

«Саша, у вас очень много вопросов, на которые никто вам не ответит. Нужно просто – жить. Просто начать жить».

«Кем жить?! Откуда начинать? Кто во всё это поверит?! Нет уж – у вас своя жизнь, у меня своя. Пусть она и закончилась четырнадцать лет назад…».

Сначала едва слышимый, тихий, но постепенно всё усиливающийся гул наполнил собою дом. Зазвенела посуда, стала раскачиваться люстра.

«Видать за мной. Или как?» – Сашка взглянул на Бекетову: «А вы говорите – начинай жить…».

Гуран насторожился. Высоко вытянув шею, уткнув рожки в небо, он что-то пристально рассматривал за спиной у Сазона. Козочки, сбившись в стадо, сгрудились на каменном выступе скалы и обеспокоенно выглядывали из-за вожака. Какое-то движение промелькнуло, отразилось, словно в зеркале, на блестящем боку термоса.

Сашка, мгновенно перекатившись через плечо, схватил прислонённое к стволу кедра ружьё. Слава Богу, он ещё у муравейника перезарядил его с дроби на жакан. Самодельный и против крупного зверя безотказный. Успел взвести курок и выстрелить практически в упор в огромную, нависшую над ним тушу. Сашке даже показалось, что он слышит, как жакан ломает рёбра и сминает грудную клетку зверя. Утробный рёв коротко прокатился над тайгой. Неподъёмный вес придавил Сазона к земле. Минуту-две, а может и больше, Сашка потратил на то, чтобы выбраться из-под туши медведя. И даже не с весом зверя бороться сил не хватало – Сазон задыхался, задыхался от зловония исходящего из пасти убитого зверя. Перепачканный кровью и слизью, стоя на коленях, Сашка, широко открытым ртом, глотал и глотал, словно пил терпкий таёжный воздух. А потом, в его запалённом мозгу стала биться одна единственная мысль: «Я вернулся. Я – вернулся!!!».

Что означает эта мысль, и откуда он вернулся, Сашка не знал, да если честно, то и знать не хотел. Он был жив. И вроде даже не ранен. И мозг кричал: «Я вернулся!!!».