Сказ о том, как я скрыл от Правительства Украины промышленные запасы золота

01/10/2015  История невероятная, но правдивая…

Некоторые пояснения к представленному материалу

Жалкие скопления рассыпного золота в долине карпатской речки Лючки ни для кого не являются секретом. В своих сочинениях я не раз упоминал о них. Известны небольшие месторождения также жильного золота в Закарпатской области Украины. Но ещё ни разу нигде не появлялась информация о промышленных запасах этого драгоценного металла в «незалежной державе». Такой информацией обладаю я (и только я!). Заявляю о своей готовности раскрыть этот секрет и самому пану Порошенко. Но при условии, что он предоставит всей Новороссии широкую автономию, а Донбасс вообще отпустит на волю. Заверяю, сделка того стоит. Бандеровская Украина получит возможность рассчитаться по всем своим долгам и сыто двигаться к своему естественному концу. А пока «возбудю» заинтересованных лиц художественным рассказом о своём нечаянном открытии. Ибо статья может навести профессионалов на точное место, где обнаружится путь к залежи. Прочитавшие сие вправе обвинить меня, что я в своё время не от нынешней Украины утаил спасительные сегодня для хунты сокровища, а много раньше, когда существовала единая страна СССР, а я был её гражданином. Понимаете, тогда, в 70-х годах прошлого столетия, я заставил себя молчать, ибо от этого зависела судьба множества доверившихся мне людей. Позже, при распаде советского государства, кто-то пронюхал о моей тайне, и в один из львовских вечеров ко мне домой заявился некто с рюкзаком, набиты купонами (помните такие дензнаки в бывшей УССР?). Пришлось прикинуться дурачком. Ну, а теперь я могу приподнять завесу над своей тайной в любимом своём литературном жанре. Прошу внимания.

*

История, о которой я рассказываю, пережита мной лет сорок тому назад в карпатском среднегорье, что носит имя Покуты. В этой части горной системы вершины достигают 1000-метровой отметки над уровнем мирового океана, некоторые в полтора раза выше. На выположенных склонах хребтов и в седловинах между ними, когда сходит зимний снег, зеленеют травами полонины, как называют здесь альпийские луга, лучшие пастбища для овец. Также отличительным признаком покутского рельефа являются скалы из зеленовато-серого песчаника. Будто руины остробашенных замков, они возвышаются то здесь, то там над рыхлыми отложениями верхней толщи горных пород. Геологи называют их останцами. Благодаря своей твёрдости, скальный камень дольше, чем какой-либо иной из окружающих, способен сопротивляться разрушительным силам природы. Издали такое естественное сооружение кажется монолитным. Но стоит подойти к нему вплотную, как увидишь вертикальные трещины в этом «вечном» камне. Одни из них едва заметны, в другие можно всунуть палец, третьи таковы, что и ребёнок может провалиться в бездну.

Такой останец виделся из окна моей комнаты, которую я снимал в хозяйстве одного нелюдимого газды, как говорят в Покутах, то есть хозяина, по имени Иван. С виду отнюдь не отшельник - богатырь с весёлым характером - он построил для своей семьи усадьбу много выше села, что тремя десятками бревенчатых хат облепила узкие берега горного ручья в долине. Работая в отряде золотоискателей, я не раз ночевал под гостеприимным кровом жильцов этого скита (так я назвал полюбившийся мне приют). Жилой дом, среди хозяйственных построек, сооружён был фантазией Ивана вопреки местной традиции домостроительства. Если с чем сравнивать, то с теремом, не иначе. Он представлял собой живописное нагромождение тесных «клетей» в два уровня. Вообще, газда во всём был не от мира сего. Покинув односельчан, он пристроил дочерей у свояченицы в селе, где была семилетка. Когда они возвратились в отчий дом, нашли в нём библиотеку, в здешних местах невиданную, на польском и русском языках, меньше - на мове. Старшей дочери, по её просьбе, отец разрешил коротать возле себя вечное девичество. Младшей, писанной красавице Оле, позволил выйти замуж, по её выбору, за местного художника, который вырезал на продажу фигурки и чайную посуду из липы, в то время, как отбоя не было от претендентов на руку девушки из крепких сельчан. В экспедиции у нас поговаривали, будто бы газда Иван - сын уроженки селения Космач и офицера белой гвардии, который осел здесь в 20-х годах. Только я не слышал ни одного русского слова из уст своего хозяина, речь его была «классически гуцульской». Он жил огородом, птичьим двором и небольшой отарой овец, что вольно паслась на полонине.

Горный луг, начинаясь за околицей усадьбы, уходил полого вверх к перевалу, который венчал один из останцев покутских песчаников. Это был не ординарный их представитель. Он заслуживал названия Царь-останец. Представьте себе Сенатскую башню Кремля - по высоте и очертаниям. Вот такая нерукотворная «башня» виднелась из моего окна. Пришло время познакомиться с ней ближе.

В тот день я, после изнурительных маршрутов в окрестностях Ивановых владений, устроил себе выходной. Задумал намедни предаться чтению в библиотеке, занимавшей отдельную комнату «терема». Но разве усидишь долго на месте, когда вокруг горы? К вечеру направился в сторону останца. Оттуда, полагал, откроется круговая панорама горного ландшафта.

Наконец я на перевале. На закатной стороне низкое Солнце окрасило алым цветом волнистый верх дальнего хребта и воздух над ним. Панорама действительно впечатляющая. Я зафиксировал её на цветной фотографии, которая сейчас у меня на стене домашнего кабинета. Однако долго любоваться красками природы не пришлось. Круговому обзору мешал тот самый останец, что теперь в виде островерхней, в полсотнии метров высотой, каменной скалы находился по правое плечо от меня. Я начал было обходить её, чтобы продолжить осмотр с другой стороны, как вдруг заметил боковым зрением человека.

День уже угас. Над головой в чистом небе стояла полная луна. Её света оказалось достаточно, чтобы рассмотреть карлика в национальном одеянии здешнего племени - от шляпы с птичьи пером до постолов с острыми, загнутыми вверх носами. Он будто вышел из скалы, так как я не заметил его движения со стороны. Я присмотрелся и узнал знакомца. Сомнения не было - это он, участник религиозного праздника в Космаче.

**

Несколькими неделями ранее я с товарищами по поисковой партии побывал в Космаче, самом крупном из здешних селений. Там отмечался праздник местного святого. Пыльные улицы были заполнены нарядной публикой, разодетой в пёстрые национальные костюмы - замысловатые головные уборы, украшенные разноцветными лентами и перьями, «вышиванки», безрукавки, льняные «сподни» на мужчинах и полосатые юбки, в виде куска материи, обёрнутого по чреслам, на женщинах, постолы на ногах (род местных лаптей) из полос ожи или из заменителя, иногда из кусков тонкой резины. К празднику в единственный магазин селения завезли сверх меры водку, которой здесь предпочитали самогон, разноцветные надувные шары и - для детей - единственную игрушку - зелёную змейку из деревянных члеников, нанизанных на стальную проволоку. Праздничный поток сельчан часами тёк туда-сюда по двум центральным, перпендникулярным друг к другу улицам Космача, на пересечении которых высился деревянный многоярусный униатский храм. И сельсовет с унылым «чэрвоным прапором» напротив. У всех шествовавших «в спокойствии чинном», у старых и малых, были одинаковые лица - скучные. Нет, виноват, одно лицо было иным. Принадлежало оно мелкому, росточку в два аршина, дедку. В отличие от других космачцев, на нём был безупречный национальный наряд - ничего «эрзацного»: кожух на плечах, наподобие гусарского ментика, источал запах свежезакланного барана, перо на шляпе с узкими полями явно принадлежало беркуту местных небес, а остроносые постолы были исполнены из лучшей кожи лучших быков, вошедших в возраст. Привлекло моё внимание содержимое сетки в руке карлика, чьё морщинистое, с мелкими чертами, лицо выражало интерес к происходящему. В ней нашли место предметы повседневного быта - коробка с ножами, эмалированные чашки, стопка полотенец, резиновая колба-клизма, ещё какие-то пакетики - предметы для праздничного настроения явно лишние. На мой заинтересованный взгляд он ответил коротким, но внимательным обзором моей особы, здесь явно случайной. Больше в тот день наши пути не пересеклись. На него не только я обратил внимание. Об был явно чужаком для жителей Космача.

И вот опять я вижу его перед собой. Похоже, и он меня узнал, ибо обратился, как знакомому, уверенный в моей расположенности к нему: «Може в пана щось знайдеться вид головы?».

Это я сейчас, по прошествии многих лет, записал тот вопрос на мове. А тогда он прозвучал на каком-то архаичном наречии, в котором я разобрал лишь смысл просьбы. У старика болит голова, он просит о помощи. Я словами и жестами отвечал, что при мне ничего нет, чтобы облегчить его самочувствие. При этом показал в сторону усадьбы Ивана, дескать идём туда, там найдётся. После минутного колебания он согласился последовать за мной, причём, пошёл впереди, как знающий дорогу.

Когда мы вошли в усадьбу, в раскрытом окне хозяйской части дома появился Иван в белом ночном одеянии, с керосиновой лампой в руке. Лицо его (бьюсь об заклад) удивления не выразило, а мой гость, показалось мне, сделал рукой жест в виде приветствия. Я не удивился: здесь все между собой знакомы.

Проглотив две таблетки анальгина, незнакомец опустился на корточки возле стула, замер на несколько минут, закрыв глаза и опустив голову между колен. Потом, поднявшись на ноги, вынул из бокового карманчика кожуха завёрнутый в сухой мох обломок жёлтого металла величиной с ноготь и протянул мне. Намётанным глазом я определил: золото. Не отказался от дара, но не как продавец снадобья, а как исследователь, ибо золота, в такой форме обломка, здесь не водилось. И быть не могло. Незнакомец отказался от проводин и вскоре исчез за воротами усадьбе в ночной тени. Луна (мисяць, по-здешнему) уже спряталась за ближайшем хребтом.

С тех пор я часто в бессонные ночи наведывался к тому останцу. И моё любопытство в конце концов было вознаграждено. Уже стояли осенние дни. Обитатель скалы, едва держась на ногах, появился в бараньем кожухе. Он показался мне изнурённым пуще прежнего. Едва вымолвил несколько слов, из которых можно было сделать вывод, что среди его близких эпидемия какой-то страшной болезни. «Скажите Ивану», - последнее, что я услышал от него перед тем как он исчез из моих глаз.

Я спустился в усадьбу. Найдя длиннный шест во дворе, постучал в окно хозяина. Он откликнулся не сразу. Но быстро оделся и последовал за мной, не задавая лишних вопросов. В руке он держал объёмистый пакет. Передал его мне у подножия останца. «Пане Сергию, я туды влизти не зможу. Хиба вы. Тремайтэ, цэ инъекции». Действительно, трещина, ведущая вниз, к которой он подвёл меня, была не по его комплекции. Я же в те годы, не то, что сейчас, был плоским и сухим, как таранка. Взяв пакет с инъекциями, протиснулся в указанную мне щель вперёд ногами и стал погружаться вниз. Не помню, сколько длилось скольжение; помню, как упал на устланный мхом пол пещеры, где меня подхватили чьи-то руки. Вскоре я обрёл возможность различать предметы. Способствовал тому свет, исходящий от червячков, облепляющих своды и стены подземной полости. Представьте себе школьный спортзал, освещённый лишь одной лампочкой в 25 ватт. В таком пространстве оказался я в ту ночь. Лица встретивших меня людей были неразличимы, но своего знакомца узнал я по очертаниям фигуры. Он, приняв от меня пакет с лекарством, передал его кому-то из окружения, взял меня под локоть и направился куда-то вниз по естественному коридору. В конце нашего шествия блеснула гладь водоёма размером с четверть футбольного поля. Вокруг него теснились группки людей; прибрежную полосу выше пляжа занимали строения в виде каменных колец без крыш, где местами теплился огонь очагов и копошились дети. Мой проводник, предупреждая мой вопрос, пояснил: «Мы - опрышки». Он будто знал, что для меня достаточного этого определения.

Поясняю читателям: опрышками (опричниками) называют народное повстанческое движение, существовавшее с XV по XIX века в карпатском регионе. Оно было направлено против крепостного права польской и австрийской держав. Опрышками становились крестьяне, бравшиеся за оружие, чтобы избавиться от притеснений чужеземцев и местных владельцев душ. Применяя тактику партизанской войны, они действовали отрядами по несколько десятков человек, связанных товарищеской солидарностью и верностью командиру. Известнейшим опрышком был карпаторосс Олекса Довбуш, застреленный предателем в селении Космач, согласно легенде. Я имел честь познакомиться с директором средней школы в Космаче, связанным родством, говорили, с народным героем. Он привёл меня во двор церкви, где был убит гуцульский Робин Гуд, показал кремнёвый пистолет предка, который берёг как семейную реликвию.

Я увидел пред собой в горном подземелье потомков верной дружины предводителя повстанцев. По документам австрийских властей головной отряд Довбуша исчез после того дня, когда раздался выстрел во дворе церкви в Космаче. Найдя убежище в покутских недрах, други карпатского Робин Гуда предпочли свободу во мраке подземелья рабству светлого верха. Конечно, без солнца и свежего воздуха маленький народец, потомки вольных гуцулов, мельчал, становился уязвим для болезней. Но его вожди пользовались каждым удобным случаем, чтобы выводить наверх, на воздух, молодёжь и детей. Чаще всего это удавалось делать ночью, в полнолуние. Пищи в тёмных недрах на всех хватало. Внутренние озёра кишели слепым карпом и водорослями. Ночные охотники доставляли с дневной проверхности плоды леса, полей и полонин. А потом пришло время свободного обмена даров солнечной поверхности на золото. О нём мой сказ.

С той ночи я подружился с Олесем, как представился мне мой проводник в подземную страну Покутья. Не раз навещал его в пещерах, проникая в них нахоженным путём. Встречались мы и наверху, под луной и звёздами. К неизмеримой моей печали дни старого человека были сочтены. Наш последний обстоятельный разговор произошёл в укромном месте внутреннего озера. «Панэ Сэргию, - сказал мне слабым голосом Одесь, - тэпэр навэрху, в вас, усэ можна купыты. Так поможыть нам купыты волю, котру мы шукалы на протязи столить. Пан Иван з намы, вин ваш и наш прыйятэль. В нас йе грошы. Дужэ багато, мильоны. Я вам покажу, ийдить за мною. Вы - чесна людына, я вам вирю».

С этими словами Олесь с трудом приподнялся над жёстким ложем, высеченным в скале и устланном слоем сухого мха. Мы вышли из его убежища, когда опрышки уже спали. Наш путь устремлялся круто вниз по щелям покутского песчаника, пока не закончился округлой пещерой невиданных ранее мной размеров. В центре её возвышалось то, что на языке геологов называтся дайкой. Этот столб, толщиной в сотню метров, из застывшей магмы сложен был белым кварцем, исполосованном частыми слоями чистого золота; притом, драгоценного металла было, на глаз, больше, чем вмещающей породы. Изъятого отсюда золота хватило бы любой крупной стране, чтобы поправить хромающую на обе ноги экономику.

Послесловие

На этом я заканчиваю свой рассказ. Разумеется, дорогие мои читатели, в нём много вымысла. Но вымысел здесь - лишь прикрытие истины. Придёт время, и я обнародую подлинные записи из полевой книжки геолога Сергея Сокурова. Но оно (это время) ещё не пришло. Надеюсь, вы меня понимаете.