«У нас в России любой президент надевает шинель Сталина» / Актуально / ВЕЛИКОРОССЪ

04/10/2013 — В 1991 году вы вместе с Борисом Ельциным держали в Белом доме оборону против ГКЧП, а уже в 1993-м лояльные ему войска расстреливали Белый дом. Когда у вас возникли первые разногласия с президентом?

— Споры у нас начались сразу после того, как был подавлен путч. Надо сказать, что именно Верховный Совет (ВС) организовал оборону против путчистов. Ельцин вообще хотел сбежать в американское посольство и меня уговаривал сесть в машину — уже стоял наготове ЗИЛ с водителем. Я категорически отказался: объяснил, что он единственный наш президент и может спасать свою жизнь, а у меня тут сотни депутатов, я их лидер и уехать никак не могу. Тогда он тоже передумал.

— В чем была причина трений между вами?

— Прежде всего, экономическая политика Ельцина. Она покоилась на неолиберальных взглядах, приведших к мировому кризису последних лет, из которого еще не выбрались даже ведущие мировые державы. Сейчас ее критикуют лауреаты Нобелевской премии Джозеф Стиглиц и Пол Кругман, а я начал это делать еще в 1990-х. За эту критику меня с нашими парламентариями расстреляли и бросили в «Лефортово».

Напомню, что тогда только я и еще несколько ученых Академии наук, МГУ и Плехановской академии выступали против той экономической политики. Все остальные в научных кругах молчали — не потому, что были согласны, а просто боялись. Тогда уже стали бояться «демократической» власти — они зачищали всех, кто не был с ними согласен. Так ельцинизм пришел к тому, за что критиковали коммунистический строй — к единомыслию, к позиции, что кто не с нами, тот враг.

— Известно, что реформы начала 1990-х годов проводились при участии американских экономистов правых взглядов. Насколько серьезный вклад они внесли в экономическую программу команды Ельцина?

— Очень серьезный вклад! Речь идет о «Вашингтонском консенсусе». Как он появился? В 1970—1980-х годах по всей Латинской Америке прокатилась череда долговых кризисов. Они затронули Аргентину, Бразилию, Венесуэлу, Чили — дошло до того, что Фидель Кастро обращался к западным странам с предложением простить эти долги, ведь было понятно, что их нереально вернуть.

И вот тогда за дело по поручению министерства финансов США взялся известный экономист, профессор Джон Уильямсон из Гарвардского университета. При помощи специалистов Международного валютного фонда (МВФ) его группа разработала так называемый «Вашингтонский консенсус». Название исходит, видимо, из того факта, что разработчики собрались в Вашингтоне — было достаточно перейти через площадь, чтобы попасть в здания МВФ и Международного банка, и вот в этом треугольнике вращалась эта группа экономистов.

Смысл «консенсуса» был в полном отказе от господдержки промышленности, сельского хозяйства, образования, сокращении пенсий, уходе из социальной сферы — все надо передать в частные руки. Такой план должны были принять правительства латиноамериканских стран, у которых были долги перед Америкой или МВФ. Некоторые переняли — и сразу же столкнулись с большими трудностями: стала возрастать безработица, сократились заработные платы и пенсии. Однако в этих странах население далеко не пассивно, при ухудшении материальных условий — сразу взрывается! В результате большинство государств отказалось от «консенсуса». Тогда было решено уговаривать Ельцина, который легко согласился. Его убедили Гайдар, Чубайс, Бурбулис, а также «новая школа» экономистов-либералистов, которая стала искусственно создаваться вокруг проекта Высшей школы экономики на базе полного признания неолиберал-монетаризма.

— И какова была ваша реакция?

— Понятно какая! Приезжает ко мне Мишель Камдессю (директор-распорядитель МВФ в 1987—2000 годах. — РП) и предлагает этот план. Я ему сразу сказал, что если этот проект не прижился в Латинской Америке, бессмысленно внедрять его в России. Потом я Ельцину доказывал, что это неэффективный подход к экономике, который в других странах провалился. А он мне говорит: «Мне рассказывали, что в Чили хорошо». Он тогда даже Бурбулиса (Геннадий Бурбулис — первый зампред правительства России в 1991—1992 годах, позже — советник президента. — РП) посылал для изучения опыта Пиночета! Там, конечно была полная ерунда, никаких позитивных сдвигов не было, но американская сторона расписала «опыт Пиночета» как большой успех. Причина была в том, что главный идеолог монетаризма Милтон Фридман лично возглавлял группу экономистов из США, которая консультировала чилийцев. Но опыт-то был отрицательным.

Короче, я категорически отказался от вашингтонских предложений. Чтобы получить поддержку в парламенте, заказал нашим переводчикам версию на русском языке, напечатали 400 экземпляров, они были розданы депутатам. Когда они ознакомились с содержанием, то даже сторонники Ельцина были шокированы. Только после расстрела Белого дома эти неолиберальные реформы ельцинисты смогли провести в полной мере. В результате образовался августовский дефолт, а позже и мировой кризис в 2010 году, а затем и великая рецессия, которая не закончились и ныне.

— Расскажите о сторонниках Ельцина. Ведь в Верховном Совете была фракция, которая выступала на его стороне.

— Вы про «Демократическую Россию» говорите? Это, по сути, была та же партия, что и современные неолибералы, «РПР-Парнас» и прочие. И более того, у них была та же экономическая и финансовая политика, которая осуществлялась в пост-ельцинский период, особенно последовательно Кудриным и в целом финансово-экономическим блоком правительства и ЦБ. В условиях предельной нехватки финансовых ресурсов и узкой базы поступления доходов в бюджет (а баррель стоил тогда $ 12) если бы ВС не корректировал политику Ельцина — Гайдара — Чубайса, Россия бы перестала существовать как единое государство. ВС буквально спас единую Россию или то, что от нее осталось после Беловежских соглашений. Это не преувеличение. Был и фактор автономии, регионализм областей, активность местных нуворишей и полная некомпетентность федерального правительства. А вот парламент принял самостоятельно Федеративный договор, добился подписания его всеми субъектами.

— Кроме разногласий, касавшихся экономической политики, у кризиса 1993 года была и другая составляющая, а именно — конституционная.

— Когда говорят о «брежневской» конституции, на смену которой пришла «ельцинская» — это пустая пропаганда. Конституция была сильно изменена еще при Горбачеве. Если бы не те поправки, как бы противник власти Ельцин оказался депутатом? В ней было много поправок, в том числе принципиальных: разделение властей, суд присяжных, система местного самоуправления. Вот, кстати, сейчас нет местного самоуправления. Поэтому правильней говорить, что тогда мы имели дело с «горбачевской» конституцией, одной из самых демократических конституций в мире. Правда, под давлением Ельцина в ней появился перекос в сторону излишних полномочий президента.

Я сам склонялся к концу 1993 года ликвидировать некоторые властные полномочия президента. У нас в России любой президент становится царем или генсеком или надевает шинель Сталина. Поэтому надо было лишить эту должность исполнительных полномочий, оставив чисто представительные, и усилить власть премьер-министра и правительства. Я хотел вынести такое предложение на Съезд народных депутатов. Он должен был пройти в ноябре 1993-го. Нам не хватило времени. Но это — рассуждения. На деле же президент Ельцин был одновременно председателем Конституционной комиссии, он мог вполне законно предложить свой вариант новой конституции для обсуждения на съезде. Но он боялся парламента и решил разными манипуляциями навязать обществу конституцию «под себя». Это и было сделано в декабре 1993 года на референдуме. По итогам его на некоторое время мы имели «ельцинскую» конституцию с сомнительным голосованием на указанном референдуме.

— Вы и сейчас сторонник парламентской формы правления?

— Принято считать, что нам нужна сильная власть. А в Германии или Великобритании, получается, слабая власть? А в Японии? Я думаю, что как раз президентский режим дает реально слабую, рыхлую власть, не опирающуюся на общество. Надо уходить от нее, и как можно скорее. Дело не в личностях, это принципиальная позиция — России не нужна президентская республика, России нужна парламентская республика. В 1990—1993 годах в России был установлен реальный демократический парламентский строй, который был свергнут в результате правобуржуазного контрреволюционного переворота с переходом к самой реакционной модели олигархического капитализма с предельно авторитарным полутираническим государственным устройством.

Повторюсь, что это был во всех смыслах реакционный переворот. Выгоду от него получили, может быть, 1—2 % населения России, которые себя россиянами и не считают, для них Россия — это поле колонизации, а вся их культурная жизнь проходит в других странах.

— Правда ли, что Ельцин находился под сильным влиянием своих советников, легко принимал чужое мнение?

— Управляемым он был абсолютно. Я вам такой пример приведу — не было случая, чтоб я с ним разговаривал, и мы расходились, не найдя общей точки. Абсолютно всегда договаривались. Но на второй-третий день я обычно получал какое-то решение, полностью перекраивающее нашу договоренность. Я сразу понимал, что, видимо, у него был разговор с кем-то из близких советников, ему что-то нашептали. Ельцин был исключительно внушаем! Внушаемый, впечатлительный, подозрительный. Все время боялся заговоров. На первом этапе, в 1990—1991 годах, все время мне говорил: «Вот Крючков затевает против меня заговоры, Горбачев хочет меня свергнуть...»

Он любил, когда в его окружении доносили, ругались друг с другом, бегали к нему. Для меня такие отношения были дикостью, но, наверное, в партийных кругах эти люди привыкли к такому склочничеству и дрязгам.

— Давайте поговорим о тех днях, когда противостояние президента и парламента переросло в силовой конфликт. Что непосредственно стало поводом к эскалации насилия?

— Расстрел Белого дома в целом — это закономерное следствие, вытекающее из факта заговора против конституционного строя и его реализации через указ № 1400. Другое дело — ельцинисты не ожидали такого сильного и эффективного противостояния со стороны парламента. Я думаю, почти уверен, что в сложившихся условиях был бы найден переговорный выход из кризиса, если бы не фактор Руцкого. Руцкого, по вине президента, незаконно сняли, лишили вице-президентских полномочий, но ему не надо было идти к нам в Белый дом. Я его отговаривал, когда он явился к нам. Я говорил, что мне надо сначала урегулировать проблемы с президентом, и предложил ему уйти в отпуск за счет Верховного Совета. Не помогло — Руцкой обиделся, побежал к депутатам, начал жаловаться. Затем депутаты ко мне пришли, начали упрекать чуть ли не в трусости. И вот тогда я допустил ошибку. Причем я знал, что это большая ошибка — надо было все равно Руцкого выгнать из парламентского дворца. А получилось так: у меня, как у председателя Верховного Совета, был кабинет в Кремле, а у президента и вице-президента — кабинеты в Белом доме. Так что во время рабочих визитов в Кремль и Белый дом мы, высокие руководители, могли сразу приступать к работе. И вот Руцкой занял свои бывшие апартаменты у нас, в парламентском дворце. Потом Ельцин снял двух министров-силовиков Баранникова и Дунаева, и они тоже прибежали уже к Руцкому. Я думаю, это стало последней каплей, которая переполнила чашу терпения Ельцина. Ельцинисты сочли, что опальный Руцкой, а затем и изгнанные министры составили заговор (якобы при моей поддержке) против президента. Кремль был испуган, а страх — это всегда роковая сила в политике. Именно под влиянием страха Ельцин и его придворная шпана решились на расправу.

А ведь Ельцину надо было всего лишь взять трубку и позвонить мне, что бы в мирном ключе все решить. Все-таки пустые люди они были! Тот же Черномырдин гроша ломаного не стоил. Что Ельцин, что Черномырдин оказались не на своем месте.

— Насколько позволяют судить доступные социологические данные, у сторонников Ельцина не было массовой поддержки, особенно в регионах. Отсюда вопрос — как им удалось победить?

— Удалось победить в силу того, что их поддержали такие же безнравственные люди, как и они — разложившаяся милицейско-армейская верхушка и всякая шпана, в том числе и преступные элементы с улицы. Многие генералы участвовали в этом грандиозном преступлении века.

— Как вы пережили разгон парламента?

— Конечно, было очень тяжело. Я сейчас не про физическую усталость или угрозу жизни, хотя несколько раз попадал под обстрел во время осады, танковый снаряд даже попал в мой кабинет. Нет, я про другое: это были печальные трагические дни, когда меня настигло разочарование во всех мечтах, начиная с детского возраста. Во время того расстрела рухнули все надежды. А потом еще четыре месяца в заключении в Лефортово. Ныне я уникальный гражданин России — дважды политически репрессированный. Сначала сталинская депортация (чеченцев в 1944 году. — РП), а потом ельцинская. Меня ведь даже не реабилитировали, а амнистировали.

— Как вы думаете, почему вас не судили, а отпустили по амнистии?

— За что судить? С этим-то была очевидная глупость! «За организацию массовых беспорядков»? Не смешно ли? А кто ответит за убийства людей? За приказы убивать? За заговор против государства? За клятвопреступление? За предательство? На суде я бы стал обвинителем, потребовал бы привода в суд Ельцина, всех тех, кто состряпал Указ № 1400, всех, кто его исполнял — Грачева, командиров.

Далее в декабре было голосование по «ельцинской» конституции, когда пришлось им подделывать результаты, потом в Государственную думу прошло большинство противников Ельцина. Они правда, показали себя оппортунистами и соглашателями и не решились реабилитировать ни меня, ни парламент, а только амнистировали, но их можно понять. Перед их глазами стоял наш трагический опыт. Было понятно, что все может закончиться разгромом Думы, поэтому они боялись выразить более решительную позицию. Ну а ельцинская команда просто испугалась публичного суда и разоблачений с моей стороны. Ельцин и его команда были трусливыми людьми, большими специалистами по части коварства, предательства, лжи и инсинуаций. Они не были мужчинами, а всего лишь носили мужские штаны. Люди без чести и совести, предатели, одним словом.

Поэтому был принят акт об амнистии.

— Вы о тех событиях часто вспоминаете?

— Как же не вспоминать, если они перевернули мою жизнь? Война в Чечне произошла из-за этих недоумков, разгромивших парламент. Разве Верховный Совет позволил бы развязать войну? Там все можно было решить без особенного труда мирным путем.

— А почему вы не принимали участия в политической жизни после амнистии? Например, в Чечне у вас был высокий рейтинг.

— Я не региональный деятель. Я ученый и политик с именем, и для меня не годится идти в регион, даже если он мой родной. Просто не мой уровень. А с федерального уровня попросту изгнали.

— Почему вы не баллотировались на выборах федерального уровня?

— Сейчас все решают деньги, большие деньги. В свое время мне хватило двухмесячного профессорского жалования, чтобы стать депутатом от Грозненского избирательного округа. А сейчас это стоит миллионы долларов. Конечно, я хотел бы работать, но сейчас не нужны умные люди. Это одна из самых плохих черт нынешних правителей — они старательно избегают людей, у которых есть самостоятельный взгляд на любую проблему.

— Возникает вопрос, в какой мере, по вашей оценке, нынешняя власть наследует ельцинской?

— Наследует в полном объеме. Эта политика давно ушла бы в небытие, как и ельцинщина (в силу откровенной своей несостоятельности), если бы ее грубейшие ошибки и просчеты не компенсировались огромными потоками нефтегазовых доходов.

За последние 13 лет в российскую казну поступило не менее $ 4 трлн от продаж нефти и газа. И как они использованы? Где все «инновационные предприятия»? Ничего этого нет. Все сидят и ждут: что будет с ценами на нефть? Это — следствие экономической политики, разработанной для России еще в начале 1990-х. Она показала свою ущербность повсюду в мире, где применялась, кроме Китая, Индии и Бразилии, в которых действуют качественно другие подходы.

— Насколько мне известно, при крайне критичном отношении к нынешней власти вы не сторонник протестного движения, которое ассоциируется с Болотной площадью.

— В конце 1980-х и в начале 1990-х годов на демонстрации и митинги собирались десятки и сотни тысяч людей, которые свободно выражали свое мнение. При этом мне претит митинговая форма политики. Вот Ельцин, тот да, любил на стадионы ходить. Так что я, конечно, не сторонник условной Болотной. Но когда строго наказывают девушек, нахулиганивших в церкви, или этих так называемых болотных оппозиционеров — я такой подход не разделяю. Вообще, я считаю, что если в России когда-нибудь будет революция, то главной причиной ее будут проблемы ЖКХ.