Кукушка / Статьи / ВЕЛИКОРОССЪ

Ранняя осень 1914 года. Восточная Галиция. Части Юго-западного фронта продолжают наступление против австро-венгерских армий.

Корнет Трубецкой вынул из кармана своих кавалерийских шароваров серебряные часы. Открыл крышку. Стрелки показывали 10 часов 47 минут.

Уже почти час гусарский полк стоял в узкой долине, ожидая белой ракеты, которая означала сигнал к атаке на вражеские позиции, которые были где-то там впереди.

Справа тянулся скат холма, покрытый красивым лесом, окрасившимся уже в жёлтые, красные и коричневые цвета.

На левом фланге, вплотную с гусарами, стоял кубанский казачий полк.

Трубецкой задрал голову и стал наблюдать за маленькими облаками, медленно ползущими по синему небу. Затем перевёл взгляд на казаков в ярких, непривычных для него, мундирах. В сиреневых черкесках с газырями и наборными поясами, чёрными шароварами с малиновыми лампасами. На головах, несмотря на тёплую погоду, низкие папахи с малиновым верхом. У каждого на поясе, кроме шашки, в ножнах виднелись рукоятки кинжалов.

Корнет Александр Трубецкой, командир второго взвода, первого эскадрона в прошлом году выпустился из Николаевского кавалерийского училища. Скоро, совсем скоро, он вступит в свой первый бой. Сначала Александр нервничал. Внутри живота у него появилась даже какая-то странная мелкая дрожь, которая потом сменилась на безразличную усталость. «Быстрее бы! Сколько можно стоять? Лошади тоже утомились».

Летела паутина и липко цеплялась за гусарские фуражки. Стояла тишина, в которой слышалось только, как фыркали кони. «Быстрее бы!»

– Дывысь ты! Павутына лэтае да лэтае! – вдруг донеслось из казачьих рядов.

– Молчать!

И вновь тишина.

«Сколько ещё ждать? Может атаки сегодня и не будет? Чего тянут?» – вздохнул Трубецкой.

– Ку-ку! Ку-ку! Ку-ку! Ку-ку! Ку-ку! – послышалось из леса.

– Кукушка разошлась! Вот стервь! – сзади тихо произнёс вахмистр Попов. – Не к добру! Ох, не к добру!

– Ку-ку! Ку-ку! Ку-ку!

В синеве неба вдруг появилась белая ракета.

От неожиданности Александр вздрогнул, потом резким движением вынул свою шашку из ножен.

– Вжик! – пропел стальной клинок.

– Вжик! Вжик! Вжик! – послышалось со всех сторон.

– Вперёд! – раздался громкий крик командира эскадрона ротмистра Родионова.

– Ай! Ай! Айда! Гайда! Ай-да-да-да! – кубанцы уже рванули с места. Припадая к шеям своих коней, они страшно и громко свистели и орали. – Ай! Ай! Гайда-да-да-да!

Обогнав гусарский полк, они рассыпались на левом фланге в лаву и галопом летели на вражеские позиции.

Вахмистр Попов обогнал Трубецкого и находился справа.

– «Янтарь», давай! Давай родимый! – Александр ударил шпорами своего жеребца. – Не отставай, «Янтарь»!

В тумане пыли, поднимаемой конскими копытами, Трубецкой видел только силуэты в гусарских мундирах.

Наездники молчали. Хрипели лошади, роняя на землю белую пену из своих ртов.

– Та-та-та-та -та! – раздалось впереди.

– Та-та-та-та! – это уже справа.

«Австрийские пулемёты!» – догадался Трубецкой.

Впереди начали падать лошади вместе с всадниками. Вокруг пыль, ржание лошадей, людские крики...

– «Янтарь», быстрее! Быстрее! – Александр с силой всадил шпоры в коня.

Среди гусарских мундиров появились казачьи черкески. Всё смешалось...

– Та-та-та-та! – казалось, что пулемёт совсем рядом. –Та-та-та-та...

«Янтарь» вдруг споткнулся, перешёл на шаг, а потом стал медленно заваливаться на правый бок.

Трубецкой быстрым движением вырвал носки сапог из стремян и сильно наклонился влево. Упал на землю, сильно ударившись спиной. Вскочил на ноги.

«Янтарь» весь залитый кровью бился в агонии.

«Пристрелить, чтобы не мучился!» – мелькнула мысль у Александра.

Он хотел вынуть из кобуры револьвер, но правая рука ему не подчинилась. Трубецкой не мог сделать ею ни одного движения! Только сейчас он заметил, что из рукава мундира обильно течёт кровь, а потом почувствовал очень сильную боль.

– А-а-а-а! – застонал Александр.

Он хотел достать револьвер левой рукой, но она, как чужая, безжизненно висела плетью. Ни боли, ни крови... Пальцы не шевелились, рука в локте не сгибалась.

«Перевязать себя не смогу. Умру от потери крови. Нужно идти назад! Там в лесу штаб, санитарный обоз... Быстрее! Как можно быстрее!»

Трубецкой быстрым шагом пошёл туда, откуда начиналась атака. Ножны мешали. Путались под ногами. Раза два он едва не упал. В голове засела только одна мысль «Назад! Быстрее! Быстрее! Истеку кровью»!

По ладони правой руки скатывалась струйка горячей крови и капала на землю.

«Быстрее! Быстрее!»

– Ваше благородие, пидсобыть! Ваше благородие, – Трубецкой вдруг услышал совсем рядом, незнакомый голос.

Он поднял голову. Справа, в шагах десяти, прислонившись спиной о круп убитого коня, на земле сидел казак. На малиновых погонах желтели нашивки. От его чёрных шароваров и нательного белья остались только короткие верхние части. Голые ноги от колен до самых сапог были забинтованы.

Корнет бросился к нему.

– Приказный, ты сначала мне руки перебинтуй! Кровью исхожу. Руки не шевелятся...

– Ваш благородь, у меня индивидуального пакета нету! На себя истратил. Ноги мне перебило, не ходют... – виноватым тоном, оправдываясь, произнёс казак.

– У меня есть! В планшете! – Трубецкой стал перед приказным на колени, для того, чтобы тот смог дотянуться до его рук.

– К мене прытулитысь, ваш благородь! – попросил тот. – Так сподручнее будэ!

Казак быстро расстегнул планшет и вынул бинты.

– Попэрвах отризать трэба! – он одним движением вынул из ножен свой кинжал и быстро отрезал у корнета рукава кителя и нижней рубахи.

– Из дырки хлещет! – тихо произнёс казак, ловко бинтуя правое предплечье Трубецкого. – Готово! А на другой руке малэнько крови. Две дырки! Ты дывысь! Наскрозь пули прошли. Наскрозь! Дырки е, а крови нема! Готово, ваш благородь!

Только сейчас Александр рассмотрел лицо приказного. Тот наверное был года на три старше его. Усталые тёмные глаза, чуб каштанового цвета, выбивающийся из -под папахи, усы скобкой, нос с горбинкой...

– Спасибо тебе, приказный! Теперь пойдём! – почти бодро произнёс Трубецкой.

– Так якже мы пидэм, ваш благородь? У менэ ноги не ходют. Чи перэбилы их, чи ...

– Я сейчас повернусь к тебе спиной. Ты уцепишься за мои плечи. Я встану с колен и пойдём. Я буду конём, а ты всадником. По-другому никак, – объяснил корнет. – Ты мою шашку к себе на пояс пристегни! Негоже офицеру без шашки!

– Я поняв, ваш благородь! – улыбнулся казак.

Приказный, несмотря на свою худобу и невысокий рост, оказался довольно тяжёлым. Трубецкой с трудом поднялся с казаком на спине с колен и медленно зашагал.

– Ноги можешь поджать? – спросил Александр.

– Пиджать? Могу! Они не ходют, но сгибаются, ваш благородь!

– Так давай согни свои ноги и крепко держись ими за мои бёдра! Руками – за грудь! Не за лоб, а то ты мне голову оторвёшь! За грудь! – объяснил Трубецкой.

– Щас зроблю, ваш благородь! – быстро отозвался приказный.

Идти стало легче. Где-то далеко сзади слышался шум боя.

«Интересно прорвали мы австрийскую оборону или нет? Думаю, что прорвали! Куда австриякам против нашей конницы,» – подумалось Трубецкому.

– Ваше благородие, я вже думал шо мени лабэць пришёв! – тихо засмеялся приказный, – а тута вы идёте.

– Что значит лабэць? – не понял Трубецкой.

– Конец по нашему значит! Ведь у нас в кубанских станицах не говорят, а балакают. Язык наш так и зовётся – балачка, – охотно пояснил приказный.

– Ух ты! Не знал! – искренне удивился корнет. – Почему замолчал? Рассказывай о себе что-нибудь!

– Звать меня Куница Василий. Родом я из станицы Старонижестеблиевской, – начал приказный. Есть у меня гарна жинка. Одарка. Дарья значит. Е доця. Малэнька щэ. Живём мы добрэ...

Казак пытался говорить правильно, но срывался на родную балачку, и от этого его смешанная речь звучала необычно и очень красиво.

– Василий, у тебя вода есть? В горле пересохло, – перебил казака Трубецкой.

– А якже, ваш благородь!

Приказный вынул флягу, отвинтил крышку.

– Вы, ваш благородь, стойте! – попросил Куница.

Корнет остановился. Казак стал его поить. Вода была тёплой и почему-то пахла чабрецом.

– Хватит! Спасибо! Пошли далее! – сказал Трубецкой и медленно, покачиваясь, зашагал.

Было жарко. Яркие солнечные лучи слепили его. Александр старался смотреть вниз, на землю.

Его лоб стал мокрым. Крупные капли пота потекли по лицу, попадая в глаза.

– Василий, у тебя носовой платок есть? – морщась, поинтересовался Трубецкой.

– А якже, ваше благородие! Есть у менэ утирка! Чистая! Вы взмокрилы. Щас я вам лицо и очи вытру.

– Глаза не нужно! Лоб вытирай! – попросил корнет.

Приказный левой рукой держался за грудь офицера, а правой промокал его лоб носовым платком.

Трубецкой чувствовал, как уходили его силы. Ноги стали тяжёлыми, «свинцовыми». Шаги делались всё короче и короче. Хотелось остановиться, упасть на землю, а потом долго лежать на спине и бездумно смотреть на синее небо.

– У нас в станице ерик е, так там сазаны в три аршина водятся. А сомы! Сомы в два пуда бывают, – рассказывал Куница.

– Приказный, сколько мы прошли? – едва прошептал корнет.

– Версты полторы отмахалы... Нэбогато ще осталось. Втомылысь вы уже, ваш благородь. Отдышка у вас. Продых нужен вам, ваш благородь, – жалобно вздыхая, произнёс казак.

– Никакого продыха... Идём... – едва прошептал Трубецкой.

Перед его глазами появилась пелена. Она становилась плотнее и плотнее. Корнет уже ничего не видел. «Может и правда отдохнуть? Нет! Нельзя! Если я остановлюсь и сяду на землю, то уже больше уже не смогу встать. Тогда мы здесь останемся... Возможно навсегда... Надо идти! Только вперёд!»

Трубецкой уже почти не шёл, а лишь топтался на месте. Вдруг у него закружилась голова, и он начал медленно оседать. Последнее, что корнет услышал перед тем, как потерять сознание, был крик Куницы:

– Ваш благородие! Нас побачилы! Люди бегут! Бегут! Ваш благо....

– Стук! Тук!Тук! Так! – стучали колёса вагона на стыках рельсов.

Санитарный поезд шёл на восток. В одном из переполненных ранеными вагонов, на нижней полке сидел Трубецкой. В полевом госпитале ему вынули пулю из предплечья правой руки. Левая же продолжала безжизненно висеть вдоль тела.

– Корнет, две пули, одна в предплечье, а другая в кисти руки прошли навылет, но, очевидно, разорвали ваши сухожилия. Их нужно сшивать. В условия полевого госпиталя мы таких операций не делаем, – кратко объяснил усталый хирург с красными от бессонницы глазами.

В вагоне стоял сильный запах крови, гноя, немытых человеческих тел и нечистот. Днём и ночью слышались крики, стоны раненых.

Пальцы правой руки у Александра шевелились, локоть сгибался. Однако донести ложку ко рту он не мог. Два раза в день его кормил жидкой кашей молодой санитар в грязном халате. Перед сном он поил корнета тёплым сладким чаем.

На короткой стоянке в Киеве Трубецкому сделали перевязку. Александр спал сидя. Не было мест. Он мечтал только об одном: быстрее выздороветь и вернуться в полк на фронт. Перед этим ему бы очень хотелось повидать маму. Хотя бы на несколько минут. Услышать родной голос, прижать её к себе.

Санитарный поезд иногда делал остановки для заправки паровоза водой и углём. Тогда же из всех вагонов выносили умерших и грузили их на телеги.

Пошёл слух, что поезд идёт на Москву. «Недолго осталось! Слава тебе Господи!» – прошептал пехотный поручик тоже раненый в обе руки, сидящий рядом с Трубецким.

Вот и Москва. Играл духовой оркестр. По платформе бегали гимназистки с цветами и шёл митинг.

Выгрузили почти половину вагона.

– Остальные едут до Петрограда! – объявил начальник санитарного поезда.

«Вновь попаду в город, где учился в кадетском училище, а потом в Николаевском кавалерийском! – обрадовался Трубецкой. – Само провидение ведёт меня туда!»

Раннее утро. Санитарный поезд остановился в Царском Селе.

– Трубецкой! Где находится корнет Трубецкой? – вдруг послышался чей-то незнакомый голос в коридоре.

«Меня спрашивают? Кто и зачем?» – Александр вышел из купе.

Навстречу шёл высокий полковник с повязкой красного цвета на левом рукаве кителя.

– Вы корнет Трубецкой? – обратился он к Александру.

– Так точно, господин полковник! – попытался бодро ответить Трубецкой.

– Корнет, мне приказано доставить вас в Лазарет Её Величества. Где ваши вещи?

Через полчаса автомобиль остановился напротив флигеля в парке.

Полковник помог Трубецкому выйти.

– Корнет, я должен сопроводить вас в перевязочную. Затем душ и размещение в палате.

– Благодарю вас, господин полковник! – растерянно ответил Александр.

В невероятно чистой перевязочной стояла тишина.

– Садитесь, господин корнет! – предложила ему высокая женщина в белой косынке и переднике с нашитым на нём красным крестом, показывая на стул. – Сейчас я промою вам раны и поменяю бинты. Когда буду снимать старые, возможно будет больно, но вы уж потерпите!

Высокая женщина говорила тихо, ласково и улыбалась. Рядом с ней стояли ещё две совсем юные сестры милосердия.

У всех очень знакомые ему лица. «Где-то я их уже видел? Где? – мучительно начал вспоминать Александр. – Господи! Господи! Так это же императрица Александра Фёдоровна! Молоденькие сёстры милосердия – Татьяна и Ольга – великие княжны! От меня же исходит дурной запах немытого тела и старых бинтов! Какой позор!»

Александра Фёдоровна разрезала влипший в рану бинт на правой руке, а потом ловким движением вырвала тампон.

Было больно, но Трубецкой закусил губу и не произнёс ни звука.

В палате, куда его поместили после перевязки, уже находились поручик лейб-уланского полка Малама и вольноопределяющийся Степунов.

Трубецкой вытянулся во весь рост на удобной кровати, застеленной свежими белоснежными простынями и мгновенно заснул.

– Корнет Трубецкой! Корнет Трубецкой! – Александр открыл глаза.

Перед ним стояла сестра милосердия.

– Вы меня простите, но уже час дня. Ваш завтрак! Я вам оставлю поднос. Приятного аппетита! – она улыбнулась и вышла из палаты.

Малама и Степунов уже завтракали.

– Едва не проспали, корнет! – весело хохотнул Малама. – Кормят здесь вкусно! Не отказывайтесь! Ха-ха!

В два часа в лазарет повалили посетители. В их палату вошли сразу шесть человек. Все они были родственниками и знакомыми Степунова. Ему принесли цветы, сладости

и стопки книг.

После их ухода вольноопределяющийся немедленно предложил:

– Господа, всё что вы видите у меня на столике: конфеты, печенье, пирожные употребляйте! Кто сколько захочет! Прошу вас!

– А книги можно брать читать? – поинтересовался Трубецкой.

– Конечно! Не только можно, но и нужно! Так же вы можете заказать те книги, которые не успели прочитать или хотите это сделать. Я закажу! Ведь моя семья и друзья из Питера и навещают меня каждый день, – объяснил Степунов.

Трубецкой не хотел сладостей, а вот книги... Они были его страстью.

– Благодарю! – вежливо ответил он.

В шесть часов принесли обед. В девять – вечерний чай, а затем потушили свет.

День в лазарете начался в семь часов утра. Всем померили температуру, затем – утренний туалет. Трубецкого умыл и побрил санитар Архип – здоровенный мужик, лет тридцати.

Затем подали утренний чай.

В восемь часов начала обход старший врач лазарета, хирург княжна Гедройц Вера Игнатьевна.

– Корнет Трубецкой, я вас жду без четверти одиннадцать в своём кабинете, – объявила она, после осмотра его повязок.

– Слушаюсь! – вытянулся Александр перед хирургом.

Вид старшего врача лазарета ему внушал какой-то совсем непривычный трепет. Ведь Гедройц была высокой с широкими, как у мужчины плечами, сильными, совсем не женскими руками и очень строгим, некрасивым лицом.

В девять часов послышался сигнал автомобиля. Это приехала государыня с дочерьми Ольгой и Татьяной.

Комендант Лазарета Её Величества полковник Вильчковский встретил монарших особ рапортом. Весь персонал госпиталя выстроился в коридоре. Женщины прикладывались к руке императрицы, делая реверанс.

После чего Александра Фёдоровна совершила обход всех палат вместе с Ольгой и Татьяной, здороваясь с каждым раненым за руку, а затем ушла работать сестрой милосердия в перевязочную.

Ровно без четверти одиннадцать Александр уже сидел перед старшим врачом.

– Корнет Трубецкой, ваша правая рука эволюционирует после ранения довольно успешно. Вы уже можете начинать делать различные физические упражнения для восстановления её функций. Особенно я вам рекомендую стараться писать что-нибудь по нескольку часов в день, также пальцами работать с мячиком для тенниса. Разгибать и сгибать локтевой сустав советую до ста раз, – строгим тоном объяснила Гедройц. – Что касается левой руки, то нужна операция по сшиванию порванных сухожилий. Её я вам сделаю на следующей неделе. Вы меня поняли? У вас, корнет Трубецкой, возникли какие-либо сомнения?

– Никак нет, Вера Игнатьевна! – бодро ответил Александр, несмотря на то, что у него была целая куча вопросов. » Гедройц – один из самых известных хирургов нашей империи. Я должен ей довериться и всё!» – решил он для себя.

В палате возле кровати поручика Маламы сидели великие княжны Ольга и Татьяна и беседовали с ним.

Трубецкой от неожиданности застыл возле двери, не зная как себя вести.

– Чего же вы остановились? – мило улыбнулась Ольга. – Проходите Александр!

Теперь она сидела на стуле возле кровати Трубецкого, а он сам, считая, что в присутствии монаршей особы не имеет права сидеть, стоял в двух шагах.

– Александр, откуда вы родом? – поинтересовалась Ольга.

– Из Нижнего Новгорода, ваше императорское высочество!

– А кто ваши родители? Есть ли у вас сёстры и братья? – великая княжна вновь улыбнулась.

– Отец – полковник. Служит на Кавказе. Мама дома. Ждёт его и меня. Братьев и сестёр нет, – почти по военному доложил Трубецкой.

– А когда вы писали последнее письмо маме? – вдруг спросила Ольга.

– В первый день войны! – Трубецкой почувствовал, как краснеют его щёки.

– Александр, вы ранены в обе руки, если хотите, я от вашего имени напишу письмо маме? – предложила великая княжна. – Вам, наверное, это очень сложно сделать?

– Благодарю, ваше императорское высочество! Я могу писать правой рукой, – Трубецкой готов был провалиться под землю от стыда.

– Александр, вы не тушуйтесь! Если вам будет трудно писать. то я вам помогу, – Ольга вновь улыбнулась, показывая свои ровные белоснежные зубы.

– Благодарю вас, ваше императорское высочество! – Трубецкой вытянулся по стойке смирно.

После ухода посетителей, Александр попросил у одной из сестёр милосердия лист бумаги с карандашом и попытался писать.

Оказалось, что это было очень тяжело! Пальцы отказывались ему слушаться. Буквы получались какими-то квадратными с сильным наклоном влево. Десять фраз Александр писал почти день. Затем он подписал конверт без указания обратного адреса. «Если мама узнает, что я ранен и нахожусь в госпитале, она немедленно приедет сюда! Эта новость и дорога нанесут удар по её и так больному сердцу. Маму я должен беречь!»

Трубецкой дал три рубля Архипу и попросил, по возможности, отправить в ближайшие дни это письмо из Петрограда.

– Сделаю, ваше благородие! – заверил его санитар.

– Корнет Трубецкой, завтра операция! – объявила ему старший врач Гедройц. – Как вы настроены?

– Я готов, Вера Игнатьевна!

– В этом я и не сомневалась. Хочу вас предупредить, корнет, что ассистировать мне будет сама государыня. Операция будет проводиться под эфирным наркозом, – хирург сделала паузу и посмотрела на Александра.

– Я готов, Вера Игнатьевна! – повторил Трубецкой.

– Хорошо! Хорошо! Только вы, корнет, должны знать, что эфир вам развяжет язык. Многие офицеры, прежде чем заснуть, говорят разную чушь, поют песни и даже непристойно выражаются. Прошу вас только об одном: молчать! – предупредила Гедройц.

– Вера Игнатьевна, я не пророню ни слова! – пообещал Александр.

После операции он пришёл в себя уже перед вечерним чаем.

В теле была слабость. В голове стоял лёгкий шум.

Возле его кровати сидела незнакомая сестра милосердия: пожилая женщина.

– Как вы себя чувствуете? – спросила она.

– Хорошо! – ответил Трубецкой.

– Тогда я пойду телефонировать государыне во дворец. Она просила сразу же известить её о вашем самочувствии после того, как вы проснётесь! – сестра милосердия поднялась со стула и вышла из палаты.

– Корнет Трубецкой, вы просто молодец! Во время операции вы не издали даже лёгкого стона, – похвалила его на следующий день Гедройц. – Через несколько дней начнёте делать левой рукой самые легкие упражнения. Будем наблюдать...

Шли дни за днями. За окном уже лили холодные дожди. Голые кроны деревьев качались под порывами ветра...

В лазарете ничего не менялось. Всё шло по установленному распорядку.

Трубецкой запоем читал книги и разрабатывал деятельность рук. Правая уже полностью восстановила свою работоспособность, а вот с левой были проблемы. Трубецкой мог только лишь шевелить её пальцами да слегка согнуть руку в локте и всё.

– Будем наблюдать! Будем смотреть! – каждый раз повторяла ему Гедройц.

Одним серым утром в лазарете вдруг начался лёгкий шум. Забегали санитарки со швабрами и вёдрами. Сёстры милосердия облачились в новые ослепительно белые передники и косынки.

– Государь сейчас приедет! Это точно! – с уверенностью заметил поручик Малама.

Через час во двор въехал царский автомобиль.

– Я же сказал! – Малама вскочил со своей кровати и начал поправлять на ней одеяло.

Раненый в ногу Степунов продолжал лежать. Трубецкой спрятал книгу, которую читал, в свою тумбочку.

Резко отворилась дверь палаты, и в неё вбежал мальчик лет десяти в матроской форме.

– Здравствуйте, господа офицеры! – звонким голосом громко прокричал он, а затем поздоровался за руку со Маламой и Степуновым.

«Цесаревич Алексей!» – сразу же понял Александр.

– Это вы корнет Трубецкой! – спросил цесаревич, протягивая ему руку.

– Так точно, ваше императорское высочество! – вытянулся перед наследником престола Александр.

– ПапА мне рассказывал о вас! Это вы, будучи сам тяжело раненым, вынесли с поля боя раненого солдата? – цесаревич с любопытством смотрел на него своими необыкновенными красивыми глазами.

– Так точно, ваше императорское величество!

– А вам было тяжело нести на себя того раненого солдата? – Алексей даже задрал вверх свою голову, чтобы хорошо видеть лицо Трубецкого.

– Тяжело, ваше императорское высочество! – признался Александр.

– Корнет, а сколько вёрст вы его несли? – красивые глаза цесаревича стали ещё

больше.

– Я думаю, – начал отвечать Александр и в этот момент в палату, дверь которой была открыта, неслышно вошёл государь.

Все замерли...

Император также поздоровался со всеми за руку. Затем поинтересовался самочувствием каждого.

– Вот вы какой корнет Трубецкой! – государь с интересом рассматривал высокого Александра. – Мне доложили о вашем подвиге. Я горжусь, что в российской армии служат такие офицеры, как вы, корнет Трубецкой. Спасибо вам!

Александр «окаменел». В палате стояла звенящая тишина. Только из коридора доносились чьи-то лёгкие шаги.

– Сергей Николаевич! – произнёс государь.

Из-за спины императора показался полковник Вильчковский с серебряным подносом в руках.

На нём лежал крестик, покрытый белой эмалью на георгиевской ленте.

– Это ваш орден Святого Георгия четвёртой степени! – государь взял крестик с подноса и прикрепил его к карману пижамной куртки Александра. – Благодарю вас, корнет!

– Рад стараться, ваше величество! – выдохнул растерявшийся Трубецкой.

Прошёл ещё месяц.

На очередном осмотре старший врач Гедройц долго и тщательно осматривала левую руку Трубецкого.

– Завтра на выписку, корнет! – почему-то тяжело вздохнула она.

– А в полк когда, Вера Игнатьевна? На фронт? – даже подскочил от неожиданности со стула Александр.

– Корнет, о чём вы? Какой фронт? На сегодняшний день вы являетесь инвалидом. Ваша левая рука так и не восстановилась, как положено. Думаю, что через несколько месяцев нужна будет ещё одна операция, – тихо объяснила ему хирург.

– Вера Игнатьевна, так я же .... Так я же.... Какой же я инвалид? – с ужасом в голосе шептал Трубецкой. – Какой же я инвалид...

В Нижнем Новгороде на привокзальной площади он взял извозчика.

Смеркалось. С реки дул холодный ветер, швыряя в лицо острые снежинки.

– Зябко! – поёжился Трубецкой.

– А как вы хочите, барин? Волга ведь уже стала... Зима наступает. Скоро пролётку свою на полозья буду ставить. – Степенно, напирая на букву «о», объяснил извозчик – пожилой бородатый мужик в старом тулупе.

Александр не узнавал города. Он был серым и пустынным. В окнах домов уже зажигались лампы. Повалил снег...

– Любезный, здесь останови! – попросил Трубецкой. – Вот держи рубль! За провоз, да и на чай с баранками тебе хватит. Согреешься!

– Благодарствую барин! – с достоинством ответил мужик, принимая деньги.

Дом Трубецких. Старый со стенами обшитыми досками. Из трубы поднимался серый дым.

Калитку ещё не заперли на ночь. Он вошёл во двор. Учащённо забилось сердце. Сейчас Александр увидит маму! Неужели это не сон? Неужели он дома?

Трубецкой поднялся по скрипучим деревянным ступенькам. Тихо отворил дверь и вошёл. В гостиной было тепло и уютно. Ярко светила керосиновая лампа. Мама сидела в своём старом любимом кресле и что-то вязала.

– Варя, дверь закрывай! Сквозняком всё тепло вынесет! – мама положила вязание на стол и подняла голову. – Сашенька! Сашенька! Сынок!!! Сыночек! – она бросилась к нему, прижалась к его холодной шинели.

Он правой рукой обнял её, маленькую хрупкую и любимую...

– Сашенька, ты приехал! Приехал! А вчера я письмо от папы получила... Сегодня ты... Господи, я самая счастливая женщина на свете... Я

– Щёлк! Ку-ку! Ку-ку! Ку-ку! – раздалось совсем рядом.

– Сашенька, ты слышишь? Часы пошли! Целый месяц стояли, а ты приехал, и кукушка закуковала! Это к добру, Сашенька!

– Ку-ку! Ку-ку! Ку-ку! – заливалась кукушка.

– Это к счастью, Сашенька!

Художник: Алёна Дергилёва (из открытых источников).