Рассказы / Статьи / ВЕЛИКОРОССЪ

Третий глаз

Начальник отдела дознания окинул подчиненных тяжёлым взглядом.

– Где конкретные результаты, спрашиваю?

Манеев растерянно посмотрел на товарища – старшего оперуполномоченного Гринько. Тот пожал плечами и придвинул шефу стопку листов.

– Так вот же, вот же, Демьян Василич…

– Что «вот же – вот же»? – передразнил его шеф, прихлопнув листы начальственной дланью.

– Список подозреваемых, – уточнил старший опер Гринько.

– Из сорока семи фамилий?! – рявкнул начальник. – Из них пять депутатов, два членкора РАН, семеро – руководящие сотрудники министерств и ведомств, один член Общественной палаты, и ещё чёртова дюжина других… уважаемых людей! Что прикажешь делать с этим твоим списком?

– Ну, мы сейчас пытаемся его как-то сузить, – вновь пожал плечами старший опер.

– Они пытаются! – возмутился начальник. – И сколько вы еще намерены пытаться? Ты понимаешь, что дело на контроле в Генеральной? Ведь похищена не какая-то ювелирная финтифлюшка, пускай бы и дорогая. Украли колье, которое император Александр II подарил своей фаворитке, этой… как её?

– Ванде Кароцци, – подсказал Гринько.

– Вот именно, – кивнул шеф. – А какой нынче год, тебе известно? Год четырехсотлетия династии Романовых! Считай, государственную реликвию, почти святыню «свистнули». Пускай и из частной коллекции, но всё одно. А ну как колье всплывёт за рубежом? Это ж национальный позор! И соответствующие кадровые решения. И вообще, это уже пятый случай кражи антикварных драгоценностей за последние полгода. И все – на нашей территории!

– Четыре из них нами раскрыты, – встрял Манеев.

Гринько ткнул его в бок локтем, но Демьян Васильевич уже перевел на Манеева налитые кровью глаза.

– Вами?! Молчал бы лучше… А где, между прочим, похищенное по тем делам имущество?

– «Брюлики», думаю, «тю-тю», – вступился за младшего товарища Гринько. – Вы ж знаете, Демьян Василич, несмотря на неопровержимость улик, все «злодеи» в полном «отказе». Один, правда, на следствии вину признавал, но в суде, как водится, заявил, что первоначальные показания даны под давлением…

– Ладно, – перебил его начальник, – делать нечего. Ступайте опять на поклон к своей ясновидящей. Только, вот что. – Демьян Васильевич помолчал и добавил, значительно чеканя слова: – Об экстрасенсе этом – молчок. Чтоб никому! Даже следователю. Методы нашей работы должны сохраняться в строжайшей тайне. Согласно закону «Об оперативно-розыскной деятельности». Всё понятно?

– Так точно! – хором ответили оба опера.

***

– Вот это-то знаменитое «колье Кароцци» и было месяц назад похищено из квартиры известного коллекционера Ивана Карловича Зябликова-Крузенберга. Главное, обидно: ведь только-только мы с вашей помощью повязали того злодея, что медальон Людовика XVIII «тяпнул» – и снова-здорово. Просто напасть какая-то на наши головы, – рассказывал Гринько, попивая вместе с Манеевым травяной чай в офисе Наины Гималайской – парапсихолога и экстрасенса.

Стены офиса густо покрывали дипломы и сертификаты; в центре – на почетном месте, высился кубок победителя «битвы экстрасенсов».

– То есть, без вас, Наина, никак и никуда, – подхватил Манеев. – Пропадаем буквальным образом. Спасайте!

Наина, миниатюрная, весьма привлекательная брюнетка лет тридцати, сочувственно кивнула и спросила:

– А что же сам Иван Карлович? Наверняка он кого-нибудь подозревает.

– В том и штука! – воскликнул Манеев почти радостно. – Грохнули нашего «терпилу».

Женщина вздёрнула брови.

– Подожди ты, – недовольно оборвал Манеева старший опер и, обращаясь к Наине, пояснил: – Николай хотел сказать, что прежде чем завладеть ожерельем, похититель расправился с потерпевшим. Летальным, так сказать, образом.

– Как… он это сделал? – тихо уточнила Наина.

– Отравил. Капнул ему в чай батрахотоксина. Между прочим, редкий, экзотический даже яд. Добывается из кожных желез малюсенькой древесной лягушки, обитающей в Колумбии. При попадании в организм – гарантированная смерть в результате остановки дыхания. Вот так вот. Но отсюда вывод: преступление, скорее всего, совершено знакомым потерпевшего. Вряд ли Иван Карлович стал бы пить чай на кухне с незнакомцем. Однако, вся проблема в том, что покойный имел о-очень широкий круг общения. Мы, понятное дело, сразу исключили тех лиц, у которых на день убийства – алиби. Но всё равно, набралось сорок семь человек. И люди-то все, как назло, начальственные да авторитетные – просто так, без достаточных на то оснований, не тронешь! Так вот, я к тому веду, что… может, посмотрите, Наина, а? В смысле, на фотографии потенциальных подозреваемых. Очень хотелось бы заранее знать, который из них «злодей». Я понимаю, мы вам порядком поднадоели со своими просьбами. Время опять же отнимаем. А оно у вас – деньги. Но…

– Не стоит оправдываться, – грустно улыбнулась женщина. – Разумеется, посмотрю. Это мой гражданский долг. И запомните: не всё в этом мире измеряется деньгами. Поверьте экстрасенсу.

– Вот бы и остальные граждане этак рассуждали! – восхищенно заметил Манеев.

– Фотографии у вас с собой? – спросила Наина.

– А как же, – подтвердил Гринько, веером раскладывая на столе перед Наиной сорок семь карточек.

Экстрасенс медленно провела над ними ладонью, потом закрыла глаза и, болезненно морщась, стала тереть центр лба указательным пальцем.

– Чего это она? – шёпотом спросил Манеев.

– Тихо ты, – также шёпотом ответил ему Гринько. – «Третий глаз» настраивает, не видишь что ли?

По телу женщины прошла судорога. Она застонала:

– Я чувствую… враждебные эманации… Кто-то мешает мне… Некто могущественный…

Оперативники с беспокойством переглянулись.

Наина вздрогнула и резко ткнула в одну из фотографий.

– Этот, – выдохнула она с отвращением.

– Ага! Профессор Пухляков! – воскликнул Гринько и покачал головой. – Восьмой десяток, а туда же.

– Гнида старая, – согласился Манеев.

– Постойте, – подняла руку женщина. – Для полной уверенности мне надо видеть этого человека лично.

– Поехали! – решительно поднялся старший опер.

***

Пока Гринько с Манеевым отвлекали профессора Пухлякова разговорами, Наина с отсутствующим видом и вроде бы бесцельно бродила по его квартире; веки её были полузакрыты, казалось, она вот-вот уснёт. Но следящие за ней краем глаза оперативники знали – это состояние называется «трансом». Вот она, чуть покачиваясь, остановилась у платяного шкафа, пошла дальше, вернулась и вдруг прижалась к шкафу всем телом.

– Что вы тут всё шарите? – заволновался Пухляков. – Зачем трогаете мою мебель? На каком основании?

– Не обращайте внимания, – успокоил его Гринько, – это наш эксперт. Так надо. Значит, вы говорите, что в день убийства Зябликова-Крузенберга находились дома? А кто это может подтвердить?

– Подтвердить? – переспросил Пухляков, нервно потирая руки. – Я одинокий человек, живу здесь совсем один, у меня даже кота нет… Никто не может!

– Выходит, свидетелей того, что вы в тот день никуда из квартиры не отлучались, не имеется, – удовлетворенно кивнул старший опер, переглядываясь с Манеевым.

– А в чём, собственно, дело? – спросил Пухляков и вытер платком покрывшееся испариной лицо. – Уж не думаете ли вы, молодой человек, что это я… Меня вообще не интересуют ювелирные изделия этого периода! Я собираю исключительно «антику»…

– Там зло! – прервала их разговор Наина и с содроганием указала на шкаф.

– Зло? Где? Какое еще зло?! – вскочил профессор, точно ужаленный. – Что за цирк?!

– Сидеть! – скомандовал старший опер. – Так, Манеев, дуй за понятыми, а я свяжусь со следователем, чтобы взял санкцию на обыск. Без санкции и понятых ничего трогать не будем.

***

В ходе обыска, в шкафу, среди кип постельного белья, был найден пузырёк с неизвестной жидкостью. Впрочем, ни Манеев, ни Гринько не сомневались – экспертиза покажет, что в пузырьке батрахотоксин. Флаконы с полезным содержимым в белье не прячут! Да и Наина Гималайская ещё никогда не ошибалась.

– Давайте, я подвезу вас в офис, – предложил старший опер, когда всё закончилось.

– Спасибо, – согласилась Наина.

– Что вы, Наиночка, это мы вас должны благодарить! От лица российской полиции.

– Только отвезите меня сразу домой, – измученно улыбнулась женщина. – Сегодня я – не работник.

В машине, уже на подъезде к дому, Наина вдруг ахнула и схватила Гринько за локоть.

– Что с вами? – забеспокоился тот, вглядываясь в её побледневшее лицо.

– Едва не забыла… Там, в квартире профессора, мне было видение.

– Видение? – насторожился опер. – Что за видение? О чём?

– Следующая серия грабежей будет связана с античным антиквариатом. И снова – трупы, трупы… – Наина со стоном закрыла лицо руками. – Ох, знали бы вы, какое это проклятие – прозревать будущее… Но эта информация важна для вас?

– Ещё бы! Чрезвычайно важна.

– Тогда я постараюсь помочь, – кивнула ясновидящая и обречённо вздохнула: – Я должна. Обязана! Это мой кармический долг перед Космосом.

– Наина, вы просто ангел. Святая! Что требуется от меня?

– Как и в прошлый раз, мне понадобится поименный список всех крупных коллекционеров – для ментального сканирования. Только теперь тех, которые владеют собраниями античных ювелирных украшений.

– Будет сделано! – весело откликнулся Гринько.

Дома, выпроводив, наконец, старшего оперуполномоченного за дверь, Наина подошла к зеркалу. Неожиданно её миловидное лицо исказила язвительная усмешка.

– Идиоты, – пробормотала она, примеряя на шею бриллиантовое колье старинной работы, украшенное вензелем «В.К.». – Эзотерические идиоты!

Жёсткий приворот

Гулькин вышел из кабинета начальницы бледный, в холодном поту. Шаркая, добрёл до своего места и плюхнулся в кресло. Во рту у него пересохло, а в голове звенела пустота. И лишь одна мысль неоновой вывеской сияла в этой зияющей и звенящей пустоте: «УВОЛЬНЕНИЕ ПО СОКРАЩЕНИЮ ШТАТОВ». Он отхлебнул из кружки давно остывший чай и окинул взглядом офис. Остальные сотрудники как ни в чём не бывало пялились в мониторы и перебирали бумажки. И не обращали на него внимания. Или делали вид.

На Гулькина накатила обида. Почему он? Что за невезение! Отчего, в самом деле, не уволить Стряпухина? В фирме тот совсем недавно, у него ещё испытательный срок не истек, даже сокращать не пришлось бы. Или ту же Далилову, к примеру? Вон она, кобыла ленивая, как обычно жует овсяное печенье и спокойно листает газету. В рабочее время, между прочим!

Нет, всё дело в Туче – так сотрудники за глаза величали свою начальницу Тучкову Диану Петровну. Она его с первого дня невзлюбила, постоянно придиралась. И было бы за что! Конечно, он не очень молод, почти лыс и вообще, как мужчина, малопривлекателен. Не то что Стряпухин. Но работник-то он исполнительный и опытный. А главное, сама Диана Петровна тоже далеко не модель! Мягко говоря. Недаром же её прозвали Тучей.

– Батюшки! – воскликнула Далилова и вскочила, точно ошпаренная. – Уже пять минут как обед, а мы всё горбатимся. Этак и язву можно заработать. Я в столовку, кто со мной? Гулькин, пойдёшь? Как знаешь. А чего такой кислый? Прям зубы от тебя сводит. – В офисе раздались злорадные смешки. – На-ка вот, отвлекись, почитай прессу. – Она кинула ему на стол газету «Треножник пифии», раскрытую на странице рекламных объявлений, и удалилась гарцующей походкой.

«Астротантрическая фирма «Золотой лингам», – машинально прочитал Гулькин. – Срочная магическая помощь уже сегодня. Обширный ассортимент услуг. Заговоры, талисманы, амулеты; волшебные конфеты, неразменные монеты. Снятие порчи, возврат жён-мужей, собак и кошек. Поворот денежных потоков. Любовный приворот, в том числе с полным подчинением…». Взгляд Гулькина зацепился за последнее предложение. «Приворот с полным подчинением». Он нахмурился. А что если?..

Воображение услужливо принялось рисовать картины, одна другой прельстительней. О том, как зловредная фурия чудесным образом превращается в заботливую, даже любящую начальницу, готовую исполнить любую его прихоть… И вот он уже командует отделом, а Стряпухин с Далиловой у него на побегушках. Да что там! Сама Туча в его, Гулькина, полном подчинении.

Судя по указанному в объявлении адресу, «Золотой лингам» находился где-то рядом – одна остановка на метро. «А что? – решился Гулькин. – Вот сейчас и съезжу, время всё равно обеденное».

***

– А как его применять? – спросил Гулькин, с сомнением разглядывая крохотный синий флакончик.

– Прежде всего добавьте в пузырёк капельку своей крови и хорошенько взболтайте, – начал объяснять мужчина в деловом костюме, отрекомендовавшийся доцентом тантрогенетических наук.

– Крови? – с беспокойством перебил его Гулькин. – Зачем это?

– Чтобы средство сработало адресно. В противном случае сексуальная привязанность сформируется в отношении произвольного лица. Проще говоря, объект, употребив эликсир, влюбится в первого встречного.

– Ага, ага, понял, – кивнул Гулькин. – Значит, смешать с кровью, а потом?

– Добавляйте по три капли эликсира в любое питье или пищу объекта, – терпеливо продолжил доцент, – один раз каждые два дня в течение трёх недель.

– Так просто? А подействует?

– У нас годовая гарантия. При условии соблюдения клиентом предписанной дозировки. И сохраните, пожалуйста, товарный чек.

– Понятно, – неуверенно протянул Гулькин. – А если я, как-нибудь, того… больше трёх капель плескану? По случайности, к примеру. Что будет? Ну, в смысле, отравиться этим вашим эликсиром нельзя?

– Средство совершенно безвредно, – заверил доцент. – Но гарантия в этом случае аннулируется. И потом, вы же, насколько я понял, желаете получить на выходе стойкую привязанность, а не жгучую животную страсть? Последняя может оказаться несколько, гхм… обременительна. Кроме того, не исключены побочные эффекты.

– Да, да, – согласился Гулькин, – стойкой привязанности, полагаю, будет вполне достаточно.

По дороге на работу он зашёл в кафе, слегка перекусил и принял для храбрости сто граммов водки. Потом поразмыслил и хлопнул еще пятьдесят – для верности.

***

В офисе Гулькин незаметно позаимствовал у Далиловой шило. В туалете промыл острие жидким мылом и уединился в кабинке. После нескольких попыток он сумел выжать немного крови в пузырёк с эликсиром, тщательно его встряхнул и сунул в карман.

Когда он зашёл в приёмную, секретарша как раз собиралась относить Туче поднос с кофе.

– Наташа, – попросил её Гулькин, – сооруди-ка и мне чашечку.

Секретарша отвернулась к кофейному аппарату, а он тем временем быстро выдернул зубами пробку и опрокинул пузырёк над кружкой начальницы. Руки его тряслись.

– Вы к Диане Петровне? – спросила секретарша, оборачиваясь и подавая ему кофе.

– Ага, но у меня не горит. Пожалуй, я попозже зайду.

Выйдя из приёмной, он посмотрел флакон на просвет и обнаружил, что тот абсолютно пуст! Сначала он несколько опешил и даже испугался. Но потом махнул рукой: черт с ней, с этой гарантией! Ну, предположим, втрескается в него Туча по самые уши, так что с того? Пускай! Ещё вернее выйдет. Тогда уж точно можно будет из неё веревки вить! Да и вообще не факт, что эликсир подействует.

Успокоив себя таким образом, Гулькин вернулся на рабочее место и стал ждать.

Часа через полтора Туча вышла из кабинета, буркнула: «Я на встречу», и в развалку направилась к выходу. При ходьбе всё её необъятное тело подрагивало и колыхалось, точно подтаявший студень. «Вот квашня», – с неприязнью подумал Гулькин. Поравнявшись с ним, Туча неожиданно остановилась, приблизила к нему щекастое, потное лицо и негромко, с придыханием произнесла: «Дождитесь меня, есть разговор».

Гулькин мысленно возликовал. Кажется, подействовало!

***

Без двадцати шесть, когда сотрудники уже собирались по домам, Туча вернулась. Она оглядела Гулькина с головы до ног налитыми кровью глазами, обеими руками поправила монументальный бюст и заявила: «Через десять минут – ко мне». Теперь у него не осталось никаких сомнений – не обманул доцент, эликсир настоящий!

Когда Гулькин, выждав четверть часа, зашел в кабинет, начальница молча указала ему на стул. Он сел, постаравшись принять позу как можно более небрежную, даже ноги вытянул. Туча молча перебирала какие-то странные предметы, разложенные перед ней на столе: нечто вроде мухобойки и два меховых кольца, соединенные цепочкой. «Смущается, старая корова», – догадался Гулькин и решил взять инициативу на себя.

– Ну что, Диана Петровна, – спросил он с фамильярной ухмылкой, – полагаю, о моём сокращении больше речи не идёт?

Начальница медленно поднялась. Гулькин едва сдержался, чтобы не захихикать: Туча явно решила произвести на него впечатление и перед встречей кардинально сменила имидж. Она натянула на себя тесную куртку с металлическими заклёпками, кожаную юбку и высокие сапоги; между короткой юбкой и сапогами выпирали целлюлитные ножищи, словно два узловатых баобаба. Бррр! И ведь всё это, чтобы ему, Гулькину, понравиться. Вот, дурища! Точно, втрескалась. Ну, теперь-то она у него попляшет. Теперь все у него попляшут! Гулькин вновь усмехнулся и, набравшись наглости, подмигнул начальнице.

Между тем Туча обошла стол и грозно нависла над Гулькиным.

– Конечно, нет, – пророкотала она, потянув носом воздух. – Какое может быть сокращение? Я тебя по восемьдесят первой статье уволю.

– Э-э? – опешил Гулькин, непонимающе хлопая глазами.

– Не «э», а за нахождение на работе в состоянии алкогольного опьянения. Кстати, так оно выйдет и быстрее и дешевле. Опять же трудовую инспекцию уведомлять не надо.

– Что быстрее? Как дешевле?! – Гулькин вскочил, опрокинув стул, и в панике попятился к двери. – Как, то есть, по статье?!

– А так, – охотно пояснила Туча. – От тебя, озорника, спиртным за версту несёт. Я ещё давеча почувствовала. Сейчас вот Нину приглашу, акт составим и – вперёд, заре навстречу, без выходного пособия.

– Но… Но… Диана Петровна, за что? – растерянно забормотал Гулькин. – То есть, я хотел сказать… предложить… может, как-нибудь того… по-другому решим? Иначе как-то разберёмся… сами, по-свойски, приватным образом… без Нины…

– Иначе? – переспросила Туча, тяжело наступая на Гулькина. – Без Нины, говоришь? Можно, и без Нины, можно и по-свойски. Хе-хе-хе! – вдруг заколыхалась начальница. – Хе-хе-хе! Приватно, значит, хочешь? Ладно, будь по-твоему.

Откуда ни возьмись в руке у неё появился не то хлыст, не то стек. Она несколько раз согнула его, видимо проверяя на упругость, и перевела взгляд на подчинённого.

– Но, Гулькин, ты же понимаешь… – почти ласково продолжила Туча. – Ты был сегодня плохим мальчиком. Очень плохим. Верно? – Она занесла хлыст. – Тебя спрашиваю! Ну?!

– Ве…верно, – промямлил тот, упёршись спиною в дверь. Дальше отступать было некуда.

– Да, да! Ты очень плохой мальчик, Гулькин, – с удовольствием повторила Туча и облизала толстые, с фиолетовым отливом губы, – и тебя следует наказать. Примерно наказать. Следует, спрашиваю? М-м? Не слышу!

Туча резко махнула рукой, и над ухом Гулькина раздался оглушительный щелчок хлыста. Он вжал голову в плечи и обречённо проблеял:

– Да, моя госпожа.

Osculum infame

Андрей как правило засиживался на работе допоздна, но сегодня вернулся домой раньше обычного и на то имелась веская причина. Быстро приняв душ и переодевшись, он посмотрел на часы – шесть тридцать – время еще есть. Мария должна заехать за ним в семь. Секунду поколебавшись, он плеснул в стакан глоток виски, сел в кресло, предварительно сняв пиджак, чтобы не помять, и постарался расслабиться.

Андрей Бухтин вполне мог гордиться собой. Он был из тех настойчивых молодых людей, которые, кажется, впитали житейскую мудрость с молоком матери; о таких говорят, «сам себя сделал». Принадлежи он к благородному сословию, девиз под его щитом гласил бы: «Упорство и ответственность». Он, однако, родился в самой заурядной семье. А вот, поди ж ты, с отличием окончил институт, сумел получить престижную работу и на текущий момент, когда ему нет и тридцати, он уже руководитель управления в солидном банке. Так-то. Но это еще что! Как раз сегодня вечером будет объявлено о его помолвке. И не с кем-нибудь, а с дочкой Председателя Правления. Наконец произойдет то, к чему он стремился всю сознательную жизнь, чего добивался последовательно, шаг за шагом, с терпением муравья, пробирающегося к своему жилищу. Господин Бухтин, топ-менеджер. Звучит? Еще как! А кому он всем этим обязан, скажите на милость? Только себе. Себе и своему трудолюбию.

Работа всегда была единственной его страстью. Хотя врагом развлечений он себя не считал. Потому как отдыхать тоже любил. Ну, в смысле, сходить с девчонкой в кино. Или там, в боулинге потусоваться. Почему нет? Просто по-настоящему увлечь и полностью захватить его могла только работа. Когда ее случалось особенно много, он прямо лучился от удовольствия. Бывало, целый день бегает, суетится с каким-нибудь проектом, а под вечер остановится перевести дух, да и воскликнет: «Ах, какие дни пошли, какие дни! Как мне это нравится!» И на недоуменные вопросы коллег: «Чем же они такие особенные?» – пояснит: «Скучать некогда».

Разумеется, такая жизненная философия способствовала карьерному росту Андрея. Он был замечен руководством, приближен и, в конце концов, как у них говорили, получил доступ к телу Председателя.

Сладко потянувшись, он сполз в кресле пониже и ощутил какое-то неудобство; сунув руку между подлокотником и сиденьем, нащупал мешавший ему предмет. Это оказалась книга. Наверное, Маша оставила, больше некому. Сам он старался книг в доме не хранить. Во-первых, из-за аллергии на пыль, а, во-вторых, здраво полагая, что в электронную эпоху надобность в бумажных носителях информации отпала. Имя автора – Николай Реми – ни о чем ему не говорило. Тем не менее, любопытства ради, он пролистал несколько страниц, но наткнувшись на непонятное слово – «гомагиум», неодобрительно хмыкнул и прикрыл веки.

Вероятно, он задремал, потому что не слышал, как Мария – у которой были ключи от его квартиры – открыла дверь.

– Кро-олик! Ты готов? Уже девятнадцать десять.

– О, боже! – воскликнул он, вскочив с кресла. – Разумеется Машунчик. Как штык!

– Тогда пошли – машина у подъезда. По дороге мне еще нужно рассказать тебе кое о чем весьма важном.

Их помолвку организовали в большом банкетном зале центрального офиса, куда кроме членов семьи (разумеется, только одной) были приглашены некоторые наиболее приближенные к Председателю исполнительные директора, руководители бизнес-блоков и направлений. Впрочем, все они также состояли в той или иной степени родства с правящей фамилией – банк во многом являлся предприятием семейным.

– О чем же ты хотела мне рассказать? – спросил Андрей, устраиваясь на заднем сиденье рядом с Марией.

– Видишь ли, кролик, сегодняшний банкет очень важен для тебя, для меня – для нас обоих...

– Ну, разумеется...

– Не перебивай! – повысила голос Мария и ущипнула его за предплечье – довольно чувствительно. Андрей поморщился, но смолчал. Пусть себе командует. Пока. После свадьбы он, бог даст, сумеет ей втолковать, кто в семье главный. А заодно, запретит называть себя «кроликом». И щипаться отучит. Но это все потом.

– Я пытаюсь сказать, что сегодня произойдет не только наша помолвка, а нечто большее, гораздо большее... Ты войдешь в нашу семью, все так. Но еще ты станешь членом нашего круга, одним из нас, понимаешь?

Андрей молча кивнул и усмехнулся про себя: если это было бы не так, на хрена тогда огород городить? Или она всерьез считает себя неотразимой? Да, ножки у нее ничего... личико тоже... востроносенькое. А задница? Где, спрашиваю я вас, задница?! Нет ее. А женщина без задницы – без круглой оттопыренной попки – это уже... ни богу свечка, ни черту кочерга.

– Так вот, чтобы тебя приняли в наш круг, нужно пройти, гм... как бы точнее выразиться... своеобразную процедуру инициации.

– Чего, чего? Вакцинации?

– Ох, кролик... Ты кроме «Вестника ФКЦБ» чего-нибудь читаешь?

– На беллетристику всякую времени у меня нет, – обиженно проворчал Андрей, – потом, я всегда считал это пустой тратой времени...

– Ладно, не дуйся. Я имею ввиду обряд посвящения.

– Тю! – не сдержался Андрей. – Обряд? Посвящения? Отпад.

– Разумеется, ты можешь отказаться, – пожала плечами Мария, – но и о помолвке тогда...

– Что ты, что ты, Масюнчик! – он крепко обнял ее за плечи, заодно пресекая попытки ущипнуть. – Я что, я – ради бога. Для тебя все что хочешь. Надо понимать, это какая-нибудь корпоративная присяга там или клятва, верно?

– Почти, – она слегка отстранилась и поправила кофточку. – Я все сейчас объясню, потерпи. Только не поминай имя Господа всуе... да еще столь часто. Ты ведь у меня христианин?

– А как же. Да и кто сегодня атеист? По нынешним временам это даже неприлично.

– Вот и хорошо. Скептики нам ни к чему. Так вот... с чего бы начать? Пожалуй, немного предыстории не помешает. Ты никогда не задавался вопросом, каким образом мы... ну, мой папа прежде всего, добился нынешнего своего положения?

– О господи! Прости... я хотел сказать – при таких-то деньгах...

– Не разочаровывай меня, кролик, – Мария все ж таки ущипнула его снова. – Что за верхоглядство? Ну, а деньги – откуда у него такие деньги?

– Ха! Это, как раз, понятно... Председатель Правления крупнейшего инвестиционного банка, что ж ты хочешь? Еще глубже? Нефтегазовый комплекс, конечно. Из него мы вышли, от него наша, – Андрей было замялся, но потом решительно закончил, – да, от него наша денежная мощь. И что говорить, когда папа твой состоялся именно как руководитель одной из нефтяных компаний, это он уж потом создал и возглавил банк. Чтобы туже нефтянку обслуживать.

– Уже теплее, – с легкой улыбкой заметила Мария, – но так мы никогда не доберемся до сути. Ладно, слушай. Известная тебе сырьевая компания, безусловно, основа нашего благосостояния. Но если бы она до сих пор находилась в руках государства – ничего бы, как ты понимаешь, не было... Поэтому, началось все в девяносто втором году, вместе с приватизацией...

– После шестьдесят шестого указа президента?

– Вот именно. Даже еще раньше, поскольку сам этот указ явился следствием... некоего события, о котором я и веду речь... В то время мой папа руководил крупным предприятием добывающей отрасли.

– Знаю, знаю. И одновременно немалый министерский пост занимал.

– Верно. Как и большинство нынешних...

– Олигархов.

– Дурацкий газетный штамп!

– Согласен. А как тебе это – харизматических лидеров российского бизнеса?

– Лучше. Так вот, когда вопрос о переходе госсобственности в частные руки назрел, возник еще один вопрос: где эти самые руки взять? Вернее так: как сделать, чтобы стратегические объекты собственности попали в нужные руки. Стоимость крупного предприятия миллиарды долларов...

– Тем более отраслеобразующего, как в... папином случае, да?

– Да, да... О чем я? А! И где нашим доморощенным капиталистам было взять тогда такие средства?

– Действительно. А уж чиновникам тем более.

– Может, дальше ты сам расскажешь?

– Все, все – молчу!

– Так вот... И тут к папе из Госкомимущества прислали одного консультанта – это после уже выяснилось, что не только к нему... и не совсем из Госкомимущества – но ты, наверное, о нем слышал: Анцыбалов Антип Анафидович...

– А! Это брюхатый такой? Как же, как же! Только вчера в офисе видел. Он, вроде, советником Председателя числится. С таким имечком и таким пузом...

– Сказала, не перебивай! – взвизгнула Мария и, когда бы не толстый твидовый пиджак, наверняка отщипнула от него кусочек. – Да, он. И да – только числится. – Секунду помолчав и успокоившись, она продолжила:

– Прошу тебя, кролик, отзывайся о нем с уважением. Даже, когда мы наедине...

– Извини, Мася. Просто... я так возбужден сегодня!

– Ладно, – смягчилась Мария. – Постарайся охранить свое возбуждение – оно тебе скоро пригодится... Так вот, Анцыбалов предложил папе интересную схему приватизации и, одновременно, взялся воплотить ее в жизнь. Не буду грузить тебя подробностями, но суть состояла в создании при предприятии частной структуры, через которую пропускалась вся прибыль; тем самым достигался двойной эффект в одном флаконе: само предприятие нищало и обесценивалось, а руководство получало значительные суммы наличности. На эти деньги скупались ваучеры. Потом они обменивались на контрольный пакет акций. Короче говоря, в девяносто пятом году на залоговом аукционе – который тоже организовал Анцыбалов – папино предприятие окончательно стало... папиным. Ну вот... Однако Антип Анафидович, понятное дело, взялся за осуществление этого плана не за здорово живешь, а с условием. Уговор был таким: четырежды в год – 1 февраля, 30 апреля, 1 августа и 31 октября – папа и все члены семьи должны приносить ему гомагиум... Догоняешь о чем я?

Слово показалось ему смутно знакомым. Но что оно означает?

– Говорить-то можно? – пробурчал Андрей и, получив утвердительный кивок, пожал плечами. – Процент с прибыли, полагаю, отстегивать, чего же еще.

– Ты ж моя умница! Почти угадал – и это тоже: десять процентов ежегодно.

– Ого! Не многовато ли?

– Многовато?! Да ты знаешь, что с девяносто второго по девяносто восьмой у нас в стране приватизировали сто тридцать две тысячи предприятий по средней цене меньше семидесяти тысяч долларов за штуку? Бюджет Бразилии с того же и за тот же период получил в восемь с половиной раз больше. И это при том, что их объемы в сравнении с нашими – тьфу! Да что там Бразилия – маленькая Венгрия и та выручила в полтора раза сверху! Нет, без Анцыбалова и восьми других нам бы никогда не провернуть подобного.

– Я чего-то не пойму, Масюнчик: причем здесь вся страна?

– Так я же говорю, что консультанта прислали не только в папино министерство – еще восемь были направлены по другим отраслям. Они там тоже реализовали аналогичные схемы.

– М-м... Ну, хорошо. А помолвка наша здесь причем?

– Сегодня, если ты помнишь, 30 апреля – время гомагиума. Вот и было решено приурочить к нему нашу помолвку и твою инициацию. И коль скоро ты хочешь стать полноправным членом семьи, тебе придется пройти посвящение и участвовать в ритуале. Кстати, уже приехали.

Зал приемов или, иначе, большой банкетный был выдержан в традиционном офисном стиле: искусственный мрамор, сверкающий металл, функциональная мебель. Но сегодня, по случаю события столь интимного, организаторы вечера постарались на славу и буквально преобразили весь этот официоз. Пол устилал огромный ковер, стены были задрапированы вишневым бархатом, столы заменили пузатыми дубовыми бочонками и – самое главное – никакого электричества: сотни, если не тысячи свечей в антикварных бронзовых канделябрах и медных подсвечниках освещали зал. Уютно пахло воском, духами, дорогим вином.

Андрей обратил внимание на гирлянду из цветов и листьев папоротника, выложенную над барной стойкой: «Grand Sabbat».

– Ну и как тебе, кролик? – поинтересовалась Мария.

– Прикольно. А что означает вон та надпись?

– Ну-у... сейчас банкет сначала будет, потом церемония гомагиума, наша же с тобой помолвка начнется после ноля часов, то есть уже завтра. А завтра суббота, разве нет? Вот от того и «sabbat».

– Понятно. А первое слово?

– «Grand» означает «великая». Великая суббота.

– Согласен, – довольно усмехнулся Андрей.

Как только они вошли, грянула бравурная музыка («Это Вагнер», – шепнула Мария) и от толпы приглашенных отделился Ликантропов – будущий тесть Андрея.

– Вот и дети! – воскликнул он, простирая длинные руки. – Значит, можно начинать.

– Так точно, Сан Саныч, – отрапортовал Андрей.

– Папа, я не вижу Антипа Анафидовича. Он здесь? – спросила Мария.

– Вот-вот будет, – ответил Ликантропов, значительно понизив голос. – А пока – Маша, Андрейка – давайте к гостям. Марш, марш! – Он легонько подтолкнул их в спины. – Веселитесь!

Они смешались с гостями и те на время разъединили их. Пожимая руки знакомым и кивая прочим, Андрей протиснулся к бару и заказал мартини с апельсиновым соком. Оглядевшись, он с удовлетворением отметил, что среди приглашенных присутствуют не только сотрудники банка, но и ряд персон, хотя и не знакомых ему лично, однако хорошо всем известных из газет и телевизионных передач. Был даже один церковный иерарх, причем в роскошном парадном облачении. Андрей наморщил лоб, пытаясь вспомнить его имя и чин. Архиепископ? Митрополит?

Не успел он поднести бокал к губам, как на его плечо опустилась тяжелая длань директора фронт-офиса.

– Вот ты где, старик! – директор радостно поблескивал загорелой в оффшорах лысиной. – Рад, чертовски рад. Добро пожаловать в наш круг. Я Александру Александровичу давно говорил: присмотрись, говорил. Надо, говорю, подтягивать парня. Ну вот... Рад, чертовски рад!

Они чокнулись, но Андрей снова не донес мартини до рта – между ними ввинтилась сутулая старуха в пламенно-ярком наряде – начальник управления активами. Собственно говоря, она была старше Андрея лет на девять-десять, не более. Но сутулость, болезненная желтизна кожи и выцветший взгляд бледно-голубых глаз придавали ей вид вполне старушечий.

– Веселится и ликует весь народ! – пропела она и клюнула Андрея своим удивительно длинным носом, которым умела к тому же пренеприятнейшим образом шевелить. – А где же Маша?

– Где-то здесь, Юлия Антиповна, – ответил Андрей, заворожено глядя на дергающийся кончик ее носа, украшенный бородавкой. «Вчера еще, – подумал он, – бородавки не было. Откуда взялась бородавка?» И зажмурившись, потряс головой.

– Славный вечерок, не правда ли? – заметила она, сладко улыбаясь. – А ты какой-то скованный. Почему? Немедленно расслабься! – при этом она ткнула Андрея указательным пальцем меж ребер, от чего он поперхнулся, закашлялся и облил себе галстук.

Пока он перхал, выпучив глаза от удивления и удушья, Юлия Антиповна вместо извинений визгливо рассмеялась и чуть ли не вприпрыжку скрылась в толпе.

«Что за хреновина, – думал он, продолжая надсадно кашлять, – пьяная она, что ли? Еще эта бородавка...». В чувство его привели два порядочных хлопка по спине. Он обернулся, зверея от новой неделикатности, однако слова возмущения замерли у него на губах – позади стоял Лео Хоффман – исполнительный директор и глава влиятельного бизнес-блока международного банковского обслуживания.

– Гутен абенд, майн фроинд. Унд во ист Маша?

– О! Хер Хоффам! – Андрей растерянно огляделся в поисках обычно сопровождавшей Лео переводчицы. Той нигде не было, вероятно она не получила сюда доступа. – Мария где-то здесь, полагаю.

– Натюрлихь хиир, абэр во? Ага, видеть! Она беседовать с господином Зоплински. О, майн фроинд, вам надо быть зер осторожен, ви он есть – как это? – Лео защелкал пальцами. – А! Известный йобар, я? Ха-ха!

– Да, да, – поморщился Андрей и, извинившись, поспешил к Марии, которая в самом деле стояла рядом с Вадимом Жоблинским – скандальным адвокатом и – как он сам себя называл – правозащитником.

Тот, привалившись к Маше раскормленным торсом, что-то шептал ей на ушко. Подавив негодование, он тронул Марию за локоть.

– Кролик! – нимало не смутившись, улыбнулась она. – Познакомься, это Вадим, мой давнишний приятель. Вадим, это Андрей, мой жених.

– Счастливчик! – театрально восхитился Жоблинский и подмигнул Андрею.

Андрей холодно улыбнулся в ответ.

– Что ж, не стану мешать, – откланялся Жоблинский. – Вам сегодня не до меня. Пока, Маш. Рад знакомству... кролик! – и с утробным смешком нырнул в толпу.

– Спасибо, что избавил меня от его общества, – сказала Мария, беря его под руку.

– Зачем же с ним общаться, если он тебе неприятен? – как ни старался, Андрей не смог скрыть нотки недовольства в голосе.

– Потому, кролик, что он крупный вкладчик нашего банка.

Андрей хотел сказать еще что-то, возможно даже язвительное, но неожиданно смолкла музыка. «Пришел! Он пришел», – послышались тут и там голоса. Андрей растерянно огляделся. В проеме распахнутых дверей стоял Анцыбалов. Андрей сразу его узнал, хотя видел до того раз или два. Просто спутать его с кем-то другим было невозможно. Сан Саныч подошел поздороваться и почтительно отступил в сторону. Анцыбалов же неспешно направился к центру зала.

Он шел, точнее выступал, лавируя меж гостей танцующей походкой. Андрей невольно залюбовался. Все движения Антипа Анафидовича были исполнены своеобразной грации. И это несмотря на двухметровый рост и пузо в три арбуза. По прикидкам Андрея в нем было никак не менее ста пятидесяти кило. Щеки – раздутые бурдюки с красным вином – плавно перетекали в могучие покатые плечи; туго обтянутые ляжки упруго подрагивали при ходьбе. Само собой напрашивалось сравнение с перезрелой, готовой вот-вот лопнуть грушей.

Столь колоритная фигура оказалась бы в центре любого общества. И сейчас, по мере продвижения Анцыбалова, присутствующие затихали, провожая его долгими взглядами.

Маленький красный рот кривился в усмешке, блестящие, слегка навыкате, глаза остро вглядывались в примолкших гостей, задерживаясь на каждом.

Динамики снова ожили, но – странное дело! – смолкшую музыку сменило какое-то несуразное бормотание. Андрей прислушался... и не смог разобрать ни слова. Точнее – понять, поскольку доносящийся из динамиков голос, хотя и был низким, шепелявым, но вполне различимым. Просто Андрей, как ни пытался, не мог определить, что же это за язык.

– ...Ш-ш-шепсес-анхх-Маммон, ишешни нут... – плыло над залом среди общего молчания. Андрей заморгал и глянул вокруг.

Но, похоже, удивлен был только он. Все прочие смотрели на Анцыбалова, который почти достиг середины зала.

– Неб ш-шуит... упаут тауи... тефни нун... – монотонным речитативом тянул голос, походивший на сипение забитой канализации. – Неб Нехех, Неб Шу... хеди хепер Саххх...

Тут Антип Анафидович остановился и медленно поворотился к гостям.
Динамики сразу умолкли.

Полная тишина воцарилась в зале. Треть свечей мигнула, словно от ветра, и погасла. Стало заметно темнее, а стены как бы отступили в стороны, растворяясь в наползающих тенях.

Анцыбалов простер перед собой руки и неожиданно звонким голосом воскликнул:

– Приветствую вас, газары!

– Здравствуй, Шепсес-анх-Маммон! – ответил ему слитный хор.

– Повторяй за всеми! – шепнула Маша, толкая Андрея в бок. Тот затряс головой и прошипел в ответ:

– Ничего не понимаю! И что это за «шеспе... шепсес ах» еще такой?

– Живое подобие, значит... повторяй, говорю!

– Ладно, ладно! Не щиплись только...

– Отрекаетесь ли вы от зачатого во чреве еврейки, газары? – продолжал тем временем Анцыбалов, шевеля растопыренными пальцами-сардельками.

– Да-а!

– Отрекаетесь ли от рожденного в стойле?

– Да-а-а!

– Придите же ко мне, дети! Придите, газары! Приобщитесь шиккуц, вкусите мешомем!

С этими словами Анцыбалов стукнул увесистым кулаком по стоящему рядом бочонку. Верхнее днище встало на ребро, и на ковер плеснула красно-коричневая струя. Бармен подкатил к нему стеклянный столик на колесиках, с горкой тостов и большой чашей в форме ковша.

Еще треть свечей погасла, а гости потянулись к центру, образуя плотную толпу вокруг Анцыбалова. Разглядеть их лица в наступившем полумраке стало уже довольно трудно. Андрей безотчетным движением крепко взял Марию за руку.

– Ничего не бойся, – снова шепнула Маша, пожимая его ладонь.

– А я должен? – спросил он, растерянно оглядываясь.

Примолкшие гости стали по одному подходить к столику и каждый получал из рук Анцыбалова тостик, а после осушал ковш, которым тот щедро зачерпывал из бочонка.

– Что мы пьем? – обеспокоился Андрей.

– Это кагор, кролик. Всего лишь кагор.

– Целый ковш! Я, пожалуй, не осилю. Потом, все из одного... негигиенично.

– Осилишь! Ты мужик или кто? Что до ковша... представь, что на причастии.

– И все равно я брезгую, – заупрямился Андрей. Но Маша молча ткнула его кулачком в поясницу. От неожиданности он сделал шаг вперед и как раз очутился перед Антипом Анафидовичем.

– Новенький? – спросил тот, пристально его разглядывая.

– Новопосвящаемый Бухтин, – ответила за него Мария. – Подготовлен к таинству евхаристии.

– А поручители у него есть?

– Есть, есть! – подал голос Ликантропов.

Антип Анафидович хмыкнул, взял со столика тост и протянул Андрею. Тот хотел было поблагодарить, но Анцыбалов ловко вложил ему в открытый рот угощение и торжественно произнес:

– Се хлеб беззакония, вкуси его!

«Балаган, да и только», возмутился про себя Бухтин, разжевывая тост. Он оказался вкусным, хотя и несколько пресным. Анцыбалов тем временем зачерпнул полный ковш кагора.

– Се вино хищения, испей его!

Смирившись, Андрей осушил ковш до дна. Вино было сладким.

Отойдя от столика, он стал ждать Марию. Она подошла к нему, с улыбкой вытирая губы.

– Ну? – с раздражением спросил он. – Может, объяснишь, что это за...

Поцелуй – неожиданно страстный и долгий, заставил его умолкнуть. Отстранившись, Маша звучно – и довольно вульгарно – рыгнула.

– Эх, Андрей, держи хвост бодрей и не печаль бровей! П-пздравляю! С посвящением!

«Эге! Да она, никак, захмелела», – удивился он и почувствовал, что сам тоже далеко не трезв: голова изрядно кружилась, а глаза застила сиреневая дымка. Посмотрев по сторонам, он увидел, как от бочонка отходят последние гости – все неестественно оживленные, раскрасневшиеся, некоторые обнявшись. «А пьянка-то намечается нехилая!» – сообразил Бухтин и втянул носом воздух. У него возникло ощущение, что сама атмосфера вокруг напиталась густым винным духом – тяжелым, одуряющим, какой бывает в дешевых кабаках. Он с усилием протер глаза, помассировал виски.

– Не сопротивляйся этому, – промурлыкала Маша, щекоча ему ухо кончиком языка.

Вдруг разом погасли последние свечи, и воцарилась кромешная тьма. Но лишь на миг, потому как под зычный троекратный возглас Анцыбалова: «Шиккуц мешомем!», стоящая радом с ним бочка полыхнула языками призрачного голубого пламени, осветив всю центральную часть зала.

И тут началось! Смех, гиканье, женские взвизги; все вокруг заметались в необъяснимом веселье, кривляясь и хрюкая будто одержимые. Несколько человек схватились за руки и побежали по кругу, вовлекая в свой хоровод остальных. Мгновение – и почти все гости закружились по залу, крича, подпрыгивая и опрокидывая на своем пути бочонки. Все быстрее и быстрее... быстрее и быстрее. Андрей только глазами хлопал от удивления.

А темп стремительной пляски продолжал нарастать, так что вскоре тела и лица танцоров уже сливались перед его взором в смазанную пеструю ленту. Казалось, еще чуть-чуть и дикая круговерть оторвется от пола, словно подхваченная осенним ветром палая листва.

Наконец бешеный хоровод дрогнул, задергался и рассыпался на отдельные группы.
Совершенно обескураженный, Андрей повернулся, чтобы увести Машу из этого бардака, но она куда-то исчезла. Чертыхаясь, он стал искать ее по залу. И картины одна чуднее другой предстали его глазам.

Если в освещенной части помещения солидные топ-менеджеры, другие известные, и не только в их банке, люди из числа приглашенных ошалело танцевали – это при отсутствии какой-либо музыки! – или хлестали спиртное прямо из бутылок, а иные так даже по-собачьи лакали из бочек, то по темным углам – судя по доносившимся оттуда характерным стонам – творилось и вовсе нечто немыслимое!

Перед его затуманенным взором картинки менялись с калейдоскопической быстротой; он слабо понимал, что происходит, но упорно продолжал поиски.

Мимо него пробежала какая-то растрепанная девица, а следом за ней в припрыжку несся директор фронт-офиса. Рассмотрев его, Андрей не поверил глазам: тот был без штанов! Поскольку на ногах директора волос было значительно больше, нежели на голове, он весьма напоминал пьяного сатира, настигающего нимфу. Не успел Андрей оправиться от этого потрясения, как следом за ними проскакал Лео Хоффман, тоже без штанов и с восставшим мужским орудием наперевес. «Интересно, за кем из них он гонится?» – подумал Андрей, решив больше ничему не удивляться.

Неожиданно он обо что-то споткнулся и едва не упал. Глянув себе под ноги, Андрей не сдержался и захихикал: прямо перед ним адвокат Жоблинский пользовал Юлию Антиповну с задней позиции, раздвинув ей тощие ягодицы. Заметив Андрея, та подняла голову и облизнула тонкие губы, медленно и со значением.

– А, женишок! – воскликнула она хриплым голосом и томно предложила: – Суй сюда свой петушок. Давай, давай – сегодня можно.

Андрей икнул.

– Ну же! Хочешь же, сквернавец эдакий, вижу, что хочешь.

Тут Андрей заметил, что его штаны и правда вздулись колом. Он снова икнул и поспешил ретироваться. Жоблинский проводил его насмешливым козлиным блеянием.

Добравшись до бара, Бухтин спросил стакан виски.

– О да, крошка! – простонал бармен и шваркнул перед ним целую бутылку «Jack Daniel's». Из-под стойки донеслось влажное чавканье. Андрей обреченно пожал плечами и отхлебнул из горлышка. Закашлявшись с непривычки, он обвел слезящимися глазами зал, освещаемый неверными сполохами спиртового пламени: Марии нигде не было видно. Дабы справиться с кашлем и непрекращающейся икотой, он сделал еще пару глотков и, отдышавшись, что есть силы выкрикнул в наполненный беснующимися, визжащими и хохочущими тенями полумрак:

– Ма-ша! Мария!

– Марррыя! Не вижу зари я! – передразнил его директор фронт-офиса и тяжело оперся – почти упал – на стойку рядом. Он был уже мертвецки пьян: язык заплетался, глаза то и дело закатывались, а из вялого рта стекала струйка слюны. Скосив глаза вниз, Андрей с облегчением заметил, что тот, хотя и с расстегнутой ширинкой, но снова в штанах.

– Д-далась она тебе! Сегодня шабаш, пы-понятно? Ша-баш!

– Какой еще шабаш?

– Великий.

– Все равно не понимаю.

– Ох, молодежь!.. Ну, шабаш, шабаш... черная месса иначе.

– Что за бред!

– А ты плакатик этот ч-читал? – строго спросил директор и ткнул пальцем ему за спину.

– Мне сказали, что это как «великая суббота» переводится. – Удивился Андрей, оборачиваясь к выложенной из цветов надписи.

– В-вот ду-урень! Ххех! Ну, ду-у...

– Ладно, хватит! – разозлился он. – Пускай шабаш. И что это значит?

– Значит? А то и значит: чпокай кого хошь! Кого хошь, того и ч-чпокай... и никто не может того... этого... отказать, вот... ххех! Захочу, вот – и тебя... чпокну.

Бухтину не хотелось «чпокаться» с лысым директором, и он отодвинулся на всякий случай подальше. Но тот, видно, потерял к нему всякий интерес и, мотая отяжелевшей головой, всхлипнул:

– Только я не хочу... Не хочу! Я девочку хочу... маленькую такую, – он снова всхлипнул и, приподняв над стойкой руку, показал, насколько именно маленькую, – малю-юсенькую! А такой здесь нет. П-п-чему? – неожиданно озверев, он шлепнул ладонью о стойку и гаркнул в лицо бармену. – Холуй!

Бармен вздрогнул, округлил глаза и произнес: «О!». Потом еще раз:
«О!», и снова: «О! о! о! О-о-о-о!», и медленно осел за стойку.

Прихватив бутылку, Андрей решил поискать Марию в неосвещенной части зала. Он не столько волновался за нее, сколько хотел потребовать ответа на кое-какие назревшие вопросы.

Виски придало ему смелости, он шел, бесцеремонно расталкивая упившихся топ-менеджеров и дам в растерзанных одеждах или вовсе без оных. Полумрак, делающий лица едва различимыми, несмотря на пляшущие языки голубоватого пламени, только добавлял ему решимости.

Когда он попытался исследовать очередной темный угол, раздавшийся оттуда яростный звериный рев буквально отшвырнул его; споткнувшись о брошенную кем-то пустую бутылку, он приземлился на задницу, а из мрака, словно медведь из берлоги, появился замеченный им в самом начале вечеринки церковный иерарх. Только теперь он был в одном залитом вином подряснике; глаза его горели, борода и волосы стояли дыбом. Нависнув над Бухтиным корпулентным туловом, пастырь ухватил его за плечи.

– Не сейчас, сыне, – прогудел он оперным басом, вздергивая Андрея с пола, – ибо – увы! – крантик мой пуст безнадежно.

– Как же это вы, святой отец, – мстительно спросил Бухтин, одергивая пиджак, – при таком, можно сказать, ангельском чине, а в этой, как ее... черной мессе участвуете?

– Какой к бесу лешему мессе?! – возмутился иерарх и сокрушенно покачал головой. – Вот они, плоды пагубные прозелитизма римского! В православной стране живем... иэх! – и погрозив кому-то кулаком, удалился.

Проводив борца с католической экспансией ошалелым взглядом, Андрей запрокинул голову и приложился к наполовину уже опустевшей бутылке. И тут чья-то рука ухватила его за промежность. От неожиданности он едва не захлебнулся, исторгнув изо рта все содержимое. Перед ним стояла Мария, мокрая и злая. Андрей истерически захихикал.

– Хочешь, я угадаю, как тебя зовут?

– Дурак!

– Согласен, – он решительно взял ее под руку. – Потому как ровным счетом ничего не понимаю. Что здесь, собственно, происходит, а? Говорила, банкет, помолвка, потом этот, как его...

– Гомагиум.

– Пускай. А тут шабаш, говорят, какой-то. И действительно, на вечеринку не похоже: сплошной Содом и Горгона!

– Гоморра.

– Пускай. – Отведя в сторону, он развернул ее к себе и как следует встряхнул. – Ну?! Я требую объяснений!

– Остынь, кролик, – она уже полностью взяла себя в руки, одновременно освобождаясь и от его ладоней. – Будут тебе объяснения. Раз сам не дотумкал. Спрашивай.

Андрей помолчал, собираясь с мыслями, потом обвел широким жестом зал.

– Что означает весь этот... бордельеро, во-первых. Во-вторых, почему хозяйничает тут не твой папочка, не Сан Саныч, а какой-то Анцыбалов, и кто он такой на самом деле. В-третьих, какое отношение наша помолвка...

– Не части, куда разогнался? Мне казалось, что многое я тебе уже объяснила. Остальное мог бы и сам... ладно. – Маша вздохнула и тоже повела кругом себя рукой. – Все мы здесь – газары. Служим Маммону. Почему и для чего, я говорила и дважды повторять не намерена. Служба наша, как видишь, не очень обременительна, – она усмехнулась, – порою даже приятна. Вот. Однако, так сказать, широкой общественности знать все эти... подробности ни к чему. Надеюсь, понимаешь? А поскольку ты вознамерился стать моим мужем, естественно встал вопрос о твоем приеме в ковен...

– Куда?

– В члены нашей организации, если тебе так понятней.

– Уф! Секта, что ли, какая? – пробормотал Бухтин, утирая вспотевший лоб. – Ну, хорошо, а Маммон это, выходит, Анцыбалов, так?

– Он и Симон, он и Елимас, и Живое Подобие Маммона, – загадочно и как-то нараспев ответила Мария. – Только учти, кролик, – тут она схватила его за галстук и притянула к себе, – если раньше ты мог еще отказаться (я, ведь, спрашивала тебя, помнишь?), то теперь дороги назад у тебя нет.

– Почему? – растерялся Андрей.

– По кочану! – Маша пристально посмотрела на него и усмехнулась. – А ты что же, раздумал на мне жениться?

– Что ты, Мася, наоборот...

– Вот и славно. Да чего ты переживаешь? Воспринимай это, как своего рода закрытый клуб для избранных. Посмотри – весь топ-менеджмент нашего банка здесь.

– Ага, весь... а первый вице, Гирей Девлетович Кильдибаев, где? Из Мурзоевых никого тоже нет.

– Ты не понимаешь. Они просто в другом ковене.

– Как это?

– Ну, если тебе интересно, они Иблису руку держат. Национальные традиции, что делать? Тсс! – приложив палец к губам, она указала в центр зала. – Ты хотел понять, кто такой Антип Анафидович? Так смотри!

За время их беседы разбросанные по всему залу бочки снесли в середину и расставили полукругом, в центре которого установили массивное кресло, почти трон, на гнутых ножках, с высокими резными подлокотниками, но без спинки. И сейчас на этот трон усаживался Анцыбалов; он был без пиджака, ярко-алая шелковая рубаха туго натянута на массивном, выпирающем чреве. Стоило ему сесть, как над всеми бочками занялось спиртовое пламя – синее и невесомое; Антип Анафидович оглядел своих раздрызганных, полупьяных подданных и красные губы его раздвинулись в ухмылке.

– Хо-хо! – гулко хохотнул он. Потом снова. – Ха-хо-хо!

– Заключительная часть начинается, – шепнула Мария.

Анцыбалов тем временем продолжал гоготать, теперь уже без остановки.

– О-хо-ха-хо-ха-хо! – покатые плечи, жирная грудь, живот – все тело Антипа Анафидовича тряслось, как подтаявший студень. – О-хо-ха-хо-ха!

Заслышав утробный смех хозяина, газары начали постепенно стягиваться к центру помещения. Анцыбалова же распирало от хохота так, что пуговицы его рубахи стали одна за другой отскакивать и огромное чрево полезло наружу. Андрей охнул и протер глаза: ему внезапно привиделось на животе Анцыбалова второе лицо – гротескная копия первого – тоже искаженное в пароксизме смеха. Вдруг тот умолк, медленно поднялся во весь рост и, грозно насупив брови, проревел:

– Где моя невеста?!

Андрей с ужасом обернулся к Маше. Та, искоса на него глянув, покачала головой.

– Речь не обо мне.

Тем не менее, он, кажется, уловил нотку сожаления в ее голосе.

– Здесь! Я здесь! – раздался из толпы хриплый женский возглас.

Отчаянно расталкивая всех локтями, к Анцыбалову устремилась Юлия Антиповна. Она была абсолютно голой, спина расцарапана, сморщенные груди ее вольготно болтались туда-сюда. Достигнув трона, она пала на колени и начала лихорадочно расстегивать на Антипе Анафидовиче брюки.

– Я здесь, Шепсес-анх, вот она я, голубчик, сквернавец мой аспидный...

Справившись, наконец, с ремнем и молнией, Юлия Антиповна поднатужилась и сдернула с него брюки до колен. Слитный восторженный вздох прокатился по залу; многие дамы завизжали, мужчины одобрительно угукали. И было от чего! Полуторалоктевой фаллос, почти достигал подбородка и при этом, подобно змее, то свивался кольцами, то вновь распрямлялся; покрывающая его блестящая с зеленоватым отливом чешуя, еще более подчеркивала сходство с рептилией.

– Смотри, смотри! – прошептала Маша, останавливая за рукав невольно попятившегося Бухтина. – Ну, разве не прелесть?

Андрей только крякнул. «Наверняка, фокус какой-нибудь или муляж, не иначе», – решил он про себя. Тут Юлия Антиповна повернулась к Анцыбалову спиной и опустилась на четвереньки, а он надул щеки, покраснел и издал отвратительно-неприличное: «Пдррру-у-у!». Зловонное желтое облако практически полностью скрыло происходящее от глаз зрителей; некоторое время были слышны лишь надрывные стоны и рычание, потом стоны, достигнув особенно высокой тональности резко оборвались; через минуту рычание также стихло.

Когда зловонное облако рассеялось, стал виден Анцыбалов, вновь усевшийся на свое кресло-трон, и обнаженное женское тело, неподвижно лежащее у его ног. К телу мигом подскочили двое газаров и осторожно отнесли в сторонку.

– Не бойся, оклемается, – успокаивающе зашептала Андрею Маша. – Ей не впервой, она у него любимица.

Бухтин с сомнением покачал головой, а Мария вновь приникла к его уху.

– Теперь, кролик, соберись, потому как начинается собственно церемония гомагиума.

– Да в чем он заключается, этот ваш гомагиум?

– Ну, это род оммажа...

Андрей аж зашипел от раздражения и неожиданно для себя ущипнул Машу за предплечье.

– Ты по-русски можешь объяснить?!

– Ой! Все забываю, какой ты у меня... ладно. Когда-то оммажем называли присягу вассала на верность своему сюзерену. Надеюсь, эти слова тебе знакомы? Такая присяга сопровождалась обычно поцелуем. В нашем же случае речь идет о так называемом «osculum infame» или «osculum obscenum» – непристойном или обсценном поцелуе...

– Непристойном? – заволновался Андрей. – Почему...

– Все! – перебила его Мария. – Церемония началась. Сейчас ты все поймешь.

Зазвучала музыка, протяжная, томительная, словно воплощенное ожидание, совсем без лада. Среди газаров произошло движение, они стали выстраиваться парами, образовав таким образом колонну, голова которой находилась шагах в десяти от трона с восседавшим на нем Антипом Анафидовичем, а хвост терялся во тьме. Бухтин вместе с Машей оказались в самом конце, поэтому из-за спин впередистоящих почти ничего не видели.

Какой-то человек в красном балахоне с надвинутым на лицо капюшоном быстро пошел вдоль колонны, раздавая всем длинные, тонкие свечи, вроде церковных, только из черного воска. Когда он поравнялся с ними, Андрей узнал в нем Председателя – своего будущего тестя. Ликантропов ободряюще ему улыбнулся, вручил свечу и встал позади.

Колонна начала медленно продвигаться вперед; одновременно все стали раскачиваться из стороны в сторону и затянули гнусавое: «Ом! Омм! О-ммм!».

Неспешное движение продолжалось, звучала музыка, странная, завораживающая, и Бухтин почувствовал, что общий транс захватывает и его тоже: тьма вокруг будто сгустилась, став плотной, как вата и липкой подобно паутине, и он уже ничего не видел кроме равномерно покачивающихся спин идущих впереди газаров.

Завершившие церемонию отходили и молча становились по обе стороны от трона, вдоль ряда пылающих бочонков. Когда перед Андреем остались две пары, он смог, наконец, рассмотреть, что там происходит. Анцыбалов теперь не сидел на троне, а возлежал на нем животом, выставив на всеобщее обозрение свои обширнейшие ягодицы. До Бухтина стал постепенно доходить «потаенный» смысл церемонии, он хотел было что-то сказать, может даже возмутиться, но язык его как будто прилип к гортани, а все члены занемели, утратив подвижность.

Вот подошла очередь предпоследней пары; незнакомые Бухтину мужчина и женщина, развернулись к Анцыбалову спинами и, склонившись в почтительном полупоклоне, стали пятиться к трону. Не дойдя шагов двух, они задули свечи, развернулись и, проделав оставшийся путь на коленях, одновременно приникли к заду Антипа Анафидовича.

– А! Неофит Бухтин! – раздался густой голос. – Пускай подойдет один.

Андрей растерянно заморгал: он готов был поклясться, что с ним сейчас говорила сама задница; он вполне явственно различал пару налитых кровью глаз на толстых ляжках и ритмичное, в такт произносимым словам, сокращение сфинктера.

– Давай, сынок, – дружески похлопал его, а скорее подтолкнул в спину Ликантропов, – у тебя все получится.

– Это большая честь, – поддержала его Мария, – неслыханная привилегия!

На негнущихся ногах, словно во сне сделал он несколько шагов, задул свечу и обернулся. Два выпуклых круглых ока уставились на него со щек-ягодиц. Неожиданно зад Анцыбалова заговорщически подмигнул Андрею одним глазом и призывно чмокнул анусом! «Господи, ты Боже мой!», – пробормотал Бухтин и обреченно склонился для поцелуя.

Струя удушливо-вонючего газа ударила ему в лицо; дыхание у него сперло, голова закружилась и он хлопнулся лбом об пол...

***

– Фу! Противный кролик! Ты выпивал перед нашей помолвкой?

Андрей Бухтин с трудом разлепил веки, потряс головой и огляделся в испуге: он полулежал в кресле, в своей квартире; в руке у него был пустой стакан из-под виски.

– Немедленно вставай, уже девятнадцать десять! – скомандовала стоявшая над ним Мария.

– Господи, Машунчик, – простонал он, выбираясь из кресла, – какой кошмар мне приснился, если бы ты только знала.

– Пить, спрашиваю, было обязательно?

– Да я один глоток, – отмахнулся Андрей, отчаянно протирая глаза и потягиваясь.

– Тогда пошли – машина у подъезда.

– Айн момент, только пиджак надену, – и почувствовав неприятный вкус во рту, добавил: – и зубы почищу.

Когда он вставал, с колен его соскользнула раскрытая книга. Подняв ее, он прочитал на обложке: Н. Реми, «Демонолатрия». Секунду он смотрел на книжку, хмурясь и о чем-то размышляя. Потом с облегчением рассмеялся. Ну, теперь все ясно! Ох уж эти бумагомараки, фантазеры хреновы, кому хочешь мозги запудрят. «Наших» на них нет. Покачал головой и швырнул книгу за диван.

В ванной, чистя зубы и наблюдая себя в зеркале, он испытал моментальное чувство дежа вю: дверь в коридор была открыта, и зеркальный стенной шкаф позволял ему видеть себя со спины, одновременно умножая его отражения и уводя их куда-то в дурную бесконечность.

– Поторопись, кролик, – крикнула ему из комнаты Маша, – по дороге мне еще надо рассказать тебе кое-что очень, очень важное.