Артиллерия отстрелялась, к полудню земля не дрожала. Трещали автоматные очереди. Дурная мина взорвалась у покорёженного автобуса, обдав обгорелый борт веером осколков. С востока ветер нёс гарь, чадил склад пиломатериалов. Серая пелена тянулась над вскрытым асфальтом, обволакивала стволы деревьев. Центр донбасского городка уцелел больше, чем окраина, но и здесь зияли пробоины. Полуразрушенная стена бесстыдно выставляла напоказ старый диван, детскую кроватку и сломанный книжный шкаф.

Из угла в угол скорыми перебежками двигался человек. Под берцами шуршали битое стекло и бетонная крошка. До спасительного подвала недалеко — один хороший рывок, не более. Человеком управляли инстинкты: с высоты он, верно, выглядел насекомым, беспокойным и осторожным.

Малый дрон подлетел с зубовным скрежетом сзади. «Птичка» пронеслась в метре над головой человека, затем взмыла вверх, развернулась, пошла в повторное пике. Дроновод забавлялся, ожидая легкую добычу. Из подвала хлопнул дробовик. Промах. Человек замер. Секунды бежали к нулю. В последний миг человек отпрыгнул в сторону под прямым углом к траектории беспилотника и упал на землю. Громыхнул взрыв. Жив! Взглянув на небо, человек вскочил на ноги, перебежал дорогу и нырнул в проём.

 

К темноте глаза привыкли не сразу. Кто-то протянул сигарету, щелкнула зажигалка. Андрей Чубуков мотнул головой — нет, мол, не сейчас. Друзья говорили ему что-то радостное, минут пять или около того, Андрей не понимал смысла произносимых слов. Звенело в ушах, болело правое колено. Ротный командир, капитан Верных, сказал: «А ведь предупреждал я тебя. Ладно, оклемайся пока», — и хлопнул по плечу.

В углу Андрей прислонился к холодным кирпичам. Войска наступали стремительно: за пару дней освободили большую часть городка. В промежутках между боями Андрей рыскал по подвалам, пытаясь отыскать восьмилетнего мальчика, сына Мишутку. Олеся, бывшая жена, могла не успеть вывезти Мишутку заранее, и значит он, наверное, спасается от бомбежек где-то в близлежащих руинах. Не о такой встрече после долгой разлуки мечтал Андрей, но выбирать здесь особо не приходилось. Нашёлся дом, где располагалась квартира родителей Олеси, сына в подвале встретить не посчастливилось. Оно и к лучшему: пусть, пусть Мишутка будет за тысячу километров отсюда, подальше от горя, подальше от смерти.

 

Напасть затягивала исподволь, подбиралась мелкими шажочками, настойчиво и неотступно. Началось всё с языка. Андрей хорошо помнил тот вечер, когда Олеся в ответ на просьбу подлить добавки брякнула:

— Не борщ-щ-щ, а бор-ш-ч.

Андрей сначала растерялся, а потом рявкнул:

— Разобью я твой планшет, чтобы ты не дурела от этих интернетов с майданами!

Ночью молодожены помирились. Андрей просил прощения, обещая быть «милым Андрюшкой» и полностью избавить супругу от мытья посуды. Перешептывания и смешки сменились горячими ласками. Андрей любил жену глубоко и нежно, как умеют только безнадёжные однолюбы. Олеся растворялась в руках мужа, уступая сладкому напору. Минуты, не требующие лишних слов, проскакали незаметно. Олеся положила голову на плечо Андрея и мягко, как женщина, знающая, когда следует просить мужчину о чем-либо, сказала:

— Галя ответила. Надо наскрести ещё три тысячи евро, тогда паспорт, считай, в кармане.

— Сдалась нам эта твоя неметчина с ее гражданством? Мёдом, что ли, там намазано? А на квартиру мы можем здесь, в Москве, заработать. — Андрей попробовал обнять жену.

— Ну, вот опять, — отстранилась Олеся. — Платить годами проценты, и ради чего? Нет, спасибо. Вот там цивилизация, да. Ты послушай, как Галка…

— Хрень на постном масле эта затея с фиктивным браком, ясно?

Олеся попыталась встать с постели, но Андрей ее удержал. Поцеловав жену, он сказал:

— Хорошо, Лесечка, я постараюсь решить вопрос с баблом.

Той ночью Андрею снился лысый немец в ледерхозенах, натянутых выше волосатых колен. Немец по-хозяйски обнимал Олесю, ощупывая ее пальцами, толстыми, как сосиски. Утром Андрей решил потянуть со сбором денег подольше: не хотелось ему перебираться в Германию; ещё меньше хотелось отпускать Олесю в брак, пусть и фиктивный, но с другим мужчиной. Тактика удалась: спустя месяц европейские посольства усложнили получение виз, а потом произошло то, чего не планировала Олеся.

 

Андрей пил чай, когда на кухню зашла Олеся. Она тяжело опустилась на стул, закрыла лицо руками и заплакала. Давно, с самой первой встречи, Андрей не видел жену такой удручённой. Тогда, год назад, Олеся, стоя на углу транспортной остановки, плакала точно так же. Сейчас Олеся выдавила сквозь слезы:

— Я беременна.

Андрей подхватил жену на руки, радостный кружил ее и кричал:

— И чего у тебя глаза на мокром месте, дурёха? Ты знаешь, как мы теперь заживем?

Олеся слабо выворачивалась, причитая:

— Рано ещё, рано. Не всё готово.

 

На утешения и уговоры ушло дня три. Наконец, Олеся смирилась с новым положением, утихла и посерьёзнела. Беременность, вопреки женским опасениям, не испортила внешность. Напротив, лицо и волосы засияли неуловимым светом, голос приобрел мягкую певучесть. Олеся записалась в клуб для будущих мам, деловито собирала детское приданое. После родов Андрей купил себе раскладушку, вспомнил навыки холостяцкой жизни. Рядом с малюткой новоиспечённый отец выглядел не ловчее слона на коньках. Наверное, поэтому Олеся не требовала помощи, отлично справляясь с материнскими заботами в одиночку. Мишутка рос быстро: раз — он встал на ножки, три — заговорил, пять — сам читает книжки. Сын охотно тянулся к отцу. Олеся немного ревновала, опасаясь в шутку, а иногда и всерьёз «мужской коалиции».

 

И всё же супруги незаметно отдалялись друг от друга. Западные санкции не обошли стороной: у Андрея стало меньше заказов, доходы семьи снизились. Работа допоздна, а потом выпивка, причём равновесие постепенно нарушалось в сторону последней. Андрей выкладывал дорогую плитку старательно: ровные ряды керамики успокаивали, возвращали прежнее ощущение правильности и предсказуемости мира. Алкоголь помогал забыться. Поперву Олеся раздражалась на мужа, пыталась увещевать. Долго так продолжаться не могло: холод в отношениях, как и в природе, не может уходить в минус до бесконечности. После очередной попойки мужа Олеся сказала, не сдержавшись: «Знаешь, Андрей, я не обязана терпеть твою слабость».

 

К несчастью, последний толчок к разрыву отношений не заставил долго ждать. Под Горловкой погиб Павел, старший брат Андрея. Волею судьбы Павел встретил смерть в тех же краях, где в рядах Красной армии сражался и пал смертью храбрых прадед Егор Лукич. Сослуживцы рассказывали: «Паша пополз раненого выручать, а снайпер того и дожидался. Застрелил из засады обоих. Мы, конечно, ту шкуру одноглазую вычислили потом, да только друзей уже не воротишь». На похоронах рядом с боевыми наградами на отдельной подушечке несли дорогие Павлу золотые медали, полученные за победы на боксерских турнирах. Быть бы еще одному олимпийскому чемпиону, предпочти люди выяснять отношения на спортивных аренах, а не на поле боя.

Андрей напился. Обращаясь к пустой бутылке, он повторял:

— Я им брата не прощу.

Олеся мимоходом бросила:

— А нечего ему было лезть на чужую землю!

 

В ответ Андрей ударил жену в первый и последний раз. Испуг в зелёных глазах за доли секунды сменился ненавистью. Олеся убежала в детскую и закрылась. Андрей опомнился, бросился вслед, пробовал просить прощения. Жена не отвечала. На следующий день Андрей кое-как промаялся на работе, а вечером поспешил домой. Едва он переступил порог, как тут же заметил широко раскрытые дверцы пустого шкафа. Олеся ушла. Вскоре она подала на развод. Андрей безответно названивал Олесе, пока она не сменила номер телефона. Напоследок пришло электронное сообщение: «Я уже дома, в Украине. Не ищи нас. Прощай».

 

У мирного и военного времени разная плотность. В столичной суете часы несутся быстро, а как оглянешься, так увидишь — прошли впустую. Вечерами неспешно заполняются рестораны и кафе, концертные залы и кинотеатры — а война, чужая и незначительная, где-то там, за горизонтом. По утрам кто-то незаметно вывозит мусор, кто-то подрезает цветочные клумбы в парках — а есть и такие, кто там, «за ленточкой», очищает землю от мин. В автомобильных пробках время течет зря, а война и здесь спешит напомнить о себе голосом радийного диктора. Сводка о количестве убитых и раненых прерывается рекламной паузой. А на войне год за три, там нет места суете, каждая минута спрессована борьбой за жизнь.

 

Андрей заснул, прикорнув к стене. Свободное время приходит нечасто — пользуйся, солдат, пока есть! Сквозь сон прорвался голос:

— Чуб, там мальчика нашли, посмот`гишь?

Андрей разлепил глаза. Перед ним стоял сержант Федоров, прозванный Лениным за картавость и внешнее сходство с исторической личностью.

— Мальца, гово`гю, нашли, Мишей зовут. Посмот`гишь?

Андрей вскочил на ноги и пошел за Лениным. Канонада теперь доносилась с востока. Небо чисто от дронов-разведчиков — ответный удар пришелся точно по вражеским «гнёздам». Ленин повел через черный ход, из пропахшего горечью подъезда выскочили во двор, окружённый с четырех сторон панельными девятиэтажками. На детской площадке лежал освежеванный хлыст, под крышей беседки стоял косоватый таганок, тлел костёр.

— Нам туда, — на ходу сказал Ленин, указывая на распахнутые двери.

 

Прикрепленный к стене военторговский фонарь рассеивал сквозь диффузор свет по подвалу. Маленькая женщина разливала по кружкам кипяток, старик открывал ножом пайковую банку, на деревянном ящике вертелся худенький мальчик. Ленин с порога прошумел:

— П`гиветствую еще `газ!

— Ой, вы уж вернулись? Присаживайтесь-ка с нами чай пить, — засмущалась женщина. — Миш, достань кружки.

Мальчик соскочил с ящика. Ленин взглянул на Андрея:

— Твой?

Андрей устало покачал головой:

— Нет, не беспокойтесь, пожалуйста, мы на минутку.

Андрей шагнул было наружу, но его остановил старческий голос:

— Постойте, солдатушки, просьба к вам есть.

Андрей и Ленин оглянулись, старик продолжил:

— Старушка у нас тут, болеет тяжело. Ее бы в больницу. Помогите, если есть возможность.

В углу на низкой лежанке заворочалась укрытая пледом пожилая женщина. Андрей подошел к лежанке, включил нашлемный фонарик. Женщина закашлялась. Андрей выключил фонарик, но сразу же мигнул светом повторно.

— Надия Ивановна? Вы?

— Андрей, а я тебя по голосу узнала. — Женщина попробовала приподняться.

Андрей спросил взахлёб:

— А Мишутка? Где Мишутка? Да вы прилягте, прилягте.

— Олеся, дочка… Внучок… Они уехали во Львов. А я вот… — Надия Ивановна заплакала.

— Да вы не волнуйтесь, — торопливо ответил Андрей. — Что-нибудь придумаем, определим вас в госпиталь.

Ротный нашёлся на командном пункте. На просьбу об отлучке он недовольно заметил:

— Нас сегодня перебрасывают на другой участок. Раненых много, у меня каждый боец на счету, а тебе кататься?

Андрей настаивал:

— Товарищ капитан, да я за пару часов смотаюсь туда-обратно. «Буханки» одна за другой сегодня идут.

— Ладно, валяй. Не будешь вовремя на месте — взыскание, понял?

— Так точно! — Андрей вскинул ладонь к шлему.

 

Друзья помогли донести носилки с Надией Ивановной до замаскированного под деревьями эвакуационного автомобиля. Женщину положили рядом с раненым бойцом, и побитый осколками пикап на удивление резво помчался по ухабам. В пути обошлось без атак беспилотников, хотя детектор дронов пищал без остановки. Притормозили у полевого госпиталя, к пикапу подбежали санитары. Девушка в косынке защитного цвета взялась за носилки с левой стороны. Не теряя времени, Андрей спросил:

— Сестричка, миленькая, вы уж позаботьтесь о моей родственнице.

— Конечно, конечно. Не волнуйтесь, сделаем. — Девушка поправила косынку.

— А можно я вам свой номер оставлю? Сообщите потом, куда ее определили, сможете?

— Ага, какой у вас номер?

Возвращаясь к пикапу, Андрей крикнул:

— А как вас зовут?

— Людмила. — Девушка на прощание помахала рукой.

 

Андрей прикрыл веки, словно опасаясь упустить из памяти колокольчиковые глаза Людмилы. Хорошие глаза, добрые. Проклятая спешка — с человеком лишний раз легким словечком не перекинуться, а завтра в бой, и не до разговоров тогда. Пикап тряхнуло на очередной выбоине.

— Етит ту дуру.

Андрей вскинул взгляд. Санинструктор, сидящий напротив, смахнул с бороды капли пролитой из фляжки жидкости.

— Будешь? — Бородач потряс фляжкой и протянул крышку.

— Спасибо, не хочу, зарекся не пить до победы, — ответил Андрей.

— Долго же тебе ждать придется, — усмехнулся бородач. — Те, кто на Банковой и в Кремле, друг дружку не бьют. А нас, мясистых, еще надолго хватит.

— Откуда ты такой умный? Из мобиков, что ли? Тебе бы в Кремль — был там один умник, сдал страну по пьяни.

Помолчали. Андрей потер подбородок, провел рукой по жесткой поросли на щеке и поморщился: такой щетиной только девушек пугать.

— А я вот приму слезы иерусалимской. — Бородач глотнул из фляги. — По пьяни, говоришь? А знаешь, сколько рейсов на передок я сегодня сделал? Не надо было им там наверху эту бойню начинать, не надо, понял?

— Выбора не дали. Вырусь слишком быстро по головам пошла. Вывезти из-под обстрелов всех наших в Россию и сдать землю, так надо было? Отступай дальше, душа широкая, да? — ответил Андрей.

— А у них, вырусей твоих, тоже есть своя правда, свой язык, свои вышиванки и песни. Каждый народ имеет право выбирать, под какую дудку плясать, сечёшь?

— Это ты, брат, врёшь. Язык их и вышиванки не отменяли. Деды у них виноваты: и не то строили, и не так верили. Паскудно оно, когда люди под чужую дудку так легко скачут.

— Гордыня людская виновата, — вступил в разговор водитель. — Бросайте этот спор. Винтики мы в машине: завелась, она и едет. А ты крутись, как должен, каждый на своём месте.

 

В одиннадцать часов вечера рота передислоцировалась. Подразделение капитана Верных усилило сводный штурмовой батальон. Предстояло перерезать трассу и прервать снабжение националистов, стоящих заградотрядами за основными частями. «Карнавал», как выразился ротный, начнётся на рассвете, а сейчас бойцы устроились по блиндажам и окопам. Ленин не мешкая захрапел, выдавая раскатистые рулады. Андрей долго ворочался, но постепенно ночной воздух сморил и его. Набежали тучи, бархатная темень окутала округу. Дождь поморосил и вскоре прошёл. Снова призывно стрекотали кузнечики, сверчки, медведки, и не было им дела до человечьего копошения.

 

Ранним утром Андрей выпил холодной воды и закусил шоколадным батончиком: в бой лучше идти на пустое брюхо. Автоматные рожки и гранаты плотно заполнили разгрузку. Теперь по привычке надо попрыгать на месте — не звенит ли снаряжение? Росоносная трава смялась под гусеницами бронемашин, траки проложили след вплоть до пробуждающегося перелеска. Предательски гаркнул ворон. Птичий крик перебили разрывы снарядов. Артподготовка началась с аптекарской точностью. На опушке леса рота спешилась, легла и поползла. Штурмовики обнимали землю, а та гудела и ныла, принимая в себя металл, начинённый взрывчаткой. Андрей чуть было не задел «лепесток», но вовремя заметил опасность, воткнул рядом с миной сучок и подал знак подползающим товарищам. Орудия смолкли, когда до укреплений оставалось полсотни метров. Тишину оглохшего леса нарушал только кружащий над деревьями квадрокоптер, мигающий красным «глазом». Навстречу живой цепи лихорадочно заверещал автомат. Забубнил пулемет. В ответ полетели гранаты. Ленин приблизился к блиндажу и метнул внутрь противотанковую мину. Раздался оглушительный взрыв. Рота бросилась в атаку как единый организм.

 

В рукопашной схватке секунды быстрее вдвое. Нож вонзился в грязно-желтую форму. Поворот траншеи. «Пся крев!» — орал «немец». Наёмник? Видали и таковских. «Немец» не успел выстрелить, его свалил удар прикладом, короткая очередь добила. Двое катались по земле, ругаясь единым матерным языком. Некоторые «пиксельные» подняли руки, другие отступили к хозпостройкам. По отступающим палили из гранатометов, били из трофейного пулемета. Часть штурмовиков удачно зашла с левого фланга. «Немцы» огрызались недолго: наступающих было больше.

Минуты передышки после боя — самые короткие. Противник наверняка попробует вернуть опорный пункт. Стало быть, свободное время нужно использовать сполна. Бойцы отдыхали по щелям и окопам — кому где пришлось. Некоторые особо предприимчивые не побрезговали попробовать трофейный харч. Андрей мелкими глотками пил из фляжки воду и вертел в руке брелок, подаренный Мишуткой. Смешной медведь на цепочке, верный оберег. Приведи, медвежонок, повидаться с родными.

 

Ротный осматривал новые владения. Вид на дорогу замечательный, подходы простреливаются отлично. Задача выполнена, теперь нужно держать оборону. Батарея пропахала врага на пятерку: многие укрепления разрушены до основания — хорошо бы сместиться правее. Ротный глянул в бинокль. Обзор перекрыл подбежавший Ленин.

— Това`гищ капитан, там свиньи!

Ротный удивленно шевельнул бровями:

— Какие ещё свиньи? Где?

— Там, в са`гае.

Прошли к остовам, отдаленно похожим на животноводческую ферму. Под дырявой как дуршлаг крышей требовательно похрюкивали три свиньи рыжей масти. Ротный не успел толком оценить обстановку, как сверху донесся знакомый визг.

«Воздух!» — прокатилось по окопам. В небо полетели сотни пуль. «Бобр, готовь РЭБ!» — крикнул ротный, на ходу меняя рожок. Дрон описал круг и взмыл вверх, в ту же минуту посыпались мины. Первые пристрелочные легли, словно коза боднула, следующие били с возрастающей точностью. Бойцы скрылись в целых укрытиях. Андрей выглядывал из-под бетонного козырька, пытаясь достать дрон. «Птичка» кувыркнулась и упала отвесно, сбитая то ли меткой пулей, то ли радиопомехами из чемоданчика сержанта Боброва. Обстрел был неплотный, обычно так отрабатывают «блуждающие» минометы — такие быстро сворачиваются, стремятся занять более выгодную позицию. И правда, свист мин прекратился. Настала очередь ответки, и она не заставила ждать. Со стороны, где только что выбухивали минометы, заухали разрывы снарядов потяжелее.

 

«Карнавальное» утро стоило роте четырех убитых и дюжины раненых. Ротный запросил эвакуацию «двухсотых» и «трехсотых». Пленных конвоировать не придётся: мина превратила людскую кучку в кровавое месиво. Одно из тел, безногое и нервное, хрипело в агонии. Ленин вопросительно глянул на ротного, тот молча кивнул. Три пули прервали мучения безногого. В лесу выла собака.

 

 

Неприятель попробовал вернуть утраченное нахрапом. Со стороны города выскочили две импортные бронемашины и пикап с крупнокалиберным пулеметом. «Немцев» встретили дружным огнем из гранатометов. Пикап, мелькнув тевтонским крестом на борту, шмыгнул с трассы за горелую технику, вереницей стоящую вдоль обочины. Маневр пикапа попытались повторить обе бронемашины, но повезло только одной, другую подбили управляемой ракетой. Пользуясь каждой кочкой, каждым кустарником, «немцы» приближались, не считаясь с потерями. Враг прочно овладел противоположной стороной дороги и остановился, ожидая, по-видимому, подкрепления.

 

До вечера накаты с обстрелами чередовались четыре раза. И уже непонятно было, кто наступает, а кто обороняется. Доходило до рукопашной, бились с одинаковой яростью. С наступлением темноты стрелковый бой стих, зато зачастила «Баба-яга». С шумом приносила она десятки килограммов осколочных зарядов. Андрей раненый лежал в окопе и считал взрывы. Вот-вот бомбы закончатся и ночной дрон улетит. Сброс сработал совсем рядом, ударная волна приподняла Андрея и швырнула оземь.

Андрей как пьяный помотал головой и попробовал привстать. Заныла перевязанная рука, пришлось перекатиться на бок и опереться на здоровую руку. Внутри болело, словно кто-то вытряхнул нутро, а потом наспех собрал и склеил в неказистый клубок. У загона двигались какие-то фигуры. Андрей вгляделся. В лунном свете он увидел резвящихся свиней. Рыжие туши расхаживали между убитыми солдатами. С небольшими перерывами крупный хряк вздымался то над одной свиноматкой, то над другой. Свиньи ржали и гоготали, растягивая пасти в невозможных ухмылках. Андрей потянулся за гранатой, желая прервать мерзкое зрелище.

Сознание потеряло ясность окончательно. Вспыхивал электрический свет, вырывая из темноты лицо Людмилы. Капельница в руках девушки тряслась, словно хотела убежать. Андрей спрашивал:

— Чей опорник?

Людмила улыбалась сквозь слезы и отвечала:

— Наш! Опорник наш!

 

Утром в палате реабилитационного центра пахло хлоркой. Андрей лежал на койке и просматривал сообщения в мессенджере. Ночью опять болела ампутированная рука, смартфон помогал отвлечься. Странное ощущение, когда руки нет, а боль осталась. Ленин и Людмила писали о своей скорой свадьбе. Андрей набрал: «Молодцы, ребята! Люблю вас!» В следующем сообщении Олеся жаловалась на соседей. Недавно она окольными путями, через Закавказье, вернулась в Россию, вместе с Надией Ивановной и Мишуткой, жила в квартире Андрея. Нетерпеливый жест открыл следующее сообщение. Мишутка писал: «Пап, скоро можно будет тебя навестить? Скучаю! Кста, Колька спрашивал, можешь ли ты двухпудовку тридцать раз поднять, я сказал, что конечно сможешь».

Андрей улыбнулся и ответил: «Смогу! Можешь во мне не сомневаться!»

 

 

 

Художник Андрей Яковлев (из открытых источников).

© Vinchi Group - создание сайтов 1998-2025
Илья - оформление и программирование