Раздававшийся неподалёку голос показался знакомым. Очень знакомым. Настолько, что я, довольный, улыбнулся. Если этот голос рядом, значит, всё будет хорошо. Я знаю это. Это голос моего друга. Да чего там друга – брат он мне! С большой буквы Брат! С огромнейшей такой буквы!..

Я попытался подняться и вдруг, к своему изумлению, ткнулся физиономией в землю. Пришла идиотская мысль: «Хорошо, что трава попалась. Если бы мордой в асфальт, ободрал бы на раз!..»

– Так, что за фигня?.. – пробормотал я. – Какой к чёрту асфальт!?.. О чём я тут вообще думаю-то?..

– Ты чё там бормочешь, Саня? – раздался насмешливый голос друга. – Совсем крышей двинулся, что ли?

– Да бес его знает, – поморщился я от боли в запястьях и открыл глаза.

Реальность навалилась тяжким душным комом так, что еле сдержался, чтобы не застонать от тоски.

Теперь понятно, почему я такой беспомощный и почему мордой в траву, – руки за спиной связаны.

– Ты, Феникс, сам-то как? Жив-здоров?.. – спросил я, усаживаясь на земле удобнее и стараясь не шевелить туго стянутыми за запястья руками. – Слышу, голос вроде знакомый… дай-ка, думаю, поздороваюсь, столько лет всё же не виделись.

– Да я-то в норме, – усмехнулся он, – а вот как у тебя дела с бестолковкой, не ведаю. Приложило капитально. Ты, можно сказать, чуть ли не в воронке оказался. Однако гляди-ка, живой. И смею думать, относительно здоровый.

– Да, кажется, в порядке, – кивнул я, отплёвываясь от прилипших к губам травинок и осторожно осматриваясь.

Друг и брат, это хорошо в мирное время. Когда же вы оказываетесь по разные стороны баррикад, это совсем другое. Хотя тоже неплохо. Относиться, может, полегче будут, по крайней мере, некоторое время.

В голове наконец-то прояснилось, мир, перестав раскачиваться, встал на своё место. Не считать же, в самом-то деле, звон в ушах и боль во всём теле катастрофой? Главное – живой, руки-ноги, чувствую, не переломаны, а значит, не всё потеряно. Ну а дальше поглядим… Жизнь она штука такая, замысловатая! Сейчас вот пинка дала, а немного погодя, глядишь и пряничек подсунет, ну а пряничком, ежели умеючи, можно уже и по морде дать.

Феникс, или, если хотите, Виталя Моисеенко, сидел рядом на корточках и внимательно меня рассматривал. Виталя. Друг мой с самого детства. Выросли в одном красноярском дворе. Вместе к девчонкам дружить бегали. Даже служить в Костромской десантный полк вместе попали. Потом вместе в Рязанское училище ВДВ, где он и приобрёл второе имя – Феникс.

Выпало нашему взводу счастье, в лесу зимой ночевать. Морозец не поскупился, в результате чего, Виталя слишком близко к костру уснул. Бушлат начал тлеть, его и припекло. Вскочил и, спросонья начал скакать, пытаясь потушить одёжку. Руками как крыльями машет, искры во все стороны, зрелище феерическое вышло. Так и стал Фениксом. После училища написали рапорта в спецназ ГРУ...

 

Затем чеченские войны, на которых мы с ним, можно сказать, окончательно сроднились. Не раз и не два жизнью рисковали, прикрывая друг друга. Хорошо повоевали, если это понятие вообще можно к войне применить. У нас даже награды одинаковые, к которым мы относились со здоровой иронией. Уважали их, как же без этого, в конце концов, собственной кровушкой за них плачено. Но как говорится, предпочли бы энную сумму в кармане вместо металла на груди, а ещё лучше, если всё вместе.

Но особо и не огорчались, понимали, что время страшное началось, дикое. Заклятые импортные друзья, воспользовавшись тяжёлым положением, рвали страну на части. Улыбались мило, сочувственно ручки заламывали: «Ах, какой, ужас! Людям головы, говорите, отрезают?! Надо же, кто бы мог подумать. Заложников целыми школами берут?! Ну надо же… Говорите, сотня детей погибла?!.. Ай-я-яй!.. Какая неприятность!.. Нет-нет, не может такого быть! Вы говорите неправду! Эти бородатые повстанцы, всего лишь протестующий народ. Они просто не могут себя так плохо вести!»

 Сами же, с иезуитским удовольствием глядя на кровавый хаос, терзающий Россию, с банковской точностью перечисляли озверевшему от крови сброду миллионы долларов.

Все войны когда-нибудь заканчиваются. Закончилась и эта. Жизнь начала налаживаться, служба катилась дальше, со своими взлётами и падениями. Катилась, катилась и докатилась до почётных проводов на пенсию. Тут-то наши дорожки и разбежались по разным странам.

Родители Феникса перебрались на свою историческую, жовто-блакитную родину. Вслед за ними и он свою семью туда перевёз. И всё бы ничего, расстояние по нынешним временам не проблема. Загрузился в самолёт, и через несколько часов вот он я, встречай, мать городов русских!

Но не судьба, как говорится. Поначалу-то частенько перезванивались, а потом всё реже и реже. Наконец пришло время, когда вместо знакомого голоса я слышал только короткие гудки. Жалко. Очень жалко!.. Никогда не забуду, как он, хрипя от натуги, тащил меня на связанной из веток волокуше и приговаривал:

– Потерпи, братан!.. Потерпи, обязательно выберемся. Ещё немного осталось…

Это немного растянулось на двое суток, в течение которых Феникс, будучи сам раненным, таскал мою полуживую тушу по кавказским горам. Он справился, и сам выжил, и меня вынес. С тех пор его голос стал для меня голосом жизни. Только так, по-другому не скажешь.

Затем случился Донбасс и всё, что с ним связано. Мало этого показалось хохлам, взгромоздили они себе на холку кровавого клоуна, и понеслась кривая с косой по жизням людским…

 

Я не выдержал и сам пришёл в военкомат. Несмотря на возраст, прибрали меня быстро, как-никак подготовка имелась на уровне. Умели в советской державе специальные кадры готовить. Годочки, конечно, давили на плечи, но многокилометровые марш-броски с полной выкладкой и не предусматривались, требовались совсем другие навыки.

Группа моя оказалась удачливая, много раз у вэсэушников прямо под носом ползали. Хорошо так ползали, узнавать многое удавалось. Дроны и другие летающие приспособы – это отлично, что уж тут говорить. Прогресс на месте не стоит. Но есть места, на которые надо своими глазками посмотреть, чтобы потом умные люди верное решение принять смогли.

Удачливая до сегодняшнего дня. Накрыли нас при отходе. Качественно так накрыли. Насчитать успел только два прилёта, а потом всё, темнота, значит, под третий и попал.

– Ты изменился, – пробормотал я, – постарел, смотрю, поседел…

– Зато ты, гляжу, красавчиком молодым сохранился, – усмехнулся он и приказал: – Повернись-ка спиной, – встал на одно колено, и вытащил из ножен, болтающихся на поясе, нож.

Ясненько, не резать же он меня собрался! Я бы, честно говоря, удивился. Перебирая ногами, не поднимаясь, прокрутился на заднем месте и подставил ему стянутые за спиной руки. За запястья рвануло, я облегчённо вздохнул, и начал растирать посиневшие кисти рук.

– А водички не найдётся? – попросил я. – Давай уж до конца гостеприимство проявляй.

– Ну да, как же, гость дорогой прибыл, – покачал головой Феникс, отбрасывая в сторону пластиковую ленту одноразового браслета, и поинтересовался:

– Может, тебе ещё горилки да дивчину податливую подогнать?

– Не, не надо, водички за глаза… не до дивчин сейчас… своя дома ждёт, – забросил я пробный камень, посмотреть, как он отреагирует на слова «дом» и «ждёт». Никак не отреагировал, вместо этого заорал, обернувшись в сторону кустов, прикрывающих узкую щель траншеи:

– Доцент! Подкинь пару бутылок!

Никто не ответил, но из кустов послушно вылетела пластиковая посудина и чуть не попала ему в голову. Виталя выругался, подобрал бутылку и сунул мне в руки. Вторую, летящую также прямо в него, умудрился поймать.

– Вот ведь чёрт!.. – пробормотал беззлобно. – Ничего не умеет! Как он вообще умудрился выжить? К жизни абсолютно не приспособлен, – он вопросительно посмотрел на меня, словно ища поддержки, и тяжело вздохнул:

– И это я ещё про мирное время говорю, когда возможностей скопытиться гораздо меньше.

– Неужто и правда учёный? – проявил я вежливый интерес.

– А то!.. – оживился Виталя. – Самый настоящий и есть! И между прочим, довольно известный не только у нас в Украине, – он протянул мне вторую бутылку:

– На, рожу умой, вся в земле.

– Слушай, а кроме меня…

– Нет, – мотнул он головой, – так думаю, что ты один под удар попался. Тебя, скорее всего, не смогли в потёмках найти. Мои тоже чуть мимо не прошли, почти полностью землёй завален был.

Я кивнул и, не поднимаясь, стал лить на голову из бутылки воду, с наслаждением чувствуя, как она стекает с головы под камуфляж. Полегчало окончательно. Эх! Если бы ещё не осознание того, что нахожусь в плену. Как ни крути, плен, он и в Африке плен. Даже если руки развязаны. Бывший дружок тут уже не поможет. Нет, здесь, как я понял, он командир. Но как только меня передадут подальше от нуля. Руки опять окажутся стянутыми за спиной, к бабке не ходи. И как судьба после этого извернётся, неизвестно.

Что бы кто ни говорил, но информацией украинские спецслужбы обладают, и информацией нехилой. Архивы у них не могли не сохраниться. Одной страной были. Одно дело делали. Меня они установят быстро. Вот тогда-то и начнётся самое интересное. Феникс знает это так же хорошо, как и я.

Чтобы прервать затянувшееся молчание поинтересовался:

– Как твои девочки? Надеюсь, с ними всё в порядке?!

– Да, слава богу, живы-здоровы, – улыбнулся он, забрал у меня из рук пустую бутылку, и забросил её в кусты. Потом, усмехнувшись, спросил:

– Ты знал, что у меня ни сыновей, ни внуков? Одни девки рождались.

– Про внучек не знал, к этому времени мы с тобой уже потерялись…

– Да бог с ним! – досадливо отмахнулся Виталя. – Потерялись и потерялись. Карта так легла. Что уж теперь. Так вот, кроме дочерей, я всегда хотел ещё и пацанов. Сначала сыновей… Затем, думал, даст Бог внуков… но видимо, не судьба… – он уселся рядом со мной на травку и сосредоточенно начал вертеть в руках поношенный кепи с нашитым жёлто-синим околышем.

– Чего замолчал?..

– Ну да… что сказать-то хотел, – он задрал голову и, глядя в безоблачное утреннее небо, добавил:

– Ты даже представить себе не можешь, как я теперь рад, что у меня одни девчонки.

– А зятья?..

– С ними тоже, можно сказать, повезло, хватило у них ума не геройствовать, а грабки в гору задрать, – хмыкнул он, – у вас в плену… оба, так что, внучки сиротами не останутся.

– Слушай, ты бы руки мне связал что ли, подставляешься ведь, – предложил я, заметив, как из окопа высунулся боец и начал настороженно осматриваться, – а то заметят моё вольготное положение и наябедничают…

– Да плевать я на них на всех хотел! – зло фыркнул Феникс. – О том, что тебя притащили, уже, разумеется, узнали. Но ни для кого не секрет, что скоро здесь станет жарко, а посему, – потёр он ладони, – в ближайшее время заинтересованные лица сюда и носа не покажут.

– А бойцы твои?..

– Мои бойцы, говоришь! – он обернулся в сторону траншеи и крикнул: – Акула!.. Выгляни-ка на свет божий, – и дождавшись, когда из неё вылезет невысокий худощавый солдатик в замызганном камуфляже и одетой набекрень каске, поинтересовался:

– Вань, скажи, пожалуйста, тебе есть вот до него какое-нибудь дело? – и он ткнул в меня пальцем.

 Тот окинул меня озадаченным взглядом, пожал плечами и выдал:

– А кто это? Я его не знаю.

– А это, Вань, москаль. Под утро, которого притащили, неужто не помнишь?..

Иван опять пожал плечами, пробормотал что-то вроде «тогда утащите его обратно» и поспешно полез обратно в траншею.

– Знаешь, почему его Акулой кличут? – и, не дожидаясь моего «не знаю», ответил:

– Он, Саня, в траншею спрыгнул, и передние зубы себе своим же автоматом выбил. Даже этого не смог сделать, не пострадав! Поэтому, можешь мне поверить на слово. Чихать они хотели и на тебя, и на твою российскую принадлежность. Жить они хотят, вот только выживать не умеют, – он зло сплюнул, с интересом уставился мне в лицо, и спросил:

– Ты знаешь, почему здесь никого нет? Никто за окружающей обстановкой не наблюдает?.. – и он ткнул пальцем в сторону траншеи.

Я, как недавний боец, пожал плечами.

– А они, брат, все по блиндажам сидят. Это, не воины, – и он, словно ему стало зябко, передёрнул плечами, – они думают, что брёвна в пару накатов спасут при прямом попадании. Они ещё не знают, что это такое, полтонны взрывчатки, прилетающие сверху, про полторы вообще молчу… И вылезать они оттуда не хотят. Хоть заприказывайся… Хоть гранаты к ним туда кидай…

– А дальше-то что? – спросил я, внимательно осматриваясь, мало ли, коль такая пьянка пошла, может, случай и подвернётся…

 

От полянки, где я сидел, в обе стороны отходили траншеи. Когда-то их облицевали досками, но со временем некоторые из них выпали, и общая картинка испортилась. Мне, как бывшему военному, это просто резало глаза. Непорядок. Хоть бы из траншеи их убрали, что ли. Споткнуться можно в самый неподходящий момент.

В десятке метров углядел блиндаж, довольно грамотно замаскированный. Чуть дальше огневая точка с полу обвалившимся бруствером. Потом ещё одна. Дальше уже не видно. Траншея изгибалась. Но чутьё подсказывало, тянется она по лесопосадке далеко.

С другой стороны поляны всё повторялось – блиндаж, затем траншея с огневыми точками, теряющаяся среди чудом сохранившихся кустов и деревьев.

– Дальше… говоришь… – пробормотал Феникс, вытащил из кустов, росших неподалёку пустой ящик из-под цинков, и уселся на него.

– Хороший вопрос Саня. Много раз я его себе задавал. «Что же дальше будет?» Задавал с тех самых пор, когда в первый раз увидел фашистов, марширующих по улицам Киева. Знаешь, сначала даже не верилось. Думал, перебесится молодёжь. Национальная гордость народу в голову ударила. Бывает, наверное, и такое. Мы, мол, теперь сами себе хозяева. Что хотим, то и воротим. Всё надеялся, что этот угар пройдёт со временем. Переболеют бандеровщиной, как чумой!.. Всё-таки столько жизней Украина потеряла!.. Миллионы, миллионы и миллионы!.. Должен быть у неё иммунитет от этой заразы. Должен быть… Не прошло это, Саня, и даже не собиралось проходить! Не выработался иммунитет, – он тяжело вздохнул, обвёл взглядом полянку, и спросил:

– Знаешь почему?..

– Нет…

– Для меня это стало понятным, когда внучка, придя из садика. Показала деревянный нож и гордо заявила, что эти ножики им выдали, чтобы убивать русских. Я, Саня, это уже видел! По ящику чуть ли не каждый день гоняли, как девчушка-несмышлёныш, размахивая ножом, заявляет, что будет русню резать. И вместо того, чтобы прийти в ужас от этого, они радуются, какое, мол, дитя славное, а у этих нациков, – он ткнул большим пальцем себе за спину, – в руках уже не деревянные ножи, а настоящие. И не только ножи… Всё мы, Саня, проср…ли! Вообще всё!.. Второе поколение нацистов подрастает!.. Не хватило у нас духу на своих детей руку поднять… страшно это, когда отец на сына, брат на брата… – он махнул рукой и устало закрыл глаза.

– Почему семью не вывез?

– Не успел… Смотрел на этот кошмар, и глазам своим не верил. Разумом понимал, что убивают страну, а поверить в это никак не мог. Когда же спохватился, понял, что опоздал. Пришёл ко мне вежливый эсбэушник и, добродушно улыбаясь, сообщил, что в интересах безопасности моей семьи за ней будут приглядывать. «Как бы чего не случилось, времена, знаете ли, военные, пострадать ваши девочки могут ненароком. Чтобы этого не произошло, вам надобно следовать в военкомат на добровольных началах, и чем быстрее, тем лучше». Говорит спокойненько так, ласково, а мне, глядя на него, страшно стало. Глаза у него пустые, жизни в них нет. Такой перехватит глотку от уха до уха любому, будь то взрослый или ребёнок, разницу даже не заметит…

Как оказалось, ящиков из-под патронных цинков в кустах валялась целая куча. Я выудил ещё один, пристроил его рядом с бывшим сослуживцем, сел, и с удовольствием вытянул ноги.

Что здесь происходит непонятно. Ни офицеров, ни сержантов, никого, кроме пожилого Феникса. Чего мне ожидать, тоже неясно. Спрашивается, зачем меня вообще тогда сюда притащили, если я никому не интересен?

Но как оказалось, моей скромной персоной всё же заинтересовались.

 Где-то в траншее раздалась возня, послышались громкие голоса, и я увидел, как из-за поворота вынырнули двое военных и, пригнувшись, быстро направились в нашу сторону.

– Ты смотри?! – присвистнул Виталя и, поднявшись с ящика, бросил на него свой кепи. – Надо же, БЗ собственной персоной пожаловал! – он хохотнул и громко, стараясь чтобы его наверняка услышали выбирающиеся из траншеи закамуфлированные гости, съязвил:

– Ты, пан начальник, никак смерти бояться перестал? В любой момент ведь прилететь может, даже мявкнуть не успеешь.

– Ничего, я быстренько! Москаля вот только заберу, да обратно подамся. Есть нам о чём с ним потолковать, – он, запрокинул голову, и засмеялся, почёсывая пальцами плохо пробритый кадык.

Молодой мужик, лет тридцать, не больше. Одет в новый забугорный камуфляж. На голову выше меня. Рожа – как две мои физиономии. Неприятный тип, и не потому, что враг, – он, скорее всего, по жизни такой. Судьба, она тварей метит. Этот, похоже, лучший представитель меченых, одни белёсые глазки, которые он постоянно щурит, чего стоят.

Второй, неприметный, как и я, среднего роста, примерно моей комплекции. Ничем выдающимся похвастать не может. Держится чуть позади, но камуфляжик тоже пока не обмятый, видно, что с землёй эта парочка ещё не встречалась. Не доводилось им на вкус её пробовать.

Повинуясь знаку Феникса, подниматься не стал, так и сидел на ящике, с интересом наблюдая за приближающимся мордоворотом.

Тот подошёл, несколько секунд разглядывал меня, а затем вдруг, ощерившись, зарядил мне с ноги в голову. Я машинально отклонился назад, но понял, что беспокоился напрасно. Тяжёлый армейский ботинок Феникса врезался в ногу бугая с такой силой, что того развернуло на месте. И он, крутанувшись вокруг своей оси, шлёпнулся на спину.

– Ты чё, гад, творишь! – неожиданно тонким голосом взвизгнул он, и усевшись на заднее место, начал растирать ушибленную голень. – Москаля защищать удумал?..

– Нет, пленного, – хмыкнул Феникс, – или у вас там по-другому принято? С пленными-то?.. – ехидно поинтересовался он.

Толстый не ответил, поднялся, тщательно отряхнулся и спросил:

– Почему у него руки не связаны?

На этот раз Виталя отвечать уже не стал. Подошёл почти вплотную к нему и, уставившись в глаза, сказал:

– Знаешь, я передумал. Не буду я больше пленного защищать. Москаля ты завалишь здесь и сейчас. Толку от него нет никакого. Мы и так знаем всё, что нам надо. К тому же сам рассказывал, что голыми руками их давил, – он оглянулся на заполнивших траншеи бойцов, выбравшихся посмотреть на подвернувшееся развлечение. – Мужики, вон, соврать не дадут. Все слышали, как ты хвастал, что резал их пачками. Даже медалька у тебя, говорят, за рукопашный бой имеется.

– Ты чё это затеял?.. – опешивший от такого поворота дела, проскрипел визитёр и покосился на своего сопровождающего.

– А ты на кореша-то не смотри, в этом деле он тебе не помощник, – зло засмеялся Феникс, тоже глянул на него, и сквозь зубы процедил:

– Или, может, всё же рискнёт?..

Тот, ни слова не говоря, молча поднял перед собой руки раскрытыми ладонями наружу, ясно давая понять, чтобы они разбирались между собой сами. После чего отошёл поближе к траншее, из которой уже раздавались насмешливые выкрики, густо перемежающиеся похабными пожеланиями. И что самое невероятное, пожелания эти меня никак не касались.

Я усмехнулся, боялись они Феникса! Ой, боялись!.. Знали, кто он такой и на что способен. По крайней мере, эти двое точно знали. Вон как мордами «поплыли».

– Только не говори, что очканул, – подначил толстого Феникс, – мачете у тебя, смотрю, страшный, Рэмбо от зависти бы удавился. Москаль, гляди, мелкий, в два раза меньше тебя, да и контуженый к тому же. Чего боишься? Докажи, что не брехал раньше, не просто так награды получал. Али трусоват? Не хватает, небось, смелости, кровушку ворогам пускать.

– Не брехал!.. И не боюсь я ничего! – прошипел тот, вытащил из ножен, закреплённых на бедре, здоровенный нож, и направился ко мне.

– Ну-ну-ну!.. Не так быстро, – осадил его Виталя, перехватив за руку, – ты же их резал не обезоруженных, – и он бросил мне ножны с торчащей из них чёрной рукояткой.

Я поймал ножны, встал и вытащил клинок. Отлично!.. «Катран». Сухопутный вариант. Лучше и не придумаешь. Привычно перехватил нож обратным хватом и пошёл навстречу противнику.

Не знаю, что на уме у Феникса и зачем ему этот шапито понадобилось, но увидев, как толстый держит свой нож, понял: убить этого человека не смогу. Как говорится, солдат ребёнка… Есть, правда, ещё момент – неизвестно как себя окружившие нас вояки поведут, если я их сослуживца грохну, оружие у всех есть, а я, как ни крути, враг, так что, лучше не рисковать.

Кинжал мне противостоял знатный – лезвие широкое, сантиметров тридцать длиной, возле рукоятки насечки такие, что можно бревно перепилить. Вдоль лезвия идёт жёлоб, называемый почему-то кровостоком. Для острастки, наверное. На самом же деле это обычный дол, в некоторых случаях придающий лезвию жёсткость. В нашем случае жёсткости этой рессоре не требовалось.

Толстый держал нож перед собой в вытянутой правой руке и, размахивая им, приговаривал:

– Ну, давай, давай, подойди, я твои кишки по всему лесу размотаю!

Странный он какой-то. Сам хочет мои потроха по лесу размотать, я же ещё и подходить к нему должен. Поспособствовать, так сказать. Зашибись!

Я вздохнул и покосился на Виталю. Рожа у него довольная донельзя. Он даже и скрыть-то этого не пытался. Стоял, скрестив руки на груди, и улыбался, глядя, как скачет передо мной толстый идиот.

Конечно, произойди это в каком баре, он бы страху на истеричных девчонок нагнал, без вариантов. Если бы раньше сам себя случайно не зарезал. С холодным оружием так вульгарно обращаться нельзя, не любит оно этого.

Покачав головой, аккуратно положил нож на траву и шагнул прямо на мельтешившее передо мной лезвие. Непонятное поведение противника сбивает с толку не только таких профанов, как этот. Толстый явно обрадовался и, совсем уже несуразно замахнувшись кинжалом, бросился в атаку.

Я легко уклонился от размашистого удара клинка, перехватил руку и, не заморачиваясь освобождением противника от оружия, со всего маху приложился ему берцем по причинному месту. Вот и всё, теперь сам нож выпустит. Без надобности он уже ему.

Так и оказалось. Толстый сипло выдохнул, выронил кинжал, упал на колени и протяжно завыл, уткнувшись лицом в траву.

– Хорошо получилось! Заставил ты его почувствовать себя мужиком, – оскалился в усмешке Феникс и, глянул в сторону начавших расходиться бойцов:

– Честно говоря, я думал, что ты ему хоть задницу попортишь, что ли. Ей богу, только бы порадовался.

– Извини, искушение, конечно, велико, но поганить боевой нож…

– И то правда, – кивнул Виталя и опять уселся на ящик возле дерева, время от времени бросая внимательные взгляды на моего противника. Тот, продолжая подвывать, с помощью своего напарника неуклюже ковылял в сторону траншеи.

– Интересная у него кликуха, – сказал я, подбирая «Катран», – с чем связана?

– С его большим задом, – засмеялся Феникс, – сам видел его седалище, потому и БЗ, Большой Зад! Наш главный идеолог, в общем, мразь редкостная…

– Ты меня им не отдал, что дальше планируешь делать? Они это так не оставят, сам знаешь.

– Знаю, до завтра всё равно никто больше не заявится, далековато. Этот визит – исключение.

– Не будет у вас времени до завтра, – вздохнул я и тоже сел на свой ящик. – Уходить тебе надо до вечера. Забирай свою учёную братию и уходи…

– Что, «Буратины» подтянутся?

– Хуже, «Солнцепёки».

– А-а-а!.. Хрен редьки не слаще, тоже мне секрет выдал. И так ясно, что этим всё закончится! – отмахнулся он. – Что-нибудь придумаем, – и, опять подперев спиной дерево, закрыл глаза.

Но тут же встрепенулся:

– А ты чего меня с собой не зовёшь? Догадался ведь уже, что к своим вернёшься…

– Не пойдёшь ты. Потому и не зову. Они, Виталя, тебе все пути отступления отрезали, нет у тебя выбора.

– Это точно, отрезали, – задумчиво покивал он, – а потом вдруг улыбнулся:

– Но ты, Саня, не переживай, будет у меня ещё полёт впереди. Видит Бог, будет!.. Выбор всегда есть… А ты, брат, иди, пора уже. Иди, и не думай обо мне плохо…

– Я и не думаю…

 

 

* * *

 

Друга я похоронил на той же полянке. Он так и лежал на ней. Один лежал. Никого больше обнаружить не удалось. Вывел людей из-под удара, а сам вернулся… Вернулся, чтобы совершить свой последний полёт.

Когда придёт время, я тоже вернусь сюда, чего бы мне это ни стоило. Я знаю это место и найду его, даже если здесь останется только чистое поле.

Вернусь и поставлю гранитную плиту. И будет на ней написано: «Вечного тебе полёта, Феникс».

 

 

Изображение из открытых источников.

© Vinchi Group - создание сайтов 1998-2025
Илья - оформление и программирование