Рассказы

1

39 просмотров, кто смотрел, кто голосовал

ЖУРНАЛ: № 200 (декабрь 2025)

РУБРИКА: Проза

АВТОР: Гройсс Анна Владимировна

 

Книжный магазин «Мечта»

 

Я писатель. Не то чтобы начинающий, нет. Пишу я давно. Но спроси у читающей публики: знаете ли вы такого — здесь надо вставить мое имя, но из скромности я промолчу — и публика замнётся нерешительно, переглянется и пожмет плечами. Может, ещё и усмехнётся.

Но тут подвернулась мне удача. Моей скромной персоной заинтересовался один крупный издатель. Фортуна в его лице посулила мне публикацию и небольшой гонорар за рассказ, который сдать нужно было через месяц.

Целыми днями я бродил по городу, упиваясь мечтами о грядущей писательской славе. Время летело, точно тёплый ветер. Очнувшись от грёз за неделю до срока сдачи рассказа, я обнаружил, что у меня нет ни одной идеи. Пол, стулья и диван в моей комнате покрылись тонким слоем исписанных и разорванных листов, но рассказ не выходил.

С горя я напился, надеясь, что последующие похмельные страдания наведут меня на сильные и свежие идеи, но результат вышел прямо противоположный. В голове повисла тяжелая безнадёжная муть.

В очередной раз обозвав себя бездарностью, я вышел на улицу в последней надежде: найти вдохновение, где бы оно ни скрывалось.

Уныло прослонявшись до позднего вечера, измученный, перемолотый в прах безжалостными жерновами самоуничижения, я наконец очутился на своей улице. Сцены предстоящего провала стояли у меня перед глазами, поэтому ничего удивительного не было в том, что я перепутал двери. Дело в том, что в нашем доме недавно открылся книжный магазин, вход в который располагался буквально на расстоянии вытянутой руки от моей парадной. Я все собирался зайти в него, чтобы выяснить, каким же образом он умудрился вместиться в доме, битком набитом старыми коммунальными квартирами, тянущимися, точно бесконечные змеи, от одного торца к другому.

Итак, очнувшись от своих мыслей, я вдруг обнаружил, что прикрыл за собой высокую тяжелую дверь, и передо мной раскрылся сверкающий роскошными хрустальными люстрами книжный магазин. Яркий свет ослепил меня, и я, рассеянный очкарик, тут же заблудился в запутанных проходах среди книжных полок, виляющих под самыми невообразимыми углами. Постепенно глаза мои привыкли к освещению, и я заметил, что посетителей в магазине было раз-два и обчёлся, и все они как-то очень быстро ныряли по сторонам, точно тараканы, стоило мне приблизиться, как будто не желали, чтобы их видели.

Всё же мне удалось из-за угла рассмотреть одну пожилую даму в строгом тёмно-синем костюме. Хихикая и краснея, словно школьница, эта дама с высокой седой причёской читала раскрытую на середине книгу. Наконец она воровато оглянулась, загнула страницы на том месте, где читала, и спрятала книгу за полой пиджака. После чего, настороженно рыская глазами по сторонам, скрылась в книжных недрах магазина.

«Воровка!»  — подумал я.

Следующим был низенький пузатый дядька с кожаным портфелем. Я увидел, как он целенаправленно стянул книгу с полки, но, в отличие от седой дамы, спрятал её в портфель.

«Будь я проклят, если не разузнаю, в чём тут дело», — пробормотал я себе под нос и поспешил проследить за толстяком. К моему удивлению, он засеменил к закутку, который я сначала принял за маленький тупичок — архитектурную несуразность или что-то в этом роде — такие загадочные по своему назначению элементы часто встречаются в старинных зданиях. «Как же он там уместится?»  — удивился я и осторожно просунул голову в тёмное пространство закутка. Ого! Вместо стены я увидел лестничный провал, в котором, как последний привет, мелькнула спина дядьки с портфелем. «Однако», — подумал я и устремился за ним.

Стукаясь об узкие стены, я спустился на три длинных пролета и очутился в зале, напоминающем огромную больничную палату. В несколько рядов передо мной стояли кровати. На некоторых из них спали люди: ничком, уткнувшись лицом в подушку, на боку, солдатиком и калачиком — но непременно с книгой. В дальнем углу зала раскинулась на спине уже виденная мною пожилая дама. Я узнал её по синему костюму и волне седых волос, лежащей на подушке. На лице дамы, раскрытая на середине листами внутрь, лежала книга. Видимо, снилось ей что-то очень приятное: грудь часто вздымалась, и тихий лёгкий смех доносился из-под страниц. Я осторожно приблизился к ней и прочел название книги: «Рай в шалаше». Имя автора было мне незнакомо.

Затем взгляд мой упал на толстого дядьку, устроившегося неподалёку. Дядька прикрыл лицо книгой, на обложке которой сверкал улыбкой высокий накачанный детина: одной левой он удерживал тяжеленную штангу, правая рука обнимала полуобнажённую красотку. «Похититель сердец», — прочитал я название на обложке и засмеялся.

Неодолимое любопытство разобрало меня. Я принялся бродить среди спящих, разглядывая обложки книг, окаймленные холмами постельного белья.

Посетители магазина грезили в обнимку с романами о любви, пособиями по обретению богатств, туристическими проспектами, автобиографиями и детективами. Чудовищное впечатление произвела на меня обложка с репродукцией картины Босха! Липкий ужас окутывал при мысли о кошмарах, заключенных внутри книги. Я едва стряхнул его.

Авторы попадались всё незнакомые, и это было странно. Откуда взялся этот книжный магазин со спальней вместо читального зала? Что испытывают люди, читающие книги во сне? Я должен это узнать!

Бросившись по тёмной лестнице наверх, я подскочил к первой попавшийся полке и пробежался глазами по корешкам, но не увидел ни названий книг, ни имен авторов! Лишь странные картинки, призрачные тени, расплывчатые силуэты намекали на содержание: две линии профилей, слившиеся в поцелуе, звёзды на чёрном фоне, россыпи сверкающих кристаллов. Я зажмурился и вытащил книгу наугад. С обложки уставилась на меня пара внимательных глаз, обведенных сферами. «Интересно», — пробормотал я и раскрыл книгу на середине. Что за фокус? Страницы были пусты. Белы, словно горные вершины! Я выхватил с полки другую книгу, с вязью арабских цифр — ни строчки! За ней следующую, с дымящейся трубкой и силуэтом женского бедра, а может, скрипки — то же! Книги, не имеющие содержания! Я скидывал их с полки, одну за другой, однако результат оставался неизменным! Почему в книгах нет текста? Как же тогда читают их те, внизу? Что это за секрет?

— Никакого секрета здесь нет, — сказал чей-то голос за моей спиной. Я обернулся и увидел молодого человека, знакомого мне то ли по школе, то ли по Университету. Я совсем недавно с ним где-то встречался.

— Ты прочтёшь то, что напишешь сам, — сказав это, он протянул мне ручку.

— На чем же писать? — растерянно спросил я, но молодого человека уже и след простыл. И тут неожиданная мысль пришла мне в голову. Я наклонился и из кучи вываленных книг достал самую первую, с глазами в очках. Сел на подоконник и подробно описал все, что произошло со мной в этот вечер. Поставив последнюю точку, я посмотрел в окно и увидел, что на улице давно погасли фонари. Город за стеклом поглотила тьма. Было уже очень поздно. Усталость навалилась на меня. Не в силах более ей сопротивляться, я закрыл глаза и незаметно уснул.

Проснулся я утром, дома, на своей кровати. Некоторое время лежал и вспоминал удивительные события, пережитые мною во сне. Жаль, что это был всего лишь сон! Зевнув, я потянулся к табуретке, выполняющей роль прикроватной тумбочки, за очками.

Вместо очков пальцы мои наткнулись на блокнот, в котором я обычно записываю всякие идеи, приходящие мне по ночам. Позвольте, но ведь блокнот тонкий, а на табуретке лежит нечто гораздо более основательное. Так и не нащупав очки, я поднес блокнот или что бы там ни было к самым глазам и, действительно, убедился, что держу в руках книгу. Точнее, толстый литературный журнал, а на обложке его, среди имен прочих авторов, красовалось моё имя!

Дрожащими пальцами я поймал наконец очки и нацепил их на нос. Пролистнул журнал и разыскал свой рассказ. Слово в слово он совпадал с тем, что вы читаете сейчас! Не продолжаю ли я спать?

Спрятав драгоценное издание в стол, я немедленно оделся и устремился вниз, на улицу, чтобы посмотреть, на месте ли вчерашняя «Мечта» .

Никакого магазина не было и в помине! На месте входа в книжный серела облупившаяся стена, который, по меньшей мере, было лет сто двадцать, как и всему дому. Что же со мной произошло? Откуда взялся журнал? Эти вопросы так и остались без ответа.

Позже я неоднократно встречал это издание в других, самых обычных книжных магазинах, на развалах и в киосках. Хоть убей, я совершенно не помнил обстоятельств его появления. Мне было известно одно: рассказ, изданный в журнале, я написал сам, сидя на подоконнике волшебного магазина.

Был еще один вопрос, самый главный. Что за молодой человек подошел ко мне в книжном? Кажется, я догадываюсь… Да нет, знаю точно! Это был я, своей собственной персоной.

 

 

 

Магический зеркальный иллюзион Охеса Бохеса

 

До позднего вечера, не отходя от окна, Лиззи ждала мужа. Суп на столе давно остыл, покрывшись коркой. Увяли и потемнели листья салата и обветрился гуляш. Взглянув на испорченный обед, Лиззи тяжело вздохнула. Сколько ей твердила мать: «Красивый муж — чужой муж! Он тебе не пара!» И теперь каждый раз, когда супруг задерживался с работы, эти слова огненными буквами сверкали перед ней в воздухе.

С горечью поглядев на себя в зеркало, она извлекла из недр туалетного столика запрятанный от Алекса журнал с обворожительной моделью на обложке и принялась копировать вызывающий макияж. Лиззи покупала гламурные журналы тайком от мужа. Ей не хотелось, чтобы он лишний раз любовался на длинноногих, с волнующими формами, манекенщиц. 

Придав взгляду небольших, чуть навыкате, серых глаз со светлыми ресницами глубину и томность, Лиззи отступила от зеркала и сменила, одну за другой, несколько картинных поз. Однако, как бы ни поворачивалась она перед зеркалом, ей никак не удавалось достигнуть хотя бы отдалённого сходства с худощавыми соблазнительницами: невзирая на строгое соблюдение диеты, ее полное тело не отдавало ни грамма жира.

Когда страдания Лиззи достигли апогея, и она, позабыв о макияже, измученная ревностью и недовольством собственной внешностью, бросилась на кровать лицом в подушку, в замке заскрипел ключ. 

— Отчего не встречает меня моя сахарная крошка? — пропел в прихожей Алекс, нагибаясь и расшнуровывая ботинки.

— Ты был с другой женщиной? — тихо спросила Лиззи, выходя ему навстречу в съехавшем с одного плеча халате, с потёками туши и размазанной по лицу помадой. Увидев, что муж весел и, несомненно, полон ярких впечатлений от проведённого вечера с роковой красоткой, которой Лиззи — увы! — в подмётки не годится, она горько разрыдалась. Ужасные картины его измены мелькали перед ней на фоне огненных букв!

— Что ты, милая! Я задержался на работе! — Алекс обхватил ладонями её лицо и принялся целовать заплаканные глаза, слегка покрасневший вздёрнутый носик, ласково бормоча:

— Только ты одна! — и прочую чепуху, какую обычно в таких случаях говорят мужья своим жёнам, а иногда и любовницам. А потом всё перед ними закружилась, заверте…

На следующий день, — это было воскресенье, — Алекс, проснувшись позже обычного, не застал дома жены. Потягиваясь, он вышел на кухню, где обнаружил лежащую на столе записку: «С добрым утром, любимый! Я у визажиста. Завтрак на плите. Лиззи».

Прочитав её, Алекс вздохнул. Визиты жены в косметический салон имели самые непредсказуемые последствия. Наращивание волос в прошлую зиму обернулось для неё затяжной простудой: ради сохранения модной причёски сахарная Лиззи ходила без шапки. Покупка новой помады служила основанием закурить, а после нанесения перманентного макияжа у жены появилась манера вздергивать левую бровь, совершенно не подходящая ее милому, детскому выражению лица. К счастью, краска со временем выцвела, а вместе с ней исчезла эта нелепая привычка. 

Однако Алекс и представить себе не мог, чем обернётся для него сегодняшняя вылазка супруги.

А в этот момент Лиззи мчалась по Загородному проспекту, прикидывая, не забежать ли ей в «Галерею» за новым платьем, как вдруг на Пяти углах, в витрине высокого французского окна, её внимание привлёк рекламный плакат с надписью: «Магический зеркальный иллюзион Охеса Бохеса». Чуть ниже был изображён земной шар, вокруг которого спиралью закручивались слова: «Весь мир у твоих ног».

Открыв рот, Лиззи остановилась перед афишей. «Весь мир...» — прошептала она и, решительно толкнув дверь, ступила в ярко освещённый вестибюль. Из невидимых динамиков чуть слышно звучала лёгкая мелодия. Справа от входа, в стене, размещалось полукруглое окошко с надписью «Билеты», возле которого стояла невзрачная молодая дама с тощей косицей, похожей на мышиный хвост. Лиззи сразу же окрестила ее про себя «дурнушкой». По левую руку, напротив кассы, колеблемая сквозняком, колыхалась синяя бархатная портьера, скрывавшая вход на выставку. Получив билет, посетительница стрельнула бесцветными глазами в сторону Лиззи и, вжав голову в плечи, юркнула за штору. Удивлённая ее странным поведением, Лиззи приблизилась к кассе и, заглянув внутрь окошка, увидела пожилого клоуна в оранжевом парике с нарисованной до ушей улыбкой. 

— Посетите наш магический иллюзион, — воскликнул он, бодро встряхивая головой, — и ваша судьба изменится! 

— Мне незачем её менять! — кокетливо улыбнулась Лиззи. Веселое недоумение отразилось на лице кассира. — Скажите лучше, отчего ваш иллюзион называется магическим?

— В своем искусстве, — торжественно произнес клоун, — господин Бохес достиг таких высот, что уже невозможно утверждать, где кончается фокус и начинается чудо. Вы сами можете в этом убедиться.

— Интересно, — протянула Лиззи, раздумывая, идти или нет, однако размышления её внезапно прервал женский крик.

— Глаза! — донеслось из-за синей шторы. — Волосы!

— Зачем же так громко? — тоскливо произнес кассир, и его брови разлетелись в стороны, а затем вернулись обратно. — Итак... Какое время вас интересует? 

— Пожалуй, прямо сейчас, — поглядев на часы, ответила Лиззи.

— Вы не поняли, — захихикал клоун. — Есть сеансы по пять минут, по часу и на целый день. Минимальная стоимость... 

И тут он назвал такую цену, что у Лиззи вытянулось лицо. Этих денег хватило бы на покупку нового платья и двукратного посещения косметолога, то есть составляло ровно столько, сколько было у неё в кошельке. 

— Ну, знаете ли... — возмутилась она и защелкнула сумочку. — Было бы на что смотреть за такие деньги! 

— Пожертвуйте малым, и получите многое! — возразил клоун.                      

В этот момент синяя штора раздвинулась и выпустила в вестибюль уже виденную посетительницу. Однако сейчас её никто не назвал бы невзрачной. Длинные каштановые локоны преобразили её облик. Горделиво задрав подбородок, она прошествовала мимо оторопевшей Лиззи. На пороге дама обернулась и заговорщицки подмигнула ей голубым глазом. 

— А вы говорите, было бы на что смотреть! — усмехнулся кассир. — Видели бы вы её, когда она явилась сюда впервые. 

— Беру! — твердо проговорила Лиззи, придя в себя. Получив билет, на котором значилось «5 минут», она с трепетом отодвинула синюю портьеру и ступила внутрь. 

Первым, что бросилось Лиззи в глаза, было высокое овальное зеркало в золочёной раме, расположенное в глубине зала, в котором плыл, отражаясь, её далекий туманный силуэт. От стен, обитых гобеленовыми обоями с цветочным орнаментом, исходило сладостное благоухание тропической оранжереи, на карнизах окон щебетали птицы. Стоило ей двинуться навстречу, как под потолком зажглась хрустальная люстра, и лучи света, точно золотые спицы, пронизали зал. С каждым шагом её образ в отражении становился всё более четким и ярким, будто поднимаясь из толщи вод на поверхность лесного озера. 

То ли янтарный свет, пролившийся кругом, мягко сглаживал несовершенства Лиззиной внешности, то ли зеркало удивительным образом отображало её очертания, но Лиззи, шагая навстречу своему отражению, вдруг обнаружила, что выглядит невероятно привлекательной! 

Ноги обрели желанную стройность и длину, сгладились чрезмерные выпуклости в области бёдер, и вытянулся силуэт. Походка обрела плавность и гибкость, свойственные профессиональным танцовщицам. А когда Лиззи приблизила к зеркалу лицо, то не смогла сдержать восклицания. 

В глазах заиграла шальная зеленая искра, и ушла чуть заметная курносость. Уголки губ приподнялись, а резко обозначившиеся скулы как будто стали выше, придав лицу аристократическую скульптурность. 

«Неужели?..» — прошептала пораженная Лиззи.

Она игриво повела плечом, выставила вперед стройную ножку, любуясь точёным коленом, томным движением закинула руку за голову, представив исполненный восхищения взгляд Алекса. Пожалуй, не только Алекса... Чистое восхищение, не более того...

Лиззи послала своему отражению соблазнительную улыбку, и в этот миг зеркало помутнело, люстра под потолком погасла, и смолкли птицы. Сеанс закончился. 

Выйдя на улицу, Лиззи медленно двинулась по проспекту, натыкаясь на прохожих. Когда же она наконец очнулась от наваждения и заглянула в ближайшую витрину, то с горечью обнаружила: из отражения смотрит на неё все та же полноватая Лиззи с детскими ямочками на щеках.

— Отчего грустит моя сахарная женушка? — спросил Алекс, раскрывая объятия навстречу переступившей порог Лиззи. — На тебе лица нет, дорогая!

Вскрикнув, жена метнулась к зеркалу. Она то приближалась к нему, — и тогда чуть не впечатывалась лицом в стекло, то отходила, чтобы видеть себя в полный рост.

Алекс недоуменно смотрел на неё, а потом его вдруг осенило.

— Лиззи, — осторожно начал он, перебирая в уме всё, что когда-либо слышал о косметологических процедурах. — Ты покрасила ресницы? — Она не обратила на его слова внимания, и тогда он, на всякий случай, добавил: — Тебе очень идет.

Хмурясь, Лиззи вновь придвинулась к отражению.

— А ведь и вправду, — вдруг просияла она, — ресницы-то потемнели. И цвет глаз стал ярче! Ты тоже это замечаешь, а, Алекс?

— Конечно, — с энтузиазмом воскликнул он, обрадовавшись, что сахарная жёнушка передумала плакать. — Я сразу заметил, как только ты вошла!

— Значит, мне не показалось… — Лиззи мечтательно прикрыла глаза. Она скинула с плеч короткую шубку и, разведя руки, будто танцуя с невидимым партнёром, завальсировала вокруг Алекса.

Он подхватил её, крепко прижал к себе, и всё перед ними закружилось, заверте…

В понедельник Лиззи, вскочив ни свет ни заря, первым делом бросилась к зеркалу. Когда часы принялись бить седьмой час, Лиззи опомнилась. Заглянув в спальню и убедившись, что муж спит, она прокралась на цыпочках в прихожую, запустила руку в карман его пальто и извлекла портмоне. Дрожащими руками вытащила наличность, оставив несколько мелких купюр. Затем её пальцы ловко прошлись по всем секретным местам, где мужья обычно прячут заначку от жен, и её усилия обернулись солидной денежной прибавкой.

Едва дождавшись, когда супруг уйдёт на работу, Лиззи наскоро собралась и выскочила из дома…

Отныне она разглядывала себя с удовольствием — и не только в магическое зеркало, но и в самое обыкновенное, от сеанса к сеансу совершенствуя свои черты.

Мужчины не давали ей прохода, наперебой ухаживая за ней и добиваясь внимания. Их восторженные взгляды обволакивали Лиззи, точно сладкая патока, и от этого движения её становились грациозными и манерными. Очень скоро она превратилась во властительницу дум, украшение светских тусовок и вечеринок. 

Пятиминутные сеансы воздействовали на внешность слабо, и Лиззи отказалась от них в пользу часовых, весьма разорительных, но вызывающих умопомрачительные и стойкие сдвиги во внешности. Деньги таяли с катастрофической скоростью. 

А из кошелька Алекса исчезала наличность. Когда купюры пропали впервые, он решил, что обронил их. Во второй раз Алекс обнаружил отсутствие ассигнаций в кафе, когда расплачивался за обед. Тогда его выручил сослуживец, одолжив нужную сумму.

Когда портмоне опустел в третий раз, он пожаловался сахарной женушке.

— И ты даже примерно не представляешь, кто это мог сделать? — она сдвинула брови. Муж пожал плечами.

— Совсем-совсем? — уточнила Лиззи. — Может, их украли у тебя в метро?

— Три раза подряд? — саркастически воскликнул он.

— Значит, это кто-то с работы, — уверенно произнесла супруга. 

— Если это повторится ещё раз, я заявлю в полицию, — мрачно проговорил Алекс. 

К счастью, кражи прекратились, а Лиззи тайком от мужа взяла кредит.

В один из ненастных вечеров, когда она, весёлая и слегка нетрезвая, вернулась домой из бистро, где очередной воздыхатель объяснялся ей в любви, Алекс поинтересовался у неё насчёт ужина.

— Лиззи, крошка, не найдётся ли у нас чего-нибудь перекусить? — спросил он, ласково глядя на неё.

— Больше не смей называть меня Лиззи! — гневно выкрикнула жена. — Это имя похоже на собачью кличку! — вздернув голову, она надменно припечатала: — Элизабет.

— Ну уж нет, — рассердился Алекс. — Я женился на Лиззи и не знаю никакой Элизабет. Лиззи, и точка. 

С этими словами он встал из-за пустого стола и ушел в спальню. 

— Подумаешь, — буркнула Элизабет и отправилась спать в гостиную. Ночь они провели в разных комнатах, а наутро муж ушел на работу, не позавтракав и не поцеловав жену. 

Случившаяся накануне ссора заставила Элизабет согласиться на встречу с одним кавалером, который давно осаждал ее настойчивыми ухаживаниями.

Сначала они бродили по Таврическому саду. Спутник Элизабет энергично жестикулировал и блистал остроумием, стараясь произвести впечатление.

 Как и многие, он был влюблён в неё, но Элизабет не испытывала радости, какая еще недавно охватывала её от осознания власти над мужчинами. Теперь воздыхатели вызывали у нее скуку и чувство одиночества.

Элизабет смеялась и выглядела веселой и оживленной, однако на сердце у неё лежала тяжесть, и причиной этому был муж. «Отчего он так груб? Почему не замечает моей красоты?» — думала она, улыбаясь очередной шутке поклонника и не особенно вникая в её смысл. Скорее всего, Алекс не любит её, так стоит ли страдать? Не лучше ли забыть его, перестать думать о нём, когда рядом симпатичный мужчина? Рассудив так, она повернулась к нему, их взгляды встретились, и ни один из них не заметил Алекса, неожиданно вынырнувшего из-за угла. 

Увидев свою жену с молодым франтом, да ещё в такой интимный момент, когда они, улыбаясь, глядели друг другу в глаза, Алекс — исключительно мирный малый — натурально рассвирепел и бросился на соперника. Молниеносная драка окончилась безоговорочной победой Алекса, главным образом, благодаря моральному превосходству законного супруга. Предполагаемый любовник жены ретировался сначала на четвереньках, а затем, поднявшись на ноги, во всю прыть помчался в направлении Литейного проспекта.

Алекс схватил за руку жену, оторопевшую от вида яростной схватки, и потащил домой. Под его глазом наливался фингал. Впервые Элизабет видела своего супруга в таком бешенстве, но еще никогда он не казался ей таким красивым и родным. 

— Алекс, — воскликнула она, как только они вошли в дом, — я клянусь тебе, что никогда, никогда…

— Кто этот тип? — рычал обычно сдержанный и покладистый муж. — Ты изменяла мне с ним?! Правду! Только правду!

— Нет! — рыдала Элизабет, и в этот момент ей, может быть, впервые в жизни было всё равно, как она выглядит.

— Врёшь! — крикнул он и обрушил кулак на стену. Выглядело это столь устрашающе, что от ужаса Элизабет выронила из дрожащих рук сумочку. Упав на пол, она раскрылась, и оттуда вывалился ворох купюр, предназначенных для оплаты вечернего сеанса в магическом иллюзионе.

Воцарилось молчание. Элизабет боялась его прерывать, так страшен стал муж в эту минуту.

— Откуда у тебя эти деньги? — спросил он тихо и поднял на неё взгляд, в котором Элизабет не прочитала ничего, кроме ледяного презрения. — Это он тебе дал?

— Нет, — прошептала она и попятилась. — Я правду говорю, Алекс!

Он сделал шаг навстречу. Его бледное лицо неумолимо надвигалось на неё. Она упёрлась спиной в стену.

— Лгунья! — выплюнул Алекс. Несколько мгновений он пристально смотрел ей в глаза, словно что-то искал в них, потом развернулся и удалился в комнату, а Элизабет бесшумно сползла на пол.

Некоторое время в спальне стояла тишина, но внезапно её прервал оглушительный стук хлопнувшей о стену дверцы.

Она вскочила, метнулась к спальне, остановилась на пороге. Лежащий на кровати распахнутый чемодан оправдал её худшие ожидания.

— Алекс, — умоляюще, тоненьким голосом позвала его Элизабет, не решаясь войти. Он вздрогнул, но не повернулся, продолжая, как заведённый, перекладывать вещи из шкафа в чемодан.

— Я клянусь тебе, это не он…

Муж замер, опустив руки.

— И никто другой, Алекс, — заторопилась она. — Я взяла кредит в банке. 

Он медленно повернулся и тяжело посмотрел на неё.

— Зачем?

И тут Элизабет, путаясь и перескакивая с пятое на десятое, рассказала ему всё: про магический иллюзион, головокружительную стоимость сеансов, воровство денег у него из карманов и о том, как ненавидит она маленькую пухлую Лиззи.

— А я любил её, — с горечью сказал Алекс, — свою сахарную женушку. Уж она-то не стала бы меня обманывать. Но её — увы! — больше нет. Поэтому я ухожу, — и, повернувшись, он вновь принялся собирать вещи.

— Ты мне не веришь? — крикнула она ему в спину. — Думаешь, я все вру?

— Да, я так думаю, — глухо ответил он, не поворачиваясь. — Ты стала другой, Элизабет. Чужой, — добавил он веско.

— Вот в чем причина, — прошептала она, глотая слёзы. — Кому нужна эта красивая кукла?!

Она схватила лежащую под кроватью гантель и, подскочив к зеркалу, с размаху ударила стекло, разбив собственное безупречное отражение. — Вот тебе! Вот тебе! Получай! — кричала Элизабет в исступлении, не замечая, что пальцы у неё в крови, а зеркало давно разбилось, и продолжая колотить по стене.

Выбежав в коридор, Алекс схватил на руки рыдающую Элизабет и понес в спальню. Смахнув чемодан, он уложил жену на кровать и принялся вытаскивать осколки, застрявшие в её пальцах, а она все плакала и повторяла:

— Не уходи, Алекс! Не бросай меня!

Обработав раны и справившись с перевязкой, он опустился на пол рядом с кроватью.

— Наверное, у меня от слез опухло лицо, — слабо улыбаясь, тихо проговорила она. — Дай мне зеркальце.

Он послушно открыл ящичек прикроватной тумбочки и, взяв со стопки журналов с красотками круглое зеркальце, протянул ей вместе с носовым платком. 

Чёрные разводы туши испачкали не только её пухлые щечки, но даже небольшой курносый нос.

— Такая я тебе нравлюсь больше? — спросила она, улыбаясь сквозь слёзы.

— Именно такая, моя маленькая сахарная Лиззи!..

Алекс наклонился, нежно поцеловал жену, и все перед ними закружилось, заверте…
 
 

Молитва


Кто перемешивает сны, точно сахар в стакане с чаем?
Диана Аделаида П.

 


Эй, ты, находящийся наверху бог неба Тенгри,
Ты творец всего сотворенного,
Ты бог всего созданного.
Эй, вы, небесные духи,
возвысившие моего отца,
Ты, онгон-господин, который возвысил и мою мать.
Эй, вечный Тенгри, подари мне мелкий рогатый скот!
Эй, Тенгри, дай нам хлеба!
Пошли нам главу дома!
Эй, творец всего созданного!
Ты бог всего сотворенного!
Прошу тебя через своего отца:
Эй, отец, ниспошли мне добро и благоденствие.
Помоги мне.
Отрывок из молитвы тюрка-шаманиста

 


— Алыке! О небо! Куда ты делся? Алыке!
Она потеряла ребенка! Только что её сын был здесь! Обливаясь слезами, она пробежала по благоухающей розами аллее Карагачёвой рощи, затем, легко перемахнув через длинную цветочную клумбу, оцарапав шипами голые лодыжки, метнулась к Большому Чуйскому каналу. Ею вдруг завладел страх, что Алыке стоит у пологого каменного спуска и вот-вот свалится в воду. Очень удачно она выскочила к старому мостику Усенбаева, огляделась — никого. В летнем безветрии вязы стояли тихо, чуть пошевеливая листвой, беззаботно пели птицы. Вдалеке, на противоположной стороне канала, отделяющего парк от городской застройки, лаяла собака.
Она миновала переправу и некоторое время хаотично кружила между приземистыми домами, поднимая сухую белую пыль. Все вокруг словно вымерло, только однажды мелькнула вдалеке человеческая фигура.
— Вы не видели мальчика в белой панамке, на трёхколесном велосипеде? — крикнула она, но ответа не получила. Разозлившись, топнула ногой, пыль взметнулась вверх удушливым облаком.
Интуиция шептала ей, что Алыке здесь нет, и искать его нужно возле другой воды: у одного из прудов, располагавшихся в глубине лесопарка. Влекомая материнским инстинктом, позволяющем чувствовать собственное дитя на расстоянии, она помчалась обратно к мостику. Пересёкши канал, углубилась в заросли карагача и вскоре выбежала к покрытому ряской пруду. На той стороне шумел сосновый бор. Вдоль берега тянулся песчаный пляж, виднелась покосившаяся будка спасателей и заржавленные кабинки для переодевания, чуть дальше лежала перевёрнутая вверх дном иссохшая лодка с облезшей голубой краской. В отдалении возвышался мраморный павильон с тремя узкими арками — великолепная позиция для обзора, лучше не придумаешь.
И вот, в последний момент, когда она, задыхаясь, взлетела по ступенькам на смотровую площадку, с которой открывался широкий вид на окрестности, её угораздило проснуться!
Еще немного, и она нашла бы его, своего ребенка, а теперь он, навеки потерянный, одиноко скитается в её сне! Ощущение непоправимой утраты сжало ей грудь.
Не открывая глаз, мать скорбно и неподвижно лежала в сумерках, прокручивая в памяти ускользающие детали видения, объятая тоской о сыне, навсегда канувшем в неизвестность в том шатком и непостижимом мире, о котором никому доподлинно не известно: существует он на самом деле или нет? Сон еще не покинул её, и она, почти не дыша, безуспешно пыталась ухватить мыслью невесомые обрывки его, чтобы исправить произошедшее, вернувшись в тот роковой момент, когда она отвлеклась, заглядевшись в зеркало, и упустила сына. Но видение неумолимо таяло, вместе с ним рассеивался страх, и вскоре она окончательно вынырнула на поверхность бытия.
Сын спал рядом, на соседней кроватке, только протяни руку. Слушая его тихое ровное дыхание, она легко улыбалась, пока дрема вновь не смежила ей веки.
В то время, как мать в поисках сына металась по Карагачёвой роще и прилегающим к ней старым улочкам Бишкека, Алыке пересёк детскую игровую площадку с журчащими фонтанами и прохладными летними верандами, и выехал на берег пруда. В песочных холмах вязли шины, и ему пришлось слезть с велосипеда. Он оставил его возле полуразвалившейся лодочной станции и дальше пошел пешком. Высоко в голубом небе шумели сосны, тучами вилась мошкара, над всем этим лесным царством властвовали птицы.
В превосходнейшем настроении, громко распевая песни, Алыке шёл себе куда глаза глядят, не подозревая о страданиях потерявшей его матери. Между тем солнце припекало всё сильнее, и мальчику захотелось пить. Оглянувшись в поисках того, кто дал бы ему воды — а это, разумеется, могла быть только мать, — Алыке, к своему удивлению, не обнаружил её. Пораженный этим болезненным открытием, он остановился и открыл рот, пытаясь сообразить, что же теперь ему делать, как неожиданно в этот распахнутый рот влетело насекомое. Уголки его губ поплыли вниз, рвотный рефлекс вытолкнул наружу язык, страх исказил черты. Дрожащими пальцами мальчик ухватил трепещущее сухое тельце, сняв с языка крупного чёрного жука с ярко-оранжевыми надкрыльями.
Многие луны жук-служитель обитал на священном холме, возвышающемся над поймой реки, при жертвеннике онгона* грозного баатыра* Токтобая, среди усыпанных увядшими цветами гниющих верблюжьих туш. О, сколько слышал он просьб, клятв, рыданий и торжествующего смеха!
Каждую весну, в начале мая, его сородичи слетались к капищу, на ежегодное пиршество в честь неустрашимого воина. Жуки забивались в расщелины скальных пород, хоронились в коре деревьев, облепляли кроны шевелящейся массой, и ветви клонились и колыхались под ее тяжестью.
В предустановленный богами день из-за красных скал появлялась длинная процессия людей, нагруженных жертвенными дарами, ведущих на привязи уготовленного на заклание белого верблюда. Они возжигали на священном холме ритуальный костёр, вливали в него масло, бросали куски кровоточащего мяса, неистово заклиная духа огня донести жертву по назначению. А когда пламя гасло, и воздух над алтарем загустевал и становился вязким, словно топь, жуки устремлялись к жертвеннику и с низким многоголосным жужжанием покрывали мясную тушу плотным шевелящимся черно-оранжевым ковром. Это означало, что онгон воина Токтобая милостиво принял подношение и до следующей весны будет покровительствовать своему роду.
Но позабыли потомки подвиги великого предка и перестали приносить дары великому онгону. Вот уже третью весну жук-служитель встречал в одиночестве, терпеливо ожидая, когда вернутся люди и вновь наполнят глиняные кувшины диким медом, воскурят вылепленных из теста вьючных быков, плеснут на землю белый кумыс и рассекут на части верблюжью тушу.
Днями жук спал, укрывшись от жары или холода среди листвы, в траве или под большим камнем, и видел во сне великого онгона Токтобая.
Ночами он любовался звездами — недостижимо далекими исполинскими горами из драгоценных камней, с земли казавшимися маленькими сверкающими точками, и молил Светоносного Тенгри* об одном: чтобы люди наконец вспомнили о своём отважном предке, и чтобы вновь запылали жертвенные костры, и чтобы всё стало так, как было. Но бог молчал.
И вот однажды, когда свет Чулпан-Джулдуз* растворился на бледно-голубом утреннем небосклоне, увидел служитель, как разгневанный Тенгри с ужасающим грохотом метнул на землю серебряное копье, и вонзилось оно в ущелье Джети-Огус*, туда, где лежат, подставив брюхо солнцу, семь красных быков.
Понял он, что Светозарный Тенгри вознегодовал на людей за непочтительность к духам предков, и в ярости своей может дойти до того, что уничтожит весь род человеческий. Расправив крылья, встревоженный жук поднялся в воздух и полетел в сторону ущелья — туда, где за красными холмами жили люди, потомки благородного воина Токтобая.
Лишь к вечеру он достиг человеческого поселения. Печальное зрелище предстало его глазам. Мрак и запустение царили в долине. Не пасся на вольных пастбищах скот, не сбивались в кучу, словно стадо овец, белые юрты. До самого горизонта тянулась почерневшая от огня степь.
«О Лучезарный Тенгри, не гневайся на людей! — заклинал служитель. — На каком языке обратиться к тебе, чтобы ты услышал меня? Верни всё, как было!» Но бог молчал.
До самой темноты служитель кружил над опустевшей землей. С непривычки он изрядно утомился и, наскоро зарывшись в землю, задремал. «Неужто гнев твой столь беспощаден, что истребил ты целый народ? Кто же тогда станет оказывать тебе почести и кормить духов?» — сокрушался он во сне. Вдруг новая, спасительная мысль озарила служителя. Скорее всего, Вседержавный Тенгри очень занят и не слышит его горестных воззваний! Значит, нужно во что бы то ни стало докричаться до него!
Ободренный этим соображением, жук взвился в воздух, со всей страстью моля Бога обратить на него свой взор.
«Ж-ж-ж!», — исступленно жужжал он, не замечая возникшей прямо по курсу темной зияющей пещеры. Влетев с разгона внутрь, он всеми шестью лапами увяз в липкой субстанции, покрывающей мягкую шевелящуюся полость. Только тут служитель осознал, что очутился в чьём-то рту, чудом избежав участи быть заживо проглоченным. Во всяком случае, пока.
Во рту стояло неприятное ощущение бьющейся чужой жизни, наполняющей поднебное пространство вибрацией и жужжанием. Алыке заплакал и перевернулся на другой бок.
Провалившись на этот раз в пустое гулкое забытьё, мать безмятежно спала, пока хныканье ребенка не подняло ее с постели. Встав над детской кроваткой, она тихонько потрясла сына за плечи.
— Алыке, — позвала она, — что с тобой? Отчего ты плачешь?
Слова матери полыхнули над головой служителя священным откровением — молитвой, которую он должен повторить, чтобы бог услышал его и сжалился над людьми! Алыке тихонько засмеялся, а жук исполнился ощущений, какие бывали, когда он, в молитвенном экстазе, попадал в небесную сферу, где обитал Предвечный Тенгри.
Сновидение, в котором лицом к лицу столкнулись мальчик и жук, рассыпалось, и оба зависли в приоткрывшейся на мгновение вечности, предваряющей пробуждение. И увидел служитель в изумленных глазах мальчика прошлое и будущее, простирающиеся в века, и вольные широкие пастбища, и богатые селения, именуемые городами, и памятники предкам, отлитые из незнакомого металла.
Служитель напрягся изо всех сил и пропел сакральную песнь на таинственном языке небес: «Ж-ж-ж!»
И бог услышал!
Далеким призрачным видением мелькнул перед Алыке древний алтарь, никогда прежде не виданный и тут же забытый навсегда. Смутный образ женщины, склонившейся над спящим ребенком, проплыл перед служителем и растаял, как облако. Охваченный мистическим трепетом, жук проснулся, обнаружив себя пребывающим на священном холме. Лапы его утопали в разложившейся туше верблюда, а тот страшный, непостижимый, на мгновение приоткрывшийся божественный мир исчез.
----------------------------------------------------------------------------
Чулпан-Джулдуз (киргизск.) — Утренняя Звезда
Тенгри — верховное божество неба тюркских и монгольских народов.
Онгон — дух предка семьи или рода, его культовое изображение.
Джети-Огус — горное ущелье с живописными красными скалами в Кыргызстане.
Баатыр — богатырь, храбрец, герой.

   
   
Нравится
   
Омилия — Международный клуб православных литераторов