Из цикла «Славянские ветры» / Статьи / ВЕЛИКОРОССЪ

***

Мы дети страшных лет России...

А.А. Блок

О чём молчат мои деревни,

почти заросшие быльём?

Уставшая планета дремлет,

в тяжёлый погрузившись сон.

Но и сквозь сон – как клич пророка

нам слышится издалека

та строчка Александра Блока,

как спуск затворного крючка.

«Мы дети страшных лет России», –

как выстрел разнеслось окрест.

И предки наши голосили

о том же самом сотни лет.

Гражданская война, разруха

и революции оскал,

расстрелы, голод, кровь, сивуха

и новой Мировой запал.

И вот опять Расея наша

твердит ту строчку наизусть –

неупиваемая чаша,

неизливаемая грусть.

А лучше бы траву косили,

растили знатный урожай

мы – дети страшных лет России,

всего хлебнувши через край.

Пульсируют, не умолкая

слова – до нового толчка,

как будто снова ожидая

нажатья чёрного крючка.

Совы и львы

Ах, Питер, Питер, город сов и львов,

я напророчила тебе погибель.

Какие силы уберечь тебя могли бы,

лукавую красу твоих дворцов?

В тиши ночей творился здесь обман,

интриги, тайны, козни, преступленья.

Ах, Питер, Питер – город, как дурман,

белёсое туманное творенье.

Предвестник зол, невиданнейших бед,

конца времён под видом революций.

Ах, Питер, Питер, город ты иль нет,

иль только автор смут и конституций?

Цари и челядь, челядь и цари,

здесь всё смешалось – кандалы, короны...

И тускло светят утром фонари,

и шаткими вдруг делаются троны...

И сомкнуты от ужаса уста,

в подвалах мёртвых призраки таятся.

Роскошная здесь, право, нищета,

убого вопиющее богатство.

Ах, Питер, Питер – лют, как сто зверей,

готовый разорвать в мгновенье ока.

Ты на крови загубленных людей

стоишь надменно, страшно, одиноко.

Зачем ты здесь – на краешке земли,

у кромки вод – студёно-ледовитых?

Они тебя давно уж обрекли

за проклятых тобою и убитых.

Ты душегубец, ты антигерой,

антихриста завет, исчадье ада.

Никчёмною своею красотой

ты добавляешь смуты и разлада.

Здесь бродят убиенные в тиши

под сводами столетий золочёных,

где львы и совы, и живой души

не встретишь среди этих обречённых.

Прости меня, честной работный люд,

ты любишь город свой, ему прощая

борьбу, нужду, заботы, тяжкий труд

и морось вечную чахоточного края.

И мы с тобой пройдём по всем кругам,

и одолеем тяготы безверий,

над мраком лож и скучных пентаграмм,

взойдём, освободившись от мистерий.

Мы далеки с тобой от сов и львов,

от тишины дворцов, что пахнут тленьем.

Ах, Питер, Питер, город тайных снов,

и сам безжизненный – как сновиденье.

***

Взбунтовавшийся раб

и опасен, и страшен, и жалок,

он не может творить,

он может лишь только крушить,

он не может летать,

он и ползает-то между свалок,

в этом сущность его –

быть никем, но царём себя мнить.

Рабья кровь заставляет его

быть с другими жестоким,

он им мстит за свою нерадивость,

бездарность и лень,

потому, коль дорвался до власти,

он выпьет все соки,

оттого, что творит он с людьми –

голова набекрень.

Он им мстит лишь за то,

что в них нет этой пагубной порчи,

что он немощен, пуст,

неудачник и дегенерат.

Эта месть услаждает его

и терзает, корёжит и корчит,

превращая и жизни других

в нескончаемый муками ад.

Но откуда он взялся средь нас

на земле этой вечной и вольной?

Из каких он пекельных глубин,

где когда-то бездарно почил?

На зелёной планете,

удобной, живой, хлебосольной?

Где истоки его?

Наконец, кто его породил?

***

Как чужды, как странны мне чахлые эти деревья,

и чёрная грязь под ногами, и буйная слякоть.

Томится душа от предчувствия и суеверья,

мне в марте безумном особенно хочется плакать.

О, я понимаю, что будут и солнце, и нега,

и в мае дожди наведут, как положено, глянец.

Но как мне прожить среди жуткого этого снега,

среди бесноватой толпы вырожденцев и пьяниц?

Теперь-то я знаю, Россия, какою была ты державой!

Растоптаны церковь, мораль и душа, и свобода.

Страной управляют кухарка и дворник – по праву,

им данному в том октябре знаменитого года.

***

Что происходит? Господи, прости...

Людское горе стало повседневно.

Как можно Русь от гибели спасти?

А чудище стозевно.

Мы поняли – путь к истине тернист.

Мы тьму ругали и ругаем гневно.

Мы ждём рассвет, который тих и чист.

Но чудище стозевно.

Хам правит бал, и нет ему конца.

И на душе у нас такая скверна...

Мы лица прячем маской. А сердца?

Как уберечь? Ведь чудище стозевно.

***

В России моей

всё меньше я слышу о чуде.

В России моей

всё меньше приветливых лиц.

До коих же пор

уныние в людях пребудет?

До коих же пор

нам падать безропотно ниц?

Привыкли заботы свои

решать одним махом.

Но это паденье

страшит меня более тем,

что некому будет в России

«других побивахом»,

что сами исчезнем как нация,

сгинем совсем.

Родине

Ты как облак прохлажденья...

Ф.И. Тютчев

Я твой колосок и травинка, и листик,

и крепкий подземный, в узлах, корешок.

И я – отраженье сияющих истин

твоих, моя Родина, песен и строк.

И я – одуванчик и твой подорожник

дорог, что исхожены сотнями ног,

где были и царь, и палач, и острожник,

и я вот теперь – золотой лопушок.

Репейник колючий, вернее, живучий,

желающий жадно и с пользою жить.

Я тучка весёлая, облак летучий,

растенье с чудесным названием сныть.

Так кто же я, Господи, в лиственном мире,

что так шелестит, будто тысячи флейт?

Секрет мой, конечно, и глубже и шире,

чем самый таинственный, важный секрет.

Я просто часть Родины. С древним укладом

и совестью русской пришла я на свет,

частица Руси, поэтический атом,

живу и счастливо пою много лет.

Шестистишия

Опасайтесь, други, этих мест,

кто сюда попал – на том и крест

несвободы, нелюбви, неволи

и непонимания повес,

и благословления небес,

и угроз от тех, кто на престоле.

Всякий, кто родился здесь – изгой

и на своей родине – герой,

оскорблённый властью-садомазом,

осознавший путь свой непростой

и страстей хлебнувший с головой,

что во всех евангелиях разом.

Что это за странные места?

Голова тяжёлая пуста,

я ведь и сама отсюда, други!

Разомкну запекшие уста,

всё начну как с чистого листа,

просто надоело жить в испуге.

Где искать прибежище – Бог весть,

может быть, края такие есть,

но искать их – глупая затея.

Видно, крест нам до скончанья несть,

одолеть и страсти, и болесть,

ведь сии места – сама Расея.

Знаю я: сородичи поймут,

вынесут мне справедливый суд,

не сочтут грехом мне слово это.

Ведом им и страх, и тяжкий труд,

разочарование и блуд,

ибо место действия – планета.

Опасайтесь, други, этих мест,

кто сюда попал – на том и крест

и греха, и красоты нетленной,

и непонимания повес,

и благословления небес,

ибо это место – во Вселенной.

Семнадцатый год

Уж тем тот год был дик и безобразен, –

восстал на Бога – Бога не боясь!

В ту пору многие из грязи вышли в князи,

зато другие – из князей да в грязь.

***

Господи, сколько в России поэтов –

умных, талантливых, ярких, толковых!

Сколько написано, прожито, спето

строк золотых и катренов суровых!

Но почему их как будто не слышно?

Где они все с громогласьем победным?

Давит на них либеральное дышло

да с нищетою, да Лихом зловредным.

Ах ты, паскудное, смрадное Лихо,

в древности звали тебя одноглазым,

что ж ты посеяло подло и тихо?

Век не знавали мы этой заразы.

Мы испокон проживали богато,

славили Бога, свободой владея.

Что нам «денга» и какое-то «злато»,

коли мы Божья обитель – Расея?

Кто же виновен? Камо мы грядеши?

Кто нас завёл в эти дебри и чащи?

Нынь не ответит ни конный, ни пеший

и не укажет нам выхода аще.

Где же волхвы наши с речью кудесной,

витязи где, чьи могутны рамена?

И почему мы смирились с бесчестной

долей? Откуда сия перемена?

Многажды был наш народ одурачен,

хитростью брали всегда инородцы.

В честном бою победить – незадача,

вот и искали другие подходцы.

И находили – где подкуп, где зелье,

жёнок своих втихаря подставляли,

и в княженецкой душистой постели

судьбы Руси и России решали.

Так наш народ измельчал понемногу,

сдал, захирел, замолчал, обленился,

пращуров предал, не молится Богу

и в немоту, как в болезнь, погрузился.

Как одолеть теперь эту проказу?

Лихо, как чудище, обло, сердито.

Видится мне, что оно многоглазо,

раньше сказали бы – многоочито.

Что же творится в России и мире?

Пашет мужик на земле беспробудно,

а на обед – лишь картошка в мундире,

и на душе, как в кармашике, скудно.

Что же поэты? Они предрекают

век золотой, что наступит когда-то,

только когда это, не уточняют,

трудно назвать им конкретную дату.

Верю ли я в это «небо в алмазах»,

век золотой и пречистые лета?

Не усомнилась я в этом ни разу,

Лихо ослепнет от Божьего света.

И не случайно в России поэтов,

много всегда было, вещих и вящих!

Сколько написано ими и спето

строк золотых и катренов звенящих!

***

Пронесутся тучи, может быть,

по-над миром – пламенно и грозно.

Как же нам на белом свете жить –

неужели вновь – грешно и розно?

Новый век научит нас любви,

тьму рукою мудрою отсея.

Только ради этого, живи,

наша светоносная Расея!

Мы к твоим долинам и холмам

всё положим – и цветы и песни,

чтобы сохранить на радость нам

в мире золотое равновесье.