Лэсси

Светлой памяти любимого мужа посвящаю

1.

Движение по трассе слабое. Кого-то изредка обгоняем мы, кто-то – нас. Большегрузы чумазые, от дальних дорог уставшие, шумно рассекают встречный поток, обдают машину нашу дымом солярочным. А за окнами – серо и скучно. И небо не по-весеннему пасмурно. Муж вон тоже... – погоде под стать – на дорогу смотрит невесело. На сегодняшний день одна радость у нас – увидеть да обнять сына младшего. Оторвали от дома в пятнадцать лет, а на дворе... в полный рост встают – девяностые!.. И от старшего письма что-то нет...  – на границе с Чечнёй служит. На призывном наблюдала: взрослей других мальчишек смотрится, серьёзней. Но тревожно там нынче... Грозно!

А дома без них – тихо и пусто. Хорошо хоть вырвались вот... на часок-другой...

Мысли, мысли... Бегут мысли мои чередой... – вот уж и въезжаем в город. Торопимся, нервничаем в потоке машин – только бы успеть до начала занятий! Успели. «Перехватываем» его уже на выходе из студенческого общежития. Поправляю шарфик – вертит головой («Ой, мам… Ну, мам!»): девчонок вокруг полным-полно. Перекинувшись словечком, расспросив, что да как, отпускаем – иди, учись. Вот и всё. Можно уже и – домой?

Но по привычке – как в недавние добрые времена – поглядываю на мелькающие за окнами витрины, афиши...

– Может, пробежимся? А? Как раньше!

– Ну, да... Этого надо было ожидать... Недолго только.

– Ну, конечно, недолго!

 «Пробежавшись» по магазинам, по пути решаем заглянуть ещё и на Центральный рынок. А там жизнь... кипит просто! Под навес, к овощным прилавкам, проталкиваемся сквозь ряды с нарядами новомодными. Рябит в глазах от блёсток разноцветных, от расцветок кричащих! Платья, блузки, пиджаки –  подплечники непомерно объёмные! «Варёнки», «бананы», «ламбады», лосины – названия мудрёные... Лейблы яркие – заграничные! А дальше, уже на земле, на настиле дощатом, тоже – одежда, обувь... только старое всё, поношенное. Тут же – книги, и даже – Библия! (Купили мы её тогда, чтоб не лежала вот так – под ногами). Посуда, картины, рукоделия разные – всё вперемешку! Аквариумы. Клетки с живностью. Канарейки, попугайчики... А вот – «собачий» ряд. Щенки... В корзинках. В коробках. И просто на подстилках, для них, бедолаг, на подтаявший снег брошенных. Спят. Дожидаются своей участи. А иной и грустным взглядом  снизу вверх на людей поглядывает...

Тереблю мужа:

– Смотри, колюшки какие!

– Ну, да. Хорошие, – кивает он, почти и не взглянув на щенков породы колли.

А они – комочки пушистые! – один другого краше...

Хозяйка реагирует на мой восторг незамедлительно. Подняв одного, неожиданно вручает его мне – прямо в руки!

– Держите. Держите-держите! Смотрите, крепыш какой! Они у меня все здоровенькие. Любого выбирайте! Будете потом меня добрым словом вспоминать. И... пошли, пошли рассказы да уговоры! Откуда ни возьмись, появился и альбомчик с фотографиями родителей щенков:

– Красавцы, а? Смотрите, какие! Породу, её ведь сразу видно. Документы? А как же! Сейчас я...

Тут муж берёт меня под руку:

– Отдай и пошли.

Отдавать пригревшегося на руках «крепыша» не хочется. Но что же делать («прости, дружок»):                                                                                                              

– Спасибо! Возьмите, пожалуйста. Передавая щенка из рук в руки, оглядываю их всех ещё разок – на прощанье. И привлекает внимание вдруг самый маленький:

– А вот тот, с краю который, он меньше всех почему-то?

– «Девочка» это. Последыш. Потому и маленькая. Так я ж вам её и не предлагала, – нехотя отвечает женщина, сразу же потеряв к нам всяческий интерес.

И вдруг – муж:

– А грустная что ж такая? Э-эй! – наклоняется он к малышке. Потеребив пальцами мягкую шёрстку, поднимает мордашку: грустный взгляд внимательных глаз...

– Ну, что смотришь? Холодно тебе без мамки, а? Холодно. Ну-к, иди... иди-ка сюда. Вот так.

Резко расстегнув замок, он – к моему неописуемому удивлению – бережно кладёт маленького «последыша» чуть ли себе не под мышку. Не до конца ещё понимая, что происходит, я смотрю на него... с обожанием!

– Берём... что ли?

– Поедешь с нами, а? – заглядывает он к себе за пазуху. И, коротко взглянув на хозяйку, уверенно озвучивает то, что увиделось ему в щенячьих глазах: – Говорит, поеду.

На обратном пути высветило вдруг мартовское солнышко синеву прозрачную небес, растеплило, разбросало вдоль серых обочин парящиеся кружочки проталинок...

– Вон коврики какие! – нежно-зелёные... Видишь, малышка? Вооот... Весна потому что!

– Не тормоши. Пусть поспит. Потерпи, лисёнок, скоро домой приедем.

– Лисёнок? А может... А может, Лэсси? Как в фильме том, помнишь?

После недолгого молчания вопрос с именем решается бесповоротно – раз и навсегда:

– Больше ничего не придумывай. Пусть так и будет.

– Как?

– Лэсси. Как же ещё.                                                                                                                                                                                                         

Так – нежданно и негаданно – появилась в нашем доме Леська. Красавица Лэсси.

2.

В отличие от мужа, никакого опыта общения с собаками у меня не было. Разве что из детства вспомнить: остался там чёрный лохматый «дворянин» по кличке Бобик. «За километр» чуял он моё приближение – скулил, тявкал, рвался с цепочки навстречу. Мать объясняла волнение его очень просто: «Слышит тебя издалёка».

Но Леська – не Бобик. Интеллигентная, спокойная. Породистая! Правда, происхождением своим никогда не кичилась. Леся, Леська, Лисёнок, Лисушка-лизушка – каких имён у неё только не было! Бесконечно добрая и покладистая, на каждое из них отзывалась она с великой радостью.

И домой мы теперь возвращались «наперегонки»: Леська ждёт! Жили мы тогда в пригородном посёлке, «на земле» – в своём доме, и потому выгуливать и вычёсывать её (иногда и пылесосом, маленькой щёточкой) было проще-простого. А прочее – кормление, купание, прививки разные – всё, как у людей. По-другому мы просто и не умели. Сложность заключалась только в одном: на целый день оставалась она в доме одна. В первые дни полновластного своего хозяйничанья занятия находила разные. Однажды прямо с порога ахнули: обувь!.. Ну, и поработала же она над ней! Выборочно, правда: кожаная же – вкуснее! Стоим, дар речи потерявши. А ей – что! Рулит себе хвостом, радуется приходу нашему. Да так радуется, что и ругать-то её язык не поворачивается. Выстраивая – пара к паре – новый «модельный ряд», муж пытается её как-то вразумить. Усовестить её пытается:

– Ну, скажи вот, правильно ты всё это сделала? а?! Смотри сюда... Смотри, смотри! – стараясь придать голосу строгие интонации, вертит он туфлями своими («почти новые! – были...») перед  её длинным носом. Но – что сделано, то сделано.

После того случая всё «съедобное» перед уходом из дома, конечно же, убиралось и пряталось. До поры до времени. Потому как по мере взросления всё больше удивляла она не проделками да проказами, а поступками, достойными похвалы и восхищения. 

Правда, один «сбой» в безупречном её поведении всё-таки однажды случился. А всеё потому, что с самого детства (и потом – всю её коротенькую жизнь) баловали сладким. «Расповаживание» это – так расценивала наше поведение (справедливо, в общем-то) коллега моя по работе – аукнулось нам в один из очень добрых и памятных дней. В юбилей мужа.

Хлопотно было в доме. Радостно. В краткосрочный отпуск (перед отправкой на службу в Германию) прибыл старший сын, младший тоже дома – вся семья в сборе! Накрыли стол. После всех поздравлений и угощений иду на кухню чайник поставить да торт принести деньрожденьевский – с надписью! Но на пороге застываю в полнейшем недоумении... Вместо торта, заранее (зачем-то!) на стол выставленного, – тонюсенькая, шоколадного цвета... пышка! Делать нечего, зову всех – «полюбоваться».

– Ну, ты, Лизка, даёшь! – обалдел от неожиданности сладкоежка-младший.

– Вкусный-то хоть тортик был, а? Лэсси? – улыбается старший, трогая её за шёлковое ушко.

Стоит, головушку угнувши, – стыдно ей. Ну, а юбиляр наш очень даже доволен:

– Молодец, Лисёнок. Живот бы только не разболелся.

Поняв каждое слово (не говоря уж об интонации!), «Лисёнок» этот через минуту-другую уже идёт по кругу, ласково утыкаясь в колени всем горе-воспитателям – по очереди... 

3.

Было время, когда у мужа – командировка за командировкой – никакого просвета. И мы с Леськой ждали. Постоянно ждали, ждали... После работы я привычно поднималась к себе, она же неизменно оставалась на своём «боевом» посту. Хорошо мне с ней. Спокойно. Иной раз, управившись с тетрадками да конспектами, зову:

– Лэсси! Спишь иль нет? Весь день не виделись, и вот опять... ты – там, я – здесь... (Молчит – ни звука, ни шороха). Эх, Лэсси, Лэсси... Ну, да ладно! Спи. Спокойной ночи.

Всё ещё тихо внизу. Никакой реакции. Но проходит полминуты, минута и – туп-туп-туп-туп – по лестнице. Заходит, кладёт умнющую башку свою на край кровати, смотрит... – умел бы смотреть вот так же... хоть кто-нибудь из людей!

– Ну, вот и умница. Давай лапку...

Лапу-то она даёт, но продолжает смотреть в глаза пристально: что надо? зачем звала?

– Ну, как зачем? Скучаю я по тебе. А тебе одной там хорошо, что ли? Ложись вот тут, около меня, да и спи спокойно. И вновь, постояв в раздумье секунд несколько, без всякой команды – бух! – и улеглась рядышком. Вот теперь уж точно:

– Спокойной ночи, Лисёнок…

А в ответ – почему-то? – глубокий вздох... Побуду, мол, что с тобой поделаешь...

Утром вновь расстаёмся на длинный день. Я хоть и работала тогда рядом с домом, но школа двухсменная, да и должность такая, что не отойти с утра до ночи. Помню, как хотелось ей гулять на утреннем солнышке – весна стояла на дворе, благоухали сады цветением! А у меня времени – в обрез. «Бежать» надо. Зову в дом – не хочет. И подумалось: сколько ж можно сидеть ей вот так, затворницей! Положила коврик на крыльцо, рядом чашку с водой поставила – всё, как в доме. Не отходя ни на шаг, слушала она наказы мои очень внимательно. А проводив до калитки, впервые осталась вне дома одна. Дорогой я успокаивала себя тем, что забор и калитка надёжные, и не голодная она, и вода у неё есть – дождётся, никуда не денется.

Рабочий день начался, как обычно. За утренними хлопотами сразу же забылась и Леська, и всё-всё, что работы не касаемо.

Но... в самый разгар – не помню, какого по счёту урока, – нарисовалась она вдруг – во всей красе! – на пороге моего кабинета: вот она я... полюбуйтесь. Любоваться-то и впрямь было чем – красивая, статная, шерсть лоснится, как шелк… Но нет предела моему удивлению! Каким образом со двора-то вышла? как в школу вошла? И... и... вообще, почему она – здесь?! Услышала с первого этажа мой голос? Ну, да... – дверь-то открыта... Да и окна все –  настежь... Наверняка, слышала меня ещё со двора. А пятиклашки мои – в полном восторге! (Как и все дети в посёлке, знали они её прекрасно. Во время прогулок с радостью играла она с ними в футбол, носилась во всю прыть за палкой, плавала с мальчишками за мячиком – наперегонки...)

Делать нечего. Проходи, говорю, раз пришла. Это она – с удовольствием. Смотрит виновато, конечно же, – знает за собой, но хвост от счастья – туда-сюда! Дети – наперебой! – со всех парт:

– Лэсси! Лэсси! Ко мне, ко мне, Лэсси! Иди сюда, Леська!

– Так! Дорогие мои. Либо я провожаю её восвояси,  либо – все успокоились, и продолжим урок.

– Нет! нет! Ну, пожалуйста!!! Не надо её – «восвояси»! Лежать, Лэсси! Лежать. Лежать...

В шуме-гаме, давно привычном для неё по играм детским, она спокойно реагирует лишь на мой голос. И, послушно проследовав за моей рукой, устраивается под учительским столом, смиренно положив на лапы свою повинную голову.

Настроение поднимается на несколько градусов счастья, и мы продолжаем урок в присутствии нашей нежданной гостьи.

А на перемене, проводив её «хором» домой, сразу же проясняем все обстоятельства нехитрого дела: калитка прикрыта, но не на щеколду, а в почтовом ящике – газеты свежие... 

4.

Так и текли, ускоряясь, дни – разные. С радостями и печалями вперемежку. Пришла пора идти и младшему сыну в армию. Служить отправили его на Черноморский флот, в город Севастополь. В те смутные годы родной наш город – в который раз за свою героическую историю – находился в эпицентре сложнейшей геополитической борьбы. Один за другим поднимались украинские флаги на мачтах российских кораблей. В письмах сын писал о своих ощущениях в момент передачи флага «своего» десантного корабля Украине: «Руки тряслись, мам! когда передавали мы флаг корабля хохлам... Так бы и врезал, чтоб знали наших!» Так и написал: «хохлам», «так бы и врезал»... «А кому врезал бы, сынок?.. Такому же парню, как и ты сам?.. – Сливались строчки письма... – Откуда в нём... это! Что происходит со всеми нами, Господи! Что происходит в душах детей наших...». 

После письма того горького – всеми правдами и неправдами – отпрашиваемся с работы для поездки в Севастополь. Ехать решаемся своим ходом. И, конечно же, встал вопрос, как быть с Леськой. Разные были варианты. Соседи приютить предлагали. Верный друг наш Тамара Степановна, бывшая воспитательница Романа, настойчиво убеждала оставить её у себя: «... свой двор, знает всех наших» и т. д. Но в итоге решили всё-таки взять с собой – будет сыну сюрприз и большая радость.

До границы с Севастополем доехали благополучно, а там – то ли контрольно-пропускной пункт, то ли таможня... Украинские пограничники проверяют документы, багаж. Открыв дверь, один из них смотрит на Леську:

– А это – что?

– Не «что», а «кто», – поправляет муж, – собака это, наша собака.

– Вижу, что собака. Пройдите в ветеринарный отдел со справками о прививках. Если таковые имеются.

У Леськи, конечно же, были сделаны все прививки, но нам и в голову не пришло взять с собой подтверждающие тому документы! Сидим, думаем: как быть! А она, вытянувшись на заднем сиденье, спит себе безмятежным сном – не о чем ей печалиться. Повернувшись, муж смотрит на неё молча... – думает. Потом встаёт и идёт. Куда было велено.                      Ждать пришлось долго. Но вот – наконец-то! По выражению лица, по шагу вижу: всё нормально. Подходит. Садится за руль – так и есть:

– Всё нормально. Поехали.

Почти весь дальнейший путь ехали молча. Успокаивались. А пройденные километры дорог приближали нас к сыну...

5.

И вот – Севастополь. Когда я приезжала сюда весной – на присягу – всё выглядело совсем иначе. Ярко, солнечно! Каштаны в буйном цвету! И оркестр духовой... на Графской пристани...                                                                             

Теперь же – пасмурное небо над городом. Холодно.

Сориентировавшись, едем в расположение части. На КПП по звонку дежурного выходит командир роты. Ответив на  все наши вопросы, он вежливо прощается и, уже открывая дверь, коротко бросает самое важное:

– Ждите. Скоро выйдет.

Вернувшись в машину, ждём. Состояние – непередаваемое... Леська, умостившись у ног, блаженствует... – нравится ей наш разговор. Слыша имя своё, подрагивает шёлковыми ушками, поглядывает на нас умно и внимательно. А как же! – тоже в беседе принимает участие. Но вот распахивается дверь, и на площадку, гремя армейскими ботинками, высыпают ребята в чёрной морской форме. Их много. Очень много! Мгновенно отреагировав на возглас: «Где Рома? Искать!» – она сиганула из машины первой.

Но врезавшись в толпу, встала вдруг, как вкопанная. Вертит башкой – в полной  растерянности! – все одинаковые...  Мы же... видим его сразу! – выше всех потому что... Слёзы радости, поцелуи, объятья... Но вот увидел за плечом моим – Леську!

– С вами Леська, что ль, ма?! Лэсси! Маленькая моя! Что ж, как не родная-то! Иди! Ну, иди же ко мне! Иди!

Но сидит наша Леська, распушив хвост, – ни с места.

– Ко мне, Лэсси! Ко мне! – уже строго зовёт он.

И вновь – никакой реакции. Удивление, обида в его глазах... И вдруг... шапку с себя хвать и – оземь!

– Эх, ты!! Лэсси! А ятак по тебе скучал!

И тут! – молниеносный бросок!!! И она винтом взвивается к нему в объятья. Лижет лицо... уши... руки... – узнала! Без шапки сразу же его узнала! А вот по голосу – нет. Изменился голос у парня. Да и сам он, хоть и худющий донельзя, но – повзрослел очень...

– Ну, наконец-то! Лисюха! Маленькая моя... А я уж думал... Ну, всё, всё... Всё! Успокойся... Да успокойся же! Лэсси! – ласково приговаривает он, уворачиваясь от её «поцелуев».

Однако успокоилась она не скоро. Но успокоилась всё же. Угомонилась. И с той минуты не отходила от него ни на шаг. На квартире, куда мы отправились, получив адрес там же, на КПП, выяснилось, что у морячка нашего лоб «горит огнём» – температура. Измерили – под тридцать девять. Срочно – в аптеку. По ходу – лимоны, мёд... И приступили к лечению. Как в детстве. Леська неугомонно вертелась рядом, любовью и вниманием (а скорее всего, просто присутствием своим) помогала ему выздоравливать поскорее. Помогла ли? А как же! Разве ж бывает иначе, когда такая любовь?

Три денёчка промелькнули, как один миг. И вот уж, проводив сына до части, отправляемся мы в обратный путь. Живописнейшая дорога теперь совсем не радует – не до пейзажей нам. Притихла на заднем сиденье и Леська. Ей велено было ждать. Ждать долго. И она приступила к этому занятию сразу же... Лишь растаяли в дальней дали очертания чёрной фигурки друга...   

6.

А когда он пришёл наконец в отпуск, у неё в самом разгаре была пора влюблённости. Подружилась с таким же, как сама, красавцем-соседом по кличке Дени, и поведение её изменилось до неузнаваемости. Радовала, конечно, нас, как и прежде, но больше времени проводила теперь со своим «кавалером». А когда расставались, ложилась у порога со вселенской грустью в очах и терпеливо ожидала приглашения на очередное свидание. Дени во двор к нам входил в эти дни беспрепятственно. Знать давал о себе очень просто: вставал на задние лапы (видно его было из окон дома) и... стучал лапой в дверь – жутковато даже... всё это выглядело – почти по-человечески. Ну, а если не сразу вдруг слышали мы этот стук, начинал усердно царапаться в дверь, оставляя на ней глубокие полосы-отметины. Она же, волнуясь и тоненько поскуливая, вела к двери: выпустите же, наконец! – Такие вот были отношения.

До сих пор жалею, что не запечатлела однажды утром удивительную «семейную» идиллию: в круглом проёме будки-«домика», специально для будущего потомства построенного, блаженно – на вытянутых лапах – покоятся две красивые башки – рядышком... А вокруг сирень – буйным цветом!

Стукнула в окно, вышли отец с сыном, любуются. Улыбается Роман, протирая глаза спросонья:

– Красавцы! А? Скажи, па?

– Ну, да...

А вот сфотографировать... никому не пришло на ум!

7.

Но всё хорошее, как известно, очень-очень быстро заканчивается. Закончился и отпуск у сына. Отбывая в славный город Севастополь – дослуживать, попрощался он на перроне со своей любимицей... не зная и не ведая, что видит её в последний раз.

А умница-Павел к тому времени уже учился в институте. И однажды – солнечным летним днём – привёл в дом родительский Елену Прекрасную. Избранницу свою. Объявили нам о своём решении. И жизнь – сразу же – круто изменила свой привычный ход. Началась подготовка к свадьбе. Непростое это дело, однако. Хлопотное. Хорошо, что Леська – на радость всем – успокоилась, и Дени больше не приходил и не царапал изрядно пострадавшую входную дверь.

И замелькали в бесконечных хлопотах и заботах дни! А самый главный – такой ожидаемый день! – застал почему-то врасплох. Ночь перед свадьбой, как не покажется это странным, осталась в памяти моей одним из самых грустных воспоминаний. Ткнулось в сердце вдруг что-то... – материнское – неизведанное ранее, не испытанное. Поднялась, иду в ночи по тёмным комнатам. Осторожненько иду – спит повсюду родня, на свадьбу прибывшая. Вот и комната его. Приоткрыла дверь: спит... «Спи, сыночек... спи, хороший мой, завтра день у тебя... – ответственный!».

И в минуту ту – трудную – ощутила вдруг у ноги своей Леськин бок. Подошла неслышно, притулилась: с тобой я, с тобой...                                   

Вышли с ней тихонечко во двор. И сидели там в звёздной ночи – долго! Не шевелясь, слушала она повесть мою... О сыне. От самого его рождения!

– А теперь что ж... будет у него своя семья, и будет он не только наш. Не только наш, понимаешь, Лэсси?

Лэсси понимала всё. Поблескивали от лунного света внимательные её глаза, вздрагивали, настораживаясь от каких-то, очень уж взволнованных слов (интонаций!), шёлковые ушки... Так и не отошла от ног моих до самого рассвета.                                                                                                                                         

А утром!..Утромнекогда уже было грустить. Закрутилось свадебное колесо! И уже не до Леськи нам, не до глаз её внимательных. Она же весь праздничный день умудрялась быть рядом с молодожёнами. Лежала у ног или ходила следом, одаривая красавицу невесту тёплым и очень даже дружелюбным вниманием! И означало это только одно: хороший человек эта девчонка – не сомневайтесь. 

8.

А через шесть месяцев родились у нашей любимицы щенки. Семеро! С первых же минут появления их на свет стало понятно: Лэсси будет хорошей матерью. По сто раз на день вылизывала она их, прихорашивала, терпеливо – часами – лежала в своём «домике». Кормила и ухаживала. Ухаживала и кормила. Обласканные любовью, подрастали они не по дням, а по часам. И вот уж гуляют по двору мягкие, пушистые комочки. Каждый радует и удивляет по-своему...

Но пришло время, когда нужно было что-то решать. Вот тогда-то и вспомнила я ещё раз ту женщину – с рынка. И поведение её, и уговоры... Приуныли мы: где найти столько добрых рук! Не до забав людям нынче... Не до забав.

И придумали писать объявления. С адресом, с номером телефона – всё, как принято в таких случаях. Много листочков расклеили, кто где смог, и стали ждать. Но звонков было всего два. За месяц! И оба – местные, от родителей моих учеников. Знали они Леську. На щенков её тоже любовались не раз. Ну, а что... думали мы, люди хорошие. Так и отдали  – с  болью-радостью – первых двух «мальчиков». А дальше – пошло-поехало! Постепенно определили всех, кроме одного. Одной! Это была «девочка». Джульетта. В обращении – просто Джулька. Так и росла эта «копия Леськина» под нашим да под материнским присмотром, пока однажды, открыв калитку, я... не увидела её во дворе. Подбежала, как обычно, Лэсси. Приласкалась. А на вопрос, где Джулька, ответить так и не смогла. Вышли на улицу. Звали, звали... Искали, искали... Пока не подсказали, наконец, люди добрые (соседи напротив), что увезли её на машине «ребята ненашенские»: «В багажник захлопнули и... поминай, как звали! Номер? Нет! Не запомнили... Девятка, кажись! Красная...».

Так и возвратились домой ни с чем. День уж к закату клонится, а сумка моя с тетрадями всё ещё на лавочке стоит. Присела рядом. Леська грустно улеглась у ног. Казалось, дремала. Или, может, плакала... – по-своему, по-собачьи...

А вокруг слышалась жизнь. И голос нашей пионерской вожатой – через мегафон – громко!

– Построились, мальчишки! По-стро-и-лись!!! Гимнастёрки, пилотки поправили! Так. При-го-товились! Музыку, Лёш! И-и-и... пошли! Так... Так! Хорошо. Хорошо! Нежнее, девчоночки мои, пожалуйста, нежнее! – вальс же всё-таки...

– Что там? а? Лэсси? Музыка? К Празднику готовимся, понимаешь? На митинг с нами пойдёшь?                                                                                                                          

Но не дрогнули почему-то ушки, не подняла, как обычно, голову. И... кажется, впервые в жизни отдалилось вдруг всё, что было там – важное! Я смотрела на свою Леську, гладила её, утешала. А память подсовывала – далёкое... Детский конкурс стихов... где «споткнулся» вдруг Ромка мой, не осилив и первой строчки есенинской...

«Утром в ржаном закуте, / Где златятся рогожи в ряд, / Семерых ощенила сука, / Рыжих, семерых...»                                                    

При полной тишине зала стоял он...  Долго стоял, опустив голову. Потом – собравшись с духом – дочитал-таки! Осилил. С Божьей помощью...

– Лэсси! Э-эй! Посмотри на меня. Ну, же! – подняла голову: грустный взгляд внимательных глаз... – Знаешь, как бы там ни было, будем верить, что не обидят... Ну, не обидят они её, слышишь, Лисёнок! Люди, они... знаешь ли...

***

А вскоре – по вине людской – не стало и её, нашей Леськи. Погибла. Нелепо и трагично. Не дожив... До многого чего –  не дожив.

Но светлым пятнышком – рыжим, солнечным! – и теперь всё видится она сквозь толщу лет. Всё помнится.