Фронтовое Танго / Статьи / ВЕЛИКОРОССЪ

Л.А. Ротницкий.jpg С песнями, рождёнными в боях Великой Отечественной, солдаты прошли весь путь – от Москвы до Берлина. По мере перемен на фронте менялось и песенное творчество нашего народа.

Если в грозовом 1941-ом родилась и стала популярной всего лишь одна яростная «Священная Война», то после сражений под Москвой и Сталинградом любимые народом песни стали появляться в большом количестве почти каждый год. Как пули из автомата ППШ полетели на все фронты «Огонёк», «Смуглянка», «Лизавета», «Жди меня», «Эх, дороги», «Тёмная ночь», «Давай закурим!» и ещё много других. Все они как будто родились на фронте, в передышке между боями, нацарапанные обломком карандаша на клочке бумаги.

Так же родилось одно из немногих в этом жанре – фронтовое танго «Лина», написанное не профессиональным композитором, а рядовым красноармейцем Львом Ротницким.

Лев Аронович – личность уникальная. Один из очень немногих ветеранов, живущих не в России, а далеко за её пределами, в США. Таких и на территории бывшего Союза с каждым годом всё меньше и меньше, а в Америке вообще по пальцам пересчитать можно.

Сначала Лев Аронович жил в Нью-Йорке, в конце 90-х, а с 2011-го живёт в пригороде города Балтимора, штат Мэрилэнд. В интернетовских ссылках и на Ю-тубе иногда можно увидеть его фамилию и как Ратницкий. Правильное произношение, всё же, от слова «Ротницы», по названию бывшего местечка в Польше (ныне деревня на территории г. Друскининкай в Литве).

История жизни Льва Ротницкого необыкновенна и очень гармонична, как и та музыка, которой он отдал все прожитые годы. Родился в 1923 году в Минске. У его деда было ещё 10 братьев и сестра. Указом российского императора 1864 года польские крестьяне получили в собственность те пахотные земли, которые они обрабатывали. Братья деда были хлебопашцы. Территория, где была деревня Ротницы, постоянно отходила то к польским правителям, то к российским. В конце концов, все братья, после очередного присоединения к России, повернули на запад.

Все, кроме деда Льва Ароновича, Григория, который пошёл на восток и осел в Минске. Когда Льву было 6 лет, его отец переехал в Тулу работать на оружейном заводе. Работал Ротницкий-старший хорошо и даже, что ещё случалось в те советские времена в поздние 20-е, выезжал в загранкомандировки. Однажды из Италии он привёз инкрустированную мандолину, ставшую первым музыкальным инструментом Лёвы.

Музыка в жизни Лёвы пришла рано и осталась навсегда. Одарённый мальчик любые музыкальные инструменты осваивал быстро: музыкальный талант у братьев был, несомненно, от мамы Розы Моисеевны, которая от природы обладала чудесным голосом и музыкальным слухом. Позже Лев Аронович ездил по городам и весям Союза, и иногда где-то не оказывалось рояля. Тогда Лев доставал аккордеон или баян, которыми он владел ничуть не хуже, чем фортепиано, и концерт начинался.

В детстве родители отдали его с братом Гришей учиться играть на скрипке. И вот уже через несколько месяцев маленький Лёва мог играть на своей скрипочке сложный скрипичный концерт. Их соседи, цыгане, научили мальчугана танцевать чечётку и даже выпускали его «постучать» штиблетами, что говориться, на десерт, в завершение своего выступления.

Свою любовь к цыганам и их музыке Лев Аронович пронёс через всю жизнь. Уже после войны он много гастролировал по стране вместе с «главной» цыганкой Советского Союза Надеждой Тишининовой, аккомпанируя лучшей исполнительнице цыганских романсов, её мужу гитаристу-виртуозу Сергею Орехову и скрипачу Руденко.

Главной любовью Льва Ароновича, его творческим инструментом, первым другом и самым верным партнёром на всю жизнь стал концертный рояль. Всю жизнь всех восхищала импровизационная манера игры Льва Ротницкого.

Но до этого было ещё далеко. За год до войны арестовали по доносу отца. Ничего не добившись на допросах, энкаведешники избили его, здорового и крепкого пятидесятилетнего мужчину, и просто выбросили из машины рядом с домом в Туле. Уже парализованного от побоев.

А потом грянула война, на которую семнадцатилетний Лев ушёл добровольцем. И почти сразу же, не успев толком повоевать, попал со своей частью в окружение. Уже тогда, в первые годы войны, Красная Армия не только постоянно отступала, но и переходила в контрнаступление, и даже отвоёвывала населённые пункты, отданные немцам день-два назад.

При этом в окружение и плен попадали целые армии, не то что взводы, роты и прочие небольшие соединения. Фронтовики хорошо запомнили эти первые лето и осень суровой войны.

Так случилось и с пехотной частью, где служил красноармеец Ротницкий. То отступая, то контратакуя и выбивая врагов из маленького городка, Лев с однополчанами попали в окружение. Кончились патроны и гранаты, и в суматохе бойцы попали в плен. К счастью, недолгий, так как события продолжали меняться с калейдоскопической быстротой. Под давлением советских подступающих частей фашисты, недолго думая, половину его пленённой роты расстреляли, а половину решили тут же повесить.

Никто бы и не узнал никогда о судьбе Льва Ароновича, кроме родных из официальной похоронки, если бы не вмешалась Судьба.

Когда уже петля была затянута на шее, на окраинах города, как когда-то в гражданскую, показалась красная конница. И немцев опять из того городка выбила. А на ходу конники рубили шашками те веревки на виселицах, где ещё болтались тела только что повешенных бойцов. Одним из спасённых был и Лёва, буквально вытащенный с того света.

Немного отлежавшись в госпитале, он опять отправился на фронт. Чтобы вскоре попасть туда после контузии и ранения. Опять смерть прошла рядом, только дыханием обдала. Когда снаряд разорвался слишком близко, его засыпало землей. Окровавленного, полуживого отнесли в лазарет и обнаружили, что раздробленная взрывом нога уже начала гнить.

Приготовились уже было ампутировать ногу, но тут упёрлась военврач, тоже молодая ещё женщина, которая рану почистила, гниение остановила и ногу Лёве спасла. Да так, что он через пару месяцев опять вернулся в часть, воевать. Воевал храбро, ходил в разведку, выходил из окружения, выносил на плечах раненных товарищей.

В перерывах между боями музыкально одарённый Лев начал сочинять музыку и писать солдатские песни. Это потом, когда война перевалила за второй рубеж, многие из этих песен стали исполняться по всем фронтам, пополняя репертуар фронтовых агитбригад. А пока он лишь насвистывал да нахмыкивал мотивчик, прячась в окопе или за кочкой, в ожидании очередной атаки. Да записывал ноты химическим карандашом на чём придётся. В тот год была у Льва в тылу одна знакомая. Вроде что-то могло у них быть, если бы не война. Она многих тогда разлучила. Разлучить разлучила, а мечты и воспоминания остались. Да ещё разговоры воображаемые. Они-то, разговоры, и легли в основу будущего танго. Танго в те годы был жанром романтическим и в то же время не печальным, а дающим надежду, оптимистическим.

Вот и родилось письмо-песня «Танго Лина», посвящённое подруге, оставшейся в тылу. Прямо вместе с нотами и стихами Лев отправил ей письмо фронтовым треугольником:

Здравствуй, Лина, передышка – повод:

На клочке бумаги шлю привет.

Вижу вот, ползёт наш славный повар

Может быть, получится обед…

Подружка Лина была из артистических «кругов», сама пела и плясала и толк в хорошей музыке понимала. Показала она песню какому-то начальству из Политуправления. Оказалось, именно то, что нужно было тогда войскам для поднятия боевого духа. Песня за несколько недель стала фронтовым «хитом» или шлягером, как говорили позднее, и разъезжала по всем фронтам в исполнении агитбригад.

А уже когда после войны с концертами повзрослевший композитор Ротницкий сам разъезжал по стране, слушатели из переполненных залов часто просили: «Лину» давай! Танго «Лина!».

И хором из-зала подпевали:

На войне мы быстро повзрослели,

И о чём теперь порой грущу, Лина,

То, что мы с тобою не успели:

Ни услышать, ни сказать: Люблю!

Однажды уже в середине войны приехала такая агитбригада и в часть, где служил Лёва. Перед исполнением песни её анонсировали, сказав, что это танго написал композитор Лев Ротницкий, который тоже сейчас воюет на фронте. Каково же было изумление артистов, когда в ответ бойцы зашумели и, расступившись, показали на смущённого Лёву: Вот он ваш автор! Были ещё и другие известные песни, написанные Ротницким и получившие известность на фронте, был даже собственный гимн стрелкового полка, но это танго осталось в памяти особенно.

Закончилась война, и Ротницкий, живой и невредимый, хоть и перенесший несколько ранений и контузий, вернулся в Москву. И поступил в Московскую Государственную консерваторию имени Чайковского. Он уже давно определился с выбором того, что он будет делать в жизни.

Проявив себя как аккомпаниатор и блестящий пианист, он был в первом послевоенном выпуске консерватории дирижёрско-хорового факультета. В конце 40-х его как фронтовика и в партию пытались принять и общественной работой нагрузить. Но, драчун по жизни, он и здесь проявил свой упрямый и независимый характер. На одном из экзаменов в присутствии профессоров и партийного начальства он как-то возьми и ляпни: «А я не согласен с линией партии!»

С таким же успехом он мог бы вместо «партии» сказать – «Сталина» или просто приставить револьвер ко лбу и нажать спусковой крючок. У всех присутствующих, что называется, в «зобу дыханье спёрло» и в зале повисла тяжёлая тишина. Молодец профессор, даже уронив на грудь испуганную дужку пенсне, быстро опомнился и подтолкнув Ротницкого в спину выпроводил за дверь:

– Так, Лёва, быстро в коридор и к врачу! – и, обернувшись к присутствующим, извиняющимся тоном добавил: – Он контуженный, сам не знает, что несёт!

И опять судьба заступилась и уберегла Ротницкого. Продолжения та история не получила. Может быть, поверили в контузию и затмение ума за ней идущую, может быть, ещё какие-то обстоятельства повлияли, но в итоге никто за ним не пришёл. И ареста с последующим исключением тоже не последовало. Все его контакты с правоохранительными органами в дальнейшем, к счастью, ограничились всего лишь должностью приглашённого дирижёра и руководителя ансамбля песни и танца при Центральном Доме культуры НКВД, что находился на Сретенке.

А последовали после выпуска консерватории работа с исполнителями, подготовка к огромному фестивалю, где он дирижировал хором из пятисот человек на конкурсе хоровых коллективов в рамках Московского студенческого всемирного фестиваля в 1957 году. И до и после этого гастроли, конкурсы, концерты, мастер-классы, телевидение. Так, с 50-х годов по конец 90-х, больше сорока лет на сцене.

Пока младшая дочь, тоже музыкант и пианистка, перебравшись на восточное побережье Соединенных Штатов ещё в 1991 году, не задумала перевезти сюда всю семью. И отправила приглашения отцу, сестре и брату.

К тому времени, несмотря на полный развал всего того, что так долго создавалось после войны и уцелело в «застое», у Ротницкого была такая творческая биография, которой мог бы позавидовать любой музыкант. Несмотря на славу и успех в СССР, переехав в 1998 году Нью-Йорк, Лев продолжал активно выступать с концертами.

Когда-то лет тридцать назад он выступал, аккомпанируя безумно известной и популярной в ту пору советской певице русско-чешско-польского происхождения Ружене Сикоре. Ей он позднее посвятил и подарил песню «Страна заповедная» (её ещё называют «Моя судьба»), написанную в соавторстве с поэтом Феликсом Лаубе.

Есть в той замечательной песне и такие строчки, которые можно впрямую отнести к судьбе самого Льва Ароновича, оставившего, без сомнения, заметный след в советской популярной и классической музыке:

Ту страну заповедную

Не ищите на глобусе.

В той стране мною прожито

Много дней, много лет.

В той стране я оставила

Поезда и автобусы,

И в стране той останется,

Вероятно, мой след.

Действительно, уникальнейший след в советской эстраде: десятилетия работы с такими мастерами сцены как Надежда Тишининова, Сергей Орехов, Ружена Сикора, Георг Оттс, Эмиль Горовец, Лариса Мондрус, Николай Никитский, Алла Баянова. Он стажировался в Большом театре, долгие годы был главным дирижёром Московского областного Театра Оперетты, поставив великолепные спектакли. Лев Аронович как музыкальный руководитель, аккомпаниатор и композитор работал и с одним из самых уникальных эстрадных танцовщиков Махмудом Эсамбаевым, никогда не снимавшем свою уникальную папаху. Даже на фотографию в паспорт.

Лев Ротницкий постоянно гастролировал, а вернувшись в Москву, был одним из ведущих эстрадных пианистов: выступал в Большом Зале, Колонном Зале Дома Союзов, Центральном Доме Композиторов, ЦДРИ и других. Сочинил более шестидесяти песен и романсов, любимым из которых и «настоящим», как он сам называет, остался романс на стихи Сергея Есенина «Я по первому снегу бреду».

Был Лев Аронович учителем и ментором у многих ярких дарований, со временем выросших в «звёзды» первой величины. Молодая Алла Пугачёва училась когда-то в его классе, когда он преподавал в Московской консерватории. Юный Коля Басков под «крылом» Льва Ароновича в свои неполные 15 лет победил в первом Всероссийском конкурсе молодых исполнителей русских романсов, ставшем стартовой площадкой его феерической музыкальной карьеры.

А когда лет через десять-пятнадцать Басков в зените славы приехал с концертом в нью-йоркский зал «Миллениум», то он сам нашёл своего учителя в этом многомиллионном мегаполисе и в благодарность лично пригласил на свой концерт бывшего наставника и педагога.

Незадолго до переезда, Лев Аронович непосредственно участвовал в возрождении на российском телевидении русского классического романса, выступая в программе «Романтика Романса» на канале «Культура». Общался и помогал аккомпанементом ведущему – легендарному Святославу Белзе.

Да сколько было их, легенд, в жизни нашего героя! Всю свою жизнь он посвятил музыке, не лез в президиумы, не выступал на собраниях, не заводил интриги, а просто музицировал и сочинял.

Два-три года назад в американском городе Балтиморе отмечалось его 90-летие. Даже здесь, за тысячи километров от Москвы, родных стен консерватории, зал был полон, настоящий аншлаг!

Как когда-то на передовой, в перерывах между боёв, когда вся часть распевала его фронтовое танго «Лина».