«В хвойном море – Байкал, в древних скалах – Иссык…» / Статьи / ВЕЛИКОРОССЪ

Протоязык

Сбросил наземь багровое лес-трансвестит,

Обнажив бездну чёрных рогуль.

Жду со страхом – быть может, опять просвистит

Метеор, осветив Чебаркуль?

Я сижу на мансарде в посёлке Тотьма.

В октябре звёздный рой падуч.

Но кучкуется за горизонтами тьма

Чёрных стад мериносовых туч.

Озарил яркий всполох гряды островов.

Дождь куда-то бежит, семеня.

Что же хочет неведомый мне Саваоф

В этот вечер смурной от меня?

Что-то тяжкое вспомнив, вздохнул Аркаим.

В чащах леса трещит кедр.

Слышу, как сопрягается с ритмом моим

Первородный пульсар недр.

Чую боль углекопов в подземье Фусинь

И биенье их нервных узлов.

Вижу бездну глубин и бездонную синь

В неохватной прасущности Слов.

В хвойном море – Байкал, в древних скалах – Иссык.

Мчит спирально наш мир земной.

Понял я, что Поэзия – Протоязык.

Так Господь говорит со мной…

Барак

Внуку Серёженьке

На «travel» ретро-поездами

Мной куплен в прошлое билет –

Иду знакомыми местами,

Где небыл 30 с «гаком» лет…

Стоит барак перинатальный,

А в просторечии – «роддом».

И тополёк пирамидальный.

Из гипса лев с беззубым ртом,

Что сторожит у двери входа

С листвой опавшею мешки.

И лезут в окна – год из года –

Хлебнув винишка, мужики.

Я от картин знакомых ожил –

Махнув на свой авторитет,

Кричу себе: «До внука дожил!

И ты, Серёга, нынче – дед!»

Я в нетерпении – в огне –

Ору: «Покажь быстрее, ну-ка!»

Фланелью стянутого внука

Дочь демонстрирует в окне…

ОФО*

Моя кровь стала ржавой. Теперь она ферромагнитна –

Меня тянет к металлу. И вовсе не тянет к добру.

Потаённую дверцу в душе своей я отопру,

Чтоб увидеть в пугающем чёрном пространстве огнина

Бесконечно далёком и близком от нас берегу

Речки времени Стикс, что впадает в безвременье Леты.

Недоступны в цене за продление жизни билеты.

За ценой не стою – я готов на любой перекуп.

Всё, что было сверх меры отсыпано Вышним, профу…

Мне теперь часто снятся Тартар и горящий детинец.

Я решился всё бросить и срочно уехать в Уфу,

Чтоб пожить там немного в одной из доступных гостиниц…

Расписался я быстро на бланке в последней графе

И стремглав – черепахой – в свой номер. Спасибо Зенонам!

На карнизе моргало страдальчески слово «ОФО»,

В темноте освещая дорогу мертвецким ксеноном.

Мне мерцал, будто дальние звёзды, искусственный свет,

Проходя через мутные стёкла на старом балконе.

На столе три тетрадки и книга – потрёпанный Фет.

И трёхлетний зловонный коньяк в огранённом флаконе.

Я плеснул из флакона на донце напиток хмельной

И его проглотил, заедая полоской лимона.

Вдруг в движенье пришла моей чёрной изнанки флегмона,

Сквозь каверны исторгнув наружу скопившийся гной.

И, воспряв, возмечтал я: «Себя на труды обреку.

Буду строить дома,и высаживать парки…et cetra».

Кружит голову маслом эфирным лимонная цедра…

Мчится жизни река – я стою на её берегу.

ОФО (башк.) – транскрип. ЕФЕ – УФА

Пророки

Я трудный путь прошёл, дружок,

Жил без любви, надежд и веры,

Но в 46 свершил прыжок,

Душой прорвавшись в стратосферы.

Неизв. автор

Почти что не жил, а не то что бы молод

И крошится жизнь чёрно-бело долями.

Я к шпалам свой рельс пригвозжу костылями.

Звенят костыли, принимая мой молот.

Поленница шпал, рельсы стянуты в связки –

За годы прогон я отстрою «скайвэя»

И запах мой пота – кровавый и вязкий –

Не смогут стереть ароматы шалфея.

Наверх я отправлюсь – и конь, и возница –

Где музыка сфер и обитель смиренья.

Меня не прельщает в ладонях синица –

Ищу я на небе любви и прозренья.

Мерцает на шпалах моих креозотом

Запёкшейся крови чернёные пятна.

Душой прикоснулся я к горним высотам.

Мне только вперёд – и никак на попятный…

Внизу копошенье – камлают, пророчат.

Слова пролетают, Судьбы не касаясь.

Но, всё же, себя в мудрецы они прочат,

На небо открыто взглянуть опасаясь.

И тут мне один намекнул в разговоре –

Цивильный сюртук и «селёдка» на шее –

«Вертайся, Серёга – мы нынче в фаворе.

А к завтрему будет ещё хорошее»…

Не дастся им Слово – и чуда не ждите.

Сбирает с доверчивых граждан оброки

Фальшивый оракул… А что вы хотите?

Какая эпоха – такие пророки…

Шизгаре

Улетели стрижи, хотя жаркое лето в разгаре.

Тишина в небесах и средь золота спеющей ржи.

Заполняется утро безмолвное песней «Шизгаре»,

Истекающей с ретроканалов в формате 3G.

Сразу вспомнилось всё: и гулянье по Невскому ночью –

Ощущение лёгкое, будто над миром лечу –

И увиденный мной зеленеющий Пётр воочию,

И каштановый «хайер», текущий волной по плечу.

И как мы веселились в «Сайгоне», коктейлей напившись –

Да так шумно и «зло», что оттуда нас гнали взашей,

Как, в общаге по сто человек в комнатёнку набившись,

Танцевали всю ночь напролёт немудрёный свой шейк.

Всё прошло. Я в избушке живу без железной ограды.

У меня во дворе «лисапед», а не импортный «бенц».

Жизнь я честно прожил и не требую, в общем, награды.

Я российский простой – из далёкой провинции – «пенс».

Моя жизнь удалась, хоть мой род не из «пэров» и «донов» –

В уголке моего огорода кизил и ирга.

Но по-прежнему скачет по сценам главарь «Ролингстонов».

Кто бы мог ожидать такой прыткости от старика?

Он из тех, кому зал рукоплещет, скандируя: «Браво!»

Я ведь тоже – поверь мне – не прочь от души поскакать.

Но мешают дела – в моём доме детишек орава.

Я строгаю из дуба для зимней охоты рогать.

Не спеша, вместе с жизнью вперёд мы плетёмся шкандыбо.

В мои годы, всё бросив, куда-то бежать – на фига?

Если ж песенка та зазвучит – всё встаёт во мне дыбом

От простецкой мелодии, сделанной, знать, на века…

Прости

Не виноват, но ты меня прости.

И я прощу, хоть ты не виновата.

Но боль прожгла до костяной ости –

И не пойму, как смог перенести

К тебе прикосновений грязных хвата.

Душою пуст, как барабан пустой –

Своих страстей заложник и невольник –

Он смог греха верёвочкой простой

Связать нас в нелюбовный треугольник.

Не виновата, но тебя прощу.

Не виноват, но попрошу прощенья.

Из прочной ткани я сплету пращу –

Придётся старенькому послужить плащу

Моей Любви орудием отмщенья.

И ринусь в бой, как ходят старики…

Скрепив свой плащ булавкою аграфа,

Я вдруг остыну, смыслу вопреки,

И на него не подниму руки,

Как поднимал Давид на Голиафа.

Его прощаю. Что с него возьмёшь?

Он даже осужденья не достоин.

В его словах звучит сплошная ложь.

Ему цена в базар – дырявый грош.

Он худ душой и никудышный воин.

Ушёл он с миром, сам себя судя.

Пусть будет так. Он явно третий лишний.

А я навзрыд заплакал, как дитя,

Что чуть не потерял – не обретя –

Твою любовь. Меня прости, Всевышний!

Твоей любви достоин я вполне.

И ты моей любви достойна тоже.

Виденьем вещим сон пришёл ко мне –

Как мы с тобою плещемся в волне

Реки Любви. Да сохрани нас, Боже!

Истина истин

А у нас, как всегда – «дураки и дороги».

Вдоль дорог колосится полынь-лебеда.

Притаились в тени кабаки и остроги.

Вот такая извечно в России беда.

И ещё на Руси воровство повсеместно.

Утащил, что под руку попало – и горд.

Вот уж тысячу лет воровство – как известно –

Всенародные наши забава и спорт.

На Руси никогда не внимали пророкам.

Так сложилось – в России беда от ума.

Невозможно пытаться здесь жить по зарокам –

Будет ждать за углом вас тюрьма да сума.

И надежда на к лучшему сдвиг иллюзорна –

Дух реформ тут по кругу веками витал…

Быть в «стране дураков» дураком не зазорно.

Эту истину истин я с детства впитал.

Стихи и стихии

В наших душах отлив обнажил неликвиды.

Черти газ поддают, прогревая тандыры.

А чтоб вверх улетали угара флюиды,

В тверди неба просверлены «чёрные дыры».

Жупел глотку свербит – слой защитный продрелен,

Словно доски весною под устья скворечен.

Я поэт – и давно должен быть бы расстрелян.

На худое – хотя бы отравлен, повешен.

Но я жив вопреки прописному поверью

И смотрю на себя – взгляд мой потусторонен.

Дух свой падший спасая в соборах под Тверью,

Вижу демонов древних сквозь склепы в Вероне.

Досконально я ими, дружище, изучен –

Им «стучит» специально обученный гоблин.

За моею спиной приговор мой озвучен,

И палач к исполненью его подготовлен.

Смерть за мною впритык. А за тонкою гранью

Жизнь. Та грань отделяет живот мой от смерти.

Я рванул в неизвестное утренней ранью.

Пели ангелы чёрные реквием Верди.

Грань прорвал я, и буду расстрелян едва ли.

И повешен я тоже не буду, пожалуй.

Средь цветущих Болоний, Провансов, Вестфалий

Я бреду одиноко – уставший хожалый.

Мне с трудом удалось эти годы лихие

Пережить – я не вор, не разбойник, не ландскнехт.

Я в пространство стремлюсь, где стихи и стихии…

Это Русь.

Там светло и… Божественно пахнет!

Mementomori

Не спал я – опять почему-то не спится.

Сквозь зеркало отблеском древних мистерий

Ворвалась мне в комнату чёрная птица,

Как сгусток неведомых тёмных материй.

Мерцал на экране таинственно «Google».

Встряхнувшись до костного хруста – знать ломка –

Неспешно литовку поставила в угол

В курном балахоне до пят незнакомка.

Я вздрогнул и понял – финал неотложен,

Потрачены жизни мгновенья без толка.

И мой монолог с нею был односложен:

«Ты ангел и, значит, заложница долга.

Так действуй, как должно – не будь идиоткой»…

Мы ночь напролёт, не смолкая, «трындели»

С забредшей ко мне сердобольною тёткой –

Внезапною смертью под утро в постели…

…«как звать тебя, дева?» – «Астарта-Кибела».

Мы плыли по Стиксу в Хароновой лодке.

В душе моей песнью забытой вскипело

«Memento…», от страха застрявшее в глотке.