Возвращение
Полуослепнув в криках колдовства,
Я судьбы расколол щитом спартанским.
В тебе, как в зеркале, не вижу тождества,
Но приглашаю к призрачному танцу.
И предосенних линий красота
Мне плоть и разум вновь не затуманит.
Ты дождалась, но сгинули года,
Упав на дно напуганных глаз лани.
Танцуя призраками в долгом из миров
Нам отведённое кровавое столетье,
Мы обезумеем от сброшенных оков,
От сил, не скованных богами междометий.
И забывая, что в степи черно,
И пустоту до Альфы от Омеги,
Мы нити судеб рвём веретеном,
Пороком круга наслаждаясь в неге.
Глядя на церковь в ночи
Загусарил, запил я, завьюжил,
Начиняя полынью нутро,
То ль чтоб небом вас всех отутюжить,
То ль чтоб адское строить метро.
И седеет берёза на красном
И иконой глядит от окна:
Никогда не грешил я напрасно –
Не была бы напрасной она.
Грай в осинах, как музыка, вечен.
Возраст пули – чего ж тут не пить?
Я не знаю, кем был я помечен,
Не узнаю, обрежет кто нить.
Бродят токи под кожей, по венам,
И озноб бьёт разрядами с рук.
Всех нас слышать умеют лишь стены,
Так о чём говорить тогда вслух?
О Степи? О горах? Океане?
Человечьем безумье ночей?
Твоё имя – вдруг в Лету не канет! –
Внести в список иных кораблей?
Иль обрезать себя в полуслове?
Полуптиц выгнать вон, в полусвет:
Ты увидишь свободу на кровле,
Не заметив шайтана привет.
Поспешить. Не отмерено ль года?
Рвётся в вечность опять легион.
Сердце бьётся, частит с неохотой,
И от стонов оглох телефон.
Но довольно. К утру всё утихло,
Девки спать разошлись, по мужьям,
И поэт архаичного стиля
Душу-ворона слал к небесам.
Те умолкли. В ночи одна тема –
Замереть в ожиданьи зари.
Возраст пули – и самое время
Спирт с полынью любимым дарить.
Самум
Моё тело – песок,
Дух – движение вечной пустыни:
Иссушающий вдох,
Выдох – плетью на плечи рабыни.
Моя кровь холодна –
Закипает на бледной полыни,
Мои жизни – вода –
Оставляют лишь трещины в глине.
И сомненье как эхо,
Злой огонь в недрах диких ущелий.
Умирать мне не к спеху –
Даже смерть не имеет здесь цели.
Это тело бредёт,
Пожирая оазисы-раны.
Джинна долог излёт
К истреблению метящий страны.
И багровой звездой
Царь печалей всего мирозданья –
Первозданный изгой,
Не простившее Бога созданье.
Имена
Вот скорпион моей левой ладони –
К истине уст.
Жажда моя человечьи-исконна –
Чувствуешь вкус?
Я в золотых пребываю чертогах
Гостем твоим,
Сердце ликует пред обликом бога,
С ним говорим.
Кобра-привратник парит в изумрудах…
Слов бы – воспеть!
В час сей прожить готов жизни не-Буддой,
Пить твою медь.
Все имена наши – грани рубина.
Молви одно!
За руку вёл, думал: дева ранима,
Не божество.
Сердце моё как тростник у потока,
Плачущий лес,
Как пред прыжком с оловянного рога
Из-под небес.
Я как Таммуз, обречённый на гибель!
Ты – не Иштар.
Мира владетель вложил в пальцы грифель
Свидетеля кар.
Я позабуду о вкусе Свободы –
Имя скажи!
Буду поить землю кровью народов,
Я стану жить!
Ты – всё, что сущее, что станет сущим,
Джет и нехех,
Стали эпохи и райские кущи,
Вечность и грех, –
Дар мой узри – по плодам видеть корни!
К зову приди!
Имя твоё, фиолетово-чёрно,
Бьётся в груди.
Зелёное
Снова здесь хлестали градины по листьям,
Твои слёзы-соли ливни омывали,
Было небо гневно на нечистых,
Мы с тобой грозою уважались.
И пичуги улыбали твои губы,
И вино шептало, чтоб остался,
Книги падали в ладони, ветер в клумбы
Семенами остролиста осыпался.
Буйной зеленью кровь радовал Осирис,
Полумёртвым Сет жёг зазеркалья.
Я на Пушкина привёз увядший ирис,
Опьяненьем отвратив тебя от стали.
Я твердил «Господь нас уважает».
Ты плутала в смыслах, словно в соснах,
Проклиная встреченное в мае,
Не отмытое в июне шквалом грозным.
Небо продолжало свои речи,
Заплетая судьбы в твои косы,
И пророчеством горела чья-то печень:
Беспощадно-ярки эти розы.
Вновь хлестали всех наотмашь ливни,
Вновь укрыл руками твои плечи –
Этим летом, огненным и дивным,
Вечный странник переставил свечи.
Льдистое
Лето на убыль, туманы плотнее…
Чайки кричат над голодной судьбой.
Солнце на севере медленно тлеет,
Только шторма обещают покой.
Полночь. Вода в облаках серебрится,
Воздуха рыба коснулась хребтом.
Снятся кому-то вдали мои лица.
Шепчут сирены волной за бортом…
Пачка на сутки. Дожди хлещут гулко
Градом по пальцам и дробью в стекло.
Воздух хрипит в леерах инфразвуком.
С гребней ревущих пургой замело.
(Слово тяну тетивою сквозь лоно –
Тихим молчаньем не выразить суть.)
Шквал: надо мной – глубина халцедоном,
Чистой водою дышу во всю грудь.
Стальное
Если однажды в закате карминовом путник
в часе восьмом, или в двадцать один по старинному счёту,
встретит тебя, сам китайского имени сутью,
на чёрном ковре меж мирами живых и ушедших,
на тёплом асфальте беззнойного сизого неба –
последняя дверь, его улица, дом пять и восемь,
(счёт здесь неведом, счёт здесь неведом, счёт здесь неведом) –
странствуя годы и тысячу с тысячей с тысячей лет
(Может быть, звали когда-то его Агасфером?
Сколько раз кожу меняет змея, человек – свои души?),
услышит вопрос от тебя, ввитый в локоны смоли,
ознобом горящий во взгляде дрожащей Вселенной,
с рукой, обещающей чашу иных наслаждений
(пред ними все женщины меркнут, как пред Иштар – шлюхи),
с призывом к страстям, что испить не дано и за тридцать столетий,
с намёком на долг, что тебя проведёт сквозь стальные эпохи
(где даже не кровью платить, и неведом лик смерти):
Обнять твои плечи, рискнув позабыть всё в себе человечье,
рискнув потерять саму память о Доме богов, песни пьющих,
глазами шахида заставив сам Космос рожать вечно звёзды.
Иль всё же уйти за пределы миров всеживых и немёртвых,
в царство холодной, безумной, слепящей Свободы,
и ветром нестись по-над тёмными водами жизни,
тебе улыбаясь с молчащего Синего Неба –
что выберет он? Выберет он, выберет кто?
И кто будет молвить устами твоими и телом?
Бисер
Так что же, коль весеннею порой
Примстится мне, что золото печально,
Что в горклом воздухе закатен отблеск твой,
Что вороны, как осенью, нахальны,
Что серебра не ведать, не извыть,
И Неба синего синее эти реки,
Не сдался бег, осталось только жить
И править будущего сломанные вехи,
И что туман стекает меж холмов,
Что степь горит, и воздух мглисто-ярок,
И бисер тех далёких городов,
И где-то ты – мне боль и мне подарок,
И ноги, путами истёрты до кости,
Ручьи, те что синее неба, мне остудят.
Должно быть, стремена стучат «прости»,
Наверное, молва мне казнь присудит.
Как будто так. Но строками туман
Стёк к берегам почти безвестной речки:
Здесь волчье лыко и Луны аркан
И цвет черёмухи, что все болезни лечит,
Да не печаль.
Разговорник туарегского
Пустыня снилась. Дежа-вю.
И башню… я ли здесь воздвиг?
В который раз себя ловлю,
Что говорю на тамазигт.
Барханы золотом… Рассвет?
Я странником? Или навек?
Мне не услышать Ваш ответ –
Вам ни к чему мой тамашек.
Слоновой кости – башня-склеп,
Предчувствие: вновь всё не так,
Иссохли губы, сон нелеп –
Пора молчать на тамахак.
Недомолитвы несонет
Какая гадость эта ваша vita belle.
И ламма – в сотый раз – савахфани...
Сижу в каком-то опустевшем теле,
Под глотку нож приставив: не стони!
Я презираю примитивного сплетенья,
Трусливого молчания расчёт.
Я ненавижу быстро, без сомнений,
Моих прощений хватит на весь род.
Лежу без сна и снова спорю с Богом,
К оплате требуя за идеал счета.
С чего взбрело мне, что Он должен что-то,
Когда моя – и только – маета?
Нда, настроение к осиновому суку...
(Брат Каин, ты верёвку мне закинь!)
Или уснуть, и слышать в снах, что в руку
«Какая, в общем-то, смешная вышла жизнь».
Мне 33 – знать, быть недораспятым.
Я брежу, я безумен, я умён...
Есть души – три из них, пожалуй, святы,
И чую пальцами узоры всех времён...
Да в топку все слова! – они нелепы.
Ушёл курить, смотреть стрижей и небо.
Купить набор чая можно в интернет-магазине shop-teacafe.ru. Самый разный чай в разнообразных упаковках. Рассыпной чай в картоне, пакетированный чай в картоне, чай в фольгированных пакетах, чай в металлических банках, чай в деревянной упаковке, чай в холщовых мешочках, чай в плетеных изделиях, чай в шкатулках, чай в элитной упаковке, чай в керамике и чайной посуде, чай в стеклянных банках… А ещё разные сорта и разные фасовки кофе. А также подарки в новому году.
Комментарии пока отсутствуют ...