«Там, на далёкой пристани…»

3

8122 просмотра, кто смотрел, кто голосовал

ЖУРНАЛ: № 92 (декабрь 2016)

РУБРИКА: Поэзия

АВТОР: Чехов Илья Андреевич

 

Там, на далёкой пристани, где собираюсь с мыслями, дай до поры мне выстоять, силы мне только дай.

*** 

 

Через гул голосов, через смог трубный
я поднялся, чтоб смыть этот день трудный.
Мы теперь даже смотрим врозь –
кто-то первый начнёт, авось.

Если так суждено, не держи зла хоть.
Всё, что было, – не сор, не худой лапоть:
сохрани, приумножь вдвойне –
прорастёт изнутри во вне.

И оттают поля и дадут всходы.
И забудется всё. Но спустя годы,
мой посыльный, угрюм и тих,
принесёт тебе этот стих:

«Если там у тебя льют дожди снова,
посылаю ломоть своего слова:
он любовью к тебе вощён –
пусть он будет твоим плащом...»

 

 

Моя звезда

Велит пора, несущий вторит.
Какой урок судьба готовит?
Редеет шаг,
я оседаю на колено –
во власти суетного тлена
я слаб и наг.
И слабость томна и негожа,
но ты – опора и надёжа
и верный друг;
лишь ты одна, моя Аврора,
мне возвращаешь ясность взора,
когда вокруг
умы мятежностью кипучи;
на горизонте чёрны тучи
и блеск зарниц.
Когда же в тяжкие минуты
во дни своей духовной смуты
я падал ниц,
ты свет являла самый истый,
мне освещая путь тернистый.
И знаю я,
каков удел на свете этом
связавшей жизнь свою с поэтом.
Душа моя,
пока на подъярёмной вые
ремни не вспороты тугие,
ты всё прости;
покуда в сердце, полном скотства,
жива хоть капля первородства,
свети, свети!..

 

 

***

 

День сорвался с окна.
Во дворе ливень
в кош ночного сукна
сыплет горсть гривен.
Будет долгая ночь без сна.
Ты ворвёшься точь-в-точь весна: 

ты заваришь мне трав,
распахнёшь шторы...
Может, я был не прав,
заводя споры
о полезности этих встреч,
о болезности тонких плеч.

Я сижу в темноте,
как поэт Бродский,
только шторы не те
и не столь броский
шум волны. И тоска как струп
на обветренной коже губ.

 

 

***

 

Ты поведать песнь такую
помоги, гитара, мне:
как в разлуке я тоскую
по родимой стороне;

как в чреде сплошных оказий, 
коих быт как тяжкий гнёт, 
этот жар незримой связи
мне погаснуть не даёт…

Всё сгорит в порыве скором, 
треснет лёд у берегов,
лишь раскинется пред взором
синь некошеных лугов.

И волнения нахлынут,
сняв усталости печать,
и опять из сердца вынут
неизлитую печаль;

встрепенут стальные пряди
под натруженной рукой
и, скользнув по водной глади,
стихнут в поле за рекой. 

 

 

*** 

 

Кончился день. Из оконных теснин
в комнату льётся ночная прохлада.
Мерно в углу догорает камин.
Тлеет лампада.

Нежно коснутся портьеры персты,
тихо скользнёт на паркет её платье.
Кротко склоняясь, качнутся цветы
возле кровати...

Я не забуду, кончая свой век,
наземь упав под свинцовым ударом,
как упоительно кружится снег
над тротуаром,

как её зябкая длань холодна,
как от отчаянья очи краснели,..
как на прощанье уткнулась она
в ворот шинели.

 

 

***

 

Чураясь шумного веселья,
в своей уединенной келье
я пью янтарное вино.
Мне ясно видится одно:
…под вой кнута в шорно́й упря́жи 
во двор въезжают экипажи.
С лукавой радостью в лице
лакей склонился на крыльце.
Звучит рояль, кружа́тся пары,
скрипит паркет парадной залы.
В углу за юною Аннет
взирают пристально в лорнет.
Одна мятежному награда –
огонь пленительного взгляда.
Ладонь десная горяча,
струятся кудри на плеча́.
Дрожат бокалы на подносе.
Младой корнет гитару просит.
Сокрытый веером, горит
румянец девичьих ланит.
На память – запонка манжеты.
Уже готовят пистолеты.
Сорочку белую пиит
сегодня кровью обагрит… 

Ужели, право, это было,
в теснинах памяти ожи́ло
и пролетело предо мной?
Как будто, к скважине дверной
припав, я видел всё когда-то
и вспомнил отчие пенаты
и вид унылого двора,
и росчерк лёгкого пера…

 

 

***

 

Ты стоишь у окна,
за окном серо.
Ты такая одна,
ты – моя вера.

Шёлк июльских ног,
паруса одежды…
Я – твой пылкий Блок,
ты – моя надежда.

Лишь поднимешь бровь,
я смету планету.
Ты – моя любовь,
и иного нету.

 

 

***

 

Я опять сам себя бичую:
что-то сделалось, я же чую.
Повернула лесная речка?
Берег крут – не найти местечка?

Может, я впопыхах, сходу
замутил на мели воду?
Кто-то вброд перешёл, смелый, 
и спустился туман белый?

Может, ласковых слов шёпот, – 
как сухого песка щёпоть, – 
уж наскучил, и нет толка,
лишь круги на воде только?..

Если всё это – что просо,
если так пала тень просто,
ты прости мне мою усталость –
то почудилось, показалось.

Не тоскуй, не грусти, я выстою,
тканым платом твой берег выстелю.
Зорьки тихие нас венчали.
Смой навеки мои печали…

 

 

***

 

Что тебе от меня осталось? –
смоль волос да стихов малость –
ветерок ввечеру с реки.
Разожги меня, обреки.

Чтобы я не истлел, как уголь,
чтоб себя не загнал в угол.
Пламя юности мне верни,
удержи его, сохрани,

пронеси сквозь потёмки буден, –
вместе мы или врозь будем, –
угасать ему не вели.
Разожги и испепели.

Если вдруг это всё наскучит,
собери, как листву, в кучу
и сожги. Не оставь и зги!
Разопни меня. Вдребезги.

А когда мы играть устанем,
охвати мою бровь устами – 
будем в поле зарю пасти…
Я прощаю. И ты прости. 

 

 

К. К.

Усталый путник, сквозь года
рассудку вторя, 
я свыкся с мыслью никогда
не видеть моря.

Я у подножья опочу
на этом камне:
ну, ничего, не по плечу
ещё пока мне.

И миру дух был предан мой.
Но что случилось? –
оно разлилось предо мной
и мне явилось!

К чему цепляюсь я умом? –
ведь я же слышу!
И вот, поднявшись над холмом,
к нему я вышел.

И обезумленный стою,
глазам не верю:
я это место узнаю!
Я был за дверью.

Но я готов. Я рядом с ним.
Исход не важен.
Оно струится из теснин
замочных скважин.

И я врываюсь, как Ясон,
от края в пяди
и нарушаю нежный сон
лазурной глади.

И с высоты прогорклых дней,
душевной скуки – 
вот я над ним, вот я над ней,
раскинув руки.

 

Не сомневаюсь, не хочу 
искать причину –
я отрываюсь и лечу
в его пучину.

И я смеюсь, кричу навзрыд
от исступленья.
Мир замирает. Вздох… и взрыв!
И брызг скопленье…

Я оглушён. Объят волной – 
тяжёлый, тленный – 
смывает груз она земной
моей Вселенной

и томно дышит мне в ответ,
гудит, стенает
и над поверхностью на свет
меня вздымает.

И надо мной моя Звезда
горит в зените.
Я растворяюсь. Навсегда.
Вы извините,

на брег я буду выходить
того лишь ради,
чтоб всё в объятья захватить
своей тетради.

И будет день, когда склонюсь
над этим станом, –
не морем с нею разольюсь,
а океаном...

 

 

Осень

Окутавшись багряною листвой,
моя земля чарующе красива:
таинственна, смирна, нетороплива –
душе моей отрада и покой.
Качая головою невпопад,
рябина, озарив румянцем алым,
как будто огненным, пылающим пожаром,
согрела опустевший старый сад;
слетаются к ней птицы поутру.
Сей образ довершит одна картина:
в терновнике порвалась паутина
и реет, словно вымпел, на ветру.
Морозным утром, не оставив и следа
тоски мятежной, опочившая беда
оставит горечь угасающей печали
на луже серебристой коркой льда.
Настала осень. Словно выстрел каждый звук.
И рдяный лист, искрой последней догорая,
сорвался с ветви, в небо улетая,
не торопясь описывает круг.

 

 

***

 

Вот и кончилось всё. Мы ту встречу оставили втуне.
Ты уткнулась в плечо на прощанье атласной щекой.
Ах, зачем это я доверяю нелепой фортуне? –
все сомненья поправ, я итог предвосхи́тил такой.

Ты глядела в глаза, ну а я безнадёжно лукавил.
Ведь слова подбирал, только видишь – опять не с руки.
Вот и кончилось всё. Я последние строки поправил,
запечатал конверт и небрежно надел башмаки.

 

 

***

 

Зорьки утренней помню полосы, 
как черёмухой пахли волосы... 
Я возьму выпивать за правило – 
на кого ты меня оставила? 

Не воротишься – буду маяться. 
Как неладно всё получается: 
столько дней с нашей встречи минуло –
на кого ты меня покинула? 

За работою так и день пройдёт, 
а меня никто у ворот не ждёт – 
оглянусь да проеду мимо я. 
На кого ты меня, любимая? 

 

 

***

 

Я давно не писал.
Ни короткой строки, ни полслова.
А уже с тополей во дворе опадает листва...
Я спустил паруса.
Просто что-то нахлынуло снова,
обнаживши болезные рвы моего естества.

Насчитаешь с полста –
соглашусь. Но скажи откровенно,
всё телесное в нас разве стоит худого перста? 
Отверзая уста,
как и прежде – и нощно, и денно –
я склоняюсь над белою нивой простого листа. 

 

 

***

 

Где б ты ни был, ладо,
в дальней стороне
под булатным градом
вспомни обо мне;
в сердце ярой сечи
шашкою звеня,
вспомни наши встречи
на закате дня…

Даве засвербило
по тебе. Ужо 
каждый день ходила
я на бережок:
не белеют струги
на речной мели –
опочили други
в омутной дали…
От того ль неймётся,
что, саднив бока,
стороной плетётся
конь без седока?
На какой чужбине
с верною ордой
ты летаешь ныне,
сокол молодой? 

Мне в пустой светлице
ту́га не мила.
Белой голубицей,
вы́простав крыла,
обернусь над лоном 
непочатых нив
и, в обличье оном
к небу воспарив
над землёю отчей,
предвещу исход
и обрушусь тотчас
в синь студёных вод…
Где б ты ни приветил
свой черёд, молю,
чтоб доставил ветер
весточку мою.
Сбрось земные путы,
в самой глубине
в миг душевной смуты
вспомнив обо мне.

 

 

На далёкой пристани


Там, на далёкой пристани,
где собираюсь с мыслями,
дай до поры мне выстоять,
силы мне только дай.
Там, на далёкой пристани,
ветер лихой насвистывает,
тучи сгущая низкие,
хмурую крутит даль.
Там в берега скалистые
волны влетают быстрые,
бьются, гудят неистово,
ржавую точат сталь.

И каждый день бессмысленный,
дюжиной строчек выстланный,
я, как безумец истинный,
не отрывая глаз,
там, на далёкой пристани,
в море взираю пристально:
«Скоро ль мой парус выплывет? 
сдюжит ли в этот раз?» 

 

 

***

 

Нынче ты самой
первою
вдруг распустилась
вербою.
Как за окном
проталина, 
сердце в груди
оттаяло.
Яйца варила
в лугово́й
красной водице
лу́ковой,
пряла перстами
озябшими,
творогом сладким
пропахшими;
в пряжу вплетала
мысли мои.
Как же так вышло? 
Да мыслимо ли
утром пройтись
мимо крыльца? –
выйдешь со мной
христосоваться.
Тихо отвечу,
истово:
– Радость моя,
воистину!

 

 

Моя деревня


Жизни прожитой мне хватило,
чтобы дров наломать сполна.
Ты одна лишь меня простила
и встречала лишь ты одна.

Там, у речки на горной круче,
столько лет мы гуляли всласть.
Бросить всё б, подвернётся случай,
чтобы там навсегда пропасть.

Нынче встреч так редки́ минуты,
но когда я в чужом краю
низведён от духовной смуты,
ты врачуешь тоску мою.

Может, было бы всё иначе – 
я себе изменить не могу.
И по мне кто-то горестно плачет
под лещиной на том берегу.

 

 

***

 

Через многие невзгоды
я пронёс тот зимний вечер,
через многие невзгоды,
сквозь горнило стольких лет:
...старой лампы тусклый свет,
зябких рук прикосновенье,
чай, нелепое волненье
и гербе́р простой букет... – 
это было или нет?

Если всё же это было,
не предай его забвенью,
если правдой это было,
вспомни ты в смятенья час
то, что связывало нас,
всё, что сердцу было мило,
что когда-то ты сокрыла,
и в холодный омут глаз
дай взглянуть в последний раз.

 

 

Февраль

Падая в оконный створ,
тусклый зимний свет
между пожелтевших штор
льётся на паркет.

Перед взором в дневнике
оживают вдруг
жар дыханья на щеке
и сплетенья рук,

комья платьев на полу,
жилки на виске,
угол скатерти, в пылу
смятый в кулаке,

в отражении зеркал
на́гие тела.
Вздох. Срывается бокал
с краешка стола,

и простуженный рояль
вздрогнул под рукой…
Льётся в комнату февраль.
Нега и покой. 

 

 

***

 

Ты из дому на зорьке меня отпусти
босиком по росе всю округу пройти,
посмотреть, как рябины у леса стоят,
как у них на ланитах веснушки горят.
Не тревожь ты меня, провожать не ходи,
тошно сердцу томиться в промозглой груди. 
За рекою лесной под разбитым мостом,
что прохладой влечёт и опавшим листом,
на колючее жниво, откинувши плеть, 
навзничь я упаду, стану в небо глядеть, 
как далёкие звёзды блестят в вышине,
что, срываясь, за пазуху падают мне.
Соловьи запоют. Долго буду лежать. 
Не тревожь ты меня, не ходи провожать…

 

 

***

 

Ты и я. Мы стоим под зонтом на перроне.
На потёртые лацканы каплет вода.
Я запомню волнение стылой ладони,
расставаясь, быть может, уже навсегда.

Тепловозный гудок оживил проводницу.
Я, отбросив окурок, сливаюсь с толпой.
Через пару минут ты отбудешь в столицу,
ну а я же – пущусь на неделю в запой.

 

 

***

 

Совсем худой от сигарет,
с большой заплатой,
сползал лениво старый плед
с постели мятой.

На запорошенном окне
играли тени.
Несмело ты внимала мне,
поджав колени.

Пылал румянец на щеках,
краснели мочки –
ты так изящна и легка
в моей сорочке.

И с влажных губ срывался смех,
ты ела сливы.
Снаружи падал первый снег,
я был счастливым…

 

 

***

 

В полынье привычной формы
бьётся слово невпопад. 
Сяду я с пустой платформы
в первый поезд наугад,

в тлене города чужого 
бросив всех, кого любил,
ту, которой и полслова
о любви не говорил.

Чтобы воду без резона
больше в ступе не толочь,
в затхлом тамбуре вагона
от всего уеду прочь.

Поезд мчит меня куда-то
в неизведанную даль.
И ничто уже не свято,
ничего уже не жаль.

 

 

***

 

Страстей безудержных раб,
я так погибельно слаб.
Я оступился. Брани.
А ведь божился: ни-ни!
От исступленья дрожа,
тону в чаду кутежа
там, где бокалы звенят,
где хором славят меня.
И я им вторю: – А что ж,
ведь я действительно вхож
в чертог великих мужей!..
Я обезумел уже.
А мне хотя бы на треть
себя поменьше жалеть
да снять уже, наконец,
творца терновый венец,
и если шансы малы,
не ждать пустой похвалы,
стереть обиду с лица
и всё снести до конца.

 

 

***

 

С одного – на поезд встречный
с диким чувством подлеца.
От конечной до конечной
я мотаюсь без конца:

озабоченные лица,
непрерывный стук колёс, – 
так в висках моих стучится
тот мучительный вопрос, – 

хохот, скверные словечки
да косые взгляды вскользь;
от работающей печки
ноги вымокли насквозь…

Бросить всё бы на перроне,
к ней отчаянно рвануть,..
только я сижу в вагоне,
тщетно пробуя уснуть.

 

 

***

 

Словно солнце на зорьке утренней – красная,
словно воздух после грозы летней – свежая,
словно в зной вода родниковая – чистая,
словно пух над лугами июльскими – лёгкая.
Сарафан её белый, огнём вышитый,
в поле спелая рожь – её косы русые, 
языки костра – её ленты алые, 
васильковый цвет – глаза её 
не забуду я, навзничь опрокинувшись,
в грудь сражённый стрелой калёною,
когда щит она подавала мне
и коня под уздцы вела до околицы.

 

 

***

 

Однажды утром, приоткрыв глаза,
я понял, вдруг, что слышу,
как за окном летает стрекоза,
как лист упал на крышу. 
В дремотной неге я хватаю карандаш:
меня всего волнение снедает,
когда смотрю, как мягкий грифель тает,
заковывая строками пейзаж. 

 

 

 

 

На сайте https://nikolinpark.com/ вся информация о ЖК «Николин Парк». Например, в ближайшее время для жителей «Николина Парка» откроются новые станции метро. Начинается строительство четырёх станций Сокольнической линии. Жители ЖК «Николин Парк» смогут воспользоваться станциями «Прокшино» и «Ольховая». 

 

   
   
Нравится
   
Комментарии
Лидия
2016/12/31, 20:15:06
Понравился ваш стиль, язык, образы. Хотелось бы почитать ваши стихи о России, Духе, о вечном.
СпасиБог!
Добавить комментарий:
Имя:
* Комментарий:
   * Перепишите цифры с картинки
 
Омилия — Международный клуб православных литераторов