Встречный
Памяти моего отца С.И. Муллина,
командовавшего взводом под Харьковом
Вот и сиверко стих, отбодался козою сторогой…
И, в остатки дождя разнаряжена, будто нова,
По широкой степи распростёрлась лениво дорога –
И кивает в кюветах, со мной поравнявшись, трава.
Я листаю событий страницы, их сумрачный ворох
Неподъёмен душе и рассудку он непостижим…
Вот вспорхнули скворцы, будто в стаю спрессованный порох
В небо выпалил злобно – и выпали – чёрным – пыжи.
Бедный ум на слои временные завалы не делит –
Может, только вчера до зари полыхал этот край.
Здесь зверели бои, здесь от ужаса травы седели,
И швыряли пехоту разрывы заботливо в рай.
Май, Девятое. Это не штатная дата.
От изрытой планеты встаёт металлический зной.
Черепаха ползёт? Или ржавая каска солдата,
Что, очнувшись от смерти, шагает домой под землёй?
«Здравствуй! – встречный кричит. – Да чего ты такой – неулыба?
Я во тьме, но ваш свет задеваю слегка головой!»
Шевелится трава, точно волосы, вставшие дыбом,
Шевелится земля – это мёртвые рвутся домой.
Россия – родина слонов
(Любимая фраза русофобов)
Образованец Иванов
Смакует фразу с юной модницей
«Россия – родина слонов» –
И смехом мудрости заходится.
Мол, патриотам надо б знать,
Что их страна – ваще негодница!
Мол, что с неё, сермяжной, взять –
В ней крокодил – и тот не водится!
Ну что подобному сказать
«Правдоискателю» спесивому?
Мурлом к лицу – не увидать
Лица мурлу и прогрессивному!
О, словоблуд! О, шалопай!
Пусть, не овеянный поверьями,
Поглубже в поисках копай
В Москве, в Уфе, на Крайнем Севере.
Бери кайло – оно дано
Для наученья малограмотных…
«Россия – родина слонов?»
Да не слонов, пигмеи, – мамонтов!
Русская печь
Ах, уральские зимы – не мёд:
Бьют пернатых, случается, в лёт;
А в реку не вместившийся лёд
Сам себя от отчаянья рвёт.
Даже мы – сорванцы, детвора
Удирали в избу со двора,
Оттирали ледышки-носы –
Аж ладошки горели, красны!
Чтобы нас от простуд уберечь,
Мать сажала ватагой на печь.
И росли мы без всяких кручин,
Как опара в квашне, на печи.
Печь родная, большая, как степь,
Наше детство умела согреть…
Ах, в ней столько души и тепла!
Печь такие оладьи пекла!
Из картошки одной да крупы
Печь такие варила супы!
Зрели курники в этой печи…
Что кричали мне: «Реже мечи!»
Я потом в «Метрополе» бывал,
Но таких уже блюд не едал.
Годы шли – и к известной поре
Потеплело на нашем дворе.
Мои братья резонно вполне
Разбежались с печи… по стране,
Но в сердцах их, как ни далеки,
Той же печки горят угольки.
Да и я, увязая в снегу,
К нашей печке, как в детстве, бегу.
И пусть вьюга сечёт, как картечь,
Сохранит меня русская печь.
Свою печь – мой Олимп, мой Парнас
Я с собою возил на Кавказ.
В прибалтийскую хлябь поутру
Согревала меня на ветру;
Каракумы насквозь пересечь
Помогла мне родимая печь.
Отчего ж никакая халва
Заменить мне лапши не могла?
Почему эскалоп и лангет
Не заменят мне сельский обед?
Потому что из снежных полей,
Из далёкой деревни своей
(Метрдотель уж кричи – не кричи)
В «Метрополь» я въезжал на печи!
Жизнь кружит по спирали – глядишь,
Занесёт меня, может, в Париж.
Ни к чему к «Мерседесам» ключи –
По Монмартру промчусь на печи.
Ну, а тамошний «таможный» чин
Только скажет: «Не щучий ли сын?!»
Ведь ни к другу, ни даже к врагу
Я без печки уже не могу.
Пусть же станет от печки моей
И французам на свете теплей.
Костеево
Не внесено в разделы хартий
Село Костеево – оно –
Всего лишь пятнышко на карте.
Ну, в лучшем случае – пятно.
А то кружочек или точка –
И это тоже не всегда.
Зато карнизов узорочье,
Скрип журавлей и резеда!
Зато бессменные уставы,
Зато любой фронтон – как лик.
И складени святые ставень,
И по утрам петуший крик.
И, как тетрадки, огороды
Расчерчены боками гряд,
И вязь плетней, заплотов ряд,
И хлебный дух, и дух свободы.
И вечно, как веснушки в марте,
И так же весело оно.
Как жизнь поставлено. На карте
Моё родимое пятно.
Хутор
Так, без газа, без ванной
Добрый Филя живёт.
Николай Рубцов
Езжу в хутор всё реже
С накоплением лет…
Хутор был бы медвежьим,
Да медведей там нет.
Веет в роще покоем,
Да щекотно жнивьё
Колет трассу, по коей
Газ в Европы идёт.
А в клетушке за домом
Меж расхристанных лип
Молча рубит солому
Добрый конюх Филипп.
И не кажется странным.
И никто не вздохнёт,
Что без газа, без ванной
Добрый Филя умрёт.
Обед
Не поглотить, казалось, бездне –
Так много содержал всего
Обед по случаю приезда
«В деревню к тётке» моего.
Стопа блинов, печений ворох
Составили б и лавке честь.
А кабачки! А помидоры?
Ну, умоляют взять и съесть!
И дыня – точно хан Увека –
По лоску затемнит «простой»
Арбуз, напомнивший узбека
Полосками и полнотой.
Щепотка перца, точно порох
На вкус племянников-юнцов.
Щекочет ноздри запах моря
От малосольных огурцов.
Поздника, сизая у тропок,
Чернильна в миске. И, легки,
Сложили зонтики укропа
В тарелку с мясом «стерженьки».
Палитра жидкая окрошки,
Грибочки («навзничь» и «ничком»),
От масла жёлтая картошка
Парит с поджаренным лучком.
И сиг едва ли не сигает
Сидящим в рот. Я впасть готов
В растерянность от расстегаев,
От кулебяк и пирогов.
В усердии не подавиться
От спешки взять и этот кус.
Но то ж не курица – жар-птица
Для глаз, а главное, на вкус!
Съем за груздём маслёнок рыжий.
Пью пиво жёлтое, как медь.
И полнота здоровой жизни
Не позволяет мне полнеть.
И разносолы, и соленья,
Где каждый вкус неповторим,
Я ем ещё без опасенья
За печень и холестерин!
А в запотевших рюмках водка –
Хрусталь наполнен по края.
Да, голод – истинно – не тётка.
А если тётка – не моя!
Но чай «дымит», зовёт: «согрейся»!
Сам – золотист, с малиной – ал.
Не ем – творю священнодейство
И совершаю ритуал.
И как святыню из потира,
С волненьем, точно просфору,
Пластинку дырчатого сыра
Трезубцем трепетным беру.
Прекрасно всё. Я сыт и молод.
В стране – ни холода, ни бед.
Теперь у старых русских – голод.
Но, слава Богу, тётки нет…
Крест
То не сын, наблудившись, вернулся,
Не русалка играла волной –
Просто грешник один поскользнулся
Да и в омут упал головой.
То не дети ломали орешник,
Не громовый куражился треск –
В тихий омут отправился грешник,
А на нём – на бечёвочке – крест.
Не подали бедняге соломы,
Чтоб схватился рукой, пескари…
Так и ахнул встревоженный омут
И пустил над водой пузыри.
Не придумать бессмысленней смерти.
Для того ли отправился в путь?
…С той поры там не водятся черти.
Да и люди не стали тонуть.
***
Прощай, прощай, мой самый лучший враг!
Хоть по несчастьям был достойный брат,
Ты им, несчастьям, оказалось, рад –
И щёк твоих не умалилась алость.
Тебе на лаврах (с фигами!) покой,
А мне идти Трояновой тропой
И чаять, чтоб она не пресекалась.
На душегубца явно не похож,
За голенищем не носивший нож,
За пазухою камень холишь… Что ж?
Я не судья неблизкому былому…
Ты сухость сердца в Сене замочил
И весь набор комфорта получил –
Мне эти «блага» – не милей, чем омут.
Иду к себе, врагов своих любя,
А ты бежишь от самого себя,
Сознаньем предков бегавших напуган.
Надёжный враг мой, злато возлюбив,
Езжай в Нью-Йорк или в предместье Фив,
Но и туземцам ты не станешь другом.
Полевой вьюнок
(Берёзка)
Прогулялся, слава Богу –
И заметил, что у ног
На обочине дороги
Полевой цветёт вьюнок.
Его дождик поливает,
И одет практично, вишь:
На нём форма полевая –
Не парадная то бишь.
Не готов ли он, бедняжка,
Жизнь свою отдать «зазря»?
То он белый, как бумажка,
То он розов, как заря.
И не требуя гостиниц –
Клумб, куртин, оранжерей,
Он лежит, как пехотинец
На земле родной своей.
Чьим приказом он положен,
Стебель-вьюн передо мной,
Поведеньем осторожен,
Словно на передовой?
Ветерок свистит усталый,
Канонадой гам грачат –
Оттого-то по уставу
Граммофончики молчат!
Лишь цикады голос тощий
Выдаёт мотив простой:
«Ой, вьюночек, что ты вьёшься
Над моею головой?..»
И весёлый он, и грустный,
Точно с кем-то не в ладу;
Красный – белый, будто русский
В девятнадцатом году.
Наталья
(Русская баллада)
Ах, Наталья надела наряд,
Её щёки задором горят.
Коромысло её – два крыла –
До колодца прошла…
Оглянулась на цокот – назад –
От околицы скачет отряд:
– Стой, Наталья, и дай нам испить, –
Есаул говорит.
Есаул молодой-молодой,
Его конь – вороной, вороной,
Будто в небо взлетели они –
На земле не видать!
Загрустила Наталья с тех пор,
Дорогой не наденет убор.
Есаула того увидать
Захотела опять…
Даже скрип одряхлевших ракит
Принимает за цокот копыт.
Стой, Наталья, в своём ты уме? –
Есаул на войне…
Есаул молодой-молодой,
Его конь – вороной, вороной.
Словно в небо взлетели они –
Не видать на земле!
Свет Наталья, тебе повезло
Злой войне и разлуке назло:
Загремел за околицей бой –
Там возлюбленный твой!
– Пыль от поля – да под облака…
Побегу – напою казака…
– Стой, Наталья, тебе говорят! –
Рядом ухнул снаряд…
Есаул молодой-молодой,
Его конь – вороной, вороной,
Видно, в небо взлетели они –
На земле не видать…
… Ах, Наталья надела наряд,
Щёки девичьи маком горят…
А есаул молодой-молодой,
Его конь – вороной…
Мотыльковая метель
Парк – ожившая пастель. Радость – как на свадьбе в Канне:
Мотыльковая метель – крыльев крохотных порханье.
Спрессовался белый ком, угрожая разорваться
Над сиреневым кустом, над аллеей из акаций.
Вихря нежные вихры облаков уже достали,
Стали празднично пестры Журавли* на пьедестале.
В мотыльках, как в шубе, пень. В пелене белесой дали:
Проступают, точно тень, дуба дальнего детали.
Патриархом – репер-дед, ребятня – живая паства,
Самолётный белый след – точно выдавлена паста.
«Мент» смеётся на посту – всё вокруг такая прелесть,
Что с пастушкою пастух восхищённо загляделись!
Мотыльков весёлый пир – ну, спасибо, постарались,
Изменяя целый мир – от пастели к пасторали.
*Журавли – птицы на стеле-памятнике погибшим на фронтах Великой Отечественной войны, установленном в Саратове
Комментарии пока отсутствуют ...