Призывы главарей. Вой стаи, рёв массы. Агрессия волнами. Подальше, подальше.
Круто взбирается в гору улочка. Извивается, петляет меж вросших в землю домиков. Вот и он, домик с двориком в углублении на изгибе, придавленный слева трёхметровым забором новоявленного особняка. Бог знает, осталось ли что от столетней давности. У обветшалого заборчика пёс. Смотрит и, вдруг, задрав голову, принимается выть – долго, протяжно.
Прохожий, остановись, и пусть тебя не смущает мой голос из-под земли.
Распахивается калитка в массивных воротах особняка, вываливается фигура в майке с портретом вождя на брюхе, окидывает округу взглядом, поднимает с земли камень, швыряет.
И будет всё, как будто бы под небом и не было меня.
Прощай.
Вниз, вниз, бормоча под ноги: забыть, как сердце раскололось… и не срослось.
– И где пропадал? Знаешь ведь, что сама не могу замерить давление, что уже плохо слышу.
– Мама, выключи телевизор и всё услышишь. И потом, я же купил тонометр с табло.
– Не доверяю этим новым приборам.
– Ну да, а телевизору доверяешь.
– При чём здесь телевизор?
На экране снуют люди, журналисты выхватывают на ходу интервью.
Толпа на толпу, флаги, выкрики. Потасовки, вскрики. Давка.
Люди в униформе. Возбуждённые лица вожаков, в глазах нервозность.
– Не забыл, что завтра референдум?
– Как забыть, с утра до вечера только об этом и слышу.
– Не ёрничай. Видишь, что волнуюсь. Как-то всё пройдет.
– Не волнуйся, мама, всё пройдет обыкновенно.
– Помнишь, что обещал?
– Что имеешь в виду?
– Голосовать за.
– А, это. Не беспокойся. Хотя не понимаю, ты ведь родилась и всю жизнь прожила на Украине.
– Я родилась в Советском Союзе, к твоему сведению. Там, кстати, родился и ты, и школу закончил.
– У нас теперь свой потерянный рай?
– Ты просто невыносим.
– Давай замерим давление.
– Наверно уже забыл, что, когда я была маленькой, в меня из винтовки целился бандеровец.
– Мамочка, вспомни, пожалуйста, где были бандеровцы, а где была ты.
– Я прекрасно помню. Как и рожу того бандеровца.
– Господи, лучше бы он целился в меня… и убил к едрени-фени.
– Говори громче, не расслышала.
– А, ерунда, не обращай внимания… ну вот, сто восемьдесят на сто, довспоминались, возьми таблетку под язык.
Вчитаться, постараться понять.
Море Марины, море Анны. И одно море несчастий.
– Что за толпа у входа?
– Мама, ты ведь знаешь, рядом интернат глухонемых, они всегда приходят коллективом к открытию участка.
– Ничего, подождём… а ты не знаешь, как голосуют слепые?
– Не знаю, возможно, с голоса, при помощи поводыря.
– Таких, наверно, тысяча в городе.
– Полагаю, больше.
– Их голоса тоже важны.
– Перестань, исход голосования известен.
– Кому известен?
– Любому, кто способен оценить настроения людей.
Центр города запружен людьми. Взволнованные, радостные лица. Поздравления, объятия, братания.
– Ты видел этот праздник на улице!?
– Да, конечно.
– Победа без единого выстрела! Феномен истории.
– Отложены, отложены выстрелы, дорогая мама.
– Говори громче.
– Да, победа.
– Я надеюсь, теперь всё будет по-другому.
– Ну да, по-другому будут врать и воровать.
– Не бурчи под нос, говори громче.
– Да, да, нас всех ждёт счастливое будущее.
Выпадает из рук книга.
Окаменелая любовь к сыну. Взамен клопоголуби.
– День поминовения скоро. Могилы не прибраны, а тебе будто и дела нет.
– Я съезжу, приведу в порядок.
– Когда?
– На днях.
– Ехать с пересадками?
– Как всегда.
– А где остановишься?
– У товарища.
– Товарищ надёжный?
– Вместе учились.
– Будь осторожен.
– Не волнуйся. Люди ведь, не звери, авось не сожрут.
– Типун тебе на язык.
Вчитаться, врасти, поперёк ардонайманам.
Когда погребают эпоху, / надгробный псалом не звучит, / крапиве, чертополоху / украсить её предстоит.
– Здравствуй, дружище! Сколько лет.
– Да уж, разбросало по свету. Как вы тут?
– Нормально, скоро будет.
– Вуйки понаехали, будущее понавезли?
– Давай о другом.
– Давай.
– Ты проходи… присаживайся, вот сюда. Рассказывай, что привело в наши края.
– Память привела, могилы проведать.
– Прошлое, значит. Прошлым жив не будешь, это я в общем.
– Если в общем, то и в будущем не слишком разживёшься.
– Знаешь, вокруг меня многие рвут с поганым прошлым.
– Ну, если только с поганым. А конкретно?
– Вот один знакомый в свободу вступил.
– В партию, что ли?
– Ну да. Вступил и доволен.
– Понятно.
– Хорошо, что понятно.
– Непонятно только, как отмываться будет.
– Это ты зря.
– Многое в жизни зря.
– Главное, чтобы отмылись те, кто в референдум вступил.
– Ты ещё изменниками назови.
– Назовут и без меня.
– Да-а, осталось только подраться.
– Ты вот всё иронизируешь. А знаешь, понаехали тут как-то казачки, морды кирпича просят, триколором размахивают, учат жить, грозят. Противно стало.
– Что же твой знакомый им взгляды Степана Бандеры не довёл?
– Доведет, не переживай. А вообще-то он Данилой Галицким увлекается.
– Ты тоже?
– Я тоже.
– Ясно, стаду – Бандера, пастырям – благородный рыцарь княжеского роду в истоках мифа.
– То, что ты именуешь стадом, есть нарождающаяся нация.
– Нация превыше всего?
– Да уж выше болтовни про общечеловеческие ценности.
– Действительно, и что у разных наций общего, кроме страсти потребления и испражнения.
– Не перекручивай.
– Куда мне до нынешних проповедников.
– Ну и безнадёги нагнал.
– Что делать, история оказалась весьма пошлой дамой.
– Пошлой?
– К тому же ещё и подлой.
Вчитаться, вдуматься, и уже не заслониться.
И только могильщики лихо / работают. Дело не ждёт. / И тихо, так, господи, тихо, / что слышно, как время идёт.
И будто из преисподней среди тишины.
– На якый потяг чекаемо?
Молчание в ответ.
– Докумэнты!
– А вы кто?
– Не кто, а хто. Стражи рэволюции гидности. Чув?
– И мнится – голос человека здесь никогда не прозвучит, лишь ветер каменного века в ворота чёрные стучит.
– Вата, тьфу!
Глаза в глаза, без намёка на взаимопонимание.
Прерывисто, с хрипом, плохо различимо: потяг Одэса – Симфэрополь прыбувае на пэршу колию, стоянка пьять хвылын.
Наползает гусеница состава, прожектор в глаза. Толчок в спину. Истеричный свисток.
Жёстко ложе полотна, безжалостны колеса.
На вокзальном табло дата – 15 апреля 2014 года.
Комментарии пока отсутствуют ...