Солнечная погода в Тетюшском / Статьи / ВЕЛИКОРОССЪ

Более тридцати лет назад ушёл из жизни участник Великой Отечественной войны, Кавалер ордена Красного Знамени, прекрасный поэт Николай Рябинин (Сидоров)(1918-1985). Работал он учителем в Тетюшской средней школе Ульяновского района. В 1969 г. перешёл на творческую работу. Автор шести сборников стихов. Член Союза писателей СССР.

Я получил назначение в Тетюшскую среднюю школу. Тогда я ещё не знал, что попал в коллектив, где работает поэт. Однажды по селу прошёл слух, что по областному телевидению будет выступать Николай Романович Сидоров. Будет читать свои стихи. Тогда только-только появились первые телевизоры, и мы, учителя, сгрудились у чёрно-белого экрана. Ждать приш-лось недолго. Короткие новости, и перед нами появился поэт. Держался спокойно, хотя, как потом узнал, это было первое его выступление. Сказал несколько слов о себе и стал читать стихи. Такие сюжеты по местному телеви-дению практиковались регулярно. Это было осенью 1960 года, и только что вышел сборник его стихов «Журавли».

Николай Романович был скромным и доступным человеком. Он никогда не хвастался, что пишет стихи, тем более, не показывал, что он поэт. Ничем не выделялся, кроме как высокой культурой и вниманием к каждому.

Однажды мы выпускали стенгазету с дружескими шаржами на своих коллег. Художником был Николай Коржин, а остальные мужчины-учителя сочиняли четверостишия. На второй день ко мне обращается Рябинин: «Слушайте, Александр Михайлович, чувствуется, что вы не чужды поэзии. Если не трудно, посмотрите, пожалуйста, мою рукопись». Я с удивлением смотрю на него, отнекиваюсь, говорю, что я вообще-то не разбираюсь в стихах. А он уже сует мне в руки рукопись нового сборника. Конечно, с правилами стихосложения, хотя и слабо, я был знаком, писал даже для себя, но о том никто не знал. А тут такой поэт обращается с такой просьбой!

«Рассказ одной девушки» – прочитал я заголовок и погрузился в чтение.

Прошло несколько дней, и вот я снова стою перед поэтом. Высказал своё мнение, а в конце добавил: «Лучшие строки, мне кажется, вот эти» и прочитал их ему вслух:

Есть у нас одна большая Родина,

Есть ещё у каждого своя

Маленькая родина, где пройдена

Только тропка, может, вдоль ручья.

Может, там всего-то было сделано

В жизни первых несколько шагов –

Всё равно! Нужна такая всем она,

Родина, хотя бы в пять дворов.

У Николая Романовича расширились зрачки. Он слегка замешкался и взволнованно произнёс: «Говорите, что не разбираетесь в стихах, а я ведь то-же считаю, что это место – самое лучшее в поэме». С этого эпизода началось моё близкое знакомство с поэтом. Когда мне поручили важный участок в школе – воспитательную работу, я обратился к Николаю Романовичу с прось-бой, и даже с некоторым укором: почему, мол, ему, как поэту, не вести в школе литературный кружок. Он отказался, ответ был краток:

- Никто сейчас не читает стихи. Век скоростей. Всем давай физику, а не лирику.

Я не согласился с ним, но Николай Романович был человеком, у которого было всегда чувство недовольства собой. Боясь, видимо, обидеть меня, он примирительно, с улыбкой предложил:

- Давайте-ка мы с вами лучше подготовим спектакль. Коллектив наш дружный, и мы вполне осилим это дело.

И началась работа. К какому-то празднику поставили пьесу, название ко-торой, к сожалению, не помню. Зато сохранился фотоснимок, на котором запечатлены самодеятельные артисты Тетюшской школы. На снимке впервом ряду второй справа сидит Н.Р. Рябинин.

В те времена школьники часто встречались с известными людьми не только села Тетюшского, но и края. Была встреча даже с участником гражданской войны с М.И. Самаркиным, который приехал с Украины. Он принимал участие в освобождении Симбирска от белогвардейцев, знал лично героя гражданской войны Гая Дмитриевича Гая. Редактором районной газеты «Родина Ильича» работал А.И. Царёв, который, конечно, знал о многочисленных встречах в школе. Однажды он обратился ко мне с предложением организовать встречу с поэтами и писателями края. Название тоже предложил – «Стихи, опалённые в огне».

Рукописные афиши появилась на видных местах не только в школе, и в назначенный день встреча состоялась. Актовый зал полон до отказа. В президиуме А.И. Царёв, В.А. Дедюхин, Николай Рябинин, а вот В.Ф. Федоровского никак не могли уговорить занять место за столом, хотя он писал стихи, часто печатался в областных газетах. Вёл встречу председатель областного отделения Союза писателей СССР Владимир Карпенко. Привезли они и артистов из филармонии – музыканта, певицу. Имя Василия Дедюхина уже было известно всей стране. Его пьесу «Нет прекрасней назначенья» о Володе Ульянове ставили даже на московских сценах. Андрей Царёв гремел своими творениями об Александре Матросове, а Карпенко прославился романом «Тучи идут на ветер» – о герое гражданской войны Думенко.

Встреча прошла живо и интересно. Именитые гости читали свои стихи, делились воспоминаниями, артисты дарили песни и романсы. Тихонько подсел ко мне Николай Романович и говорит, что неплохо было бы организовать после встречи чаепитие. Я его успокоил, заверив, что всё готово – стол уже накрыт.

Ещё один случай, связанный с Рябининым. Я взял на себя смелость и ор-ганизовал творческий вечер поэта. Николай Романович был растроган. К счастью, сохранился сборник стихов «Журавли», где имеются места с помет-ками. А стихи в нём – на деревенскую тему: «Земля», «На пашне», «Сено», «Проталина», «Дождь», «На стогу». Получился как бы обзор его творчества. Прочтём стихотворение – даём оценку, своё понимание и видение. Есть у него стихотворение «Васильки», которое оканчивается словами:

Васильки – вреднейшее растение,

Васильки – какая красота.

«Это философское понимание природы поэтом, – подчеркнул я. – Вся наша жизнь состоит из противоречий, и поэт находит литературное средство для выражения этой истины». Николай Романович сидел, чуть раскрасневшись, посматривал удивлённо. И в конце встречи поблагодарил за внимание к его творчеству.

Он любил сельскую природу. Часто ходил по полям, бродил вдоль реки Трофимовка, и наверняка в эти часы у него зарождались новые замыслы. Неспроста годы, проведённые в селе, оказались самыми плодотворными. За десять лет пребывания в Тетюшском он выпустил три сборника – в 1958, 1960, в 1963 годах. Поистине солнечная погода! В 1968 году меня перевели в другую школу. Скоро уехал в Ульяновск и Николай Романович. Он, как член Союза писателей СССР, имел право на квартиру в городе. В 1973 году вышел сборник «Запах земли», а прощальный сборник стихов «Озимь» увидел свет в 1983 году, когда поэт был уже тяжело больным.

Судьба меня снова столкнула с писателями и поэтами края. Когда стал работать зав. сектором печати обкома КПСС, я ближе узнал, чем живут и дышат наши литераторы. Эта тема для другого разговора, но запомнился небольшой эпизод, который имеет непосредственное отношение к Николаю Рябинину. Зашёл ко мне как-то Николай Благов. Подарил книгу «Поклонная гора». С автографом. Я поблагодарил. Разговорились. Мимоходом промолвил, что когда-то работал с Николаем Рябининым. Николай Николаевич оживился и чуть задумчиво произнёс: «Давно стучался он в наши двери. Давно. С опозданием приняли мы его в союз. Талант!».

Предлагаю читателям небольшую подборку стихов нашего прекрасного поэта - фронтовика.

***

Ну вот и подрастают сыновья,

И сыновьям рассказываю я,

Как жил, как был когда-то на войне.

Сбылось всё то, о чём мечталось мне.

Мечтал об этих рослых сыновьях,

Об этой жизни, что легко так мчится.

Доволен я. Но где, в каких краях

Осталась всё ж души моей частица?

Душе чего-то всё недостает.

Чего? Любви? Сыновнего привета?

Нет, это, слышу, молодость зовёт,

В дыму войны затерянная где-то.

О старой пилотке

В сундуке,

под нарядной своею обновой,

он пилотку нашёл,

мой сынишка бедовый,

ту пилотку, в которой

лет восемь назад

я домой возвратился –

бывалый солдат.

И ликует мальчишка:

- Смотрите, как раз! –

А какое как раз,

не видать даже глаз!

Будто гриб предо мной.

Ах, малыш, мой малыш!

Для тебя мой убор

стал игрушкою лишь.

Головной мой солдатский убор

постарел.

А пока он старел,

рос вот этот пострел.

Крутит мальчик пилотку:

Ну где же перёд?

Почему нет звезды? –

он ко мне пристает.

Почему на работу

ты ходишь не в ней,

не в пилотке, а в серенькой

кепке своей? –

Как ему объяснить,

малышу-глупышу:

это счастье его,

что я кепку ношу.

Фронтовики

Почти старик, почти старик...

Проговорился: фронтовик.

И хоть совсем мне незнаком он,

Но поглядел я на него –

И что-то в горле сжалось комом.

Ах, ничего, брат, ничего!

Я сам, наверное, такой же,

Сутуловат и седоват.

Я замерзал в траншеях тоже,

Нам нелегко с тобою, брат.

Я вижу, ты с одной рукою,

А я на вид не инвалид,

Но что такое, что такое?

Что так во мне всегда болит?

Было тяжело

Старый фронтовик не скажет: – Страшно было.

Скажет проще: – Было тяжело.

На войне изматывало силы

то, что в жизни повседневно шло.

Шли приказы и распоряженья:

- Стройся! Марш! – И с марша – прямо в бой.

Уцелел – копай без промедленья

выжженную землю под собой.

Каждый был усердным землекопом.

Холод. Дождь. Без отдыха. Без сна.

Но «Вперёд!» – несётся по окопам.

Тяжело. И гибель не страшна.

Шёл на фронт эшелон

К фронтовой полосе

Эшелон приближался.

В маскировке,

В зелёном убранстве ветвей.

Мне при виде его

Давний троицын день вспоминался,

Летний праздник деревни моей.

Свежесть, яркость листвы.

Но в теплушке молчали солдаты

и, тревожно столпившись,

смотрели в открытую дверь:

то разбитый вокзал

пробежит перед ними куда-то,

обгорелый, забытый теперь.

То одни только печи,

где было когда-то селенье.

Гром глухой вдалеке.

Запах гари сильней и сильней...

Шёл зелёный состав.

Были избы в таком украшенье

где-то в праздничном детстве

у этих суровых парней.

***

Я шёл с цветами. Было двадцать мне.

Сданы зачёты. Не сидится дома.

По скверу, спотыкаясь, как во сне,

навстречу однокурсник шёл знакомый.

- Слыхал? Война! – сказал тревожно друг.

- Бомбили. Нет примера вероломней...

Не помню, уронил цветы я вдруг

иль бросил их в отчаянье. Не помню.

***

Пироги на столе.

Пахнет сдобой.

Праздник, что ли, сегодня какой?

Нет, не праздник.

И день не особый.

Просто, что же нам делать с мукой?

Полон ларь её,

Белой, пшеничной.

Сбилась мать хлопотливая с ног,

То пирог испечет ежевичный,

То с грибами подносит пирог.

Но на сытых её ребятишек

За столом угодить мудрено.

Пирогов наготовит –

Дай пышек,

Пышки есть –

Не хотят всё равно...

И припомню я нашу избушку.

В ней углы от мороза седы.

Делим мы за обедом горбушку

Хлеба чёрного из лебеды.

И едим с этим хлебом картошку,

Хорошо, что картошка хоть есть!

И велит нам отец понемножку,

Не спеша, драгоценную есть.

И мечтает он вслух,

Что вот скоро

Будет новая жизнь, на селе,

Будут хлеба пшеничного горы,

Пироги на крестьянском столе!

Полынь

Сорву, в ладони разотру

и поднесу к лицу ладони.

Запахнет так, как поутру,

бывало, пахло в нашем доме.

Там подметали пол с утра

полынным веником, и ныне

на память лучшая пора

приходит с запахом полыни.

Встреча

Девочку я помню кареглазую.

Миновало много-много лет,

В женщине седой узнал не сразу я

Девочку, которой больше нет.

Больше нет той девочки, которую

Видел я, красивую, во сне.

Есть седая, маленькая, хворая

Женщина, не снившаяся мне.