***
Комиссар вписал царя в подвал
Ипатьевского дома.
Не знал,
Кто мы
После крови, зверств, боен?
После свергнутых колоколен?
После брошенной родины,
Её стен, оков, тепла и огня?
Кто мы ныне после меня?
После каждого?
Важно то,
Что остались в лицах
И в походке
Поводыри, жрицы,
И вожди, и солдат при прикладе,
И за ними иконы, томясь в окладе,
Глядятся вслед.
Лет
За нами много –
Слога
Не хватает и строки.
Чёрный мрак, не подай мне руки!..
***
Церковь. Зал был озвучен музыкой, арией Лизы.
Стой на престоле карниза,
Вспоминай,
В рай
Как играет купол.
Скупо
Солнце кидал сентябрь.
Я б
Не сбежал от неё, не смог,
От этой музыки.
Кто-то нотный учил урок.
Я был узником.
На скамейке внимал тоске
Инструментов, валторн и скрипок.
Так приник бы к дождю аскет,
В осень всхлипы
Отдавая, тяжёлый вздох
Полной грудью.
Он бы осень так превозмог:
«Будет! Будет!»
Он оставил бы взгляду дождь,
Морось, ветер.
Так вот музыка лечит ложь
На рассвете...
***
Стучится полдень нотами Маккартни
И в комнату восходит на паркет.
А где-то по стране гуляют армии,
И новость полки заняла в ларьке
Про наступленья, отступленья, проводы.
Оводы
В дозоре лета
Возьмут во плен тоску и солнцепёк.
В тепле так
Холоден урок
Холодных улиц, ужасов, блокады,
Оставленных полей и городов.
Не надо
Вора вдов,
Лихолетья.
Оставьте утро в лете
Сидящим в кресле.
Вес ли
Слово имеет
Или молчанье?
Чайных
Церемоний осталось сколько?
Только
Примечанием быть и сноской
Иногда нестерпимо, несносно.
От рожденья и до погоста...
|
Сайт www.pmk193.ru посвящён одной из старейших организаций Заокского района – ПМК 193. Компаний входит в группу предприятий «АТИКА», осуществляющую производство бетона, строительство фундаментов, продажу песка, щебня и цемента, а также изготавливающую изделия из металла и ценных пород дерева. Например, «АТИКА» известна произведениями художественной ковки. Группу предприятий отличает надёжность, качество и доступные цены.
|
***
Проходят улицы, дома и города,
Да
Звёзды, да учебники, да лица,
И остаётся талая вода,
Весною литься
Готовая в душе и отраженье глаз.
Нас
Смывая, вымывая из памяти,
Из письма.
Пламя тихо
В словах, в речи. Сама
Уходит тема, мотив, вслед за ними.
Нимб и
Мантия не по росту.
Я хотел, чтобы было просто:
Ты и я, и не более.
Но ломает удел земля кого волей, а
Кого безволием своим.
Двоим
Не вместиться в судьбе одной:
В ней тесно,
И места
Мало.
Комрады добьются твоего одеяла.
А тебя почти смыло
Талой весной.
И я не помню, как это было
Со мной.
И вся ты ложь, но
Я прощаю за то, что человек – это сложно...
***
Выменял дом и уют на снег.
Гулять вышел.
Природа в тяжёлом белёсом сне
Еле дышит.
Падает моросью тёплой февраль
Прямо в объятья дорог.
Не жаль
Ни тревог,
Ни порогов повержен ряд,
От которых к себе уходишь.
Ни себя, превращённого в странный обряд,
В ежедневный обход всего лишь.
То в приветствие, то в тишину,
То в притихшие разговоры,
Я умел смотреть через тебя одну.
Я, который...
Который я?
Оставался в камнях при лете.
Приручит тебя другая семья,
Значит, я больше не в ответе...
***
Возведённые на небо звёзды
И луна.
Она
Поступает с прохожим просто:
Мажет, красит под жёлтый отсвет,
То под охру, то под ромашки.
Нет страшных
Для тьмы и красивых:
Всё в ивах,
Прутьях и сучьях кривых.
И вы
Луной объяты.
А где-то хаты,
Избы, образа, оклады.
Не надо!
Не ломай меня совестью, Русью!
Рвусь я
Из её руин да в Россию,
Что ещё жива.
See you
later. Моя голова
Не помнит нот
Проводов
И занудных правил:
В детстве, в детстве я их оставил.
А теперь большие ошибки – людям большим,
Взрослым.
Просто
Аршин,
Чем ты меришь остров,
Режим,
Отмеряется твоим ростом
Большим
Или малым.
Но всяк пусть отыщет своё одеяло.
Плед и своё тепло:
Так приручают зло.
***
К фильму Андрея Тарковского «Андрей Рублёв»
По экрану
Раной
Отсутствия слов,
Отсутствия речи
Солоницыным ходит Андрей Рублёв,
Оступается в вечер,
В ночь
На Ивана Купала.
Дочь
Хмеля пьяным
Ходит жестом,
Ходит местью
Церквям и рясам
Чёрным.
Но Рублёв горним
Лепетом в краску икон и фресок брошен.
Спрошен
Русью, землёй и Богом.
Человеку так слишком много
Вопросов, глаз вспять, упрёков.
Синеокой
Был святой
Иль подвижник?
Оператор, стой!
Сохрани им остаток жизни…
***
К фильму Александра Сокурова «Телец»
Подмосковье, прижившись в Горках,
На дачах,
За створками
Окон росою плачет,
Капает с трав в рассвет.
Посреди луга
Вождя больше нет.
Белугой
Звучат его связки оскоминой давних лет,
Пройденных бунтов, оков, революций.
Так завершён интеллекта атлет,
Ныне телец,
Ныне предмет,
Величья остаток куцый…
Брошенный жест возле луга.
Товарищ Крупская, Вы подруга?!
Бросьте, бросьте!.. Все мы пришлые,
Лишние
Этой жизни.
Только смерть передаст нас Отчизне…
***
К фильму Абеля Феррары «Мария»
Фильм распят на экране.
Фильм о Боге.
Разные страны –
Одни итоги.
Одна кровь, одна боль,
Одно страданье.
Человек, не запертый в стол,
Как призванье.
Как умение видеть лица распятий,
Как стремленье
Видеть крест в каждом платье.
В биенье
Пульса, жилки,
В детской тощей такой руке
Над копилкой,
Над нищетой, над бродягой.
Это жить, как не выходной,
Личность стягом
Проносить возле банд и тьмы
Закоулков.
Это помнить, что были мы
В лавке с булкой
В тот нищий год
Лет из детства.
Это бросить свой бутерброд
По соседству…
***
К фильму Сергея Соловьёва «Анна Каренина»
Анна, Вронский с Карениным будут с тобой
Прямо до поезда и до рельсов.
Помнишь, в оркестре играл гобой?
Сын твой играет в детство.
Стива останется, и кадриль,
И
Лёвин во всходах Солнца.
Где ты учила вот этот стиль
Взгляда на жизнь в оконце?
Помнит ли морфий твоя рука?
Помнишь ли ты о скачках?
Кто теперь будет тебя ругать
Без папиросной пачки?
Кто потревожит твои следы?
Кровь оботрёт с ладони?
Кто теперь знает, что это ты?
Путь оброни к иконе…
***
Составляют иск Небу –
Недоимки хотят забрать.
А когда-то играли хлебом,
Не прощали за детство мать.
Знать,
Теперь обвиняют Бога:
От дороги не уберёг.
От предлога и до порога
Вся судьба убегает в слог.
Время ждёт интонаций Бога,
Учит тембром играть в алтарь.
Благодарная недотрога
Вырастает в большую... Встарь
От прихода и до исхода
Три молитвы и сто свечей.
Жизнь уходит в крещенских водах,
Чтобы стать ничьей.
Крест чужой на себя надевши,
Убери: не подъять. Не тронь!
Ты ж не хочешь смотреть чрез бреши?
Чрез проколотую ладонь?
Ты ж не хочешь распятых взглядов?
Ты ж не хочешь копья в боку?
Просто Богом-то быть не надо.
Можешь? Можешь? Я не могу...
***
К фильму Константина Лопушанского
«Русская симфония»
Русская симфония идёт под снег,
Под сугробы, метели, бури.
Посреди безумства стоит человек
И тихонько про память курит.
Курит, курит под морось про этих детей,
Про сирот из приюта. Мебель
Он кидает то в ночь, то в обугленный день,
Он пытается сделать Небо.
А за ним был Толстой, Достоевский и Бог,
Образа, и слова, и мысли.
А за ним был язык, русский говор и слог.
Высь ли
За плечами его, у него на руках?
Это к ней, это к ней он позвал всех.
И теперь мне не хочется это в строках
Говорить: «Человек надорвался…»
***
Всю власть дурным советам!
Это
Возраст, который надо перерасти.
Глупости в зажатой горсти.
Стих, чтоб смести
В охапку все смерти и мести.
Мы вместе
С тем, что не знает лести,
Знает доброе слово,
Поднять готово
На слова, на дела, на жизнь.
На высокие этажи
Не добраться ему, звеня.
Помнишь чем ты теперь меня?
Буквой? Прописью или городом?
Слабым горлом, покрытым воротом?
Чем?
Не лишился, как видишь, тем,
Но вот темы...
И без ноты без этой немы
И слова, и глаза, и руки.
Я ведь жил от разлуки к разлуке.
Было с чем расставаться.
Оваций
Звучит набат и поныне
По ком-то. А мне твоё имя
Молитвой пред каждым днём.
Я больше не знаю о нём.
Ни адреса, ни прописки.
В списках
Прошу не значиться наградных.
Мне хватило бы нас двоих
До заката весны и лет.
Нет
Этюда тоски и плача.
Та, что жизнь мне когда-то значила,
Назначает её другому,
И себя.
Мы, согласно закону Ома,
Не скорбя
Назначаем себя да Богу.
Назначаем себе других.
Я не помню свою дорогу,
Потому что не помню их...
***
Всяк да накажет себя сам!
Не вмешаться в людей Небесам,
Не вместиться.
Голоса наказует птица,
Что поёт. И пляшут
Неваляшки,
Покуда Земля их тянет.
Всяк в стане
Чужом и дерзком.
А сердцем
Не измерить всего, не смочь.
Так вмешается в душу ночь,
Охватит.
Некстати,
Не к месту.
Где детство? В ком?
Город набит битком
Взрослой серьёзной ссорой.
«Sorry,
I'm happy just to dance with you»...
Но я не люблю
Танцев.
Варьете – родина глупых стансов,
Я не оттуда родом,
Я из других стихов и букв, других переулков и книжек.
Ниже
Бродом
По страницам
Шагает Русь.
Вот когда чрез неё проберусь
Да к границе лета, лица
Всех будут не об этом.
Я так и не понял, о чём.
Да омой меня солнцем, лучом!
Иногда я совсем не при чём,
Не при ком.
Зачеркни же меня штрихом...
***
Согласно моей жизни, выходит так:
Слишком многим ты был навсегда пустяк.
Также многим ты не был вовсе.
Если будешь ещё выводить мотив,
Готовься
Платить,
Ибо платит каждый
И за то, чтобы быть,
И за то, чтобы слыть,
И за то, чтоб случиться однажды.
А согласно меня, денег может не стать,
И тогда ни поэта с писателем стать,
Ни награды и почести
Не дают больше права почерка,
Права слова.
Были строчки на Солнце готовы,
На Бога да истину.
А теперь я молчу так неистово
До срока, до рубежа, до грани.
Я учился быть словом раненым.
А другого я не умею
И немею, немею, немею...
***
Я писал тебя день за днём
Полотном из строки и точек.
К ночи
Притворён
Дух и прочих
Отрешённые голоса,
Город, крики и страх карниза.
Чьи там руки в твоих волосах
Нижут
Ласку за прядью прядь?
Треплют бранью, быть может, имя.
Ты училась не вспоминать
Про меня и меня с другими.
А я тоже теперь освоил
И беспамятство, и ничто.
Но нас двое когда-то, двое,
Я не пробовал на другое
Поменять твоих букв листок.
Ты же стоишь его? Я стоил
Прошлых честных и чистых строк.
Ты теперь оборвала срок.
Устои
Тоже рушатся в города.
Я хотел тебе наказанья.
И наказывал с кем-то, да,
У неё города, города
За плечами и расставанья.
А с тобою ушли года,
Все награды, успехи, званья.
Я тебя находил признаньем
И в поэзии, и в судьбе.
А ныне
Всё осталось не о тебе:
Ни имя,
Ни фамилия, ни стихи,
Ничего не растрачу боле.
От предлога и до строки
Простирается ныне воля
Говорить да искать ответ
На себя, на страну, на время.
Ниспадал негасимый свет,
Словно бремя...
***
Вписан в каждого его быт,
Бытие и кто им забыт
Поминанием и виной.
За мной
Были возгласы за стеной.
Был туман подле стен и улиц,
Подле дней.
Сутулясь,
Старей
Становились лета.
Кто этот
Мальчик без города и без дома?
Знакомый
Красивых и добрых книг,
Умелых и умных фильмов.
Он в них
Сильно и стильно
Увяз, остался.
В строке, на листе, на воде
Писан вилами.
Было ли
Всё это?
При детях,
При людях, при времени, при жизни странной.
Я освоил довольно рано
Слова и наречья
Под вечер, под сумрак, под дождь.
И плечи
Твои и ложь.
Но нынче мне хочется дела.
Как я эту жизнь посмел, а?
***
Через час колёс, снега и дня,
С моросью, слякотью не бранясь,
Наступаешь на город, землю.
Этот дым, эту гарь осеняет крест
С позапрошлых соборов, не знавших месс
Католических. Не приемля
Чужеземных песен, динамик сквер
Оглашает воплем реклам. Не верь
Ничему, что тебе расскажет
Эта улица в грязи да талый снег,
Пораскиданный, брошенный той весне,
На которой под капли ляжет
Городок, под инъекцию всех дождей,
Под великие замыслы да вождей,
Под ветвей оголённых пряжу.
Каждый голос в гостинице – только враль.
За окном перепалка дворовых краль,
Нынче ставших всего интрижкой.
Если хочешь ночью в постель тепла,
То не с улицы: улица умерла.
Безопасней остаться с книжкой.
Или с музыкой: тоже хороший путь,
Чтоб без этого города да заснуть,
Не расслышав собачьей своры.
Солнце хлынет вечером на стекло,
По лесам, дорогам теперь текло
Это тёплое время. Воры
За окладом в храм, я – за красотой,
За Марией Девой, иконой той,
Пред которой бы мироточил,
Но теперь не знаю, зачем, к чему,
Просто в этих глазах верил бы всему,
Как не верят Марии очи
Ни в Голгофу, не в этот грядущий крест
Для Него. Я возле свечей, окрест,
Я вникаю в былые лики.
Город храмом красив, старых улиц вид
Этой местности много веков привит
Был назад, и его улики
Небольшого далёкого городка,
Это зданья, улицы и река,
Да история, что знакома.
Пред отъездом моим колокольный звон
Разлетался по комнате. Вот о ком,
Я спросил бы у Джона Дона...
***
С пластинки играет Испания.
Фламенко льётся.
Пани, я
Знаю, что не продаёт сам
Господь жизни счастливой,
Но те живы,
Кто помнит об этом.
Назначаю себя поэтом
На десять минут Солнца или Луны.
Полны
Книги улиц, люда иль тихих слов,
Я готов
Читать церкви, дороги,
Помнить, что ты всегда на пороге,
Пока стоишь,
Тишь
Верша.
А когда-то была душа.
Боль, любовь и обида,
Да заменят мне всё это виды
Куполов, крестов и башен.
Страшен
Путь, в нём страх находящему,
Но ищущие да обрящут
И Бога, и дорогу, и суть.
Нам с Ним будет, о чём взгрустнуть...
***
Больше всего я любил тот момент, когда получалось гасить их взгляд...
И надежду, и нежность, и бледность – всё
Мне так нравилось невпопад
Усмирять гордость девичью стариком,
В них не видящем больше дам...
Я играл его наравне со злом,
Выговаривал громко вам.
И мне нравилось в них убивать интерес,
И вот только тогда, тогда,
Я вновь чувствовал, что не повеса, вес
Я чувствовал идеалов.
Потому где вы были, когда ещё я всё искренне, всё навзрыд
В вас заглядывал, мерил обидам счёт, и всерьёз ими был убит.
Вот тогда, когда значил мне что-то жест, и в извивах запястий вен
Мне мерещилась нежность без всех измен, мне так виделся крови плен.
Для которой, которую и за ту...
Непролитую бы сберечь. Уходила жизнь на любовь не ту,
Как теперь оставляю речь.
Потому и в слове, как в том лице, мне не дорого ничего.
Обвиняй теперича в подлеце,
Как когда-то Его. Его.
Только кто ты такой, чтоб отведать крест?
Мы не ведаем ничьего.
А я только желал, чтоб Голгоф окрест
Кровь стекала бы не её...
По запястьям, по жилкам, по голосам
Никого не могу ловить.
Я не ведаю Неба да в небесах.
Я опять не умею жить...
