Рассказы / Статьи / ВЕЛИКОРОССЪ

"Сельское кладбище в лунную ночь. 1887" художника Саврасов Алексей Кондратьевич

Судьба

Странные всё же тут наведены порядки.

Обычно архивы содержатся под неусыпным контролем. А тут… заходи, кто пожелает…Всё доступно…

Одноэтажный дом рядом с cельским кладбищем. У дверей табличка «ХРАНИЛИЩЕ ЧЁРНЫХ ЯЩИКОВ ЗАХОРОНЕННЫХ».

Внутри бесконечный ряд стеллажей. На каждом указан год погребений и… бесчисленное множество малюсеньких «чёрных» ящичков оранжевого цвета. Ну, знаете, конечно, такие малюсенькие коробочки – самописцы, которые закладываются каждому при рождении в черепные коробочки.

По центру в фойе установлено несколько устройств дешифровки – экраны, а под ними площадочки, как у магазинных весов.

– Очень интересно! Ни разу не видел результатов рассекречивания… Посмотрю!

Взял я сборничек информации о ком-то, мне не известном, с ближайшего стеллажа, на котором вместо года захоронений было написано «Радиоуглеродный метод датирования при археологических раскопках не определил искомую дату».

– Ну-ка, ну-ка! Чем дальше, тем загадочнее! Посмотрим!

Водрузил я на площадочку «весов» этот чёрный ящик, а на нём подтёки какие-то увидел, и тут же на экране зелёным цветом зажглись слова расшифровки:

«Мир открыт и распахнут. Дорога свободна. Путь ясен.

Знаю, что теперь делать. Знаю, куда идти.

Ведь решение вынесено! Да ещё общим сходом верховных жрецов!

Все выбрали меня.

Мне повезло! Так уж планеты расположились! Они вообще ко мне расположены!

Я лучший! Я счастлив! Я иду!

У всех надежда только на меня. Я должен всех спасти. И я всех спасу!

Ничего я не боюсь. Да и нечего мне бояться.

Теперь мне всё равно: идёт дождь или нет; полдень или полночь – всё одно; гроза ли, молнии – мне безразлично; жар ли, холод ли – меня это не касается.

Я над всем этим! Я над миром! Я парю!

В мыслях и мечтах одно – c к о р о в с е м б у д е т л у ч ш е!

Всем без исключения будет лучше! Все будут спасены!

Вперёд! Только вперёд! И вверх!

Я лёгок! Меня ничего не отягощает, не тянет назад. Позади – ничего. А впереди только счастье! Счастье для всех!

Что это за звуки? Откуда они рвутся? Фанфары? Трубы? Я понял – это изнутри. Это из меня. Это из моей груди!

Впереди – свет. Яркий, зовущий, божественный свет!

Для меня нет «сегодня», нет «вчера». У меня – только будущее.

И будущее это – светло и радостно!

Будущее – восторг!

Вон оно пекло. Бурлит и клокочет там внизу.

Жерло вулкана. Лава. Горячая и жаркая лава.

Мне туда».

Видения

Наконец-то, это бессердечное солнце садится. Всё когда-то кончается! И злое светило вот-вот закатится за большой бархан.

И тут только и начнётся нормальная жизнь. Помню, в прошлом году геологи у нас стояли. Нет, не геологи. В прошлом году археологи были. Но и у тех, и у этих много схожего: натянуты палатки; навесы; тенты. Столовая у них, душ. Биотуалеты такие из пластика. Камазы мощные, чтоб за арбузами гонять на базар, за водой, за отрядами, что по пустыне раскиданы… Так вот, они в волейбол только по ночам играли. Солнце село, пришла бодрость, и появилась охота двигаться.

И все мы живём в таком же ритме. Спадёт жара, тогда и можно будет расслабиться! Появится аппетит. И я как следует смогу поесть: первое, второе, третье. Единственный раз в день! Утром пью воду или компот; иногда лепёшку пожую. А потом – весь день без еды. Лепёшки у меня жена делает! Сыт ли, голоден ли – не оторвёшься! Она белый кунжут сыпет в тесто! Когда горяча лепёшка, то больше ничего и не надо! Я, считай, для этого тандыр ей и сложил – всем на зависть.

Стемнеет скоро! Шурпу разогрею. Хороша она у меня – ароматная, наваристая, острая…

Иногда я и сам делаю шурпу. А чего там: жир растоплю; мясо добавлю; луку побольше поджарю, помидоры там… Заливаю водой и с очищенной картошкой варю. Всё! Я вам говорю – всё! Ничего больше не захочешь. Ни манты, ни шашлыка! На второе я вчерашний плов возьму, остался. А потом или зелёный чай, или шубат, это кумыс такой, возьму. Шубат у меня не кобылий, верблюжий! А верблюдица у меня – ни у кого такой нет. Шубат из-под неё получается и сладковатый, и солоноватый – всё в меру. Ничего добавлять не надо! Вот врачи из экспедиций говорят: очень полезная вещь. Будто не знаем – с детства этот животворный напиток пьём! Как-нибудь разбираемся. Я почему сегодня всё сам: грею там, разогреваю? Жена моя, жёнушка с детьми к родителям уехала.

Но я не сильно по ним пока скучаю. Есть чем заняться. Есть у меня своё увлечение, хобби, иначе. Поем вот я, посуду сполосну – арык у меня прямо за дувалом течёт – не пожалел денег, дал трактористу – он тут и прокопал ров. Чуть-чуть раздвоил русло! Получился, что твой Каракумский канал! Широкий! Все в махалля довольны. Да, что там в махалля, во всём кишлаке все радуются. Идёт вдоль наших дворов и строений, а потом к своему руслу прежнему возвращается. А то был арык, поля только орошал; а у нас арычок – тюбетейкой перекроешь… Теперь и в сады отводочки не надо далеко тянуть… Ну, вот посуду помою, потом глиняный пол в доме водой полью… Щедро полью! Чего жалеть! Нет, не для мытья. Это для прохлады! Для блаженной прохлады. Ночью в простыню закутаешься… и спишь на полу, как младенец. Благодать! После армии первое время как я наслаждался! А там наоборот – мучился. Я в стройбате служил. Холод, снега, зима. Тяжело было. И мастерству мало чему новому в армии научился. Многое и до армии мог. Тандыры – моя работа. Ещё умею колодцы копать. Дувалы кладу. В армии лишь фундаменты научился делать. Это для меня новое. А до армии я трёхмесячные курсы электрика и киномеханика окончил. В армии пригодилось. По специальности я и в теперешней экспедиции работаю. Сегодня работы не было – никто не вызывал.

Так. Ну, до заката немного осталось. Подожду! Весь день ждал, а уж минуты – это не вечность же, – пролетят.

Так я про хобби говорил. Это после еды я залезу на крышу своего домика. Возьму с собой бинокль. И вот, если смотреть на северо-восток и ждать появления луны, то оно появится – это чудо. Но сначала там, вдалеке заалеют сахарные верхушки гор. Значит, дневное светило послало напоминание о своей злобной силе – свои закатные лучи.

Потом засверкают звёзды – прохладные и чистые, будто омытые временем. И тут начнёт восходить луна. Постепенно так воспаряет. Луна синего цвета в окружении лёгкой дымки. А вокруг луны голубые столбы и пятна.

Они называются «гало». Так говорил геолог Валентиныч. При восходе луны, медленном и плавном, появляется такое явление.

А затем уже появляется видение.

Валентиныч говорил:

– Это лунный мираж.

А я и сам знаю. Вот уже два года с мая по август я любуюсь им и оберегаю его.

Я знаю это, Валентиныч знает и жена моя. Несколько раз смотрела. А больше – никто!

Не пальмы с озером, как обычно рисуют миражи. Нет! Те на солнце.

А тут появляется очень маленький кишлак. Постепенно появляется, не сразу. К нему ведёт наш дувал и наш арык. Но не доходят. Я проверял сам. Шагами. Я ходил туда. Я знаю, где этот мираж. Точно знаю. Много раз днём проверял. Но днём его нет. И следов никаких нет. Из нашего мира там растёт один тополь. Не такой как рисуют – высокий, пирамидальный. Нет, этот кургузый, на нём мало листвы, почти одни сучья. Мало того, что я их считал и пересчитывал, я привязал красную тряпку на его нижнюю ветвь. Эта тряпка, эта ветвь, этот тополь видны в мираже. Только они. И в бинокль видны, и без стёкол, на самом деле, видны.

А больше там ничего нет из окружающего мира, из нашего кишлака.

А в том, лунном мире, видно пять глинобитных домишек. Всего пять. Мазар, заросший зарослями можжевельника и арчи. Видно, что давний мазар, очень древний. Наружный слой глины на нём весь потрескался. На радость ящерицам. Их в лунную ночь ясно видно! Из одной трещины деревце абрикосовое растёт. Там виден ещё ручей, продолжение нашего арыка, весь в зарослях тугаев. Как там в жару, должно быть, прохладно! И на окраине этого уютного кишлака высится небольшой бугорок, холмик. И вот на этот бугорок перед полуночью всегда выходит девушка. Её вижу и без бинокля, а могу и в бинокль. Она всегда смотрит в сторону гор. Ни разу она не обернулась. Ни разу! Постоит там полчаса или час и исчезает. Не уходит, а исчезает. Растворяется в воздухе. Так мне кажется.

А больше там никто не живёт. И животных нет. Никого не видно!

У нас тут, в нашем мире, всего много. Индюки, куры, собаки, ослы, верблюды живут. Ревут, кудахчат, квокчат, лают иногда. А там – тишина. Сколько раз вслушивался – нет звуков! Даже цикады там не звенят. И кроме девушки этой, а может девочки ещё, – никого нет.

И вот что интересно – тут шумно: возгласы, гам, крики, удары по мячу, свистки, площадка залита светом. Аккумуляторы у них, знаешь, какие? Сила! Ну, нигде таких нет! А крики – муэдзин бы был, не был бы услышан. А ей хоть бы что! Не обернётся! Не посмотрит сюда! Мне кажется, я думал об этом, она глухонемая. Бедная девочка! И жена как-то говорит:

– Конечно, её жалко; она очень, очень одинокая!

Я много раз туда, в лунный мир, ходил. Тополь есть, тряпка есть. А больше – ничего. Тряпку никто не трогает. Кизяков туда я приносил, топить ведь надо чем-то. Не голодает же она! Так вот, кизяки она тоже не трогает. Сознаюсь, я дыню как-то туда отнёс! Мы с детства знаем, что плод с чужой бахчи всегда слаще! Долго она там лежала нетронутая, эта дыня. А потом исчезла. Не знаю, уж куда делась. Исчезла!

Много раз я видел, как перекати-поле через её кишлак насквозь проходили и у нас появлялись. Там – нигде не задерживались, ни разу, через все дома проходили. А у нас у дувала останавливались или в арык сваливались.

Долго я думал, как нам с девочкой встретиться, познакомиться. Ведь не дело это – рядом соседями жить, а не повидаться... Я такой человек: без помощи никого не оставлю. И жена моя такая же. А вдруг ей помощь нужна? Или что-то?

Как-то я в Ургенч поехал. Наша кинопрокатная база там расположена. Поехал, а чтобы ленты не в кассетах жестяных везти, беру там обычно картонные ящики. Ящики ведь всегда пригодятся в хозяйстве. В них и кладу катушки. Привёз всё, как всегда. А в одном из ящиков вижу – кипа вощёной бумаги лежит. Из-под чего, не определишь, нет надписей на ящике. И вот стал я из этой бумаги кораблики делать и посылать в тот кишлак, соседний. Опускал их в арык. Иногда просто кораблик, а иногда с надписью на бумаге: «Мы рядом! Мы здесь!»

Иногда ещё и добавлял: «Приходи!»

В бинокль, да вообще при луне, я не видел там этих корабликов из вощёной бумаги. Днём как-то я видел их там, где арык отворачивает. Несколько штук, их прибило на повороте! А потом, позже, я уже ни разу возле арыка их не находил.

Конечно, разгадал я, почему письма наши без ответа оставались – она читать не умеет. У нас редко, когда девчонки в школу ходят. И сейчас не ходят, а раньше тем более.

А вот однажды, месяц назад, в июле, ночью сильный туман был. И девочка соседка еле-еле видна была. И вот от неё в сторону гор дальних шёл караван верблюжий. Медленно так идёт, даже точнее, если сказать, плывёт он. Величаво так, уверенно, гордо. Как все караваны. А чуть выше того каравана ещё один, где верблюды поменьше ростом. А выше ещё один караван отражается; совсем мелкий. И понял я, что туман этот не просто туман, а это – далёкое прошлое. Это было. И девочка провожала этот караван. Когда-то. А потом она стала выходить и ожидать его.

Кто в этом караване туманном виден был? Старик с белой бородою и мужчина молодой. Кто эти джигиты были, я не знаю. Может, отец её, с ним, может, брат её, а, может, и жених?

А на днях к девочке, когда она стояла на своём пригорке, со стороны гор пришёл молодой длинноногий верблюд. Показался он сначала издалека точкой, а потом стал подходить всё ближе и ближе… Расти стал. И вот он встал перед девочкой. В полный рост. Она обняла его, рада, значит, была, узнала, и увела с собой. Я сразу понял, что это караван послал ей гонца. Не знаю, какую весть он принёс девочке: что идёт караван по-прежнему, не сгибаясь; вопреки песчаным бурям, насквозь. Или что-то случилось с ним. Не знаю.

А вчера вот девочки не было. Да и кишлак нечёткий был какой-то и недолгий, появлялся лишь на короткое время.

Что-то не терпится мне сегодня посмотреть, как там, в том кишлаке? Появится ли? Очень неспокойно мне. Как там девочка с верблюдом? Солнце уже село. Ну, ладно, позже поем, а сейчас на крышу полезу. Бинокль только прихвачу.

Сижу на крыше, ничего я не вижу, сколько не вглядываюсь. Исчез лунный мираж. Нет его. Не вижу. Ни кишлака, ни девочки – никого.

Смотрю, а во двор мой мул пришёл какой-то, незнакомый. Не видел его никогда раньше. Может, он пришёл на свет лампы, что высвечивает квадрат двери моего дома? На мула смотрю, навьючен хурджин. Красивый хурджин. Видимо, много времени его вязали и украшали цветными нитками… А хозяина с ним нет. Мул один пришёл. Ну, решил я перемётную сумку посмотреть. Интересно ведь, что там, в ней? Слез с крыши.

Посмотрел. В сумке оказалась примерно сотня корабликов из вощёной бумаги. Все они высушены и перевязаны синей лентой. Я думаю, девочка-соседка перевязала кораблики.

Умела она читать или не умела, читала она надписи на парусах или нет, не покидала она своего поста даже на короткое время. Она стойко ждала своих. Может, и дождалась. Но мне это не дано было увидеть – мираж исчез.