…Почувствовать, обкатывая волны интуиции: и – отогнуть нижние, слегка пружинящие и ароматные ветви ёлки, чтобы найти крепко угнездившийся в почве ядрёный, сильный боровик…
Великолепная архитектура грибного тела!
Жалко срывать.
Грибной аромат превосходит еловый, и, одним из лесных элементов, дарит вариант счастья.
…Есенин писал «г», как «ч» – чуть детский почерк, наивный, без игры, слишком всерьёз…
Ветка, напоминающая есенинское г.
Или ч.
Лисички-сестрички разойдутся ведьминым кругом: но негатив, обычно вчитываемый в понятие «ведьма», непонятен.
Впрочем, помнишь – ведьма – ведать, а здесь, в лесных лентах, не знаешь, что будет на следующем шагу: обманка? подосиновик?
Ведьмин круг расходится, желтея, и, несмотря на рокочущего в сознание «Чёрного человека», срезаешь постепенно, вычисляя формулу природного круга.
Лисички хороши: есть нечто китайское в их складчатости, нечто зыбко-дрожащее.
Испуганное?
Едва ли…
Человек, используя правила существования, приписывает собственные ощущения всей бездне окружения; но лесная мера легка, хороша, сквозяща.
Таинственна?
Да, есть в ней некоторая алхимия…
Следующий боровик был найден под влиянием «г» и «ч» Есенина, столь похожими, что на шеи ноги оказывается нелепая пьяная голова.
Можно ли собирать грибы, будучи пьяным?
Никогда не пробовал…
Боровик с чуть расплющенной шляпкой, к которой пристала нежная травинка, и – деловой мураш, чернея, пересекает обширное для него пространство.
…мощным слухом обладая, Есенин не мог написать на «НА ШЕЕ НОГИ» – чёткое, пружинящее, как еловые ветки, «ч» требовало повтора.
Ночь распростёрла бездну, помавая крылами: абсурдные образы открывают области снов.
Багровая гущь понедельника – почему так страшит этот день?
Срезанный боровик, благоухая, отправляется в корзину, пока чёрная чёткость человека подчёркивается упругой плотью «ч»…
Здесь, рядом со знаменитой Тихоновой Пустынью, разлив лесов величествен: можно заблудиться; и, представляя аскета, живущего в дупле, вдруг ужасаешься: ведь это было во времена Византии…
В осеннем лесу всегда есть нечто византийское, связывающее его с величественной империей, где столько цветов играло, и эмали творились… такой синевы, что, когда бы разбавить, хватило б покрасить серое небо.
Его не видно: ярусы ветвей высоки.
…есенинские ритмы перебирают душу, как струны, и дорога слоится, согласно с ними.
Жёсткие ритмы: читать «Чёрного человека» надо, кидая пригоршни строк в мир: из которого другой такой не выйдет…
Брать ли сыроежки?
Нет, просто полюбуйся: они цветные, как гуппи: они и есть гуппи лесного аквариума: а белые…
Как гурами, или телескопы.
Но, представляя грибы с глазами, хотя находишься под Калугой, а не под Рязанью, думаешь, что всё равно не заметят, как их съедят…
Сыроежки чуть дрогнут, опять напоминая про «ч», имеющее столько прав, что непонятно, как возникло «г».
А вот и – подосиновик: круглый окат шляпки кажется мускулистым, и, прикасаясь к твёрдой ножке, ощущаешь схождение света в душу.
Детская радость тихой охоты отодвигает мрачного чёрного, живущего запредельностью.
Потусторонние шары стали бить в мозг после смерти мамы: жуть и ужас, и лента конвейера движется: мама соскользнула с неё первой, теперь – ты…
Мама, ждёшь ли меня?
Почему, будучи так сильно связан с тобою, не ощущаю тебя?
…медленно извлечённый из земли сиятельный, роскошный подосиновик ложится в старую, потемневшую боками корзинку, и строчки поэмы, вспыхнувшие было, гаснут…
Хочется ещё немного счастья, боровиков, Византии, подберёзовиков…
Лесной тишины, напоённой такими сложными, почти мистическими ароматами…
Художник: Ольга Ивлева