Операция «Сплав», или Двое в одной лодке, не считая часового

 

Это были благословенные 70-е годы прошлого столетия. Мы с женой работали на Крайнем Севере на своей Всесоюзной ударной стройке газопровода «Сияние Севера». Пользовались почётом всей нашей тогда ещё огромной Страны, большими льготами и неплохими заработками, позволявшими нам ездить в полновесный летний отпуск туда, куда нам бы захотелось.

Однажды, будучи в гостях у наших северных друзей Радченко, мы заговорили на любимую зимнюю тему северян – куда поехать отдыхать этим летом. Куражась, мы решили наугад ткнуть пальцем в расстеленную на полу большую карту СССР, представив воле случая выбрать нам место очередного отдыха.

Ткнуть пальцем поручили моему шестилетнему сыну. Палец сына указал на г. Черновцы – западную область Украины, именуемой Буковина.

…Через несколько месяцев, мы – две семьи – оказались на Буковине в небольшом посёлке, недалеко от города Черновцы. Часть этого нашего отдыха я описал в новелле «Парасолька или Буря в стакане Майдана».

В этом же повествовании я хочу рассказать о некоторых других событиях этого памятного отдыха.

Моя жена готовилась в третий раз стать матерью, и мы решили «шикануть» и протезировать её. Поскольку я пишу о годах, в которых ещё ни один фантаст не мог и представить себе металлокерамическое протезирование, то самым высшим шиком были зубы из золота.

Такие зубы вставлялись тогда официально только крупной номенклатуре. А простой люд, если и имел на эту операцию деньги, то пользовался услугами подпольных частников – протезистов, промышляющих этим прибыльным и рискованным ремеслом.

Во всяком случае в нашем молодом таёжном комсомольско-добровольческом городке на Севере никто и подумать не мог искать таких подпольщиков – время для них ещё не наступило.

Нам подсказали, что Буковина, так же, как и Кавказ всегда жила по своим законам, которые ныне принято называть рыночными, и там подпольный промысел развит по всем направлениям.

Наш посёлочек стоял прямо на реке Прут. И мы, едва разместившись, соответствующе экипировались и всей оравой рванули на речку на рыбалку.  

Мы с собой захватили в отпуск такой запас рыболовецких принадлежностей, что их бы хватило, чтобы открыть в этом посёлке небольшой магазинчик для рыболовов. Снасти всех размеров и множество коробок и коробочек дополнялись сапогами «болотниками» и даже резиновой надувной лодкой.

Когда мы весёлым кагалом добрались до берега речки Прут, мы были немного ошарашены и разочарованы её видом. После нашей огромной полноводной и глубоководной Печоры, с берегов которой мы приехали на Прут, эта украинская речушка, которую мог спокойно переплыть даже мой шестилетний сын, показалась нам одним из безымянных притоком Печоры, каких вытекает из тайги множество.

После секундной заминки мы, однако, спустились к реке и бодро принялись за дело; накачивать лодку, разворачивать и снаряжать снасти и искать местных червей. Работали мы дружно, споро и вокруг нас собралась стайка зевак от мала до велика.

Только потом, гораздо позже мы поняли, чему дивились аборигены. Их удивление было, пожалуй, сродни удивлению индейцев Америки, увидевших высадку первых отрядов Колумба. Наверное, эти местные жители потом долго рассказывали всем знакомым, что видели ненормальных, которые приехали с северного края, где ловятся рыбы весом за пуд, чтобы насладиться рыбалкой пескарей, размером с мизинец дошкольника и весом в миллиграммы. Причём амуниции натащили, будто бы они, по крайней мере, собираются ловить лохнесское чудовище.

Но ещё больше удивились наблюдатели, когда я, забравшись в лодку, забросил снасть с крючком 7-го размера и с первого заброса вытащил рыбу неизвестной нам породы. Эта рыбёха была размером с нашего печорского крупного ерша и была нормальным уловом для нашей Печоры, но великим дивом для местных рыбаков.

Поэтому реакция окруживших нас аборигенов была такая, будто бы я выловил местную русалку, настолько непривычным казался мой улов для окружающих зевак. Я же, не зная об этом, сноровисто освободил снасть, небрежно бросил свою добычу на берег, где её тут же окружили и стали рассматривать сбежавшиеся со всех своих мест бросившие свои удочки рыбаки. Не тратя время на эти восторги, я, как и положено бывалому рыбаку, наживил свежего червя и споро закинул снасть на то же место, пытаясь не дать уйти предполагаемой стайке подруг первой моей добычи…

…Напрасно я сидел с час на этом месте, потом искал другие, места «поуловистей», потом, по совету местных знатоков, сменил крючок на самый мелкий, «заглотыш», с которого, будь я на нашей благословенной Печоре, я бы уставал снимать «мальву» – мелких рыбёшек, которые у нас там и без крючка набивались полную трёхлитровую банку, только брось в неё хлебушка и погрузи в реку…

…До сих пор я не могу понять, откуда взялась эта рыбина по местным меркам – кит, бросившаяся на мой крючок, как пиранья?! Всякие думки мне приходили потом на ум. И что встал я на ловлю на запруде, образованной сбросами местной больнички, возможно, очистные не очень очищали, а медики сбросили в реку такие химикаты, что эта рыба была просто на грани припадка.

И что эта невиданная для этих мест рыбина – её не могли опознать даже местные рыбаки – заплыла в эти места из самого моря по недавнему половодью.

А мой друг – Юра Радченко – совершенно серьёзно утверждал потом, что я выловил местного «Нептуна», который разбуженный нашей атакой на его владения, приплыл полюбопытствовать, кто же это здесь мутит воду и от удивления попал на мой крючок…

Так по сей день я и не разгадал этой загадки. Особенно после того, как много часов понаблюдал за местными рыбаками и их рыбалкой, которая бы не удовлетворила и нашего северного детсадовца. Они, часами сидя в ивовых кустах, насаживали на микроскопический крючок микроскопические кубики из нарезанного плавленого сырка – единственную местную приманку, на которую можно было словить хоть пескарей – рыбок размером с аквариумную молодь…

…Отпуск катился своим чередом. Но странная безрыбная река Прут не давала мне покоя. Она местами была как будто бы и глубоководная, спокойно и осанисто неся свои воды вдаль. Местами мелела до уровня щиколоток и бурлила на больших камнях невесть откуда взявшихся перекатов.

Удивляло и то, что на Пруте не видно было никакого водного транспорта. Не было ни привычных нам моторных лодок, ни  даже вёсельных лодок…

…Ловля мальков на плавленый сырок быстро надоела, и мне пришла в голову мысль сплавиться в лодке по реке.

В хате по соседству с той, в которой квартировали мы, жил молодой офицер, который часто приезжал домой на мотоцикле с коляской. Я познакомился с ним. Сосед оказался лётчиком из вертолётной части, расположенной на краю посёлка. Я поделился с ним своей идеей сплава по реке и попробовал арендовать на это дело его мотоцикл с тем, чтобы он меня с лодкой отвёз вёрст за двадцать выше по течению реки и там оставил. А уж сплавиться до нашего посёлка я бы сумел сам.

Сосед неожиданно быстро загорелся моей идеей, но внёс в неё свои коррективы. Я беру его в напарники на своё плавсредство, ибо он давно мечтал сплавиться по Пруту, а он обеспечит нашу заброску вверх по течению, поручив свой мотоцикл товарищу по службе, который, десантировав нас, отгонит мотоцикл обратно в посёлок.

Моя лодка, вообще-то, считалась одноместной, но мне уже приходилось сплавляться на ней вдвоём по таёжным северным речкам, и я решил, что лучше в тесноте, да не в обиде, и мы с лётчиком ударили по рукам…

…В 6 часов утра следующего дня мы уже мчались по дороге, которая уводила нас в верховья реки Прут…

…Уже с час мы блаженствовали с сотоварищем, валяясь в лодке и поделив её пространство, так чтобы было каждому удобно. А удобно было, т.к. грести вовсе не требовалось. Речка тихонько несла нашу лодку мимо зелёных берегов, дугов с пасущимися на них коровами и козами, иногда медленно покручивая на стремнине, иногда ненадолго прибивая к берегу и опять уводя на середину. Река была пустынна, и можно было не опасаться, что на нас наскочит какой-то водный лихач. Сверху пригревало щедрое южное солнышко, вода убаюкивающе покачивала наш «Ковчег», тихонько журча за бортом и мы, закрыв глаза, отдались ленивой полудремоте…

Внезапно по дну лодки что-то проскребло, и лодка остановилась. Мы тревожно встрепенулись и огляделись. Оказывается, нас вынесло на перекат и это камни переката, через которые переваливалась наша лодка, бились о дно нашего ковчега, прервав наш дремотный отдых.

Перекат мы преодолели, помогая течению вёслами, и вновь было примостились в удобное положение, рассматривая берега по ходу нашего движения. Берега были пустынны. Но не нашей северной пустотой, когда, как пел В. Высоцкий, «кругом пятьсот» и ни единой души на эти «пятьсот» км нет.

Здесь, в центре Европы, естественно, не могло быть и речи о щедрой российской незаселённости. То справа, то слева наплывали небольшие усадьбы с белостенными домиками и с обязательным палисадником и приусадебным участочком. Иногда, на берегу, в насиженном гнезде из ивовых кустов, притаившись в своей засаде на пескарей, встречался нам местный рыбак, провожающий нас удивлённым взглядом.

Вскоре нам открылся и секрет этой удивлённости, и отсутствие движения по реке…

Впереди по ходу нашего судна показался железнодорожный мост, перекинутый через реку. Его арки по обоим берегам как бы продолжали столбы с навешанными на них рядами колючей проволоки, отделяющие территорию моста от остального пространства. Эти запретные территории тянулись метров по сто в обе стороны по берегам. На мосту стояла будка часового, в которой виднелась фигура самого часового, который, закутавшись в войсковую плащ-палатку и облокотившись на мостовые перила, очевидно, подрёмывал под лучами набирающего обороты солнца.

Подплыв ближе, мы даже рассмотрели лицо солдата – молодого парня с винтовкой на ремне. Его сонный взгляд был направлен прямо на нас, но, казалось, он нас не фиксировал.

Внезапно, как будто его стукнули по каске, он раскрыл широко глаза и уставился на нашу лодку. Осознав, что на охраняемый им объект двигается какой-то десант, он скорее инстинктивно, чем обдуманно, сдернул с плеча свою мортиру и, направив на нас, заорал дурным голосом уставную фразу, которая в данной ситуации звучала довольно бессмысленно:

– Стiй! Хто йде?!

Бессмысленность этого выкрика и нас повергла в шок.

Во-первых, трудно было разумно ответить на его требования. Как коротко объяснить – кто идёт? Да и мозг протестовал, ибо мы-то, фактически, не шли, а плыли. Но самое непонятное было в том, что при всём желании мы не могли остановиться и стоять, как требовал часовой, ибо нас на него и его мост несло течение.

Расценив, видимо, наше молчание и бездействие по-своему, часовой вскинул свою винтовку, прицелившись в нас, и заорал:

– Стiй! Стриiлятиме!

Мой напарник, как офицер, очевидно, больше знающий армию, чем я, опасливо проговорил мне вполголоса:

– Давай-ка, подгребать поближе к берегу! На хохла-службиста попали… Не дай Бог, ещё долбанёт по лодке предупредительный сдуру…

Мы, расхватав вёсла, стали судорожно подгребать к берегу и вскоре пристали к нему почти под будкой часового. Можно было даже рассмотреть его округлое простецкое веснушчатое лицо, наклонённое к нам. То ли его подкупила наша исполнительность и покорность, то ли разглядев нас и не увидев в нас большой угрозы, часовой опять закинул за плечо свою винтовку.

Мы попытались использовать этот, как нам показалось, благоприятный знак и объясниться с парнем. Миссию переговорщика взял на себя я, т.к. украинский язык – мой родной язык и, несмотря на то, что в России я говорю на русском, приезжая на Украину и слыша вокруг родной говор, я инстинктивно перехожу на украинский.

– Чё це ти нас зупинив? Чого ми такого зробили? – спросил я его как можно миролюбивее, но добавляя в голос нотку напористой обидчивости.

Родная речь совсем, видимо, успокоила солдата, и он уже пояснил абсолютно спокойно и даже доброжелательно:

– Як це чого? Це ж заборонена зона! Тут не можна ходить!

– Так хіба ми там по твоїй забороненій зоні ходимо? – попытался вразумить часового я, – ми ж пiд мостом пропливаємо! А тут під мостом ніякої огорожі немає, значить і заборони ниякої нема!

Солдат на время задумался и замедлил с ответом, очевидно, выискивая нужное место в инструкции. Нашёл, и растерянность пропала из его голоса:

– Є чи ні, а мені заборонено сторонніх підпускати до мосту. Хоч по суху, хоч по воді.

Видя, что договориться по-хорошему не удаётся, я стал потихоньку «закипать»:

– Ну і що нам тепер робити? По повітрю чи що перелетіти твій міст? Або назад проти течії повернутися?

Парень опять задумался и, видимо, не найдя ответа в своих инструкциях как-то плаксиво нам ответил:

– Але ось ви, хлопці, чого полізли в річку? А тепер мені питання задаєте! Доведеться вам потягти ваш човен на собі і оминути заборонену зону по землi…

Вертолётчик в сердцах сплюнул:

– Слушай! А ведь он не пустит! Раз он «нашёл статью», то теперь будет стоять на своём, хоть кол на голове теши! Выхода не вижу. Давай хватай со своего края лодку и потащили…

Я возмутился:

– А ты видишь, где запретка кончается?! Мы же её час обходить будем!

Офицер развёл руками:

– А что делать?!..

Я попытался обратиться опять к разуму часового:

– Слухай, земеля! Я сам с Київщини. Мiсто Бiла Церква. Чув?! – солдат кивнул согласно головой. – А працюю я зараз в России на Крайнiй Пiвночi. Газ видобуваємо. И для вас теж, – решил подпустить я подхалимства. – И я приїхав у відпустку на Батьківщину. Вирішив сплавитися по річці, щоб розважитися. А ти змушуєш мене зараз цю смугу перешкод долати, та ще з човном на спині?! Ти ж людина?! Взяв би і пропустив нас. Хвилини дiлов!

В голосе парня опять явно послышались плаксивые нотки:

– Ой, хлопці, не змушуйте мене викликати начальника варти! Я з вами й говорити не повинен. А начальник варти вас у вартівню відведе. Міліцію викличе – розбиратися. То хіба обійти заборонення вам не краще буде?    

Мой подельник сказал:

– Слушай! А ведь этот чёртов хохол прав! Здесь можно такое закрутить, что лишь к вечеру будем дома и то, если 15 суток за хулиганство нам не впаяют! Прошу тебя! Давай потащим эту лодку, будь он, этот службист неладен!

Мы ухватили лодку и стали карабкаться наверх по береговой насыпи. Подъём был крутой. Камни сыпались у нас из-под ног, лодка тяжело стукала днищем о гальку…

Я по дороге стал «отводить душу», говоря, как бы про себя, но достаточно громко для того, чтобы охранник мог услышать:

– Ну пощастило ж нам на зустріч з цим дурнем! Хай йому грець! Зустрінеться ж така людина; ні цоб, ні цобе!

Охранник явно слышал мои причитания, и они его травмировали:

– Ну чого ви, хлопці, лаєтеся?! То ж служба така! Хіба це моя шкідливість?! – стал причитать в ответ и он.

Я, будто не слыша его ответов, продолжал выискивать ему кары побольнее:

– Щоб його теж хтось змусив з човном на плечах тягнутися межах куди! Щоб йому ніколи сала не бачить!

Мой сотоварищ, понимая украинский язык, сначала улыбался, потом прыснул смехом:

– Слушай! – шепнул он мне, – а его пронимают твои угрозы!

Передыхая, мы опустили лодку, и я заметил, что и вправду, охранник чувствовал себя неуютно, глядя на нас. Видно, парень он был неплохой, и создавшееся положение его так же тяготило, как и нас.

Играя на этом, я стал громче произносить свои «проклятья» и, наконец, у меня «вырвалось» самое из них «страшное»:

– Щоб твоя жінка тобі сьогодні вночі не дала!

То ли последнее «проклятье» было непосильным для души мужика, то ли он перенасытился моими стенаниями, но он вдруг закричал нам:

– Ну, все, хлопці! Не можу більше! Що я не людина, чи що! Давайте, йдіть, пливіть під мостом, куди вам треба! Хай тобi грец! Тільки швидко, а то я через вас ще на гауптвахту зароблю… як хто побаче!

Мы даже растерялись от такого его великодушия и в следующий момент, бросились вниз к реке, прыгнули в лодку и гребя и руками, и вёслами, чтоб быстрее преодолеть этот заклятый мост прошли под мостом.

С той стороны моста нас опять встретила знакомая веснушчатая рожица. Наклонившись к реке, часовой заговорщицким голосом нам прогудел:

– Слухайте, хлопцi! Далi буде ще один мост, так ви не лякайтесь – там мiй друже стоить зараз – Петро з Білої Церкви, – он кивнул на меня, – твiй земеля – так ви йому скажить, що я йому привіт передавав. I вiн пропусте…

…Давно прошли те времена, когда по берегам реки Прут стояли вот такие простодушные и, в сущности, добрые парни.

Когда люди не скакали в каком-то первобытном диком танце, выкрикивая дикие лозунги: «Хто не скаче, той – москаль!». И ещё более жуткие, фашистские: «Москоляку – на гилляку!».

Когда я на своей Малой Родине с радостью слышал украинскую речь и не стыдился того, что я – украинец по крови…

 

 

Операция «Запорожец», или ОБХСС и черновицкое подполье

 

…Отдыхалось нам хорошо, но давила мысль, что к основной задаче – протезированию жены я так ещё и не приступил.

Поразмыслив над тем, как бы мне найти подпольных дел зубного мастера в малознакомом месте и, притом, без каких бы то ни было нужных связей, я решил начать с заведения этих самых связей.

…Начинать надо было, видимо, с заведения знакомств в местной поселковой поликлинике. Куда я и направил свои стопы в один прекрасный солнечный день. В регистратуре я узнал, где кабинет стоматолога и его имя и отчество. Мне всё приветливо рассказала краснощёкая девица за окошком, которой, видать, было скучно, и она с удовольствием говорила с незнакомым человеком.

Когда же я отправился искать указанный кабинет, она мне крикнула вдогонку, высунув в окошко свою смазливую молодую мордашку:

– Только врача-то сейчас нет!

Я приостановился и спросил:

– А когда он будет?

Девчушка мотнула косичками:

– Не знаю… Он болеет…

– А кто знает? – инстинктивно спросил я.

– Наверное, Михаил Иосифович… – сказала она, – они друзья.

Я уточнил:

– Михаил Иосифович это – главврач?!

Девчушка прыснула:

– Скажете тоже! Главврач у нас Фира Абрамовна! А Михаил Иосифович – это наш рентгенолог. Первый этаж направо…

У указанного кабинета рентгеноскопии клевал носом один дедок. Я присел рядом. В голове крутились планы, как бы познакомиться с этим Михаилом Иосифовичем и через него с его другом – стоматологом. Через минуту дверь с устрашающим знаком радиоактивности отворилась, и из неё вышла женщина. Вслед за женщиной выглянул здоровый мужчина в белом халате, заросший недельной щетиной, с красивыми чуть навыкате карими глазами.

Он оглядел «скамейку запасных» возле своей двери и наклонился к старику:

– Дедусь! А чого вы тут сидите?! Я ж вам сказав,  идiть до свого терапевту.

Мужчина помог старику подняться, поставил его в нужном направлении коридора и слегка придал ему ускорение:

– Идiть, будь ласка! Идiть…

Потом повернулся ко мне, и его глаза окинули меня взглядом, будто взвесили или просветили этим самым рентгеном:

– А вы до мене? – игриво галантно спросил он.

Я ответил ему в тон:

– Якшо ви Михайло Йосипович, то, мабуть, до вас!

– Заходьте! – он отступил, освобождая проход, и сделал приглашающий жест рукой.

Я зашёл в затемнённый кабинет, где мог разглядеть только слабенькую настольную лампу вдали, освещающую рабочий стол. Справа от стола громоздилось и сливалось с темнотой какое-то большое сооружение. Как я догадался, рентгеновский аппарат.

– Проходьте, будь ласка! – пригласил хозяин кабинета. Я направился к освещённому столу, опасливо двигаясь, чтобы не врезаться впотьмах во что-нибудь, и постарался сесть как можно дальше от опасного рентгеновского агрегата.

Михаил Иосифович, крупными шагами пройдя к столу, присел и, как бы читая мои мысли сказал:

– Аппарат выключен. У меня вы – последний посетитель на сегодня. А выключенный аппарат – не опаснее домашней кошки. Так что,  располагайтесь смело! Так я вас слушаю…

Внезапно он прервал сам себя и стал рассуждать вслух, не давая мне возможности вставить хоть слово и перейдя на русский язык:

– А вы ведь ко мне не как к врачу!? Вы по другому делу?! Но вы и не из органов… У них, знаете ли, всегда такая озабоченность на лице… И не из горздравотдела… Те, как правило, сначала идут к главному…

Он помотал головой и сделал неопределённый жест своей крупной ладонью. И закончил свои предположения: – Вы по какому-то личному делу? Так?!

И дождавшись моего согласного кивка – слова я вставить не успел – радостно и удовлетворённо засмеялся:

– А раз по личному, и у меня окончание рабочего дня, то не будет нарушением трудовой дисциплины нам пропустить с вами по рюмочке спиритус виниус! А? Вы как? Из пьющих? Или из сочувствующих. Знаете, как говорят в народе: «Не пьют только сифилитики и провокаторы!»…

Он молотил свои шуточки без устали, а сам в это время отодвинул тёмную портьеру на окне, впустив в свою комнату маленько света, достаточного только, чтобы осветить стол, на котором из-за той же светомаскировки появилась тарелка квашеной капусты с парочкой малосольных огурцов, да вторая тарелка с нарезанным аппетитными ломтями, с розоватыми прожилками свежего сала и горкой чёрного хлеба.

Довершая этот аппетитный закусочный натюрморт, на дне тарелки лежали зубки свежего чеснока…

Михаил Иосифович, отстранившись, полюбовался на дело рук своих, вынул откуда-то из своих незримых кладовых пол-литровую бутылку, заткнутую по местному обычаю вылущенным початком кукурузы, быстренько налил в какие-то мудрёные, очевидно, медицинского назначения ёмкости, похожие на небольшие рюмки, мутненькой жидкости из бутылки и, потирая руки от удовольствия (или предвкушения удовольствия?!)  приглашающе произнёс:

– Ну! За знакомство?!

…Так я познакомился с Михаилом Иосифовичем, смешливым рентгенологом, анекдотчиком и балагуром, не чурающимся чарки крепкой самогонки, которой он, по его выражению, «изгонял из своего организма лишнюю радиацию».

Иосифович меня в тот же день познакомил со своим другом – стоматологом. Выйдя из поликлиники с Михаилом – мы уже успели выпить и на брудершафт – пошли на дом к стоматологу. Он, оказывается, катаясь на велосипеде, сломал себе лодыжку и теперь сидел с загипсованной ногой дома, на выделенном для него из больничного инвентаря инвалидном кресле-каталке.

Когда мы зашли в его усадьбу, он сидел, загрустив, спиной к садовому столу и грустно бросал крошки хлеба в какой-то небольшой водоём в паре метров от него.

Когда Михаил увидел эту картину, у него враз родилась мысль:

– Во! Матвей! Ты огорчался, что в Пруте плохая рыбалка! Мы тебе сейчас такую рыбалку покажем, какой ты не видел даже на своём Крайнем Севере. Верно, Толя?! – обратился он к своему другу.

Наскоро нас перезнакомив и коротко рассказав Анатолию обо мне, Михаил пояснил задачу, решение которой меня и повлекло в их поликлинику. Всё это время он был в постоянном движении; убирал со стола грязную посуду, доставал из своего объёмного портфеля ещё пару бутылок знакомой упаковки, звал хозяйку дома, озадачивал её свеженькой закусочкой – «жареной картопли со шкварками», и говорил, говорил, говорил…

Паузу он сделал, только чтобы выслушать ответ своего друга Анатолия:

– Понимаешь, – сказал Анатолий, обращаясь ко мне, – в неудачное время ты приехал! Сейчас тут у нас по Черновицкому району ОБХСС такую сеть закинул, что из десятка подпольных зубных протезистов, шесть посадили, а остальные сами в щели позалазили. Да как можно глубже!

Он подумал и помотал головой:

– Не-е-е… Вряд ли кто сейчас рискнёт сработать! Время не то… – задумчиво протянул он.

Его пессимизм ни в коей мере не коснулся Михаила:

– Э-э-э-э! Матвей! Держи… нос бодрей, – срифмовал он весело. – Это у Толика от гиподинамии такая депрессия прицепилась! Я тебе так скажу, Мотя: нет такого времени, которое помешало бы еврею хорошо заработать! – он расхохотался.

И закончил свой обнадёживающий монолог:

– Поспрашиваем кой-кого… Узнаем у кой-кого… И разыщем мы, Матюха, для твоей женушки а-а-атличного протезиста. Даже если это последний непосаженый протезист в районе! И он сделает всё в лучшем виде!

Он помолчал секунду и сказал:

– А ОБХСС, ВЦСПС и даже… – он заговорщицки огляделся и, понизив театрально голос, закончил, – КПСС… пусть себе работают… чтоб они были живы и здоровы!

Тут Михаил на секунду посерьёзнел и поставил точку в своих рассуждениях:

– Единственное, что плохо, так это то, что мастера на атаку ОБХСС и, связанные с нею финансовые потери, – он покрутил рукой и своими выразительными глазами, – ПЕРЕСМОТРЯТ ТАРИФЫ… Естественно, в сторону их увеличения… Так что, парень, есть деньги – будут зубы! Нет денег – вон Анатоль бесплатные стальные вставит! – и расхохотался.

Подоспела хозяйка с огромной сковородкой, от которой одуряюще вкусно пахло жареным салом и картошкой, и мы набросились на еду…

…Немного подзаправившись, Михаил, сыто отвалившись от стола, сказал хозяйке дома:

– Слушай! Гость-то наш – заядлый рыбак! Он на Прут наш разобижен, нет клёва! А как у тебя, Прасковья?! Клёв есть в твоём-то пруде? А давай, Матвею покажи свою рыбную ловлю! Матвей! Порыбачишь?

Я стал отнекиваться, т.к. захмелевший и наевшийся вкуснятинки, был склонен песни петь, а не рыбалить:

– Не-е-е-е… Я не хочу… Да и снасти у меня дома…

Последнее почему-то сильно развеселило всех присутствующих:

– Снасти!.. Ох-хо-хо-хо, – громыхал громче всех Миша. – Да у Параши свои снасти! – выговаривал сквозь смех он. – Ну-ка, Параша, покажи свои снасти, да слови нам с пяток и зажарь своих рыбок, – он замолк и вытер глаза, слезившиеся от смеха.

Хозяйка споро подскочила к прудику, у которого мы сидели, взяла валявшийся тут же в лопухах сачок и, пару раз зачерпнув из прудика, как половником из кастрюли, вытащила сразу двух прекрасных, извивающихся, отливающих медью жирных зеркальных карпов. Отловив пять штук, она их понесла на летнюю кухню…

…Ещё минут через двадцать мы уминали свежезажаренных с хрустящей корочкой вкуснейших карпов. Так я узнал, что местные жители в начале весны копают себе прудик по названию «копанка», заполняют его водой и запускают туда молодь зеркальных карпов, которую покупают в рыбхозе. После чего всё лето и осень едят прекрасных карпов. А кормят их отходами от кухни, да немного комбикорма добавляют для молоди…

…Не буду вдаваться в почти детективные подробности мишиной работы по поиску уцелевших от оперативных акций местного ОБХСС подпольных зубопротезистов…

Миша работал в поликлинике два дня в неделю до 13 часов. По уговору, я приходил к нему к этому времени, он заканчивал приём больных, и мы с ним, предварительно пропустив по «профилактической» чарке самогона, выбирались на оперативный простор.

За это время я так освоился в тёмных владениях Михаила, что при свете его красной лампы уже неплохо всё видел. Иногда у Миши были дополнительные больные из дальних селений, которым потребовался срочно рентген и, надо сказать к чести Михаила, он ни разу не потерял своё извечно приветливо-шутливое настроение и не сорвал злость на этих больных из-за этих своих переработок.

Я с удовольствием и интересом наблюдал за его виртуозной работой. Очевидно, он был прекрасным специалистом, ибо о его заключениях говорили в поликлинике с явно выраженным почтительным тоном. Кроме этого, он каждого своего больного встречал весело и радостно, как долгожданного родственника или, по крайней мере, доброго знакомого.

– Стоп, дядьку! – кричал он вошедшему в кабинет мужчине, который, потеряв в темноте ориентировку, тыкался во все стороны, как слепой, с вытянутыми вперёд руками.

– Слухайте мене! Праворуч від вас стоїть лавка. Знайшли її? Ось і добре! Тепер роздягайтеся до пояса і кладіть на цю лавку свій гардероб. А тепер тихенько ідіть до мене. На мій голос… На мій голос… На мій голос… Ось і добралися. Тепер я вас сам заведу куди треба... Притисніться грудьми до апарату і стійте!

Михаил был одинаково приветлив ко всем посетителям. Но, если в его пещеру «Синей Бороды» попадала молодая женщина, то в его голосе добавлялись медовые нотки опытного ловеласа. Приём такой больной он явно затягивал, и в его профессиональные команды добавлялись новые распоряжения:

– Так! Добре! Тепер вийдете з апарату сюди, до столу!                        

Он выводил за руки ничего не видящую женщину из-за аппарата к столу, где нам, адаптировавшимся к полутьме в освещении красной лампы, всё было видно как днём – и фигуру молодой женщины, оголённой по пояс, и её молодые налитые груди, и даже её невидящие, немного испуганные глаза.

Поворачивая женщину за руки, как на подиуме, Михаил продолжал своё любование ею, завуалированное под медицинский осмотр:

– Так… Підніміть свої груди до гори руками. Я вас простукаю.

Его ловкие руки врача бережно пробегали по телу женщины и согнутые пальцы в разных местах постукивали по её рёбрам:

– Так! Добре! – периодически повторял он профессиональным голосом, и неожиданно в этот профессиональный говорок вкрадывались непрофессиональные вопросики:

– А ви де живете? На Далекому хуторі? Далеко вам добиратися до поліклініки! – притворно сочувствовал он.

И продолжал свою экзекуцию:

– А тепер поверніться до мене спиною! Теж добре! Скільки років? Двадцять вісім? Зовсім добре!

И, наконец, когда посетительница уже начинала волноваться из-за такой неординарной внимательности врача к своей персоне, успокаивал:

– З легкими у вас все відмінно! Даремно ваш дільничний терапевт перехвилювалася.

И неожиданно прорывался вопросом:

– А чоловік у вас є? – и почувствовав перебор, немедленно выкручивался: – Це я до того, що зможе він вас звозити сюди ще раз до мене, треба буде мені ваши груди ще раз проконтролювати…

…Однажды дебелая украинка, видимо, быстро адаптировавшаяся к темноте, разглядела и меня, сидящего в углу между окном и столом и, прикрывая рукой глаза от красной лампы, попыталась меня разглядеть.

Михаил, от взора которого ничто не ускользало и который всё всегда держал под контролем, повернулся ко мне и заговорил, будто продолжая начатый ранее разговор:

– …Ось, будь ласка, товариш перевіряючий! Бачите в яких умовах ми працюємо?! Штукатурка зі стелі сиплеться! – он ткнул пальцем вверх на невидимый в темноте потолок. Потом палец его переместился под ноги вниз: – Лінолеум на підлозі не перестилался бог знає скільки років!

И он заканчивал, ловко знакомя слушающую во все уши, налитую недоверием тётку с моей мнимой принадлежностью к миру медиков, значит к праву находиться здесь и лицезреть то, что нельзя зреть простому смертному:

– А ви там у своєму міськздороввідділі і не думаєте нам грошей на ремонт відпускати…

...Наверно, сегодня, с высоты моих лет, мне бы не таким уж забавным показалось такое дурашливое поведение Михаила. Но тогда мы с Михаилом, тридцатипятилетние, были молоды, полны сил, здоровья и нерастраченной энергии, то есть находились в прекрасном возрасте расцвета, когда жизнь смешит и радует, а смерти не существует вообще…

…После долгих, почти конспиративных встреч с какими-то людьми, говорящих доверительно тихо, в разных местах от городского кинотеатра до лавочек в городском сквере, дело, кажется, сдвинулось. И наконец был подписан меморандум о намерениях. Это происходило на открытой веранде шикарного и знаменитого ресторана на крутом берегу пограничной реки, за которой была уже другая страна – Румыния.

Несколько дней подряд мою жену увозили незнакомые люди в неизвестном направлении на какую-то квартиру в Черновцах, где ей проделали подготовительные работы, сняли мерку и наконец отлили желанные золотые коронки.

На эти «буковинские зубы» у нас с женой ушли все наши сбережения, которые мы поднакопили как раз на «Запорожец». Поэтому, шутливо продолжая игру в конспирацию, мы с женой ещё долго называли эту нашу буковинскую операцию – «Операция «Запорожец».

Не могу не отметить, что работа буковинских мастеров стоила тех бешеных денег. Жена проносила эти надёжные изделия много лет, до того времени, когда они стали почти неприличными и она их заменила на металлокерамику.

Но и потом эти коронки оказали нам последнюю услугу: В «мутные 90-е» годы мы их сдали в одном из полуподпольных пунктов приёма золота в Питере, и у нас появились средства на стройматериалы для нашей дачурки на Ладоге.

Видимо, от всего своего большого сердца пожелал тогда нам удачи смешливый и отзывчивый рентгенолог Михаил, да и свою долю доброжелательства вложили золотые руки черновицких потомственных золотых дел мастеров.

И очень жаль, что всё это в невозвратном прошлом: и молодость, и огромная Страна, и доброжелательство буковинцев к «москалям»…

 

Комментарии пока отсутствуют ...

© Vinchi Group - создание сайтов 1998-2024
Илья - оформление и программирование