26/01/2016   Россия знала несколько проектов межнациональных отношений.

 

В Российской империи очень многое определялось региональной спецификой. Имперские чиновники стремились действовать, исходя из соображений практической пользы государства и удобства оперативного управления. Поэтому в Российской империи сформировался «индивидуальный подход» к разным народам и регионам. Причем за этой индивидуальностью далеко не всегда стояла какая-либо идеологическая программа.

 

Нехристианские народы Поволжья и северной России стремились ассимилировать и обратить в Православие: единство народов цементировалось восьмиконечным православным крестом. Народы Туркестана пытались привязать к себе на основе гражданственности (как говаривал Туркестанский генерал-губернатор немец фон Кауфман, «честный мусульманин для государства ценнее плута христианина»). Фон Кауфман завещал похоронить себя в Туркестане, заверяя, что «и здесь русская земля, и здесь не стыдно лежать русскому человеку». Землю эту считали до того русской, что верили в непроходимую пропасть между ней и мусульманским миром – пока в самом конце XIX века в этом регионе не поднялось крупное общемусульманское восстание.

 

В Закавказье народам с древней государственностью отказывали даже в самоуправлении, в результате общая обстановка стала настолько конфликтной, что препятствовала даже самой минимальной колонизации территории русскими. Одни считали, что грузины и армяне не должны быть слишком инициативны. Другие – что они представляют собой «региональную народность», как писал один чиновник, «этнографическую силу» очень жизнеспособную, а это «отнюдь не стыдно для нее самой», но стыдно для русских, которые не могут с ней управиться. Наряду с этим, жило твердое убеждение, что «христианские народы, кровью которых, а не только кровью русских, куплен для России Кавказ, имеют права, равные с русскими».

 

Однако была одна действительная «духовная скрепа» — это сам образ «русского православного человека», который вроде бы никого и не хотел усиленно ассимилировать. Иностранный путешественник приводит высказывание живущих вблизи татар русских крестьян — кстати, живущих очень дружно: «Как нельзя заставить татар поменять цвет глаз, так нельзя поменять их характер». Сплошь и рядом отмечали, что русские сами ассимилируются инородцами. Государственные программы ассимиляции окраин проваливались одна за другой. Тем не менее, процессы ассимиляции русскими народов империи шли. Без идеологемы, а сами по себе, за счет самого образа русского православного. Так, алеуты Аляски до середины ХХ века на вопрос о национальности отвечали: «рашн ортодокс».

 

После октябрьской революции прежняя система ценностей, вся прежняя политическая практика была разрушена. Но место «русского православного» занял «советский человек», а вместо ассимиляции было заявлено о «дружбе народов». «Дружба народов» замышлялась как политический проект, имевший своей целью достижение идеала интернационализма. По сути, это было балансирование на самом «острие ножа». Ведь если предполагается интернационализм, то должны быть и нации. Но взаимоотношения между ними должны были оказаться настолько идеальными, что все они добровольно подчинились бы высшим идеалам коммунизма. С одной стороны, это означало, что если наций где-то еще не было, нужно было их создать. В результате многие народы СССР, даже малочисленные, получили, по меньшей мере, по университету, библиотеке и национальному театру, а иным даровали и письменность. С другой стороны, если та или иная нация слишком возвышала голову, ее представители обвинялись в «мелкобуржуазном национализме» и репрессировались. Русские же подлежали всяческим ограничениям, чтобы не заразить других «великодержавным шовинизмом».

 

Когда этот проект «пустили в массы», то они восприняли его весьма своеобразно. Для них главным стало в буквальном смысле слова дружить. Возникла сложнейшая система взаимоотношений. Национальности, как и предполагалось проектом, сохранялись и очень отчетливо ощущались. Одной из важнейших причин их сохранения была межнациональная коммуникация как таковая. С некоторой долей преувеличения можно сказать, что каждая нация существовала для удовольствия других и сама получала при этом удовольствие. Национальные особенности выражались в праздничной приподнятой тональности и в игровой форме (в том числе – и взаимоотношения конфликтующих наций), скажем, через КВН или конкурс «А ну-ка, девушки!»

 

Но это – лишь внешняя сторона. Глубинная же, скрытая часть отношений между нациями состояла в сложной игре компромиссов и системе политеса, от которой, кстати, также получали очевидное удовольствие. Высшей добродетелью в сфере межнациональных отношений была тактичность, а политес «дружбы народов» был очень теплым. Люди словно спасались в нем от холода тоталитарного режима. Национальные отношения полагалось выражать в «дружелюбии» и «интересности», то есть возможности рассказать другим что-то с налетом экзотики.

 

В 1999 – 2000 годах я проводила исследование по теме межнациональных отношений в СССР, в рамках которого методом глубинного интервью было опрошено по 15 дагестанцев, татар, армян, литовцев, грузин, украинцев, финнов, немцев. Почти все без исключения воспроизводили именно этот сценарий «дружбы народов» ¹, рассказывая о ней необыкновенно образно и сопровождая воспоминания множеством историй из своей жизни.

 

В этот сценарий прекрасно вписывался «советский человек». Респонденты так описывали его: «порядочный», «хороший», «тактичный», «непритязательный» («он был доволен тарелкой супа!»). И при всем при этом – «гордый»! Он стремился встать «впереди планеты всей», верил, что его трудами «и на Марсе будут яблони цвести». Ради этих марсианских яблонь и существовали игра компромиссов, тактичность, политес.

 

Сценарий «дружбы народов» был хорош всем, кроме одного. Самим русским, казалось, в нем не было места. Правда, все остальные считали, что место русским есть, причем место, самое почетное. На русских смотрели, как на харизматических лидеров. «Какой-нибудь узбек вряд ли мог вспомнить по пальцам руки замечательных казахов, но сколько он мог назвать замечательных русских!».

 

Русский стоял в центре сценариев дружбы других наций. Однако сам русский к советскому сценарию стал как бы индифферентен. Если русский в Российской империи нес Православие, известную ему Истину, делающую всю жизнь наполненной глубоким смыслом, подчиненной Христу, то русский советский человек верил в советскую истину меньше, чем его разноплеменные собратья. Он ничего не нес им от души. Потому что его душа словно осиротела. Не это ли отсутствие ощущения обладания Истиной, нараставшее с годами, делало советские сценарии бессмысленными в глазах русского?

 

В этом отношении российские имперские многоликие сценарии межнациональных отношений, сплошь и рядом приводившие к кризисам, порой крайне слабо идеологизированные, были гораздо ближе русскому. В них харизматичность была предзадана его исключительностью, она шла из него самого, из его нутра как народа-богоносца, как обладателя Истины не в смысле идеологии, а в своей повседневной жизни.

 

При этом сценарий «дружбы народов», как и образ «советского человека», не были русскому совершенно антипатичны. «Советский человек» был прежде всего «государственным человеком». Это, конечно, привлекало русского − государственность всегда много для него значила. Но постепенно он кожей стал ощущать внутреннюю пустоту советскости, понимать, что это государство существует само для себя, без Бога и без Истины.

 

Поэтому в новом русском проекте межнациональных отношений, кроме всего прочего, государственность должна пониматься как их структурообразующий фактор, опирающийся и на российские имперские составляющие, и на советскую «дружбу народов». Но ее цементирующим звеном должен быть образ русского православного.

 

***

 

Несколько слов об имперских компонентах межнационального проекта Российского государства. Речь ни в коем случае не идет о подавлении и угнетении. Конечно, управление народами подразумевается. Основы этого управления – в региональной политике, в уважении к другим традиционным религиям и неприязнью к модернистским сектам, в проповеди православной церковности как смыслополагающей составляющей не только российской государственности, но и самой жизни русского народа. Но эта проповедь не может выглядеть как лозунг или как идеология. Эта проповедь – живая приходская практика, факт жизни, которая наполняет жизнь граждан в российском государстве смыслом, причем смыслом на самом низовом, бытовом, личностном уровне.

 

Тогда процессы конструктивно полезной и необходимой ассимиляции в российском государстве примут более естественные формы. Прежде всего, это не будет ассимиляцией к русскому этническому, этнографическому. Разнообразие, пестрота, яркость всегда предпочтительней. Российское государство должно предлагать ассимилироваться к той Истине, которую несут русские, к православной церковности.

 

Есть православные грузины, православные греки, православные сербы: все они разные, непохожие друг на друга народы, но их объединяет общий духовный опыт, который присутствует в жизни каждого православного. Есть преподобный Паисий Святогорец, есть преподобный Гавриил Ургебадзе, есть святитель Николай Сербский — я упоминаю только современных святых, и с каждым из них духовно общается и русский православный. Это само по себе не всегда делает отношения между народами легкими. Но это залог настоящей близости и понимания в Православии. Это – то единственное, в чем может состоять политика ассимиляции: возжечь, заново обрести внутренний свет духовности в каждом россиянине. И то единственное, пожалуй, что придаст смысл государственности в глазах русского человека, воссоздаст сильное российское государство, столь необходимое для этого смысла.

 

В этом случае проект «дружбы народов», со всеми его чертами – тактичность, компромисс, политес – вновь обретет актуальность. Нам не нужно фантазировать на тему практического преломления российского межнационального проекта − у нас уже есть бесценный опыт. Его можно восстановить, а при определенных обстоятельствах он, возможно, сам восстановится естественным образом. Русские должны занять в новом сценарии «дружбы народов» свое место, то самое место, которое им отводилось всеми участниками межнационального сценария прежде: место харизматического народа-лидера. Эта харизматичность может быть обоснована и возрождена сегодня православной религиозностью русских, их глубинной верой и церковностью. Не стремлением навязывать Православие. Не миссионерским задором, а миссией, понятой как личностное делание, как защита православного и покровительство православным.

 

Сильное государство необходимо русским для защиты российского от агрессивной лжи современного мира – вот истинная причина нашего противостояния Западу. Образ русского в таком государстве всегда был и может быть привлекательным и вдохновляющим для большинства нерусских в стране.

 

***

 

Написанное здесь – не одни благие пожелания. В современной науке о человеке и обществе есть небезынтересные исследования, предлагающие весьма конкретные рекомендации.

 

Дружба народов – это модель взаимодействия, основанная на тактичности, с особыми способами демонстрации своей этничности. В ней есть «ритуальные» способы регулирования собственной конфликтности, где действия друг относительно друга диктуются особым сложным политесом, который дает удивительное ощущение отсутствия напряженности в межнациональных отношениях. В этой модели много игрового. Между тем, это вовсе не игра, а жизнь.

 

Пятнадцать лет назад я выдвинула следующую гипотезу: отдельный народ, отдельная культура обладают имплицитным «обобщенным культурным сценарием», регулирующим все модели взаимоотношения людей. Этот сценарий определяет и восприятие его носителями окружающего мира, и действия различных людей.

 

Носителям той или иной культуры не дано видеть вполне адекватно объективную реальность, мир – этот мощный, безграничный «поток материала» — как таковой. Мир для нас индифферентен. Каждая культура задает свой фильтр, сквозь который проходят элементы этого потока, складываясь для носителей этой культуры в «значимые системы». Мир, в котором мы живем, воспринимается нами только в том, что имеет для нас значение. Поэтому мир наш «интенционален», то есть избирательно сконструирован в нашем сознании в рамках нашей культуры.

 

Как же «поток материала» преобразуется в «значимые системы»? Поначалу из детского опыта, когда взрослые включают детей в многообразные сценарии взаимодействия, подталкивают и направляют. Дети с младенчества становятся частью сценариев. Мы бессознательно усваиваем «значимые системы», принадлежащие одной определенной культуре, то общее, что есть во всех ее сценариях. Это общее конденсируется в нашей психике, скорее в бессознательном ее уровне, чем на уровне сознания. Так в нас запечатлеваются «обобщенные модели» взаимодействия [Лурье 2010].

 

Итак, формируются культурообусловленные комплексы восприятия, касающиеся самых различных аспектов жизнедеятельности. Можно предложить такую их классификацию: «источник добра», «источник зла», «условия деятельности», «сила, покровительствующая деятельности», «поле деятельности» и т.д. В конечном счете, формируется модель «способа деятельности», при которой, проще говоря, добро побеждает зло. Эта модель, безусловно, бессознательна. Содержание объектов реального мира в рамках этой модели может меняться в зависимости от обстоятельств, но формальные характеристики «образов» для культуры константны. Я их так и называю: «культурные константы» [Лурье 2016]. В своей совокупности культурные константы, определяющие и восприятие мира, и деятельность человека, составляют имплицитный обобщенный культурный сценарий. Имплицитный – потому, что он, как правило, не осознается. Обобщенный – потому, что он содержит в себе все возможные, мыслимые в данной культуре модели взаимодействия. И в самых разных ситуациях люди начинают воспроизводить ту или иную модель взаимодействия, которая заложена в этом обобщенном сценарии.

 

Но люди разные, у них разные предпочтения, разные ценности, различное преломление культурных констант к объектам реальности. И обобщенный культурный сценарий по-разному переносится на разные объекты, определяя взаимоотношения между людьми. На видимом уровне между ними может быть даже, казалось бы, явный конфликт. Но на самом деле их действиями движет обобщенный культурный сценарий, следовательно, они все же взаимодействуют по заданным моделям, независимо от своего желания, а их конфликт может иметь для культуры в целом и благоприятное значение, то есть быть функционально полезным.

 

В рамках такого функционального конфликта в процессе взаимодействия групп людей разыгрывается та или иная культурная тема. В соответствии с обобщенным культурным сценарием, эта тема по-разному преломляется психологией различных людей, по-разному интерпретируется, но служит материалом, на котором и проигрывается этот единый для всех сценарий. Причем сама тема должна быть достаточно глубокой – чтобы было что проигрывать. Если тема мельчает, ее содержание теряет значение, «испаряется», то и сам сценарий будто бы рассасывается, а в обществе начинаются деструктивные процессы.

 

Возвращаясь к сценарию «дружбы народов». Это не этнический сценарий, а социокультурный, с участием представителей различных этносов. Они имели и могут иметь во многом схожее воспитание. Они усваивали и могут усваивать во многом аналогичные культурные сценарии с одними элементами обобщенного культурного сценария. Общего может быть вполне достаточно, чтобы спонтанно и не деструктивно разыгрывать и обыгрывать ту или иную культурную тему. Именно так реализовывался сценарий «дружба народов» в СССР. И русских в том сценарии, вспомним, воспринимали как харизматических лидеров.

 

Сегодня необходимо обязательно оживить сценарий, внести в него такое содержание, которое позволило бы сделать русских лидерами в проигрывании культурной темы.

 

Тогда-то с подачи русских эта культурная тема, пусть на разные лады, будет проигрываться нашими нерусскими соотечественниками. Кто-то войдет с нами в общее «мы», кто-то станет проигрывать собственную культурно-религиозную тему (как российские мусульмане, например), при этом постоянно соотносясь с нами. Главное, чтобы культурная тема была столь богата, столь насыщена, чтобы ее могли и захотели проигрывать все исполнители по обобщенному культурному сценарию, а кроме того – давать материал для ее интерпретаций группам, с нами связанными, живущим с нами в одном обществе и государстве.

 

Подобный сценарий нельзя задать как программу, его надо взращивать, начиная с духовности на уровне самых простых бытовых отношений, с личной духовности. Эту первую ступень в восхождении пропустить нельзя, без нее сценарий просто не сложится, нечему будет обобщаться, конденсироваться в нашем сознании и в нашем бессознательном. Не так сложится наш интенциональный мир, не те модели поведения будут в нас заложены. Не те сформируются структуры взаимодействия между нами.

 

Культурная скрепа — эта не идея, это тема, которая должна интерпретироваться и реинтерпретироваться, обыгрываться, играть всеми красками в обобщенном культурном сценарии всего российского народа. И главная партия в этой теме – для русского человека. Православный церковный человек сам будет духовной и культурной скрепой. Главное, чтобы сами русские не потеряли вкус к своей теме в новом сценарии межкультурных отношений, как они потеряли вкус к сценарию «дружбы народов».

 

Список литературы

 

Лурье С. Утоптанная тропа сквозь темный лес (бессознательное в этнической картине мира) // Общественные науки и современность. 2016, № 1.

 

Лурье С.В. «Дружба народов в СССР»: национальный проект или пример спонтанной межэтнической самоорганизации // Общественные науки и современность. 2011, № 4.

 

Лурье С.В. Обобщенный культурный сценарий и функционирование социокультурных систем // Журнал социологии и социальной антропологии, 2010, № 2.

 

Notes:

1. Исследование было проведено в 1999-2000 году при финансовой поддержке фонда Маккартуров на базе Социологического института РАН. Подробно см. [Лурье, 2011].

 

Комментарии пока отсутствуют ...

© Vinchi Group - создание сайтов 1998-2024
Илья - оформление и программирование