Интересные факты о тайге...

 

Он снова пришёл на знакомый кордон. Река, также как и в прошлом году, размыла лёд на повороте, и последние триста метров пришлось петлять по лесу, чтобы не рисковать, проверяя голубоватые ледовые перемычки над стремниной на прочность. Всё своё барахло фотограф, как обычно, перетащил в пластиковых санях-волокушах за две ходки. Инспектор заповедника Сашка Долов подвёз его на снегоходе до удобной хижины возле длинного плёса, и по негласной традиции поворчал на его короткие широкие лыжи: «Сколько ты на этих концертных лыжах будешь ходить! Попроси, пусть тебе нормальные купят!». Все инспектора заповедника не упускали случая посмеяться над маленькими лыжами фотографа, на которых он уже несколько лет благополучно топтал февральские и мартовские снега Вишерского Урала. Лесники не задумывались о плюсах коротких лыж, которые были хорошо известны фотографу ещё по Дальнему Востоку, где он жил в молодости. Лыжи обычной длины легко ломаются посередине, если концы их окажутся на двух упавших лесинах и основной вес путника придётся на пустоту. А с короткими такой казус произойти не может, и маневрировать между деревьями на них проще. Конечно, слишком маленькие лыжи будут просто проваливаться на рыхлом снегу, поэтому важно не переборщить в стремлении к миниатюризации.

 

В нынешней экспедиции фотограф наконец-то подбил лыжи камусом – грубым мехом с ног лося. Всё необходимое он прикупил у знакомого охотника. На Вишере такие лыжи называют кисовыми. Сразу же почувствовались их давно известные таёжникам преимущества. Теперь можно бесстрашно проходить наледь, на лыжах не образовывалась ледовая корка, кроме того, на них не налипал мокрый снег. При подъёмах лыжи не катились назад, несмотря на изрядный вес саней, которые нужно было втаскивать за собой. Всё это несказанно облегчало жизнь.

Сейчас таёжник постоянно вспоминал прошлогоднюю мартовскую экспедицию, когда ложбину каждого небольшого ручейка в лесу приходилось преодолевать, прилагая неимоверные усилия. Тогда, чтобы взобраться на маленький подъём нужно было втыкать в снег тяжелый шест и, опираясь на него, вытягивать сани. В тот тяжелый поход фотограф пришёл на заповедный хутор, выжатый как старый гриб. Рубашка была не просто мокрой, а кислой от пота.

На этот раз он добрался практически без хлопот. Даже промоина на повороте не особо замедлила его движение. В пустующей зимой избе кордона побывали нерадивые постояльцы: в ведре колом замёрзла вода, так что дно посудины выпучило, и можно было только удивляться, как оно не лопнуло. В сковороде застыла старая каша, умывальник также был намертво скован внутренним льдом.

 

Таёжник тихо ворчал себе под нос о том, как люди ходят по лесным хижинам, совершенно не думая о тех, кто придёт после них. Можно было ещё удивляться, что возле печки лежало несколько сухих поленьев – не совсем безнадёжные проходимцы здесь побывали. Фотограф выгреб мёрзлую кашу на берег, надеясь, что какая-то живность соблазнится на эти остатки.

Печка быстро нагрела избу. Закипел маленький чайник для заварки чая, его догонял другой, чуть побольше, который выполнял у старого бродяги роль резервуара кипятка. Когда четвёртый десяток лет судьба «полевика» водила его по лесам Урала и Дальнего Востока, можно было позволить такие маленькие, украшающие жизнь слабости, как два чайничка, лёгкая, не обжигающая губ кружка, особая чайная ложка с длинной ручкой. Со всеми этими вещами были связаны свои истории. Даже обычная столовая ложка у него была немного особая. Во время одной из экспедиций он забыл её на своей стоянке на берегу таёжной речки в Приамурье, а потом, спустя два года, нашёл её на том же месте, когда сплавлялся по этой реке, учитывая птиц. Надо ли говорить, что все эти предметы, которые также как и он, много где побывали и как будто прожили свои жизни, были дороги ему. Фотограф не понимал некоторых молодых сотрудников заповедника, которые даже не брали с собой кружек, а пили из пластикового стакана из под быстрорастворимой лапши или заваривали чай в пакетиках. Но каждый живёт как хочет.

 

После чаепития он вынул из столитрового рюкзака пластиковый кейс с надписью Canon. Здесь жило «суперстекло» – светосильный телеобъектив, который вместе с чемоданом весил около девяти килограммов. Снимать этой оптикой можно было только со штатива, но иногда фотограф делал кадры с рук. Один такой, с летящим куликом-сорокой, даже попал в глянцевый журнал. Для «шайтан-трубы» – такое название внушительному оптическому инструменту дал инспектор заповедника Прокопыч – нужно было найти объект, а уж потом идти фотографировать из укрытия или без такового. В прошлую экспедицию он так и провозил заветный рюкзак с объективом и штативом впустую. Не было погоды. Почти всё время шёл снег, который потом сменился обложным дождём. На заповедном хуторе выдались два ясных дня, но никакой живности, удобной для съёмки, не обнаружилось. Тогда он в очередной раз фотографировал главный хребет заповедника и затоптанный мартовскими зайцами снег по берегам реки. Лишь когда фотограф двинулся в обратный путь, под дождём, возле знакомой полыньи перед ним появилась выдра. Зверь бродил по льду в двадцати метрах, а совсем неподалёку сидела оляпка. Животные как будто издевались над ним, зная, что в такое ненастье таёжник не станет вынимать из рюкзаков драгоценную аппаратуру.

 

Сейчас фотограф невольно вспоминал былые странствия и готовился к первому экскурсу на полынью. Пока он тащил груз мимо будущего места съёмки, ничего интересного не встретилось. Из-за продолжительной оттепели промоина увеличилась в длину до километра, найти на такой открытой воде что-то интересное было проблематично.

Таёжник не любил, когда его величали фотографом, поскольку считал, что так должны называться те, кто зарабатывал на жизнь при помощи фотоаппарата, например, снимающие на свадьбах. Он же никак не мог окупить свои затраты на фотоаппаратуру, хотя и регулярно печатался со своими статьями и фотографиями в столичных журналах.

Когда всё началось? Давно. В шестом классе у него появилась простейшая камера советских мальчишек «Смена 8М». Её купил ему старший брат, который незадолго до этого обзавёлся камерой покруче – «Вилией-Авто».

 

Вскоре братья сходили в зоопарк, где вволю пощёлкали животных, истратив по целой плёнке в 36 кадров с наиболее ходовой тогда чувствительностью в 65 единиц. Когда плёнки проявили, то оказалось, что негативы в обоих аппаратах получились плотные, а некоторые были даже интересны по сюжету. Фотограф прекрасно помнил неповторимый запах проявителя, таинство всех невероятных в нынешние времена процедур: заправки плёнки в кассету, в фотобачок для проявки и фиксирования, и наконец, великого чуда – печати фотографий. На глазах чистый белый лист фотобумаги превращался в свете красного фонаря в картину. Сколько миллионов советских людей прошли через это!

Некоторые приятели нашего героя ходили в фотографический кружок при районном доме пионеров, и, как водится, сманили его с собой. Там было хорошо. В отдельной затемнённой комнате стояли фотоувеличители «Юность», в больших кюветах уже плескались проявитель и закрепитель, а воды для промывки отпечатков при действующем водопроводе было хоть залейся. Дома эту воду приходилось таскать вёдрами с колонки. Печатать фотографии можно было каждый день, а готовые отпечатки после быстрого прокаливания на зеркальных пластинах фотоглянцевателя можно было уносить домой. Брат, в то время уже работавший, также обзавёлся всей этой техникой.

 

Однажды юный фотограф принёс с собой на кружок плёнку из зоопарка для печати фотографий. Зачем-то её взяла на просмотр руководительница кружка. Она недолго разглядывала мальчишеские кадры в свете окна и вдруг, о ужас, объявила, что она забирает эту плёнку. Такой оборот дела совсем не обрадовал мальчишку, хотя приятели и сказали, что теперь его кадры попадут на выставку, и это большая удача. Но почему-то такая перспектива совсем не прельщала нашего героя.

Не прошло и двух недель, как юный фотограф не выполнил одно задание руководительницы кружка и прекратил посещать этот храм пионерской фотографии. По поводу изъятой плёнки из зоопарка он уже не огорчался – у брата была почти такая же.

Весной различные люди стали говорить ему, что видели фотографии, подписанные его фамилией то в фойе кинотеатра, то в доме пионеров… Через год он сам увидел свой снимок лебедя, висевший на стене в холле городского дворца пионеров. Почему-то этот успех совершенно не волновал его.

Тем временем у старшего брата увлечение фотографией шло по нарастающей. Небольшая комнатка возле кухни стала постоянной фотолабораторией, пришло осознание того, что серьёзные фотографии делаются зеркальными фотоаппаратами. Но зеркалок в магазинах в том году почему-то не было, и первый вожделенный Зенит – «Зенит-3М» с великолепным светосильным объективом «Гелиос-44» был куплен в комиссионке. О, как это удивительно наводить резкость через объектив, а не прикидывать метры на глазок! Братья специально отправились в ближайший лес испытывать чудо – камеру.

 

Но жизнь не стояла на месте. Вскоре подержанный Зенит-3М заменил новый Зенит-Е с встроенным экспонометром. Потом к нему добавился Зенит ТТЛ, с замером экспозиции через объектив. А новые сменные объективы! Великолепный широкоугольник «Мир». Всё что производила советская фотопромышленность мог спокойно купить рядовой обыватель. Однажды брат принёс домой зеркальный телеобъектив с фокусным расстоянием 500 мм.

Теперь будущему таёжнику, всерьёз увлекшемуся птицами, можно было снимать пернатых. Но дело не пошло. После второго курса университета наш герой попал на север, за полярный круг, где было великое множество птиц. Он не расставался с «телевиком», но прилично получилось только 2-3 снимка. Резкость нужно было наводить вручную, а остротой зрения фотограф не отличался. Да и птицы – очень подвижные фотомодели. До появления в его руках камеры с автофокусом было ещё больше 20 лет. Тем временем брат добрался до вершин фотоаппаратуры СССР – у него появилась зеркалка из ГДР «Praktika» и немецкие объективы. Но в увлечении уже просматривались некоторые признаки стагнации. Хобби есть хобби. А надо было жить, семью заводить, и фотография отходила на второй план.

Наш герой стал сотрудником заповедника на Дальнем Востоке. Бродя по таёжным дебрям, он всё реже запихивал в рюкзак Зенит с телеобъективом, поскольку КПД техники был очень мал, а вес велик. Фотограф снимал иногда птенцов и гнёзда. Он стал человеком, работающим в постоянных экспедициях, как принято говорить в среде таких людей «в поле», но никак не фотографом.

 

Грянула перестройка. Как раз в начале 90-х в заповеднике было найдено уникальное гнездо чёрного журавля. Гнездо было сфотографировано на привычную слайдовую плёнку Orwochrom, а потом вдруг выяснилось, что её уже невозможно проявить. В 70-е годы реактивы для обработки этой плёнки из ГДР продавались в магазинах, но сама процедура проявки и засветки позитивной плёнки была весьма сложной. Так что в дальнейшем наш герой приспособился отдавать слайдовые плёнки на проявку каким-то удивительным старикам в Москве или отправлял их почтой в известные центральные фотолаборатории.

В начале 90-х всё закончилось: исчезла ГДР, исчезла Orwochrom. Вместо них в продаже появились плёнки Kodak, Agfa и другие, о которых в прежние времена ходили только легенды. Новое поколение молодых людей щёлкало компактными мыльницами зарубежного производства, понятия не имея о том, как вставить плёнку в кассету или зарядить её в фотобачок, намотав на руки пиджак. Новые пользователи не знали запаха проявителя «фенидон гидрохиноновый» и фиксажа, они никогда не видели, как на белом листе в фотованночке проступают черты любимой девчонки…. О боже, сколько мы потеряли, приобретая новые блага!

Фотограф сидел на чурбаке, служащем табуреткой в таёжной избушке, и не понимал, зачем он ворошит угли своей памяти. Взгляд упирался в окно, которое полностью закрывал сугроб. Снегу выпало немыслимое количество. Впрочем, на Северном Урале снегом никого не удивишь.

 

В начале 90-х таёжник вообще ничего не снимал. Надо было просто выживать, а покупка западных «кодаков», с последующей отдачей их в проявку и на печать казалась немыслимой роскошью. Лишь в конце 90-х он стал покупать иностранные плёнки, поскольку российские исчезли как таковые, и заряжать их в старый добрый Зенит. Потом одна знакомая наивно удивлялась, почему фотографии снятые советским «допотопным» аппаратом получались лучше, чем снимки её Олимпуса, где всё делалось автоматически – думать не надо, просто жми на кнопку.

Но увлечение фотографией не возрождалось. Было обычное семейное и экспедиционное хроникёрство. Теперь он работал в заповеднике на Урале, сравнительно недалеко от областного центра, где прошли его детство и юность.

Однако появление цифровых фотоаппаратов в середине нулевых годов заинтересовало фотографа. Однажды он даже обзавёлся дешёвой «цифромыльницей». Снимала она плохо, с низким разрешением, но снимки можно было сбрасывать в компьютер. Появилась цель – обзавестись более серьёзной камерой с «ультразумом», он только что узнал о появлении таких аппаратов. Извечное безденежье подвигло на участие в конкурсе грантов в районной администрации и дело выгорело. У него появился Lumix с таким объективом, который одним поворотом кольца превращался из широкоугольника в телеобъектив. Стали получаться неплохие экспедиционные снимки. Однажды даже редкий пёстрый дрозд попал в кадр. Но фотоаппарату катастрофически не хватало разрешения. На следующий грант он обзавёлся камерой, где с количеством пикселов на матрице было всё в порядке, теперь снимки можно было предлагать в журналы. В тот год он сделал удачные портреты северных оленей, золотистых ржанок. Фотография стала увлекать как в детстве.

 

Временами в новом аппарате начинала бесить его медлительность. Проходила уйма времени, пока он включался, пока фокусировался, в 8 случаях из 10 птица улетала до щелчка затвора. Как-то раз, возвращаясь из «поля», таёжник оказался в одной машине с туристом, снимающим цифровым зеркальным фотоаппаратом. Камера выглядела почти так же как старые зеркалки, но была ещё солиднее. Цена аппарата казалась вообще фантастической. Теперь фотограф знал, что ему нужно.

Вскоре судьба подбросила ему подарок – он выиграл свой самый внушительный грант. Всю зиму он перебирал в Интернете модели цифровых зеркалок и остановился на почти профессиональной модели Nikon, в качестве альтернативного варианта был выбран чуть более дешёвый Canon. Весной он отправился за желанным фотоаппаратом в Екатеринбург, где цены были подоступней и, по сведениям мировой паутины, наличествовали искомые модели. Заранее счастливый наш герой появился в нужном магазине и вдруг узнал, что нужного «Никона» нет, и нет даже резервного «Кэнона». Было похоже, что его величество случай затеял свою игру. Фотограф происходил из староверов, а как же можно было такому человеку снимать фотоаппаратом, носящим имя патриарха Никона, затеявшего в своё время страшную церковную реформу, расколовшую Русь. Для матери нашего героя имя Никон, практически было именем антихриста.

Японские фирмы Nikon и Canon являются давними соперниками, поэтому и в моделях их фотоаппаратов отличается многое. Например, способ крепления объективов – байонет: у Nikon объектив при установке нужно поворачивать против часовой стрелки, а у Canon – по часовой, то есть по солнцу. Как известно, движение по солнцу, по ведическим традициям считается созидательным, движение против солнца – разрушительным. Так что получалось, что фирма Canon предлагала жить по русскому «канону», а Nikon нет.

В душе посмеиваясь над всеми этими мыслями, фотограф бегал по Свердловску и не мог найти ничего. В конце концов он приехал на окраину, где спрятался один из «интернетных» магазинов. В непритязательной комнатке сидел молодой парень и на вопрос о фотоаппарате ответил, что искомый Canon есть, а Nikon отсутствует.

 

Так, вопреки всем планам, таёжник стал «кэнонистом». Тогда же он успел прикупить самый недорогой телеобъектив фирмы Sigma и ещё один пейзажный объектив, по параметрам напоминающий советский Гелиос.

Начался новый этап жизни. Уже осенью он впервые напечатался в московском журнале о животных, где его статью о заповеднике иллюстрировали 16 собственных фотографий….

С тех пор прошло много времени. Количество публикаций в центральных изданиях уже приближалось к сотне, иногда его статьи иллюстрировались фотографиями других авторов, или даже рисунками художников.

 

 

Тем временем большой телеобъектив покинул родной кейс и перекочевал в брезентовый рюкзак, в котором свободно помещалось это гигантское стекло, в сборе с блендой и фотоаппаратом. На узком конце «шайтан-трубы» защёлкнулся байонет камеры. Другой «кэнон» с пейзажным объективом фотограф также пристроил в рюкзак, обернув его шарфом. Специализированный фото-рюкзак остался в избе – в нём не помещалась главная оптика. Отправляясь в первый экскурс, фотограф сразу решил исключить прошлогоднюю ситуацию, когда он даже ни разу не достал телеобъектив из кейса.

Штатив – монопод служил посохом, поскрипывали камусные лыжи, увесистый рюкзак грел спину. Проложенная таёжником лыжня вилась между деревьев. На многочисленных рябинах местами ещё висели ягоды. Снег возле них покрывали рыжеватые кусочки рябиновой мякоти – следы пиршества снегирей. Голоса самих птиц то и дело звучали в еловых кронах. Там же энергично перекликались ватаги клестов. Унылое «глухозимье» закончилось, и животные радовались всё более светлым и длинным дням. Цепочки заячьих следов местами образовывали тропы или сплетались в причудливую паутину. У косых приближалась пора любви – наступал гон. На речном льду целые «катушки» оставили выдры. Оттиски их тел, как будто впечатанных в наледь, казались следами одноногого лыжника. Речные хищницы десятки метров буровили снег на животе, видимо получая от этой процедуры замысловатое удовольствие.

 

На повороте во всю мощь бурлила Вишера. Тёмная вода подмывала заснеженный берег в том месте, где лыжня выныривала из леса и дальше шла вдоль полыньи. Когда фотограф миновал поворот, и шум переката стал удаляться, послышались другие журчащие звуки – на краю льда сидела оляпка и негромко пела. Вечернее солнце прятало пернатого ныряльщика в тень высокого берега, так что было ни к чему снимать рюкзак с аппаратурой.

В конце полыньи пела ещё одна оляпка – старые приятели и фотомодели были на месте. Таёжник повернул назад – уже темнело, а дрова он ещё не наколол. Тяжелый колун таскать с собой он не мог – без того грузов хватало, но колка дров маленьким топором требовала немалых усилий и сноровки.

Недавняя оттепель заканчивалась. По прогнозу скоро должны были ударить морозные утренники и светить солнце. Пока же, для того чтобы набрать воду, даже не требовалось рубить лёд – стоило разгрести снег, как сразу же выступала влага. После предыдущей ночёвки в хижине на длинном плёсе, где из-за отсутствия наледи пришлось топить снег, обилие чистой речной воды казалось благом.

Утро следующего дня выдалось пасмурным, но к обеду выглянуло солнце. Фотограф пришёл на полынью и очередной раз убедился в старой истине о том, что по утрам жизнь бурлит. Две оляпки гонялись друг за другом, возможно брачные настроения нахлынули или просто полынью не поделили. Таёжник быстро сообразил, что открытая вода разделена между четырьмя птицами. Но в этот момент стало не до оляпок, сотни фотографий которых уже были в его фототеке. В конце полыньи по льду бродили две выдры. Подперев «шайтан-трубу» моноподом, фотограф начал подходить к зверям. Можно было навертеть конвертор и в два раза увеличить приближение, но конвертор осложнял фокусировку. Он делал по несколько шагов, щёлкал несколько сомнительных кадров и снова приближался. Звери не желали позировать и быстро скрылись под водой.

 

Фотограф, надеясь на что-то, продолжил движение к концу полыньи. Вскоре он поравнялся с небольшим островком, огибая который река несла мелкие льдинки. За островом полынья сужалась и постепенно исчезала под противоположным берегом. Здесь на льду снова появились выдры. Звери вернулись с добычей, и, не обращая внимания на человека вдалеке, предались трапезе. Ближняя выдра поймала хариуса, а дальняя поедала лягушку. Мягко хлопал затвор камеры, хищница с аппетитом уплетала рыбу, но всё-таки было далеко. Автофокус при съёмке на воде часто промахивается, особенно если фотографируешь не с нормального штатива, а с монопода, но что делать. У него не было времени для перестановки фотоаппарата на трёхногий штатив, у него вообще не было времени. Звери слишком быстро расправились со свей добычей и посмотрели в его сторону. По мутной картинке в видоискателе было понятно, что автофокус мажет. Через несколько секунд ближняя выдра скрылась в воде, а затем нырнула и любительница французской кухни. Было понятно, что больше они не появятся…. Можно годами разглядывать заячьи следы, а с реальным зайцем встретиться только пару раз в жизни.

Таёжник разложил складной табурет и стал просматривать на дисплее камеры отснятое. Брака было много. На одном кадре даже виднелись зубы выдры, но всё же он никуда не годился по резкости. Перелистывая снимки, фотограф жалел, что не щёлкал непрерывно, ведь тогда при всех колебаниях монопода возрастала вероятность получения случайного хорошего кадра. Он разглядывал звенящей резкости льдинки, на которых фокусировался этот «змей» – фотоаппарат, вместо того чтобы вырисовывать волоски на мокрой шкуре такого близкого и такого красивого зверя. Уже начиная ненавидеть это чудо японской техники, он вдруг увидел резкий кадр. Глаз выдры смотрел в пространство, а рыбий хвост торчал из пасти…

 

Он повернул свои «смешные» лыжи к кордону. На душе было тепло. Пусть кадр с выдрой не принесёт ему победу на конкурсе, но он непременно попадёт в какую-то его новую статью, и в какой-то детской душе, может быть, затеплится любовь к этой выдре, к этой оляпке, к этому ворону, доевшему кашу от прежних постояльцев избы. А как доверчиво и наивно смотрели утром в объектив рыжие клесты-еловики, прилетевшие поесть золу, которую он вытряхнул на снег после чистки печки буржуйки!

 

Ещё один шажок на пути к гармонии с природой, как верилось ему, был сделан, хотя свихнувшееся на технике, «одичавшее» в мегаполисах человечество семимильными шагами движется совсем в другую сторону. Но что он мог противопоставить этому процессу – только свои снимки и тексты.

 

Комментарии пока отсутствуют ...

© Vinchi Group - создание сайтов 1998-2024
Илья - оформление и программирование