Вверенное чернилам / Статьи / ВЕЛИКОРОССЪ

Как в музыке живёт давно

Окунали человека в жизнь

Год за годом вздохом и шагами.

Кто-то из беды творил ножи,

А другой выкладывался в гамме.

Гамом полоняли города

Говорливый день и жажда ночек.

Скудно ли жила сковорода?

Дорого ли становиться прочим?

Закрывали двери и слова.

Закрывали двери и пред словом.

Нотами звучала голова

Возле звона серебра столового.

И давно затихли люди те,

Как любовь затихли, как разлука.

Мы читаем в буквах на листе

Вымершие радость, боль и скуку.

И летит в концертный зал метро,

Экипаж, клаксон автомобиля

Нотами. И в них живёт «давно»,

Словно бы строкой закона-билля.

О цене беглой строки

Где ты, беглая строка,

Вдаль от пьяни катишься?

Ходит по миру тоска,

А пред нами, как тишь вся,

Строчкой брошенных страниц,

Отступлений книжных,

Убеганьем из границ,

Чем-то многим лишним

Остаются рубежи,

На которых люди,

На которых этажи,

Голова в простуде.

Долгое ношение дней

Сразу – как обузы,

А потом – приятье с ней

Доли. Весь – из груза.

Из обязанности весь

Пред собой, пред словом.

Навалилась память – взвесь

Все её оковы.

Хоть боясь её вериг,

Но держась за цепи,

Не сорваться хочешь в крик,

Не упасть в нелепость.

Ничего не забывать,

Нас не обесценить,

Чтоб всему на свете знать

И тариф, и ценник.

Перевод в молчание

Переведи мне эту весну,

Талый снег и вот это утро.

Переведи мне всю их вину

И мои «никогда» и «трудно».

Изложи это в звуках из нот!

Расскажи это красками, кистью!

Покажи мне скульптурой резной

Всё и всех, что я перечислю!

И не смочь тебе, не вместить –

Не поместишься даже в слове.

Немота живёт, будто стих,

И молчание наготове.

Газеты и выпавший долей снег

Снег – в окне. В приёмнике – Китай

Раздаётся музыкой античной.

Улицу за улицей читай!

Пусть она не остаётся кличкой.

Пусть в окне прохаживался снег,

Белой тишиной на двор спадая.

И природа пряталась во сне,

В белизне сугробов пропадая.

Мне чуть-чуть печатной тишины,

Шелеста страниц, печатной речи.

И мелькают города страны

Под январский снег, притихший вечер.

И вот так прочитываешь жизнь

В суете газетных репортажей.

Только снег в окне давно лежит

Мертвенно и непроглядно даже.

О вере в чистоту бумаги

Поэт, как явленье листа народу.

Носит рабством свою свободу.

Носит память и носит речь.

И перечит собой, перечит.

Как сбывается он в строфе.

Как потом с ним сбываются строфы.

Он укладывал в ямб и хорей

Голос свой и прошедшие тропы.

И прикладывал речи к листам.

И людей, как прощанья, потери.

И бывала бумага чиста

Вся в чернилах. В чернилах, как в вере.

Лето в песнях

Куплен джаз. И музыка гостит

В этом зале, в лета переулке.

Каждый из играющих постиг,

Как учить и научиться гулкому.

Песенки известность узнаёшь.

И вот так играет в песне лето.

И оно чуть-чуть. Чуть-чуть твоё.

Не отпето, даже не пропето.

И под эту однозначность кровли

Раздаются джаза шаг и зов:

«You’re still growing,

You’re still growing,

You still grow…»

О жизни и её решении

Человек решает свой пример,

И задача на него решается.

Награждает человека мерой,

Что в листах тетрадных запирается.

А ему с листка не убежать.

Не закрыть учебника, не сделав.

Он теперь решился б на кровать

И на сон свой цвета света белого.

Но не отпускает от себя

Сложная несносная задача.

И сидит он, тишиной крепясь,

Над решеньем, что когда-то начал.

Парты всё же выпустили нас.

Но, держась за жизнь, что не отпустит,

Мы её не покидаем час,

Как заданье радости и грусти.