Новый год решили отмечать у Алисы.

Женя надавил на кнопку звонка. Дверь открыла хозяйка. На ней было короткое красное платье в обтяжку, на голове – ободок со смешными антеннами.  

– Привет, ну где ты ходишь?! Все уже собрались давно. Давай проходи, – пошловато виляя круглыми бедрами, Алиса отправилась в зал.

В коридор вышли Лёня и Миша «Лермонтов». Пожали руки. 

– Ну чё, как оно? –  Женя снял пуховик и с трудом отыскал свободный крючок на вешалке.  

– С переменным успехом, – пробасил Миша. Стриженый под «ноль», широкоплечий, почти два метра ростом.

– В смысле?

– Лёнька уже накидался, а я ещё нет.

– Это поправимо, – улыбнулся Женя и протянул пакеты с выпивкой.

– Женёк, друган, я тебе ещё не говорил, что люблю тебя?! – маленький, щуплый, похожий на гуманоида Леня, потёр ладони и нетерпеливо зашелестел целлофаном.

Просторной комнате с высокими потолками, как смогли, придали новогодний колорит. Мишура лохмотьями свисала с дверок гостиного гарнитура. У искусственной ёлки, стыдливо задвинутой в угол, не хватало верхушки. Вырезанные из цветной бумаги снежинки на окнах напоминали об утренниках в детском саду. 

– Там на кухне Светка ещё готовит, а в комнате Сёма, мой квартирант. Я тебя с ним позже познакомлю. Он немного со странностями, программистом работает, – сказала Алиса, поправив нелепый ободок.

Женя растянулся на диване. «Гуманоид» и Миша «Лермонтов» проворно выгружали бутылки из пакетов.

– Ребят, а пойдёмте, Светке поможем на кухне? – предложила хозяйка, – а то как-то не по-людски. Она у нас как золушка, всё утро пашет. 

– Почему нет, –  Женя с готовностью поднялся.

Друзья неохотно отложили бутылки. Одну Лёня всё же успел заткнуть за ремень.

У Светы было приятное личико с детской улыбкой, длинные русые волосы и крепкие ножки теннисистки. Она носила очки в тонкой позолоченной оправе и была похожа на перезревшую школьницу-отличницу.

Девушка задвинула дымящийся противень в отвисшую челюсть духовки и деловито, по-хозяйски распределила обязанности.

Миша чистил картошку, «гуманоид» шинковал овощи для салата, Женя получил ангажемент на приготовление бутербродов с красной икрой.

Через пять минут Лёнька отложил нож и налил каждому по стопке.

– Допинг нужен, – пожал плечами «гуманоид», увидев озадаченное лицо Светы, – давай за знакомство.

– Я водку не пью, – она категорично отвела его руку, – да и рановато ещё, по-моему, выпивать.

– А я так не думаю, – парировал Лёня, – ну, мужики, с наступающим!

Света выключила духовку. На кухне вкусно и уютно запахло. 

Низкорослый провокатор налил по второй:

– Надо бы добить, чё две капли оставлять... Свет, ты как, не надумала?

Девушка брезгливо сморщилась.

– А мне с девками вообще не везёт, – закусив долькой лимона, высказался Лёня. – Вот на той неделе выходим с Сизым из инста, трезвые, кстати, ничё не думайте. Садимся в трамвай. Сизый говорит: «я у окна сяду», дитятко великовозрастное. Ну и я решил на принцип пойти. «Я тоже, – говорю, – у окна хочу». В результате я сел у окна позади него, на соседнем сиденье. И тут к Сизому подсаживается симпотный бабец. Скарлет Йохансон, один в один.  Но не прошло и минуты, как она встаёт и пересаживается на другое сиденье. Сизый поворачивается ко мне и говорит: «Лёнь, я чё, так хреново выгляжу, что от меня тёлки шарахаются?» А я ему: «Не грузись, у меня положение ещё хуже, ко мне вообще никто не садится».

Эвакуатор в Харькове – это круглосуточная помощь на дорогах. Если случилась авария, поломка или иная непредвиденная ситуация, и водителю нужна помощь, компания АвтоSOS всегда поможет вовремя. Сотрудники компании работают без выходных и праздников посменно, поэтому в случае неприятностей, вы всегда можете обратиться за помощью. Тем более что цены на услуги компании доступны всем.

Миша усмехнулся, покачал головой, задумался. Вспомнил девушку, в которую был влюблён, когда учился на первом курсе универа. Мишина возлюбленная, высокая, с пышными каштановыми волосами и слегка вздёрнутым носиком, каждое утро, в одно и то же время,  ждала свою маршрутку на остановке. Костенея от смущения, Миша не сводил глаз с её разлетающихся на ветру волос. В следующее мгновение она садилась в автобус и уезжала. А Миша, словно в кататоническом ступоре, не сходил с места. Так продолжалось недели две.   «Юный Вертер» дежурил на остановке, даже в те дни, когда у него не было занятий в университете. Сначала девушка не обращала внимание на странного двухметрового амбала в допотопной лыжной шапочке, а потом стала поглядывать на него с недоумением и опаской. Спустя время, набравшись храбрости, Миша вошёл следом за ней в маршрутку, а после даже отважился опуститься рядышком на сиденье. Однако заговорить не решался. Возможно, он предпочёл любить её издалека, как Блок Любу Менделееву.

Потом произошла катастрофа. Миша увидел свою «прекрасную даму» в компании с каким-то хмырём в модном укороченном пальто и зауженных джинсах. Парочка держалась за руки. Хмырь что-то нашёптывал ей на ухо, девушка хихикала.

Миша перестал ездить на пары, закрылся в комнате. Целыми днями он пил коньячный спирт и слушал «Гражданскую оборону». Лёне с Женей пришлось здорово потрудиться, чтобы вытащить друга из запойной депрессии. Никто и представить не мог, что этот твёрдый, скупой на эмоции богатырь окажется столь хрупким и тонким лириком. Тогда Лёня и придумал ему прозвище – «Лермонтов».

Выкурив на балконе сигарету, Женя вернулся в комнату. Сквозь приоткрытую дверь спальни увидел склонившуюся над ноутбуком фигуру. Женя догадался, что это и есть Алискин квартирант. Худощавый парень в очках сидел на высоком табурете и с бешеной скоростью молотил по клавишам. Изредка он отрывался от монитора и нервно потирал виски.

К трём часам дня употребили половину заготовленного спиртного. «Гуманоид» клеил девушек и дрейфовал по квартире с пивной кружкой в руке. Миша «Лермонтов» задремал у телевизора.

Громко играла музыка. В центре зала расположился добротно сервированный стол. Света расставляла горшочки с грибной запеканкой. Программист наконец выбрался из своей комнаты, молча опустился на диван и уткнулся в телефон.

За стол уселись около десяти вечера.

Лёню развезло. Подперев ладонью щёку, он ковырял вилкой в тарелке и лениво жевал. На лбу выступила испарина, изо рта вываливалась еда.

Света, устроившись рядом с Женей, хлопотала:

– Не стесняйся. Тебе салатику доложить? А горячего?

– Совсем чуточку, – манерничал он, наполняя её бокал.

– А ты знаешь, – неожиданно заявила Света, – я ведь давно хотела с тобой познакомиться. 

– Неужели. С чего вдруг?

– Я прочла несколько твоих рассказов в инэте. Мне знакомый ссылочку бросил. Хочешь узнать, что я об этом думаю?

– Нисколько. Если честно, мне всё равно.

– Лукавишь, – она больно ущипнула Женю ниже лопатки, – зачем ты тогда пишешь, если тебе неинтересно, что об этом скажут?

– Не могу не писать. Потребность организма, – с набитым ртом ответил Женя.

– Мне кажется, это принцип графоманов.

– Ты не права, графоман получает наслаждение от того, что он пишет. От самого процесса. А для меня это труд, к тому же – неблагодарный.

– Ты пишешь для себя?

– Ни в коем случае. Автор и читатель должны создавать диалектическое целое… И вообще, Свет, может закроем тему?

– Погоди, погоди, – ёрзала она на стуле, – а ты правда лежал в психушке?

– Было дело. От армии косил. Ничего интересного.

– Как это ничего интересного?! Наоборот! Расскажи, а?

– Не стоит.

– А почему тебя не печатают? Не формат? Или таланта не хватает? Или ты пишешь для того, чтобы подавить свои комплексы? Знаешь, как это называется? Сублимация. Это я тебе как дипломированный психолог говорю. 

– Что ж, возможно… Возможно, это сублимация моего бессознательного… Дядюшка Фрейд, к примеру, утверждал, что вся человеческая культура связана с сублимацией либидо. Возможно… но послушай, Свет, я пришёл сюда отдохнуть, а не вести эти долбанные псевдоинтеллектуальные психологические диспуты. Извини.

Женя встал из-за стола и вытер рот салфеткой. Прошёл в ванную, поплескал на лицо холодной водой. Облокотился на стиральную машину. Курил, разглядывая детские наклейки на кафельной стене. В дверь несмело постучали. Вошла Света.

Женя отрешённо смотрел на огонёк тлеющей сигареты.

Света молчала.

– Не обижайся, если я достала тебя своими допросами, – тихо произнесла она, – просто мне интересно было с тобой пообщаться, понять, что ты за человек.

– Да ерунда, всё нормально, – Женя выпустил струйку дыма, – ну и как?

– Что – как?

– Поняла, что я за человек?

– Я поняла, что всё, что про тебя говорят – неправда.

– А что говорят?

– Разное, но в основном гадости.

– Это нормально. Человек – тщеславное животное. Он скорее согласится на то, чтобы его поливали грязью, нежели молчали о нём.

– И всё равно, мне кажется, я перед тобой виновата. Как я могу загладить свою вину? – улыбнулась Света и глянула на него исподлобья.

– А который час? – сощурившись от попавшего в глаз дыма, Женя вмял окурок в пепельницу.

– Без двадцати двенадцать, – Света поправила миниатюрные часики на хрупком серебряном браслете.

Женя расстегнул штаны. Девушка опустилась на колени.

«Лермонтов» хлопнул пробкой шампанского. Разлил по бокалам. Гремели кремлёвские куранты. Все, кроме Лёни, поднялись с фужерами и выжидающе следили за секундной стрелкой на экране телевизора. В унисон ударам часов Лёня икал, изгибаясь всем телом.

Девять! Десять! Одиннадцать! Двенадцать!

Под торжественное вступление гимна, перезвон фужеров и крики «ура!» он низвергнул весь накопленный за вечер стафф. Ошмётки колбасы вперемешку с красным вином сползли со скатерти на пол.

– Идиот! Быдло! Урод! Скотина! – наперебой кричали Алиска со Светой.

– Тихо, бабоньки, не быкуйте, – промямлил Лёня, утирая губы ладонью, – это поправимо.

Все выскочили из-за стола. Алиса принесла ведро воды и тряпку. Едва удерживаясь на ногах, «гуманоид» смахивал со стола сырой тряпкой.  

Впрочем, об инциденте вскоре забыли.

Колонки разрывались от убойных децибел музыки. Звучали «Ramones». Миша грузно и неуклюже отплясывал. Женя хохотал. (Танцующим «Лермонтова» до этого не видел никто). Он по пояс разделся и размахивал клетчатой рубахой над головой. Пару раз со звоном задел головой старомодную люстру. Света тоже порывалась стянуть с себя майку, но была строго остановлена хозяйкой. Лёня настойчиво упрашивал Свету станцевать стриптиз на столе. И даже вынул мятые десятки, пытаясь затолкать их ей под кофточку. За что и получил звонкую оплеуху.

Покачиваясь, Женя отправился на балкон. Покурил и вышел, громко хлопнув дверью. Стекло в раме треснуло. Упав, осколок врезался в запястье, оставив глубокий порез в форме полумесяца. Из раны брызнула кровь и забила фонтанчиком. Света ахнула и помчалась за аптечкой. Она заботливо обработала рану йодом и перевязала руку бинтом.

В комнату ворвался ледяной ветер. Тюлевые занавески развевались, точно флаг над зданием парламента.

– Сволочь! – заверещала Алиса, – как я теперь здесь спать буду?!

– В другой комнате спи, – проговорил Женя с полной невозмутимостью.

– В какой?! Там сестра спит, козлина, блин! Один блюёт, другой стёкла бьёт! Пригласила на свою голову упырей!!!

В кладовке нашли старые картонные коробки. Распотрошили, вставили в раму, плотно заклеив скотчем. Лёня под шумок выскользнул из зала.

– На первое время сойдёт, – подбодрил «Лермонтов». Идея с коробками пришла в голову ему.

Что-то тяжёлое грохнуло в комнате программиста.

Запрыгнув на Лёню верхом, квартирант натренированными пальцами сдавил его шею. Лёня  хрипел и хватал губами воздух. Лицо стало лилового цвета. Миша «Лермонтов» бросился на компьютерщика и ударил его наотмашь. Попал в ухо. Сеня взвизгнул и повалился на раскладушку, опрокинув её на себя. Очки отлетели к окну. Лёня откашлялся, вскочил, рванул  к программисту, но «Лермонтов» успел схватить буяна:

– Стопэ, хватит с него!

Сцепив руки замком, Миша прижал «гуманоида» к груди. Он сучил короткими ногами и осипшим голосом вопил:

– Иди сюда! Михан, пусти меня, я ему нарежу!

– Так, всё! Вон из квартиры! –  не выдержала хозяйка, – чтоб ноги вашей здесь больше не было!

Света слабо попыталась заступиться. 

Лёня вышел из комнаты и торопливо оделся.

– Аривидэрче, – бросил он.

– Жаль, что так вышло, – сказала Света, когда ребята спускались по лестнице.

– Лёнь, – спросил Миша, – а из-за чего у вас замес произошёл?

– Да это какой-то трэш. Я просто сел без спроса на его раскладушку. А он сразу повалил меня с криками: «я для кого записку оставлял, сучара?!!! Я для кого записку оставлял, сучара?!!!» О какой записке он блажил, я так и не догнал. Больной кретин!

Выйдя из дома, ребята вызвали такси и отправились в гости к «Лермонтову».

Остаток ночи пили на кухне с Мишкиным отцом – тучным человеком с недовольным выражением лица и бритой головой. Кухня казалась ничтожно крохотной, съёженной. Дядя Саша с трудом помещался в ней один.

Когда водка закончилась, он достал из шкафчика под раковиной портвейн. Бутылка была покрыта толстым слоем пыли.

– Вот он, – гордо встряхнул зелёный снаряд папаша, – с майских стоит, дожидается.

– Выдержанный, – вяло пошутил Лёня.

После глотка сивушного портвейна Женю вырвало на свои колени.

– Не ссы, – сказал «Лермонтов», – с каждым бывает. Кидай портки в стиралку, я те чё-нить найду зад прикрыть.

Выгоняя гостей под утро, дядя Саша отвёл Женю в сторону и, дохнув могучим перегаром, злобно процедил:

– А с тобой, гад, мы позже поговорим.

– Хорошо, – растерянно ответил он, отступая назад. 

– Нашлёпает манда уродов, а нам расхлёбывай, – пробормотал дядя Саша.

– Ты чего к молодёжи пристал, старый оползень?! – вышла из спальни Мишина мама, – иди давай спать, алкаш.

– Я не алкаш, я, между прочим, линолеум на кухне постелил, – обиделся отец и скрылся в комнате.

Выползли на улицу. Было ветрено, сыро и безлюдно.  

На Жене оказались старые джинсы, подпоясанные проводом от наушников. Джинсы были ему велики и сползали едва ли не до колен. Лёня нахлобучил на голову зелёную фетровую шляпу с обломанными полями. Пыльный раритет он отыскал у «Лермонтова» в коридоре.

Решили ехать к Лёне. 

– А твоя мама не будет против? – полюбопытствовал Женя.

– Да не, главное не орать и вести себя достойно.

– Ага, вот именно это получается хуже всего. 

Сели в автобус. Женя с Мишей устроились рядом с водительской кабинкой. «Гуманоид» плюхнулся на сиденье особняком, позади них. На одной из остановок к Лёне подсел старичок в шапке, похожей на махновскую бекешку. Он раздражённо глянул на своего попутчика.

Миша «Лермонтов» развернулся к дремлющему приятелю и слегка похлопал его ладонью по щеке:

– Не отвисай, скоро на выход.

Спросонья Лёня замахнулся на старичка. Дед вжался в сиденье. Лёнькина ладонь остановилась в сантиметре от его лица. Старик пугливо мотнул головой, вскочил и крикнул:

– Сволочи, я сейчас на вас в милицию пойду!

– Да иди куда хочешь, – «гуманоид» опустился ниже на сиденье, запрокинул голову, и сдвинул шляпу на лоб.

– Вы уж простите их, – сказал Женя, – ребята перебрали немного… Новый год всё-таки, сами понимаете…

– Сейчас узнаете, почём фунт лиха, – обиженно дёрнула плечами «бекешка» и выбежала из автобуса.

Двери с шипением захлопнулись. Автобус тронулся. 

Третий отдел милиции, окрашенный в нежный светло-голубой цвет, располагался в пятидесяти метрах от остановки.

Старик согнул руки в локтях и, как легкоатлет, помчался в сторону отделения.

– Ты глянь, – «Лермонтов» поддел Женю плечом, – дедос реально в мусарню погнал.

С трудом растолкав Лёню, они выползли на следующей остановке.

Когда стали переходить дорогу, заметили ментовский «бобик». Двигался он зловеще медленно.

Ошалевший старик возник неожиданно. Он вывернул из арки проходного двора и, придерживая бекешку, летел к ребятам.

– Вон тот, в шляпе, – на ходу крикнул он ментам и снова трусливо юркнул вглубь двора.

Скрипнули тормоза. «Уазик» преградил им путь. Открылась дверца. Милиционер взгромоздился на подножку и недобро поманил дубинкой.

Через минуту вся троица сидела в холодной кабине, плотно прижавшись друг к другу. Шипела рация. Безжизненный голос передавал какие-то адреса. Мент – водила  отрешённо курил в треугольную форточку. Напарник сидел рядом, развернувшись к задержанным вполоборота.

– Документы какие имеются при себе? – спросил он.

У Лёньки оказался студенческий билет, у Жени зачётка, «Лермонтов» протянул паспорт.

– Студенты значит, – жевал спичку мент. Сначала он долго всматривался в раскрытые корочки, потом принялся тасовать документы, словно колоду карт, – чё ж ведёте себя так херово, а?

– Это недоразумение, – ответил вмиг протрезвевший «гуманоид». Он прижимал шляпу к груди, словно на похоронах. – Такого больше не повторится.

– Живёте где?

– Вон дом. В гости ко мне идём.

Мент швырнул им документы и рявкнул:

– Валите!

– Да что ж такое?! – сказал Лёня на улице, – отовсюду гонят. Мусора – и те туда же!

– Всяко лучше, чем в обезьяннике гнить, – буркнул Миша «Лермонтов».

– Согласен, но тут дело принципа. Как Новый год встретишь…

– Женёк, – переминаясь с ноги на ногу, возбуждённо проговорил «гуманоид», – по случаю амнистии предлагаю выпить. У нас как с деньгами?

– На бухлянку хватит, – успокоил Женя, пересчитав остатки купюр.

В магазине Лёня остановился у витрины с водкой. Мириады бутылок всевозможных форм, размеров и этикеток не помещались в его суженых зрачках. Он смотрел на это изобилие, не моргая.

– Ты чего? – одёрнул его  Миша.

– Глаза разбегаются. Глянь, градусов-то сколько!

– Жень, какую возьмём? – спросил «Лермонтов».

– Ту, что покрепче.

Выйдя из магазина, «гуманоид» сорвал крышку и сделал внушительный глоток. Занюхал рукавом, выдохнул. И снова окосел.

Дверь в квартиру Лёни распахнулась. На пороге стояла мама. Она молча схватила сына за шиворот и утянула в душное лоно квартиры. Дверь захлопнулась. Но через минуту приоткрылась, и куцая шляпа, пролетев сквозь узкую щель, мягко приземлилась на бетонный пол.

– Будем пить в подъезде, – вынимая бутылку из сумки, резюмировал «Лермонтов», – отступать уже некуда.

– Не впервой, – Женя снял  рюкзак, бросил на пол и сел, скрестив ноги по-турецки.

Очнулся Женя, сидя на корточках всё в том же подъезде, у мусоропровода. В углу, рядом с консервной пепельницей покоилась шляпа, напоминающая корявый макет НЛО. Миши по близости не наблюдалось.

Нечеловеческими усилиями Жене удалось подняться.

На улице смеркалось. Падал снег. Женю мучила жажда. Он остановился, запрокинул голову и стал ловить ртом крупные хлопья снега. Ремень, сооружённый из наушников, развязался и повис сзади двумя хлястиками. Женя плёлся, с трудом переставляя ноги, сторонясь редких прохожих.

«Куда я иду? – гудело в похмельной голове, – а главное – куда хочу придти?»

По отпечаткам подошв на снегу можно было подумать, что проскакал гигантский заяц, который старался запутать собственные следы.

В рюкзаке что-то глухо звякнуло. Расстегнув молнию, он обнаружил банку солёных огурцов и недопитую бутылку водки с криво наклеенной этикеткой. На пути ему попалась скамейка. Одинокая и унылая, чуть припорошенная снегом. Присев, Женя разложил свою нехитрую снедь.

В заднем кармане джинсов нащупал сплющенную пачку сигарет. Выудив одну, похожую на палочку от эскимо, закурил.

На улице совсем стемнело. Одним глотком прикончив водку, Женя запил ядрёным рассолом, поднялся и пошёл. Наугад. Не разбирая дороги. Без остатка отдав себя тёмной улице, мокрому снегу, тусклым фонарям…

В кармане задрожал мобильный. Женя с трудом выловил телефон в спутавшейся подкладке джинсов.

Всхлипывая и матерясь, Лёня страшно кричал в трубку.

– Да успокойся ты! –  рявкнул Женя, – скажи внятно, что случилось. 

– Миха в реанимации, – на выдохе произнёс Лёня.

– Чего-о-о?! Как?! Это шутка, что ли?!

– Да какие, нахер, шутки! Он под машину попал, когда бухущий дорогу переходил. Врачи говорят – подозрение на перелом основания черепа. Короче, я рву к нему на такси. Ты где сам?

Женя осмотрелся:

– На Октябрьской, недалеко от «Пятёрочки».

– Стой там, я щас тебя захвачу!

Друзья опоздали. Миша умер, не приходя в сознание. Через неделю ему исполнилось бы двадцать семь.

 

Комментарии пока отсутствуют ...

© Vinchi Group - создание сайтов 1998-2024
Илья - оформление и программирование