Идите, олигархи, прочь... / Статьи / ВЕЛИКОРОССЪ

«Чёрный вечер.

Белый снег.

Ветер, ветер!

На ногах не стоит человек».

Александр Блок

***

Ночь Рождества двухтысячного года.

Россия. Вьётся ветром белый снег.

Скорбит о Боге русская природа.

Ругает Бога русский человек.

В душе его жестокая мечта

Свирепого семнадцатого года:

Русь написать бы с чистого листа,

Чтоб вся она была в руках народа!

Подходит русский медленно к окну

В смертельной и пленительной истоме,

И смотрит на печальную страну

И на огни в соседнем ночью доме.

И смотрит, как идёт пушистый снег,

Как он заносит бывшую Россию.

На всё способен русский человек,

Когда в нём есть мечтания пустые.

Из Гейне

Горит Вселенная у ног.

Громадных звёзд простор

Прекрасен, горестен и строг,

Как скорбный Божий взор.

Средь звёзд есть Сталина звезда.

Пусть пьян я без вина,

Её найду я без труда –

Свечой горит она.

Идите ж к ней, как на беду,

Идите к ней одной!

Звезда горит в моём бреду,

Трепещет надо мной!

Печален путь. Печальна ночь.

Как холодно в ночи!

Идите, олигархи, прочь

На слабый свет свечи.

***

Ленин, битый, средь Родины спит.

Успокоился ветер-проказник.

Прикорнувший на лавке пиит

Погружается в собственный праздник.

Ах, какой замечательный сон!

Ах, как славно в прекрасном подпитии

Представлять, что в Инессу влюблён,

Что свершил новой жизни открытие,

Что пред грозным царём не робел,

Что, став первым рабочим мессией,

Принял подлую пулю в удел

И прекрасную смерть за Россию.

...Вплоть до солнечных первых лучей

Он венец бунтаря примеряет,

И бетонною дланью своей

Ленин пьяницу благословляет.

***

Завершился так страшно, так странно

Красной библии первый рассказ –

Ни чекистов вокруг, ни наганов,

Но в ракетные шахты есть лаз...

Только пихты вокруг, только ели,

Только звёзды, как россыпь очей...

Только б зубья ракет не взлетели

От улыбки советской моей...

Рабочий парк

Пускай бездействует фонтан,

Пускай заброшен парк советский,

Пускай поддатый ветеран

Спит на скамье в плаще турецком.

Пускай повсюду грязь и сор –

Порядка нового приметы,

Пускай притягивает взор

Лишь пара гипсовых атлетов.

Но не одни атлеты здесь

Остались от былой державы,

Рабочий парк пронизан весь

Дыханьем позабытой славы.

Лишь только сяду на скамью

Под клёном дерзостным, сентябрьским,

Шальную голову мою

Тревожит ветер пролетарский.

И плещет красная листва,

Совсем как пламенное знамя,

И пролетарские слова

Беззвучно с губ слетают сами…

***

Туча руки косматые свесила,

Ухватилась за наш огород,

Превратились дороженьки в месиво

Из земли и разгневанных вод.

Содрогается кустик смородины,

Словно сердце в развёрстой груди.

Эти переживания Родины

Тяжелы, как родные дожди.

***

За рухнувшим зданьем парткома,

Вдали от добра и от зла,

Как будто у отчего дома,

Черёмуха вдруг расцвела.

Так странен и так неприкаян

Был чистый и девственный цвет,

Средь русских имперских развалин

Впервые увидевший свет,

Что я, поразившись находке,

Цветущие ветви сорвал,

Чтоб слабое тело молодки

Бесчестию враг не предал.

В любимую вазу поставил,

Водой ключевой напоил,

И КПСС я восславил

Из всех поэтических сил!

***

В перевёрнутой чаше небес

Рдеют СССР облака.

Недвижима округа окрест,

Недвижима большая река.

И припомнив Советский свой рай,

И забыв этот тягостный век,

Улыбается вдруг невзначай

Несоветский уже человек.

***

В аквариуме гастронома

Среди коньяков и сластей

Грустила громадная рыба

О жизни прошедшей своей.

К большому стеклу подплывала,

Смотрела на разный народ,

Бродивший весь день в гастрономе

Среди кулинарных щедрот.

Как было нелепо и странно

Из мутной водицы своей

Смотреть на мамаш бестолковых,

Смотреть на беспечных детей,

Смотреть на капусту в тележках,

Смотреть на салат и на лук,

И видеть весёлые рожи,

И подлые морды вокруг.

И грезить, что водоросль нежно

Ласкает плавник стебельком,

Что солнечный диск багровеет

Над западным пруда углом,

Что ночь потихоньку приходит,

Что неба темнеет лоскут,

Что сонные воды темнеют,

Что сонным становится пруд.

И вдруг на весах гастронома,

Очнувшись от криков детей,

Поплыть со смертельной истомой

Из жизни красивой своей.

Цусима–2

Теперь уже почти что каждой ночью

Я просыпаюсь, вглядываясь в тьму,

И сон мой продолжается воочью,

И все мы в этом сне идём ко дну.

Идёт ко дну большое государство,

Идёт ко дну мой маленький завод,

Буржуйским приснопамятным коварством

Разрезан на иголки русский флот.

Идут ко дну великие эскадры,

Идёт ко дну корабль за кораблём,

И крутятся замедленные кадры,

И сам я в той пучине за бортом.

И, пламенем погибельным палимый,

Кричу я в исступлении во мрак:

Мы выйдем из сегодняшней Цусимы,

Чтоб дальше петь про гордый наш «Варяг»!

***

За плечами в котомке холщовой

От отцов мне доставшийся груз.

От Литвы до Камчатки суровой

Он со мною – Советский Союз.

Пионерский мотивчик несложный,

Севастопольский берег морской –

Перечислить уже невозможно,

Что несу я в котомке простой.

Отправителя пункт неизвестен,

Кто получит его – не пойму,

Но сомнения пыл неуместен,

Ведь страна погрузилась во тьму.

Ведь погасли кремлёвские звёзды,

Согревавшие всех нас огнём,

Ведь врагами так буднично, просто

Наш Союз был отправлен на слом.

Ведь и я, как заправский бродяга,

Еле ноги свои волоку,

Сам с собой говорю от напряга,

Прогоняя печаль и тоску.

Постоит в изумленье прохожий,

Отшатнётся в испуге во тьму

Либерал, а заветную ношу

Мне придётся нести одному.

Происшествие в городском парке

Щегол кричал тревожно, сиро

В пространстве дерева большого,

А дерево казалось миром,

Единственным надёжным кровом.

А я просил его остаться,

Не рваться бешено наружу,

Ведь глупо было так стараться,

Снаружи было только хуже.

И он умолк, и он остался

В пространстве дерева осеннем,

Не пел, не плакал, не смеялся,

А просто проживал мгновенья.

Сидел на длинной чёрной ветке,

Косился на меня упорно,

И я товарищу по клетке

Купил ведёрочко попкорна.

***

Маленькая скромненькая дачка.

Пыльный куст сирени. Старый дом.

И сосед поддатый – на карачках –

Силится подняться за окном.

Видно доля выпала простая –

Вслед за Блоком грустно повторять:

«Ах, Россия, мама дорогая,

Как тебя из грязи поднимать?»

***

Вот птицы кричат в низком небе родном,

Кричат так, как мне и не снилось,

И стало так горестно над городком,

Как будто беда приключилась.

Вот птицы сбираются к югу лететь,

И, глядя на них, рассуждаю:

Мне так, как они, закричать не суметь,

Хоть с Родины я отъезжаю.

Мне так, как они, никогда не взлететь,

А после земли не коснуться,

Мне в чуждом краю суждено умереть

И лишь после смерти вернуться.

***

Звезда сияла в вышине

Неутешительно большая

И всё шептала что-то мне,

Лучами страшными блистая.

А я ловил зловещий свет,

Печально падавший на крыши,

И страстно верил – как поэт

Я поднимусь гораздо выше.

Был девяносто первый год,

Который нёсся над Россией,

И в том, что нас в дальнейшем ждёт,

Я видел минусы большие.

***

Душа взволнованно просилась,

Расправив крылья, в небеса.

Попытка эта прекратилась

Примерно через полчаса.

Бедняжке подсказали где-то,

Что ей иного нет пути –

У пролетарского поэта

Одна работа впереди.

***

Уже ничего не желаю,

Уже ничего не хочу,

Лишь вечер – глаза закрываю,

И тут же – мгновенно – лечу.

Лечу над теперешней жизнью,

Над грустною жизнью своей,

Лечу над несчастной Отчизной,

Над бедной Отчизной моей.

И чувствую, что исчезаю

Из скорбных наскучивших снов,

И чувствую, что проступаю

Среди непонятных краёв.

Но что же случилось со мною?

Куда меня жизнь завела?

Я не оставлял за собою

Того, чем Россия жила.

***

На самой средине дороги,

Чтоб зрел православный народ,

Подвыпивший бомж одноногий

Про Стеньку с княжною орёт.

Надвинувши шляпу, скорее

Блажного певца обхожу,

И сердце моё холодеет,

И я через силу дышу.

Я вслушиваюсь поневоле

В слова, что звенят на ветру.

Ах, вольная русская воля!

Без воли я видно помру.

***

Ранней, девственной, суровой,

Школьной, сказочной порой

Грезил грешной Айседорой,

И кабацкою Москвой.

День за днём зимой и летом

Том Есенина читал,

Подле русского поэта

Жизнь свою воображал.

Я не мог свой пыл направить

На предмет совсем иной.

Не могу себе представить

Этой встречи роковой.

Есть Есенин. Есть литр водки.

Холостяцкий скорбный кров

С неисправною проводкой.

Но я к встрече не готов.

***

Перебрал я, наверное, слишком,

Потому и узрел – под окном

Пляшет, пляшет весь вечер мальчишка,

Напевая о чём-то своём.

Пляшет, скинув картуз свой старинный,

Растрепав свой блондинистый чуб,

Каблуком по раскиснувшей глине

Бьёт в сердцах, то печален, то груб.

И вдруг свыше меня осенило,

Вдруг открылось мне в сердце хмельном –

Сам Есенин молоденький, милый

Пляшет, пляшет сейчас под окном.

Пляшет, пляшет под низким окошком,

Пляшет видно в последний свой раз,

Пропадая во тьме понемножку,

Уходя потихоньку от нас…

***

Наступают последние сроки,

Льёт и льёт на Россию вода,

И печалится клён одинокий,

Что пришла к нам такая беда.

И не в силах заснуть до рассвета

На печальной скамье радом с ним

Развесёлое сердце поэта

Млеет с деревом горем одним.

И прижавшись спиною к большому,

Повидавшему виды стволу,

Я пытаюсь взглянуть по-другому

Сквозь меня обступившую мглу.

Вижу низко над полем безлюдным

Вражьих туч беспощадную мглу,

И в порыве смешном, безрассудном

Прижимаюсь покрепче к стволу.

Ночнаяпрогулка

«А он, мятежный, ищет бури…»

Михаил Лермонтов

Выходит улица к реке.

Здесь долго мы стоим с тобою

Воображая: вдалеке

Мятежный парус над волною.

Но розовеющий восток

Нам шепчет из жемчужной бездны,

Что вышел парусников срок,

Продлять который бесполезно.

И мы, смущённые, идём,

С улыбкой грустной, виноватой

В свой нелюбимый съёмный дом

Старинной улицей покатой.

***

Мы долго бродим средь потёмок,

Прекрасен старый сад вокруг,

И голос твой высок и звонок,

Мой школьный, мой старинный друг.

И наша молодость нетленна,

И Блока вновь читаешь ты,

И возвращаются мгновенно

Революцьонные мечты.

Но грустно как перед рассветом!

Вновь оборваться должен сон:

Я на советском свете этом

Живу – проснусь уже на том.

***

И снова чёрная аллея

Покорно ждёт зимы приход,

И снова мучаясь, робея,

Брожу я ночи напролёт.

Душа предчувствием объята

Печальных близких перемен,

Темна аллея и горбата,

И сладок страшных мыслей плен.

Пора уже угомониться,

Пора со страхом не играть,

Но наважденье длится, длится,

И с ним я не могу порвать.

И облетевшею аллеей

До снега первого брожу,

Прощаюсь с осенью своею,

Которой я не дорожу.

Старый дом

Здесь всё, что нужно человеку:

И стол, и кров, и дом, и сад.

Хожу к реке, а не в аптеку,

Чему, признаться, очень рад.

Стою в раздумьях над рекою,

И, забывая прошлый вздор,

Стремлюсь к душевному покою,

Гляжу в распахнутый простор.

И больше ничего не надо,

Есть в доме старая кровать,

И можно слов бал-листопада

За бабий вздор не принимать.

***

Когда ты что-то покупала

На крохи с пенсии своей,

Вождя народов вспоминала

И цены тех – советских – дней.

Решившись, на стене хрущёвки

Его повесила портрет,

И о грядущей обстановке

Просила слёзно дать ответ.

Ну что ж, услышишь, может, к ночи

В притихшей комнатке своей,

Как скажет Сталин, между прочим,

Что дальше будет веселей.

***

Комната, ночь и четыре поэта.

Стол и бутылка вина.

Злые потоки холодного света.

Яркая, злая луна.

Вот Передреев, склонённый над книгой,

Чуть захмелевший Рубцов,

Праведный Прасолов с думою тихой,

А во главе Кузнецов.

Скорбно и тихо. Ни слова, ни вздоха.

Блещет луны циферблат.

Плохо России, и им в раю плохо.

Молча поэты сидят.

Комната, ночь и четыре поэта.

Стол и бутылка вина.

Нечего им говорить с того света,

Если на этом страна.

***

Снова я мир забываю жестокий

Здесь на поляне в ночной тишине.

Звёзды печалятся. Кедр одинокий

Снежной вершиной кивает во сне.

Кедру и я поклонился до снега,

Звёздам, пронзающим скорбную тьму,

Здесь хорошо, ни следа человека,

Здесь хорошо мне всегда одному.

Думы и помыслы строги и чисты,

В них ни корысти, ни зависти нет –

Так облетают осенние листья,

Так пропадает предутренний свет.

Долго стою я в раздумье глубоком,

Долго гляжу на природу вокруг.

Звёзды печалятся. Кедр одинокий

Рядом стоит, как единственный друг.

***

Удивительно синее небо,

Удивительно красный закат,

Даже волны реки на потребу

Праздной публике ярко блестят.

Перед нами советские дали,

И несёт нас всё дальше с тобой

В красный мир без тоски, без печали

Пароходик советский, смешной.

***

В старинную чашу фонтана

Бросали мы мелочь не раз,

Монеты блестели туманно

И это печалило нас.

И снова мы к ним возвращались,

Садились на ту же скамью,

И люди к фонтану бросались,

И дань оставляли свою.

Монеты блестели туманно…

Фонтанчик выпячивал глаз…

История выглядит странно,

Но я повторил бы рассказ…

***

Ещё поэты говорят

Возвышенными голосами,

И звёзды в форточку глядят

Большими детскими глазами.

Но незатейливый кураж

Не может слишком долго длиться.

Коньяк и прочий антураж

Вот-вот готовы завершиться.

И звёзды те, что вдруг зажглись,

Вот-вот, прекрасные, потухнут.

И всласть восславив эту жизнь,

Поэты вновь заснут на кухне.

Как страшен лунный медный грош

В минуты злого протрезвленья.

Бутылки. Рюмки. Вилки. Нож.

И ни звезды, ни вдохновенья.

***

Долго-долго стоял у дверей,

Всё надеялся, что понарошку

Ты исчезла из жизни моей

Позабыв свою лучшую брошку.

И безумно хотелось душе

Хоть какого-то там продолженья,

И стоял я в своём неглиже,

Прогоняя из сердца сомненья.

И надеялся – всё же придёшь,

И сжимал в кулаке твою брошку,

Ты придёшь, а любимую брошь

Я тебе не отдам… понарошку.

***

И вновь, как уже не впервые,

Осенние злые дожди

И эти прыжки затяжные

Без права уйти с полпути.

Он вспомнил их сразу, конечно,

Из тех, пережитых времён,

Но грустью осенней, кромешной

По-новому был поражён.

И сердце беспомощно сжалось,

Что был нераскрыт парашют,

Когда до земли оставалась

Убойная пара минут.

На сайте компании по продаже производственной мебели «Industrial Furniture» https://i-f.su/katalog-produktsii/meditsinskaya-mebel можно ознакомиться с каталогом медицинской мебели. Предложенная мебель красива, функциональна и эргономична. Изготовлена мебель из качественных материалов. Все предметы спроектированы с учётом потребностей персонала и пациентов.

Подготовлено по материалам сайта – «Industrial Furniture».