Я проснулся, прошаркал в ванную и открыл кран с холодной водой. Поплескал на заспанное лицо, завернул кран и глянул на счётчик. Крайний нолик преобразился в девятку.
Я вернулся в комнату, накинул махровый халат. Взял с журнального столика кредитку, вставил в портативный терминал на стене, ввёл пин-код, запросил остаток.
«1.047 руб.»
Н-да, не густо. Совсем не густо, если учесть то, что косарь нужно отдать за свет... Придётся снова брать кредит и гасить прошлый кредит... Деваться некуда. Финансовый хомут на шее затянется сильней.
Прошёл на кухню. На холодильнике шипел радиоприёмник. Вещал бессмертный «Маяк». Ведущий с трудом изъяснялся, коверкая русские слова, а то и вовсе переходил на родной китайский.
Похлебав концентрированного куриного супчика, я отправил тарелку в мойку и вошёл в зал. Упал в кресло, отыскал обёрнутый целлофаном пульт, включил телек.
Дядька с лицом английского бульдога выиграл тендер на покупку очередного сектора нашего города. Какой-то бедолага получил пять лет за «незаконное пересечение границы сектора “P-98”». Другого обвиняют в «вольнодумстве». Постойте-ка, это же тот неугомонный старикан в роговых очках. Мать моя женщина, ему всё неймётся! Аркадий Савчук, если не ошибаюсь. Выживший из ума камикадзе...
На другом канале ток-шоу «Зеркало». У гламурной тусовщицы родился даун...
Я выключил телевизор.
Через пару часов вернутся китайцы. Хозяева квартиры. Не думаю, что они будут в восторге, если застанут меня в зале. Я поднялся и поправил накидку на кресле. Скрыл следы преступления. Надо перебираться в свою комнату.
Когда-то это «трёшка» была моя. Досталась от покойных родителей. Но после финансового кризиса квартиру пришлось продать. Теперь я снимаю у китаёз некогда родные девять квадратных метров.
Со дня Реформы прошло уже лет десять. Все мои друзья, родные и близкие оказались рассеянными по окрестным секторам. Связи с ними нет. По какому-то недоразумению я остался в том месте, или в том квадрате, как сейчас принято говорить, где жил раньше. Но от этого мне не легче.
Сегодня воскресенье. В выходные я чувствую себя ещё паршивей, чем в будни. Стараюсь не вставать с постели раньше полудня. А просыпаясь, молю бога (или кто тот глухо-слепо-немой старикашка наверху), в общем, молю его о том, чтобы этот день поскорей закончился. Но время, как назло, тянется мучительно медленно.
Я, словно капризный ребёнок, оставшийся один в квартире, не знаю чем себя занять. Тупость дикая. И это неудивительно. Несколько лет каторжного труда, унижений, лишений, и информационно-развлекательного винегрета по ящику легко может превратить доцента МГУ в безнадёжного дегенерата.
Я лежу, смотрю в потолок. Порой мысли нехорошие в голову лезут, и я начинаю рыдать как баба, кусая подушку.
Сидишник и все мои диски давно распроданы. Книжная полка в зале завалена какой-то восточной хренотенью по дизайну. Китайцы постарались.
С моей смешной зарплатой мечтать о покупке книг тоже смешно. Хотя и купить-то сейчас уже нечего. Из любопытства заглянул на днях в книжный. Высоченные стеллажи с псевдоисторической макулатурой, дамскими романами, мемуарами поп-звёзд, глянцевыми «бестселлерами» для слабоумных угрожающе обступили меня и дьявольски захохотали.
Спрашивать продавца о Вольтере было столь же абсурдно, попроси я аборигена племени Цамай набросать мне формулу дигидроарсената аммония. Да и вообще, как верно кто-то подметил, «листалово» нынче не в моде.
А ведь я окончил филфак. Мою дипломную работу «Каламбур в поэзии Бродского» отметил сам доцент кафедры Владимир Львович Соколов.
И вот однажды солнечным июльским днём, счастливый, с дипломом подмышкой, я вышел из института. Но на этом всё и закончилось. Диплом можно было без сожаления отправить в урну с окурками.
По специальности устроиться я не смог. Для этого нужна была влиятельная протекция или связи. Ни того, ни другого у меня не было.
Первое время я ещё побегал внештатником в газете «Звезда», а потом меня и вовсе списали. Место, которое я с таким упорством выгрызал для себя, занял племянник главреда. Резвый, как сперматозоид, выпускник журфака ННГУ.
Потом я работал библиотекарем, редактировал мемуары ветерана чеченской войны, был курьером, официантом, затем Великая Реформа, распределение, и я грузчик на вьетнамском рынке.
Побольше грамотных грузчиков. Что ещё нужно этой стране...
Выйдя из зала, я отправился на кухню и заварил себе чай. Посмотрев график учёта на стене под календарём, выявил, что за прошлый месяц я не израсходовал сорок пять «прогулочных» минут.
Я едва не подпрыгнул. Отлично!
Допив чай, прошёл в свою комнату и плотно закрыл дверь.
«Так, – думал я, – сорок пять минут. Значит, успею сходить оплатить счета в банк, а после прогуляюсь».
Я знал, что в банк лучше идти после обеда. После обеда там меньше очередей. Чтоб скоротать время, решил часок-другой вздремнуть.
Завесил окно покрывалом и прилёг на разбитую кушетку. Но не успев задремать, услышал лязг ключей в дверном замке. Ни хао. Здрасьте. Вернулись хозяева. Сыма Цянь – сухощавый мужичок без возраста и его супруга Ликиу, вечно улыбающаяся пронырливая сучка с лошадиными зубами.
Они пошуршали одеждой в коридоре и вошли в зал.
Я перевернулся на бок и попытался уснуть. Но эти прощалыги за стеной стали ругаться.
– Сволота, – буркнул я и накрыл голову подушкой.
Через минуту в мою дверь постучали.
– Да, – отозвался я, отбросив подушку, – какого члена вам ещё от меня надо?!
Сыма Цянь приоткрыл дверь и шагнул в комнату. Тихо откашлялся в кулак, присел на спинку кушетки у моих ног.
– Вовсик, тут так дело...
– Ну?
– За комнасу платиси больсе.
– О, Господи, сколько?
– Десь тыси.
– Чего?! – приподнялся я на локте.
Китаец пожал плечами:
– Десь.
– Да ты вообще офигел?! У меня нет таких денег!
– Инасе высеим.
Он медленно поднялся, попятился к двери.
– Высеим, – повторил он и захлопнул дверь.
Я встал, подошёл к окну, резким жестом, точно тореадор, сорвал покрывало и распахнул форточку.
Нагнулся к тумбочке и вытянул из пачки сигарету. С верхней полки достал сувенирную зажигалку в виде миниатюрной «лимонки» (подарок моего лучшего друга). Закурил.
За окном шарахались редкие прохожие. Их лица скрывали марлевые повязки. Так положено. В нашем секторе полно туберкулёзных. Завывая сиреной, промчался милицейский УАЗик.
И вновь тишина.
Где-то вдали завизжала автосигнализация. Прошёл одинокий курьер в синей униформе и с толстой сумкой через плечо.
Я докурил, швырнул окурок и захлопнул форточку.
Внуки Цзэдуна шумели на кухне. Надрывно засвистел чайник. Кто-то неловко снял его с плиты, плеснув на раскалённую конфорку. Мелодией из Симпсонов запиликал мобильник. Послышался писклявый голосок Ликиу.
Я глянул на часы. Пора было идти в банк.
Накинув джинсовую куртку, я сунул в карман кредитку, прихватил сигареты и вышел из комнаты.
Мои китайские друзья пили кофе. Обеденный стол был завален бумагами. Прихлёбывая из чашки, Сыма Цянь перебирал векселя, квитанции и прочий канцелярский мусор.
Я прошмыгнул мимо кухни. Хлопнул входной дверью и быстро спустился по лестнице.
– Вов, таймер, – окликнул меня внизу седой вахтёр.
Он высунулся из окошка своей будки и всучил мне таймер на пластиковом ремешке:
– Поставил на сорок пять. Не опаздывай. И постарайся успеть до комендантского часа, чтобы не было как в прошлый раз...
Я рассеянно кивнул.
Укрепил таймер на запястье, нажал play. На старт, внимание, марш. Время пошло. Пулей вылетел из подъезда. Уже на улице вынул из кармана потрёпанную медицинскую повязку и напялил её на лицо.
Я перебежал дорогу и вырулил на Гагарина. Вдоль по улице тянулась длинная колонна «штрафников». Людей, получивших административное наказание. Под бдительным надзором жандармов они сметали с тротуара сухую листву и мазали белилами деревья.
– Глаза убрал! – рявкнул на меня моложавый, косящий под американского копа, жандармёнок в тёмных очках и спичкой в зубах.
От греха подальше я соскочил с тротуара, перебежал дорогу, немного прошёл и свернул за торговый центр «Дюшан». На парковке рабочий в сером комбинезоне шумно толкал перед собой гусеницу тележек.
Пройдя мимо суши-бара «Золотой Дракон», упёрся в высокую металлическую изгородь с колючей проволокой. За изгородью был слышен топот сапог и хриплый собачий лай. Я задрал голову и увидел электронное табло над воротами: «14-88».
Нетрудно было догадаться, что передо мной немецкий НС сектор.
Подтянув манжет куртки, глянул на таймер. Прошло пятнадцать минут. Торопливо зашагал дальше. Марлевая повязка то и дело сползала с носа. Приходилось придерживать её рукой.
Прошёл по подземному переходу, поднялся и двинулся вдоль какого-то заграждения. Что означали символы на табло, я не понял. Белиберда из цифр, букв и математических знаков.
А ведь ещё недавно всех этих треклятых секторов, гори они синим пламенем, не было. Вон там, вдоль парка, тянулась улица Удриса. Она делила площадь Маяковского и обрывалась проспектом Победы. На «Победе», помнится, был двухэтажный кинотеатр «Электрон». Он подло располагался неподалёку от нашего универа. И мы, студенты филфака, часто прогуливали лекции, бегая на дневные сеансы. После кино мы заходили в пивнушку напротив, брали по кружке светлого, занимали столик у окна, пили, хрустели солёными сухариками и, перебивая друг друга, обсуждали фильм.
Ну вот, я почти на месте. Сейчас только обогну нотариальную контору и окажусь у банка «Империал».
Пластиковый ремешок на запястье больно натёр кожу. Снять бы его, к чертям, и втоптать в асфальт. Да нельзя, не положено. Заметит патруль – примут в момент.
В банке я простоял в очереди двадцать три минуты. Вдобавок у менеджера завис компьютер.
Разделавшись наконец с бумажной волокитой, я вышел из банка. Натянул на морду повязку, запихал квиток в карман брюк и спустился по широкой лестнице. Подул сильный ветер. Повязка слетела с лица и повисла на ухе.
– Сука, – проскрипел я, сорвал её с уха и зашвырнул в сторону.
Поднял воротник, втянул голову в плечи и зашагал, не разбирая дороги. Я брёл почти вслепую. Часто спотыкался о бордюры и едва не провалился в открытый канализационный люк. Ветер собирал листву и лихо подбрасывал ввысь.
Вдруг я боднул кого-то головой в спину. Высокий парень в кожанке отскочил от меня как от прокажённого, замахал руками и ринулся прочь.
– Эй, куда ты, постой, – крикнул я, плюя на все запреты. Но он был уже далеко.
На запястье пискнул таймер. Всё. Финиш. Моё время вышло. Скоро вступит в свои права комендантский час. На улице станет небезопасно.
Я побрёл домой.
Впереди замаячил милицейский патруль. Взвизгнув, УАЗик тормознул около ювелирного магазина. Из машины вылезли двое постовых и направились ко мне.
– В чём, собственно, дело? – вскрикнул я непростительно интеллигентно, но тут же вспомнил о повязке.
Крепкие руки заломали меня и волоком потащили к машине. Один из постовых, тот, что был покрепче, распахнул заднюю дверцу и толкнул меня в спину. Я упал на жёсткое сиденье. Дверца захлопнулась раза с третьего. Двигатель зачавкал, машина подёргалась и тронулась. УАЗик трясло, словно мы ехали по распаханному полю.
В отделении меня провели мимо «обезьянника» с хрипящим и корчащимся на полу бомжем и завели в полупустой кабинет. Лысеющий капитан указал на стул. Я сел, настрочил объяснительную и расписался в штрафной квитанции. Полторы тысячи нужно было оплатить до двадцатого сентября. Капитан выпустил меня из кабинета. Я снова прошёл мимо «обезьянника». Бомж притих. Может, уснул, а может, сдох. Дежурный у входа надавил на кнопку. Дверь с писком отлипла от стального косяка, и я выбрался наружу.
На улице стало темно и безлюдно. Уже десять минут как стартовал комендантский час. Нужно было скорей бежать домой, а то штрафом бы я уже не отделался.
Опасливо озираясь, едва ли не по стенкам, двинулся в сторону дома. Но не успел пройти и ста метров, как в глаза мне ударил слепящий свет фар. Я прикрыл лицо ладонью. Приглушив свет, патрульная легковушка крякнула.
– Ёлы-палы, да сколько можно!!!
Я сорвался с места и юркнул в какой-то двор. Я летел по тёмным, узким проулкам мимо коробчатых пятиэтажек. Стараясь запутать следы, пару раз куда-то наугад свернул и наконец выбрался к фонтану на площади Ленина.
До дома оставалось всего ничего. Каких-то полквартала.
Немного отдышавшись, рванул через площадь. В голове звенело, сердце выпрыгивало из груди, хлюпали насквозь промокшие кроссовки.
Но у аптеки меня уже ждали. Как только они меня выследили – непонятно.
Снова свет фар и крики:
– Стоять, урод, руки в гору!
Портал Insurgent посвящён неформальной культуре в любых её проявлениях. Инсургент – значит мятежник, повстанец, так называют гражданское население, вышедшее их повиновения властям. Неформальные движения – это тоже своего рода мятежники, неподчиняющиеся общим законам творчества. На сайте вы найдёте информацию не только о неформальных коллективах, но и личностях, исповедующих неформальные взгляды. Афиши, обзоры мероприятий, клубов и баров – это также на сайте Insurgent.ru.
|
Я остановился. И тут, в долю секунды, мне в голову пришла безумная мысль. Я вынул из кармана сувенирную зажигалку и поднял её над головой.
– Не подходи! – сам от себя не ожидая, заорал я, – у меня граната!
Осторожно ступая, ко мне медленно приближался постовой. Он держал меня на мушке автомата.
– Без глупостей, парень, только без глупостей, – цедил он сквозь зубы.
«Что ты делаешь, – звучало в моей голове, – спрячь сейчас же свою игрушку и подчинись...»
– Назад! Назад! Назад! – вместо этого заблажил я, тряся над головой зажигалкой, – не подходи! Подорву!!!
Боковым зрением я увидел, как его напарник огибает меня, тоже держа на мушке, и заходит сзади.
Потом раздались выстрелы. Такие, словно кто-то полоснул фанерой по батарее. Несколько раз меня что-то ужалило в спину. Я повалился на сырой асфальт, выронив «гранату». Падая, успел заметить, как милиционер нырнул на плаху и закрыл руками голову.
Я криво улыбнулся, и всё почернело.
Жаль, что вы не видели моей красноречивой улыбки...
Комментарии пока отсутствуют ...