Любовь плотская

Испокон веков поэтов вдохновляла любовь. Любовь к природе или родине я сейчас обсуждать не буду: хочу сказать о любви к женщине. Многие поэты писали о своих чувствах и переживаниях, но мало кто пытался изображать физическую часть любви. Древние были более свободны и откровенны, но христианская мораль набросила покровы на любые проявления «телесного», в том числе и на физическую составляющую любви, оставив поэтам лишь духовную её часть.

Разумеется, всегда существовали хулиганские стишки на запретную тему, вплоть до откровенной порнографии. Ими грешили и Пушкин, и Лермонтов, практически все поэты «серебряного века» и даже Максим Горький! Не об этих виршах речь. Там нет чувств, нет любви – только голая физиология, только то, что сейчас принято называть сексом или «занятием любовью». Об этих виршах я тоже говорить не буду.

Кроме шутливых виршей на тему секса и откровенной порнографии в поэзии существуют жемчужины истинной эротики, в которых телесное слито с духовным. У того же Пушкина, например:

«Нет, я не дорожу мятежным наслажденьем,

Восторгом чувственным, безумством, исступленьем,

Стенаньем, криками вакханки молодой,

Когда, виясь в моих объятиях змиёй,

Порывом мелких ласк и язвою лобзаний

Она торопит миг последних содроганий!

О, как милее ты, смиренница моя!

О, как  мучительно тобою счастлив я.

Когда склоняяся на долгие моленья,

Ты предаёшься мне нежна без упоенья,

Стыдливо-холодна, восторгу моему

Едва ответствуешь, не внемлешь ничему

И оживляешься потом всё боле, боле –

И делишь наконец мой пламень поневоле!»

Или вот у Лермонтова в поэме «Сашка»:

«Меж тем рука всё далее ползёт,

Вот круглая коленочка… и вот,

Вот – для чего смеётесь вы заране? –

Вот очутилась на двойном кургане…

Блаженная минута!… Закипел

Мой Александр, склонившись к деве спящей.

Он поцелуй на грудь напечатлел

И стан её обвил рукой дрожащей.

Она прижалась к юноше. Листок

Так жмётся к ветке, бурю ожидая.

Стучало сердце в ней, как молоток,

Уста полураскрытые, пылая,

Шептали что-то. С головы до ног

Она горела. Груди молодые

Как персики являлись наливные

Из-под сорочки… Сашкина рука

По ним бродила медленно, слегка…

Но… есть во мне к стыдливости вниманье –

И целый час я пропущу в молчанье».

А вот «серебряный век» уже не столь стыдлив, и Михаил Кузмин пишет:

«И сладко погрузить клинок

До самой, самой рукоятки!

Вонзить и долго так держать,

Сгорая страстью и отвагой,

Не вынимая, вновь вонзать

И истекать любовной влагой!»

В наше же время все рамки окончательно рухнули. Идут постоянные споры о том, как различать эротику и порнографию. Не только поэты, но и нынешние поэтессы не стесняются в выражениях и изображениях. Нет ни рамок, ни цензуры, ни морали. Тем приятнее мне было, когда в сборнике коломенского поэта Вадима Квашнина «Русь за окном» среди меланхолично-депрессивных стихотворений о родине и природе я неожиданно натолкнулся  на такие строки:

«Не помню – это был глубокий вечер?

Или сиянье утреннего дня?

Я уронил на трепетные плечи

Свой поцелуй и, медленно войдя

В тебя, дитя восторга и порока,

Сомкнув руками чувственную грудь,

Почувствовал – кончается глубоко

Всё на земле! Но глаз не отвернуть

От глаз остекленело дервеневших,

Порхавших ярко пламенным огнём!

Восторженных, прекрасных, сумасшедших,

Искристых ночью, сумеречных днём.

Нас друг о друга волнами качало.

Я с неуёмной жаждою юнца

Горел, а догорала ты с начала –

С начала, без начала и конца…»

Всего несколько строк, но зато каких! Ёмко, зримо и в то же время целомудренно. В лучших традициях наших классиков. Приятно за земляка!