Серебряное эхо давних лет / Статьи / ВЕЛИКОРОССЪ

На распутье

Постоянно полустанок, ветер серый и бездомный,

На пустой платформе с Таней стынем мы, пожитки сжав…

Оказалось – на распутье я живу в стране огромной;

Из туманно-желтой мути приближается состав.

Сразу люди набежали, гомон, давка, суматоха,

От корзин, от спин железных тесно, душно, сзади жмут.

То ли в Киев, то ли в Полоцк? Не в Смоленск ли? Видно плохо…

Постепенно понимаю, что опять не тот маршрут.

Нам сойти… Но остановки нет. В мелькании названий

Поезд катит всё быстрее, отторгает наотрез

Нас оттуда, где в предвечном, грозном, розовом сиянье

Косогор, дымится баня,

Круг луны, застывший лес,

Конь пасётся вороной.

Дом родимый за спиной.

Из ранней эротики

Что это – магия или магнит?

Облик мой твой отпечаток хранит…

В зеркале встречу, отпрянув назад

Чуждый мне наглый и выпуклый взгляд.

Биоконтакт или так, волшебство?

Наэлектризовано всё существо

Неотвратимей, чем к минусу плюс

На поругание тороплюсь.

Точность расчёта, природный ли дар?

Разум тревожит предчувствие чар…

Чую загадку, постигнуть хочу!

Бабочка, притягивающая свечу.

Луна склоняет лик

Ксении

Сжимает сердце тревога –

Неизвестного гостя ждём,

Что медлит сейчас у порога

Перед тем, как войти в этот дом.

Ветер ломает стены,

С улицы тянет стынь…

Выйди на свет из тени,

Одеяло с лица откинь.

Но глубже окно и шире,

Тучи скользят как дым…

Всё повторяется в мире,

Но каждый – неповторим.

Как много веков когда-то

Луна склоняет свой лик…

Матери имя – свято!

Входящий всегда велик.

Домик первого съезда

О.А.

Чуть ночь – начинаю вдоль зданий уснувших скитанья,

След тянется к речке замерзшей – на том берегу

Дом первого съезда и первое наше свиданье…

Но лёд под ногами ползёт – перейти не могу.

Мне кажется там, в своём стареньком, узком пальтишке--

Я в памяти бережно странный фасон берегу--

Навстречу бежит, улыбаясь, безусый мальчишка

Дом первого съезда пылает костром на снегу.

Но вянет огонь, вдалеке разлетаются тени,

Будильник вот-вот тишину просверлит словно дрель.

Ты стонешь во сне тяжело от меня через стену,

На том берегу и за тридевять снежных земель.

В машине

И ты включил магнитофон,

Молчим, а он за нас рыдает,

А за окном осенний сон

С ветвей под музыкой стекает.

Мой бывший муж! Ужель всё зря?

Все те метанья, всплески, слёзы

Летят листы календаря,

Судьба ложится под колёса.

Живою тлеть – таков мой срок,

Увы – неправеден мой ропот…

И рвёт узлы тяжелый рок,

Те, что связал тот первый Сопот.

Но вспомни, вдумайся, услышь

Мотив знобящий песни старой:

«Во чистом поле белый кшиж» -

Поют Чырвоныя гитары.

И слёзы радости во сне,

(Заснуть совсем – моя бы воля!)

Ты возвращаешься ко мне…

О, белый кшиж во чистом поле!

Пигмалион

Н.П.

Своды темных коридоров,

Вечно споры возле лестниц

О новаторстве в искусстве

или вроде что-нибудь…

Там однажды он заметил

В новом профиле – нелепость,

А во взгляде беззащитность

И таинственную суть.

Со старинного портрета –

Форма рук, оттенок кожи,

Отпечаталась на сердце –

И в смятении погиб:

Где-то виденная прежде –

И она, и не похожа,

И тревожит тонкой шеи

Вопросительный изгиб.

Только речь её невнятна

А движенья слишком вялы,

Только робок, неуверен

Спотыкающийся шаг.

Сока жизни, тока крови,

просто дерзости в ней мало -

Как она не понимает,

что задумана не так?

И, закон её постигнув,

чует он броженье силы,

Лишь влюблённому доступно

вдохновение творца.

Как на воздух из неволи –

удивительно красива,-

Вышла – стер он поцелуем все ненужное с лица.

Первая подруга

Тане Андреевой

Я вижу – ты перед полётом,

Одета в радужное что-то,

А жизнь исполнена чудес!

Ещё со мной, но смотришь мимо,

Причастная к недостижимой

Крылатой стае стюардесс…

Всё не опомнюсь от испуга:

Моя любимая подруга:

Свет доброты твоей иссяк…

Пусть - отделённые простором,

Друзья – незримая опора –

Не подпускают к сердцу мрак.

Но в небе падает завеса,

Твое лицо у стюардессы,

Ты охраняешь наш полёт…

Та, что осталась самой близкой,

В моей душе навечно в списки

Тебя включил Аэрофлот.

Ермака покоряет сибирь

Н.П.

И теперь мне поступок тот дивен –

Больно смело я выбрала путь:

Под повальный, невиданный ливень

Без плаща со ступеньки шагнуть.

Примеряли Москву как обновку

( А в глазах – затаённая стынь),

Не спеша обошли Третьяковку,

Сад Нескучный, Донской монастырь.

Чтоб острее почувствовать корни,

Побродили босыми меж плит:

Что травою засеяно сорной –

Всё равно не забылось, болит.

А земля эта близкая, злая

Не щадила – колола и жгла.

А любовь ли была – я не знаю,

Но полнее потом не жила.

Но с тобой – необузданным, вольным –

Я вдохнула российскую ширь:

Где-то Разин гуляет по Волге,

Ермака покоряет Сибирь.

Пробужденье

Пусть в почки сложены листы,

Под скорлупой прижаты крылья,

Но для рожденья красоты

Осталось сделать сверх усилье.

И наступает ночь забот,

Гроза, и гром грохочет где-то,

И переходит ливень вброд

Границу между тьмой и светом.

И сон навалится как груз.

На дно реки сознанье тянет,

Лишь на мгновение проснусь

Когда тревожно вскрикнет Таня…

С утра прохожие бледны,

Но чистый свет на встречных лицах:

Ликуют листья, зелены –

Мы все как доноры весны

Им помогли довоплотиться!

Под фонарём

У остановки – свет фонарный,

Он не живой, не свет в окошке,

Но лица встречных благодарно

К нему слетелись словно мошки.

Глаза от голода блестящи,

Но дочка ждёт нехитрый ужин.

И всё спасенье – в настоящем,

Когда ты здесь кому-то нужен.

Чужая страна

Чужая страна – как мельницы трансвеститы

Стоят пропеллеры в чистом поле,

Они ловят ветер, на добычу которого

Пока не наложенj ограничений.

Чужая страна изрезана автобанами

Но машины вытесняются велосипедами.

Разумны и бережливы граждане-жители.

Ухожены и огорожены домики-садики.

Чужая страна – но березы и сосны

Почти родные, как в Белоруссии.

На смену враждебности и предубеждению

Взошли симпатия и понимание.

Рудин

Русские лишние люди –

Это не барская блажь:

Нет, не Онегин, но Рудин

Вот удивительно наш.

Нет не Печорин, но Рудин.

Бедности горькой в когтях.

Ибо бюджет его скуден –

Часто обедал в гостях.

Нет, не Обломов, а Рудин –

Идеалист, книгочей.

Речь произносит и чуден

Взор его в блеске свечей.

Благоухает жасмином

Южная русская ночь…

Поздно. Опять по равнинам

Мчится в кибитке он прочь.

В той мировой круговерти

Спутались судьбы идей.

Рудин. Полшага до смерти

Множества лишних людей.

Нет, не погиб он в Париже

И, если верить молве,

С красным полотнищем вышел

К белому дому в Москве.

Выстрел тяжелых орудий,

И, как рассеялся дым,

Знамя поникло, и Рудин

Тихо скончался под ним.