***
Рухнул дом мой... Осталась Поэзия:
как молитва, как стон или зов.
И иду я как будто по лезвию,
и не слышу других голосов.
Нет ни страха во мне, ни бесстрашия,
за спиной – ни кола, ни двора, –
только бывшее, только вчерашнее,
с ним не просто дожить до утра.
Закатилось навек моё солнышко,
и холодного света луны
недостаточно, чтобы из зёрнышка
возродить светлый образ жены.
Но какая-то сила нездешняя
побуждает меня созидать,
и бросаю я выводы спешные,
и послушно сажусь за тетрадь.
И строка отливается жгучая
и душистая, как пирожок,
и друзья мои, самые лучшие,
собираются снова в кружок.
И не память уже, не беспамятство,
а живое сияние глаз,
подтверждает, что жизнь – это лакомство,
и готовится "здесь и сейчас".
День 24-ый, Лютень, лета 7 523,
(24.02.15)
***
Всё осталось во мне: твоя щедрость и ласка,
и божественный голос никуда не исчез;
и мне кажется, жизнь это детская сказка,
где влюблённые принцы лелеют принцесс.
И я буду искать тебя в каждой соседке,
и с собою хрустальный носить башмачок,
замечать на других твои тайные метки,
и во снах целовать дорогое плечо.
День 4-ый, Лютень, лета 7 523,
(04.02.15)
***
Говоря с деревьями помногу,
чувствуя лесную благодать,
я в живом ищу себе подмогу,
и учусь немое понимать.
У души размытые границы, –
пониманье делается влёт:
что-то вдруг подскажет мне синица,
где-то ворон каркнет перевод.
Где-то ветвь свою опустит ива,
и коснувшись бережно рукой,
я замечу, как она красива,
и замру в безмолвьи над рекой.
И совсем неведомое чувство
озарит меня от здешних вод:
там, где раньше глазу было пусто –
тенью мимолётной оживёт.
День 10-ый, Березень, лета 7 523,
(10.03.15)
***
Приснилась жизнь, и не могу проснуться,
чтоб встать и выйти вон, закрыв рукою дверь.
Чтоб выйти навсегда. Уйти и не вернуться
ни в этот дом, ни в тот, ни в новый тусклый день.
День 30-ый, Березень, лета 7 523,
(30.03.15)
***
Не торопитесь, дни мои.
Я не держу, но не спешите...
В её глазах горят огни,
в её руках и жизни нити.
Я положу к её ногам
всё что обрёл и приумножил, –
опустошённый лягу сам,
бег огорчения и дрожи.
Но если ей ещё люба
моя отзывчивость и ласка,
побереги меня, Судьба,
пускай продлится эта сказка.
День 20-ый, Кресень, лета 7 523,
(20.06.15)
***
Пора седлать коня, мой верный рыцарь,
никто тебя не ждёт, и Дульсинеи нет.
Есть взмыленный базар, жующий чипсы зритель,
и с траурной каймой на столике портрет.
Пора смести весь хлам и двигаться в дорогу,
оставить навсегда заботы о гнезде.
Не должный никому: ни дьяволу, ни богу,
тори свой славный путь, держа коня в узде.
День 31-ой, Травень, лета 7 523,
(31.05.15)
***
А я думаю, радость моя,
каждый день надо лаской питать,
есть великий Закон бытия:
сильным – взращивать, слабым – топтать.
Разрушает лишь тот, кто не смог
дом поставить своею рукой,
очага своего не разжёг,
и своей не обжёгся строкой.
Кто чужой в этом мире тепла,
в этом мире трудов и даров.
Мне другая дорога легла:
быть послушником у мастеров.
И хотя между нами века,
голос мудрых питает меня.
И живу я не ради куска:
на Руси – я хранитель огня.
Дорог мне и семейный очаг,
и берёза с гнездом, за окном.
Даже если всё это на час,
всё равно – это греющий дом.
День 10-ый, Цветень, лета 7 523,
(10.04.15)
***
Анне
Горит костёр неугасимый
на перекрёстке двух дорог,
ты так хотела быть любимой,
что не влюбиться я не мог.
В саду, над речкою туманной,
как небо стало холодать,
ты захотела быть желанной,
и я не мог не возжелать.
Ты так хотела, так велела,
и клятву верности взяла, –
не разделять души и тела,
и в руку яблоко дала.
И я познал: восторг и негу,
и гнёт нужды, и боль утрат.
Лаская плоть – я видел небо –
и выше нет земных наград.
Горит костёр неугасимый
на перекрёстке двух дорог...
Тот, кто тонул в глазах любимой,
и может знать, как видит Бог.
День 30-ый, Травень, лета 7 523,
(30.05.15)
***
Под накидкой, по дороге к храму
шла она неспешно, всей семьёй.
Этому бы лику – только раму –
люди бы молились на неё.
Есть такие женщины: так много
в них разлито света и тепла,
что она вскормила б грудью бога,
если б в этом надобность была.
День 17-ый, Кресень, лета 7 523,
(17.06.15)
***
Какой-то роскошью и светом –
необычайным, но земным,
я оказался вдруг задетым,
и даже дрогнул перед ним.
И было это не в столице,
где внешний лоск – и соль, и хлеб;
вокруг мелькали чьи-то лица,
но я как будто бы ослеп.
И только два зелёных глаза,
светились так, что понял я:
кому из многих я обязан, –
за миг счастливый бытия.
И я пошёл, слегка качаясь,
неспешно, как на дичь – ловец,
припрятав вглубь свои печали.
И первый шаг – был мой конец.
День 7-ой, Липень, лета 7 523,
(07.07.15)
***
Здесь нет, и не было дороги,
здесь только топь и миражи...
Но я иду, простите боги, –
желая душу ублажить.
И силуэт какой-то дамы,
как будто ручкою манит...
А человек, живущий днями,
любви послушен, как магнит.
И если, вдруг, через минуту
у ног разверзнется земля,
я не сойду уже с маршрута –
нет у блаженного руля.
День 19-ый, Кресень, лета 7 523,
(19.06.15)
***
Ничего, ничего не осталось:
только в сердце щемящая боль.
Но и эта счастливая малость,
пробуждает манящий огонь.
И я снова, с любовью и мукой,
словно феникс – из пепла – встаю.
Снова полон сердечного звука
в этом, богом забытом краю.
И какая-то женщина даже:
то ли сон, то ли бред, то ли блажь, –
возвращает мне всё, что я нажил,
защищая мой мир от пропаж.
И от этого боль нестерпимей...
Но и голос намного мощней.
Знаю ль я этой женщины имя? –
не скажу, растворив себя в ней.
День 22-ой, Кресень, лета 7 523,
(22.06.15)
***
Живёт моя муза в соседнем районе,
и кружит над домом её вороньё.
А я приютился, как бомж на перроне,
и вирши слагаю – во Имя её.
За службу, не надо мне, даже: "Спаси – бо!"
Ведь мы с этим богом, по жизни, враги:
я весь в благодарности: "Как ты красива!",
а он только пишет за нею долги.
Я русский, мне чужды безвольные стоны,
и райские кущи нам будут тесны.
Один – с умиленьем глядит на икону,
другой – со слезами – на фото жены.
Без милости женщины – жизнь – это мусор,
где мечется ветер, пылящий в глаза.
И в этот содом – заявляется муза,
и, вдруг, на щеке высыхает слеза.
А муза всё видит и верному внемлет,
чтоб нежно коснуться больной глубины.
И, кажется, небо спустилось на землю,
и тронуло плечи губами жены.
День 6-ой, Кресень, лета 7 523,
(06.06.15)
***
Я спросил сегодня у менялы,
Что даёт за полтумана по рублю,
Как сказать мне для прекрасной Лалы
По-персидски нежное «люблю»?
С.А.Есенин
Печаль широким покрывалом
накрыла праздничный лужок.
Ушёл торговец, и меняла,
и друг ушёл... остался Бог.
И в этом долгом безголосье –
я плыл, как щепка по реке.
Но твёрдо знал, что Бог не бросит
меня в бессилье и тоске.
И ангел мой зеленоглазый
меня жалел и понимал.
...Но возвращалась жизнь не сразу, –
и мне казалось: кто-то звал.
Звала ли Лала, Галя, Аня, –
я голос плохо различал.
А ангел мой зеленоглазый
лишь улыбался и мурчал.
День 20-ый, Кресень, лета 7 523,
(20.06.15)
***
Ни холодно, ни жарко:
сказал и позабыл.
И всё ж чего-то жалко –
как рюмочку разбил.
Как будто бы подарка
не удержал в руке:
сверкнуло что-то ярко…
И гаснет вдалеке.
И нам не извернуться,
назад не добежать.
...Печали остаются
от самограбежа.
А случай был счастливый,
и редкостный такой:
но мы смотрели мимо
и взгляд наш был пустой.
Без мук, без отраженья
того, кто рядом был:
печальное движенье
слепых среди могил.
И разошлись дорожки,
и сор понёс поток…
А в рюмочке, возможно,
последний был глоток.
День 5-ый, Липень, лета 7 523,
(05.07.15)
***
Что там? Чьи-то глаза, иль огни на болоте?
Я тону, и не вижу спасенья себе.
Чувства просят основы, дух мой бредит о взлёте, –
но не греет печурка, нету тяги в трубе.
Может всё не так горько, и я просто растерян?
И последние силы трачу на пустяки?
Я блуждаю полгода меж ходячих растений,
и порою мне хочется выть от тоски.
Это страшная песня одинокого волка:
когда плоть замирает, и мороз – по спине.
Но поётся она полной грудью и долго:
когда холод снаружи, а сердце в огне.
Песня воли – красивая, страстная песня,
и поётся она не для слабых натур.
Будет так – как хочу я! Ты хоть лопни, хоть тресни, –
мы готовы пойти – до разорванных шкур.
День 6-ой, Кресень, лета 7 523,
(06.06.15)