«Мне ходить бы по городу с бубном…» / Статьи / ВЕЛИКОРОССЪ

***

Дышать стихами – не иначе –
Сквозь респиратор медных труб,
Под крышей одинокой дачи,
Где в соснах ветер зол и груб.

Шуршать листами барахолки,
Страниц раздернуть бытиё,
Где вровень лошадиной холке
Кишит пегасов вороньё.

Распуганы движеньем ночи.
Свет соберёт из запчастей
Витиеватый стих досрочно,
На клей посадит блик «ничей».

***

Мне ходить бы по городу с бубном,

На чужую гадать судьбу,

Только, видишь ли, в месте людном

Я и слова сказать не могу...

Только слова в ответ будет мало,

Будет тёмным мой искоса взгляд,

Не открою того, что сбывалось –

То бывало, увы, и без нас.

Стоп! Осечка, промашка, ошибка,

А без рифмы – уже не стихи.

Вновь тасую колоду с улыбкой,

Узнавать крап судьбы – не с руки.

Волшебный фонарь

Стихи, оказалось, всегда только тень,

Набросок предмета на жизни основу,

Проекция лампы на сумрачный день,

Рентгеновский снимок смертельно больного.

Увёртки создателей тщетно понять

Стихи почитающих стадо Панурга.

Погаснет «волшебный фонарь», и как знать,

Во что обратится мечта демиурга.

***

И манит шоколада горький запах,

Срезая нетерпенья лепестки.

Прогорклой плесенью на мягких лапах

В мой дом вошло предчувствие тоски,

Оставленной в разбитой кружке свечкой,

Расколотым почтовым сургучом,

В сухих бутонах, обращённой в вечность

Улыбкой лёгкой: «Ты здесь ни при чём...»

***

Лес и глушь, а дыхание – инеем.

Грузовик снежным мехом обшит.

Пролетаем – каёмкою синею

Над дорогой деревни магнит.

Серый ветер шальным автостопщиком

По обочине пламя пронёс,

От бликующих фарами гонщиков

До фланелевой россыпи звезд.

Пасха 2013 года в Поназырево

Тишину прорезал колокольный звон.

От рождения глухонемой посёлок

На мгновенье встал – не громом поражён,

Тусклым блеском неба меж склонённых ёлок.

Разбудивший стаю перелётных птиц

Скоро звон затих, вернувшись в колокольню.

Только кружат звуки в отраженьях лиц,

И надежда спорит с давней кровной болью.

***

Памяти А. Балабанова

Небо бесстрастно молчит, как правило, –

Сверху обзор, конечно, не тот, –

Лишь бы от страха земли избавил нас

Колокольного звона извод...

***

«Тыловикам», жителям костромской глубинки

Клином сошлось всё на свете:

Люди, война, журавли.

Словно в далёком столетье –

Матушке – «Благослови!

Дважды, крестом укрывая,

Руку свою подними...»

Крепче щита не бывает

Поля обритой стерни.

***

Круг в пятницу пошёл искать своё начало,

От яблока луны кусочек отхватил.

Из памяти твоей мгновение сбежало

И распустилось веткой каменных перил.

Под лисьей шапкой всадник, старым малахаем,

На Божий свет хитро сощурил зоркий глаз.

Москву ордынцы, жадно данью обирая,

Не заглушили колоколен звонкий глас.

Простор веков – замоскворецкие названья.

Их метки в душах, в коренастой кладке стен.

И от себя по капле годы отрывая,

Не растворишься в будущей Москве совсем.

***

Средневековьем осенённый Львов

Свой крест хранит в переплетенье улиц.

Навечно меж вершинами холмов

Их пары рук в объятиях сомкнулись.

Еврейским выговором канет в ночь

Последний звон колоколов собора,

Чтоб страшный сон июня превозмочь

Червлёной силой общего отпора.

Колючих улиц манят тупики,

Балконы расцарапают в кровь взгляды.

Жонглёру и поэту лишь с руки

Проникнуть через времени ограды.

Врасплох захвачена, как будто вор,

В карманы пряча ожерельем виды...

«Ты пропустила княжий двор», –

Славянский витязь скажет без обиды.

«Я свой маршрут не знаю наперёд...» –

Признаюсь на духу... на грани фола.

Он на мои сомнения тряхнёт

Кирпично-красной гривою костёла.

Ростов Великий

Брызгами снега город кропило –

В озере Неро солнце купало волосы.

Серое-серое небо было,

А по воде текли золотые полосы,

Словно стежков, – одеяло шило,

Лучи собирая на башни-игольницы.

На плечи храма небо ложилось

И замирало тихо над сердцем звонницы.

Венеция

Смущает искренность отпетой девки –
Гадает на ромашке у летенских врат.
Как в зеркале, при устье Малой Невки
Туманно-зыбкий двойника пестрит наряд...

Ей груз веков, что насморк матадору:
Мгновенье – смерть, экстаз, навечно – в формалин.
Исчезла с пряных карт в обед, а фору
Монетами растратила за час один.

Застиранным бельём в каналах стены,
Года полощут воды мыльным дном гондол.
Как тёзка, воплощённая из пены,
Позволит целовать прибою свой подол.

Навстречу смерти, с вызовом, упрямо,
Как гондольер, с шестом, во тьму кричит «Аой»,
В далёких вод двухзоревую раму
Сан-Марко, раздвоясь, укажет путь домой...

Сан-Марко

Позволяю себе плыть по нервам-каналам,
Пусть в разводах вода пишет блик на стене.
До сих пор здесь и тень моих ног не ступала –
Поезд к Пьяцце Сан-Марко причалил во сне.

Равномерная качка слепого состава
Превратилась в знакомую зыбь на воде.
В фиолетовой дымке воздушного сплава,
В отраженьях – Венеция тает на дне.

Полумаскою месяц не спрячет улыбку,
В домино завернулся, спеша на вокзал,
Как турист, в небеса посылая открытку,
Опуская монетку, свечу зажигал.

Сакре-Кёр и Монпарнас

Сердце – расколотым сахаром,

В небе дробится дождя молотком.

Ветер, прирученный завтраком,

Гриву холма причесал гребешком

В сложно уложенных улочках.

Словно художник отбросил вдруг кисть,

Чтоб выдувать через трубочку

Тысячи брызг на муаровый лист.

***

Весёлым лодочником с медными глазами

Мне путь указан бритвенным веслом.

Как перепутаны дороги дураками!

Как связаны мечты морским узлом!

Разбег судьба закончит где-то на вершине

Ни взлётом в небо, ни паденьем вниз.

Жизнь просто прекратит дышать на половине

Без респиратора, сердечных клизм...

А здесь тиха вода, в ней вечности мотивы,

В плакучих ивах ищет солнце свет.

Вергилиев двоятся тени, как штатива,

Чей микрофон к губам поднес поэт.

***

Если весна наизнанку напялила

В чувствах растрёпанных старый салоп,

То означает не тренд, а, как правило,

Жажду обнов для души, но не в лоб

Же кричать человечьим созданиям:

«Смена приборов! Нам время пить чай!»

В парке, смотри, на деревьях признания,

Свежих сердечек резная печать.

***

Не было ни слова сказано.

Просто тень перекрещенных рам

Из окна на скатерть падала,

Как актёров слепящий свет рамп.

Руки тоже были скрещены

И лежали, как немой укор.

Радио шептало Лещенко,

Заменяя поздний разговор...

***

Он чудеса удил из лужи,

В ней звёзды зонтиком взбивая.

Ловец утерянных жемчужин,

Что брызги в горсти собирает.

Раскрывши зонт, пугал прохожих

Кислотным цветом неопрена,

Среди уродцев меднорожих

Он шёл с улыбкой Гуинплена.

Сезон для творчества

Всяк варится в своей кастрюльке

Под выхлопы шальных петард.

Кто завывает «Ак-ка-пульке!»,

Кто просто жив и жить не рад.

Разлитым маслом, рельсам, салом,

Что солнце выстишит до дна,

По-крейсерски, «универсалом»,

Пройдёт распутицу весна.

В ком пробудит намёки веры –

В пасхальный час причастным будь,

Кому граалевым апрелем,

Как компасом, укажет путь...

***

Сладко, как в патоке вязкой, –

Запросто ручкой водить.

Гладкую, злую и грязную

Правду рукой говорить.

Лист белизны, непорочности

Мять и бросать в музовоз.

Там, где бумага, до точности,

Как до сияющих звёзд.

Ластится ластик, чернила же,

Словно словесная желчь,

Как бы от стихоброжения

Разум мне свой уберечь...

Верно, а может, умышленно

Вслед за пилюлей, водой,

Мысли, как будто бы искренне, –

«Грех сочинять – небольшой».

***

Когда всё сказано – стихами.

Когда всё сказано – за вас,

Порой, склонившись головами,

В минуту проживаем час

Над книжной строчкой, тонкой, мудрой,

Раскрытой, словно невский мост,

Чтоб пропустить чужое судно

Судьбы, волнующей до слёз.

***

Простите, милые мои, мне тесен мир,
И потолки давно скребут макушку.
Очарованье потерялось в смысле игр,
Покой восторженной души наруша.

Уж не забраться с головой в пушистый плед,
Вдыхая кофе, вдохновеньем манкий.
Всё тише звон разочарованных монет,
Что в кошеле на поясе цыганки.

***

Кроет вечер остатки свободы

Тихим шелестом телестроки –

В обезличенном теле природы

Обеззвученность давней тоски.

Без разбега, но взятая вечность.

Целлофан колпаком – не дыши!

Чувствуй, жди... Кружевная беспечность,

Словно сито, для бедной души.

Оставляет в ладонях алмазы:

Яркой жизни черта – не чета

Просто чуду, привычному глазу...

Не в кавычках сияет звезда.

***

Есть, наверно, основанья

В тишину глядеть, как в лужу,

Перечёркивая званья,

Звать того, кто уж не нужен.

Снить цилиндры и сеченья,

Верить мифам и прогнозам.

Опасаясь вдохновенья,

Засыпать не слишком поздно.

Лаком крыть ногтей просторы

И точить сиюминутно,

А сердечные запоры

Не открыть однажды утром.

Жизнь как ожидание чудес

Следуй за мной, белый кролик,

Ты же не хочешь в страну,

Где не меняются роли,

Если уж выбрал одну?

Контур очерченный шляпы

Вдруг превратится в квадрат.

Как горностаевы лапы,

Царственный карточный крап.

Время для чайного бреда –

Суд для бисквитов и книг.

Журфикс, но к часу обеда

Выбор гостей невелик.

Смелость дробишь циферблатом.

Как там червовый валет?

Бедным ли быть иль богатым,

Ждёшь от ромашки ответ?

Червь – через яблоко к сердцу –

Ест с королевской руки:

Смокинг повешен на дверцу...

Кролик, скорее беги...

Шахматных правил изыски

Мир оставляет в войну.

Выход для жизни отыскан:

Если спасать, то одну...

Млечный Путь

Нет, ты можешь ошибаться – ради Бога! –
Оттого я и спешу сойти с пути.
Наши перепутались в ночи дороги,
Но тебе ещё вперёд идти, идти...

Да, тебе обычность полдня станет в радость.
Фейерверк оттенков запустив в рассвет,
Видишь? Покрывало ночи отстиралось.
Млечного Пути следов моих там нет.

***

Кажется – не сбылось,

Или сбылось – обратное.

Небо рождает злость?

Небо – кусочек ватмана.

Кистью взмахнула ночь,

Тушью чертила полосы.

Знаешь, так рисовал

Тот, кто лишился голоса...

***

Прощание – навеки, ежечасно –

Сужает круг почти любимых лиц.

Как воскресенья ждёшь, чтобы стало ясно:

Простить – не в спешке вырвать из страниц.

Пусть тесной спайкой жарких обещаний

Соединенья тела – два в одно.

Простить себя, раба чужих желаний,

Труднее – так судьбой заведено.

Сретенье в Иерусалиме

С теплом вспоминать о зиме,
О кратком полуденном зное,
О том, как цветёт в феврале
Миндаль, воскрешая былое.

Рассветом пронзённый, в пыли,
Пугающий новостью улиц,
Холмами он рос из земли,
Которой года не коснулись.

Пустыни цвет серый и плит,
Натёртых рукой человечьей.
Под сводами храмов звучит
Звук сладостной греческой речи.

Встречаешься с прошлым, и миг
Натянут пружиной стальною –
Под звон вековечных интриг
Здесь всё, как и прежде, живое...

Макондо

Миндального дерева выжжены тени,
Их пепельный крест оживляет во лбу
Сиесты задуманных хитросплетений,
Чудес и видений, прибитых к столбу.

На палой листве уходящего стопы –
Целованных пяток скупая печать.
Томление запаха гелиотропа...
Лишь ночь позволяет с утра день начать.

***

И.

Пропащей названа душа,
Которая, оставив тело,
Стремилась к небу и, спеша,
Закон переступить посмела.

Равновеликий судный день
Шестому мигу мирозданья
Обрушил на бунтарку тень,
Отсёк все светлые желанья.

Единожды, из темноты,
Взглянула, светом ослепляя,
И бестолковые мечты
Отбросила вороньей стаей.

Серебряный век

С. Уткину

Под зелёным абажуром лампы

Ясность мысли целит скорое перо.

Перешедших в наступленье ямбов

Не удержит крышка старого бюро.

За окном оранжевой заставой

Солнце да щербатый силуэт завод.

Сколько лет они горячим сплавом

Обжигали невский небосвод.

Необъявленной войною ночи,

В камуфляже, серебром чернил горя, –

Армию поэтов напророчив,

Белый стяг свой выкинет в Неву заря.

Первый заморозок

День субботний осколком осени
Протаранит памяти двери,
Колокольные всплески просини
Он седым небесам доверит.

Листьев палых мгновенья золота
Щедро ссыплет в ладонь дороги.
Сколько было житья намолото –
Всё останется у порога.

За спиною в мешочке ситцевом
С караваем немного света.
Путник знает, ещё случится нам
Повстречаться в другое лето.

***

Нет, помрачения не будет,

Приму тебя, как есть.

Обиженному, скажут люди,

Везти и воду – честь.

Дача

Мне не сказать ни слова, ни полслова.

Не знаю, отчего мученья эти...

Казалось бы, чего поймёшь такого,

Исследуя себя под ветром летним.

Испуганной пичугой рыжей солнце

К шести метнулось за дворы соседей,

Как будто бы решило: не вернётся,

И этот день вдвоём для нас – последний.

Разысканной пропажей медный крестик

В шкатулке мамы найден карамельной,

И через форточку вбежав, – бездельник! –

Встревожил душу ветер из апреля.

Наполнен и запутан новостями,

Что день – то тень проросшего листочка.

А летом всё скучней, и – между нами –

У флюгера соседей будет дочка.

В кудряшках ржавых чудная малютка,

Как перст одна – на длинном марше в осень.

А тот всё чешет воздух горстью жуткой

И маникюром больше озабочен.

Отказа не приемлешь, ждёшь, наверно,

Что зачеркну прощание. Штрихами

В стекло оконное стучится ветер,

Бросается букетами-дождями.

Козловы горы

Как подросток без шапки,
Прячет нос в воротник,
Лес заснежен октябрьский;
Тихо ельник поник.

Лишь берёзы под снегом
Жёлтой чёлкой горят.
Вслед наезднице в пегом –
Золотой листопад...

***

Разве можно быть собой, когда метель?

Если кружит белым свет шафранных

Солнца из-за тучи выпавших лучей?

Да, невероятно! Да, фатально!

Солнца луч на снег, как на бойцовский ринг...

Оттепель – молитвой покаянной...

Хмурым маревом зимы сожжённых книг

Заметёт невыболтанной тайной.

Бесконечен будет жёлтых бликов бег

В поворотах колеса Вселенной.

Тени спиц ложатся на непрочный снег,

Дни взбивая календарной пеной.