Принцесса и кактус
Жила-была обыкновенная принцесса. Оля. Или Валя. Неважно; волшебнику не обязательно отвлекаться на имена. Как и принцесса не отвлекалась на то, что она принцесса, а была просто обыкновенной девочкой. И всё вокруг тоже было самым обыкновенным. Даже бабушка. Но в один заснеженный день, когда пришла пора наряжать ёлку, бабушка поставила рядом с Дедом Морозом маленький вазончик с невиданным чудом, связанным из зелёной нитки.
– Ёжик! – обрадовалась принцесса.
– Нет, – засмеялась бабушка. – Это кактус. Ты не видела его потому, что он растёт только в жарких странах.
– Только там? – огорчилась принцесса.
– Да, милая.
– Почему?
Принцесса часто задавала этот вопрос. Она ведь была обыкновенной девочкой, а бабушки, как известно, на всё знают ответы. Бабушка терпеливо и подробно рассказала о кактусе, о его стойком характере, и только на самое последнее «почему» помолчала и не ответила. Добрые бабушки знают даже то, на что отвечать не следует.
Щедр новогодний праздник на подарки, улыбки и радость. Никого и ничем не обделяет. Но приходит время расставаться с ёлочными украшениями, укладывать их в большую коробку и надолго отправлять в антресоли. Однако мама принцессы не положила кактус в коробку, а поставила на полочку шкафа и объяснила, что в него будут втыкать иголки и булавки. Чтобы не терялись и всегда были под рукой. А принцесса вдруг ощутила, что иголки и булавки впились в неё!
– Ему будет больно, – сказала она сквозь навернувшиеся слёзы.
– Ну что ты, - успокоила мама, – он же не живой.
– Нет, – негромко, но твёрдо сказала принцесса. – Живой.
Невидимые булавки кололи и жгли её плечи. Мама поняла и мягко улыбнулась.
– Хорошо. Пусть будет по-твоему.
Так кактус оказался в коробке с ёлочными игрушками. Он стоял в своём вазончике, прижавшись к конфетному аромату дедушкиного мешка, и вслушивался в пересуды игрушек.
– На моё место повесили в этот раз новый шар. Вот этот, синий, – недовольно ворчал стеклянный, с зелёным листиком, помидор. – Разве он такой же нарядный, как я?
– Перестань, – отвечала изящная балеринка. – На это место всегда вешают новую игрушку.
– Конечно-конечно, – тихонько звонили бусы. – Это место для новеньких, и только мы всегда оказываемся наверху, чтобы нас было лучше видно.
– И вовсе нет, – шуршала длинная цветная мишура. – Нами украшают ёлку в последнюю очередь, так что мы – самые видные…
Лишь дедушка Мороз молча усмехался в свою большую бороду. Он, видно, уже раздумывал над тем, что нужно припасти к новому празднику. А кактус всё вспоминал и вспоминал глаза принцессы. От этого что-то волнительное звучало в его вязаных узелках, но он ещё не понимал, что это звучало негромкое и твёрдое слово принцессы: «Живой»…
Прошёл год. А потом – ещё год. И ещё… И каждый раз праздник пробуждал обитателей коробки ароматом хвои и радостным гомоном. Синий шар уже давно уступил место новым игрушкам, но всё так же блестели звонкие бусы, взмахивала длинными косами мишура, дедушка Мороз опирался на посох, а кактус заворожено любовался принцессой. Она сделалась уже совсем взрослой и настоящей принцессой, но продолжала украдкой разговаривать с ним и неизменно украшала его макушку ватной снежинкой. И потом ему опять целый год снились её искрящиеся глаза и торопливый ласковый шёпот, и нежные невесомые руки…
Но однажды случилось вот что. На антресоли уже проник запах хвои, от которого звякнули, потягиваясь, бусы, уже расправил бороду дедушка Мороз, но дом вдруг накрыла тишина. Лишь изредка опасливо стукала дверь, и слышались торопливые шаги. Первой не выдержала мишура, зашуршала тревожно: «Что же это такое, что бы это значило?» Дед Мороз сердито стукнул посохом: «Помолчи». Все вслушивались и ничего не понимали. И только кактус сразу бросился навстречу боли от вонзившихся в него стальных игл. Принцесса! Она была там – внизу – близкая и недосягаемая, её терзали жестокие жала недуга, и он отважно и беззаветно подставлялся под эти жала, жаждая лишь одного: принять эту боль в себя. Пытка была мучительной, он не знал, сколько она продолжалась, и от страшного напряжения не услышал непонятного слова «кризис», но вдруг ослабли его узелки, и вырвалась из него боль вместе с распушившейся белой ниткой. Силы оставили его. Прошла ещё одна ночь, и только под утро он услышал знакомый предпраздничный гомон. Стало грустно. Теперь не место ему – искалеченному и испорченному – под ёлкой, и он не увидит свою принцессу и не услышит её шёпота. Пусть так! Но коробку принесли к ёлке, и значит – быть празднику. Коробку открыли, и он увидел свет.
– Непостижимо…
Он стоял в своём вазончике на бабушкиной ладони, и все смотрели на него с изумлением. А потом отнесли в комнату, пропахшую резкими лекарствами, и поставили на столик перед принцессой. Её искрящиеся глаза медленно превратились в озёра, и в этих волшебных озёрах он увидел себя. Белая внутренняя нить не обезобразила его, а распустилась чистым цветком.
– Я знала, – прошептала принцесса, – почему тогда бабушка мне не ответила. Даже она не верила в твоё цветение. Но ты – живой…
Эту историю рассказала будущему волшебнику его бабушка Оля. Или Валя. Неважно. Важно, что тот, кто ещё только учился на волшебника, накрепко усвоил: дивное волшебство дремлет в Любви и Вере.
Солнышко
Жили-были Дед и Баба, и была у них… Нет. Не курочка Ряба, а двухкомнатная квартира с нехитрой мебелью и немудрёной утварью. Как-то под Новый год затеяла Баба тесто, чтобы испечь… Ну, почему обязательно Колобок? Просто она очень любила возиться с тестом и что-нибудь выпекать. А тут как раз праздник подоспел.
– Мишанчик, – это у неё была такая привычка обращаться к Деду, – что бы такого испечь?
– Не знаю, солнышко, – по своей привычке отозвался Дед.
«Вот, – подумала Баба. – Испеку-ка я солнышко. Устроим его на ёлку, чтоб весь год был солнечным».
Поворожила она над тестом, нашептала ему ласковых слов, и получилось из него солнышко румяным и улыбчивым. Как раз к тому времени Дед и ёлку установил, так что засияло оно на ней ярче всех украшений.
– Вот как ты хорошо придумала, – радовался Дед.
– А и ты для него хорошее место уготовил, – радовалась Баба.
Приготовили всё как надо, взялись за руки и пошли в другую комнату отдохнуть перед волшебной ночью, которая, как известно, всегда на Новый год случается.
Отдохнули. Подремали – каждый о своём – пока не пришло время загадывать общее. А что загадывать? Дед и Баба – не мальчик и девочка; они уже все загадки разгадали. Ан – не все.
Отсчитали куранты положенное, поздравились Дед и Баба, расцеловались трижды и сели трапезничать. Не спешат, делятся закусками и поглядывают на солнышко. Не то просто так, не то ждут чего-то. Взглянули друг на друга и – в один голос:
– А помнишь?
Засмеялся Дед и помолодел.
– Правильно мы тогда сделали.
И Баба помолодела. На те же пять лет.
– А почему ты это вспомнил?
– А солнышко шепнуло.
Улыбается солнышко. И Дед с Бабой улыбаются. А что у них случилось пять лет назад – кому знать нужно? Хорошее что-то, раз помолодели. Так они стали вспоминать хорошее, а вспоминать одно только хорошее, согласитесь, – уже немалое волшебство. Такое не малое, что даже время дрогнуло и шагнуло вспять. Ещё на шаг, а потом – и ещё… И молодели Дед и Баба, молодели и сами того не замечали. Такое, уж, у волшебства свойство, что его никто не замечает, а лишь потом удивляются. Соседи за стеной под музыку шампанским хлопали, во дворе от ледяной горки фейерверки в небо летели, а Деду и Бабе светило с ёлки рукотворное солнышко. А под ёлкой уже разложил дед Мороз подарки: и для них, и для дочки с зятем, и для внучки, и даже для Жучки, хотя Жучка и отзывалась совсем на другое слово. Давно бы, уж, и отдыхать время, да ведь молодильное волшебство любую усталость лёгкой рукой гонит…
Под самое утро, когда уже погасли окна и перестали хлопать петарды, торопила внучкина не Жучка гостей, спешила через ступеньки, знала, что и для неё подарок припасён. Цокала коготками от нетерпения и беспокойства, пока внучка в дверь звонила. Отворилась другая дверь, выглянула соседка в длинном халате.
– А они во дворе на горке.
– Что они там делают? – удивились гости.
Вскинула соседка плечи, сама удивляясь.
– Балуются и хохочут. Она съезжает, а он её ловит. Ой, – всплеснула руками. – С Новым годом!
Вот и я говорю:
– С Новым годом!