В нашу Вуктыльскую автобазу (ВАТБ) АТК Комигазстрой пришёл новый начальник. Он сразу не глянулся нашим водителям.

Во-первых, он резко контрастировал с ушедшим на повышение предыдущим начальником автобазы Петром Васильевичем Чеберевым.

Пётр Васильевич Чеберев, коренастый, что называется, кряжистый мужик с широкой подкупающей улыбкой на скуластом лице, в ответ на которую, ну просто нельзя было не улыбнуться, пришёл в автобазу, собрал её актив и обратился к коллективу:

– Ребята! Я надеюсь на вашу помощь! Без неё я ничего не сделаю! Поможете – выведу автобазу в передовики! Не примите – уволюсь!

Водителей подкупила такая откровенность и импонировала открытая просьба о помощи. Шофёр – человек дела, и он любит судить о людях по деловым качествам, а не по словам. А северный водитель – тем паче. И коллектив легко принял нового начальника.

Пётр Васильевич оказался «в доску своим» – в нём присутствовали такие черты, которые высоко ценятся «простым грубоватым народом», как наименовал водительскую среду известный поэт-песенник.

Чеберев был компанейским человеком. Он любил шутку и постоянно был к ней готов, любил застолья, что особенно ценилось на Крайнем Севере. Начальство из себя не корчил, был простым и доступным. Имея красивый и сильный баритон, умел и любил петь. Знал и ценил поэзию. Всё это подкупало водителей, и коллектив сдружился с Чеберевым.

Даже когда он ушёл из автобазы, коллектив хоть и не без сожаления, но с добром отпустил его, понимая, что «большому кораблю – большое плавание». Всё-таки, Пётр Васильевич уходил из начальников автобазы, над которым начальников – полная автотранспортная контора – на «вольные хлеба» экономически самостоятельного управления механизации строительства (УМР-14).

УМР-14 была родственная контора – свой брат механизатор! И все понимали, что эта должность – на ступеньку выше – и желательна, и интересна уходящему. Понимали, что и материально, и морально Пётр Васильевич выигрывает и желали ему удачи на новом поприще…

Во-вторых, пришедший на смену Чебереву новый начальник ВАТБ был даже внешне антиподом старому. Невысокий сутулый человек, невзрачный и неприветливый, будто наглухо застёгнутый в футляр.  Его лицо, обезображенное следами былых ожогов, тоже было каким-то застывшим в недовольной и насупленной гримасе. Подстать его виду был и его голос, высокий, натянутый до писклявости тенорок.

Короче, новый начальник, сразу не глянулся шофёрскому народу.

Да он и не пытался никому понравится. Его представил коллективу заместитель начальника АТК по производству Андрей Васильевич Гречишников:

– Вот вам, товарищи, новый начальник автобазы – Николай Прокопьевич Найденко! Прошу любить и, как говорится, жаловать! Может, будут у кого вопросы к Николай Прокопьевичу?! – спросил Гречишников.

Но собрание молчало. И в этом молчании многоопытный заместитель по производству уловил и недружелюбие, и неприветливость. Он что-то хотел сказать, потом раздумал вступать в дебаты с водительским языкастым народом, как-то недовольно крякнул и, присаживаясь на своё место, сказал:

– Может быть, Николай Прокопьевич, вы что-то хотите сказать коллективу? Так сказать, познакомится с коллективом…

Новый начальник автобазы поднялся, глянул куда-то над головами сидящих в зале водителей и просипел своим надтреснутым голосом:

– А чего говорить… Работать надо, а не болтать… а знакомство… Будем работать – познакомимся в работе…

 

…Мне неоднократно и доброжелательно пеняли мои читатели на мои «лирические отступления» в повествовании. Что, де, они отвлекают читающего от основной мысли повествования, что их бы надо сократить, если не убрать совсем. И я, Бог свидетель, пытался изменить свою манеру повествования, но, видимо, мне не дано её изменить, как нам не дано изменить другую свою данность – цвет глаз или цвет волос...

Вот как, например, мне вести читателя далее в моём повествовании, если я ему не поясню некоторые особенности взаимоотношений в водительском коллективе. Да к тому же работающем на Крайнем Севере среди необозримых болот и таёжных пространств Республики Коми?! Да к тому же работающем на Всесоюзной ударной добровольческой стройке.

Я полагаю, что читающий эти строки, если он не имел опыта работы в подобных местах и условиях, никак не сумеет понять то, что я описываю. Не проникнется той степенью человеческих взаимоотношений, которые существовали в местах, столь удалённых от цивилизации, как наш Вуктыл – посёлок газодобытчиков и строителей газопровода «Сияние Севера».

На Крайнем Севере существуют свои неписаные законы. В этом суровом краю, который удивительно точно назвал Джек Лондон «страной белого безмолвия», высоко ценится тепло. Всякое тепло. И, в первую очередь, самый дорогой вид тепла – сердечное. В этих суровых краях самой надёжной защитой от жестокостей природы всегда являлась взаимовыручка. А на взаимовыручку готов человек сердечный, не эгоист и не скряга. Поэтому коллектив очень настороженно принимал человека, у которого в характере были замечены такие огрехи. Коллектив долго присматривался к такому человеку и, если эти проявления подтверждались, то он безжалостно отторгался. Это была как бы предупредительная выбраковка. Коллектив избавлялся от «слабого звена», не дожидаясь, когда оно, это слабое звено, подведёт и платой станет за это чья-то человеческая жизнь.

Ещё важная особенность таких мест – отсутствие или, как минимум, низкая степень социального расслоения северного общества. Здесь на равных в компании и начальник, и бывший ЗК. И молодой, и старый. Да и начальники, если они хотели сработаться с коллективом, старались ничем не выделяться из общего числа. Ходили в той же одежде, ели в той же столовой и ту же пищу, что и рабочие. Их кабинеты были РАБОЧИМИ и размещались в полевых вагончиках. И секретарши у них либо вовсе отсутствовали, либо были для работы, а не для других менее достойных дел…

Впрочем, я говорю о тех временах, когда на Вуктыле все были молоды. Как всегда, в новоосваиваемых местах. Это потом с цивилизацией приходили и тонконогие секретарши – бонусы к креслу, и приёмные, и ковровые дорожки в кабинете, и прочая дребедень, которая вовсе не нужна толковому производственнику, какого бы он ранга ни был…

 

…Первые же шаги нового начальника почувствовали все и сразу. Он, не задаваясь проблемами дипломатии, повёл наступление по всем фронтам сразу.

Например, он убрал немедленно всех «подснежников».

«Подснежники» – это было изобретение социалистического производства, замордованного излишним нормированием. Когда штатное расписание составлялось не в интересах этого самого производства, которое и платило зарплаты всем, а жёстко регламентировалось какими-то нормативами, которые вырабатывали какие-то чиновники, далёкие от этого производства и его нужд, как Луна от Земли.

Поэтому производственники, обложенные этими нормативами, как медведь в берлоге охотниками, вынуждены были изощряться и проявлять находчивость и смекалку.

Надо работника оной специальности, а его в штатном расписании конторские «клопы» не предусмотрели. Как вывернуться? Выбрать путь убеждения этих «клопов» – жизнь положишь, и дела не сделаешь. Проще оформить нужного специалиста, проведя его как специалиста по той профессии, которая есть в штате. Конечно, были при этом и злоупотребления, когда проводился «подснежником» не нужный позарез производству специалист, а чья-то жена по блату оформлялась туда, где её видели только два раза в месяц; в день получки и в день зарплаты.

Вот таких сверхштатных работников наш мудрый и острый на словцо народ и называл «подснежники».

Найденко никого не увольнял. Он просто предложил однажды всем «подснежникам» выйти на свои рабочие места, где они числились по штатному расписанию. Так он лишился, например, секретарши, которая даже не стала выяснять, где у неё фактически рабочее место по штатному расписанию, куда она должна явиться, а просто сняла свои «шпильки», собрала с секретарского своего стола свои вещи и ушла.

Зато на складе появился новый кладовщик, и склад заработал в две смены. А в новопостроенном общежитии автобазы, где жили холостые работники, в основном из числа условников (1) и где в выходные и праздничные дни в общежитии стоял дым коромыслом, начальник посадил круглосуточных дежурных, как-то сумев выбить из непробиваемого ОТиЗ на это три рабочие ставки, что приравнивалось к геройским свершениям!

Контингент общежития часто напивался и ещё чаще дебоширил. Из-за этого, все потуги руководства и актива автобазы создать уют в общежитии сводились на нет, и места в общежитии не хотели занимать толковые холостяки, ибо там ни отдохнуть после работы, ни выспаться после тяжелого рейса было невозможно.

Новый начальник, крутой на расправу, сумел и здесь навести порядок. Несколько человек из числа условников, не сумевшие принять новый порядок и порядок вообще, были возвращены в лагерь за колючую проволоку. В общежитии появилась комната отдыха, ковровые дорожки и… тишина. А за стеклянной перегородкой круглосуточно сидела дежурная и следила за порядком и пропускным режимом. У неё на столе стоял телефон, связывающий её и со спецкомендатурой, призванной следить за условниками, и с поселковой милицией.

 

А порядки в автобазе всё менялись. Теперь нельзя было шофёру прийти на склад и просто забрать нужную запчасть. Восстановился необходимый порядок, когда надо было сначала обратиться к механику гаража, тот уточнял необходимость выдачи детали, потом выписывал требование на склад, которое надо было подписать у технорука автобазы, и только потом склад выдавал запчасть.

Этот порядок сразу же повысил ответственность всех звеньев техработников за расходование запасных частей, да и приструнил водителей, которые раньше при «вольной вольнице» не затрудняли себя ремонтом и наладкой забарахлившего агрегата. А зачем, когда легко можно было получить новый?!

Водители, немного покапризничали, дескать, надо теперь терять время, чтобы «пройти по кругу» для получения запчасти, дескать, технорук не всегда бывает на месте – круг его обязанностей предполагал и его отлучки из автобазы – и приходилось сидеть и ждать его появления. Найденко был не упрям, если дело касалось облегчения жизни водителей. Он разрешил выдавать запчасти со склада без предварительной подписи технорука.

И теперь технорук был вынужден сидеть после работы по часу-полтора, разбираясь и подписывая принесённые завскладом требования. Конечно, он тоже, вероятно, бурчал из-за этого «нового порядка». Но Найденко в дилемме затруднить работу техноруку или водителю был на стороне последнего.

Кроме этого, порядок в учёте повлёк за собой экономию расхода запчастей и расходных материалов, что ощутимо отразилось на прибыльности работы автобазы. И когда техперсонал стал получать солидные премии к тарифу, про которые все давно и думать забыли, в механики потянулись добрые специалисты, и все вакансии были немедленно заняты.

               

Главный вклад в производственный план автобазы делал пресловутый «тонно-километр», то есть, выработка всего автопарка машин. Это был основной показатель работы автобазы.

Машинный парк автобазы состоял из автомашин разного калибра. От маленьких грузовиков на шасси ГАЗ-69 с грузоподъемностью всего в 800 кг, до 12-ти тонных большегрузных самосвалов КРАЗ-256, на которых сидели самые неудачливые водители. Неудачливые потому что, чтобы выработать план на этих огромных машинах, надо было изрядно покрутить баранку размером с тазик. А работа в карьере не шла ни в какое сравнение с работой «личного шофёра», каким являлись водители небольших автомашин. Им хоть и писали «тонно-километры» перевезённых мифических грузов, но возили они фактически начальников участков или прорабов, которым личное авто не полагалось по штату, но которым надо было поспевать на все свои подотчётные рабочие участки, разбросанные по тайге на километры.

Наиболее удачливые водители, схватив за хвост конъюнктуру, крутили руль юркого и лёгкого бортового УАЗика, за смену вдоволь и начитавшись книг, и наспавшись в ожидании своего «седока», при этом, принося в закрома производственного плана автобазы мизер, а зарплату получая в конце месяца, которая была недоступна даже трудяге КРАЗисту.

Новый начальник назвал эти машины «жоповозами» и добился их переведения на почасовую оплату. Это ударило по заработку «кучеров» этих «персональных авто», и они пополнили ряды недовольных новым начальником, но было с молчаливым одобрением встречено среди водительского состава автобазы как наведённая справедливость.

То есть, у начальника появились, если не первые сторонники, то, во всяком случае, первые воздержавшиеся в стане недовольных.

 

Понравилась и запомнилась фраза, брошенная начальником: «Самый большой вклад в план дают КРАЗы. Работа на этих машинах нелегка. Газетку не почитаешь в ожидании погрузки. И неправильно, что КРАЗисты получают меньше чем “кучера”. Это мы поменяем…»

Появились и первые сторонники нововведений из среды заказчиков. Они обрадовались неимоверно – им претило каждый раз выписывать транспортные справки на мифический груз и прикидывать, на сколько лет приговора суда эта «туфта» потянет, если им в жизни выпадет «битая карта».

И всё-таки недовольных было ещё в избытке. Полное пренебрежение Найденко к каким-либо дипломатическим потугам, восстановило против него и актив.

 

Я тогда работал пятый год председателем профсоюзного комитета, и мне одному из первых пришлось схватиться с начальником…

…Вот опять я вынужден отвлечься на «лирическое отступление». С тех времён прошло почти три десятка лет. Выросло и вступило в жизнь совершенно новое поколение людей, не живших при Советской власти и не представляющих себе как при «проклятых коммунистах» был защищён человек труда. В каждом коллективе были и профсоюзные, и партийные организации, которые, несмотря на все издержки и хитрости того Колосса номенклатуры, который ныне называют «административный ресурс», успешно осуществляли эту защиту.

Без согласия профсоюзного органа нельзя было уволить работника. Председатели профкомов в низовых звеньях были не штатными, а выборными работниками. И если они шли на поводу у администрации и не защищали работяг, то они работали в лучшем случае до ближайшего отчётно-перевыборного собрания. Коллектив мог их запросто сместить и ранее.

Вот в одном из таких вопросов мы и схлестнулись с Найденко. Профсоюз настаивал, чтобы и такие вещи, как возврат в зону за провинность условников, согласовывался с профсоюзом, ибо это было де-юре увольнение работника по инициативе администрации. Найденко был авторитарный руководитель и в штыки воспринимал ограничение власти руководства, всячески противясь этому. Но, после того, как его предупредила прокуратура о недопустимости игнорирования профсоюзного органа, он смирился.

После этого столкновения отношения у нас были надолго испорчены.

Подогревал неприязнь и другой факт. Я в это время работал инженером по безопасности движения – должность, которую я принял после событий, описанных в новелле «Беда». В мои обязанности входило следить за технической исправностью транспорта, выходящего на линию. И приходилось заворачивать от ворот автомашины, не прошедшие техосмотр. Это не могло не озлоблять начальника, так как каждый оставшийся в гараже автомобиль наносил ощутимый урон плану автобазы.

Однажды после летучки в тресте, где его пропесочили за плохой выход автотранспорта, он вернулся в гараж туча тучей и зашёл ко мне в вагончик, в котором был оборудован класс переподготовки водителей по правилам дорожного движения. Зашёл набычившись, осмотрелся, сел на один из учебных столов и просипел:

– Ты как, сам уволишься, или мне тебя убрать?!

Я встал со стула, тоже сел на стол напротив начальника и ответил:

– Это невозможно!

Начальник несколько озадачился:

– Что «невозможно»?!

– Убрать меня, Николай Прокопьевич, почти невозможно… Я водку на работе не пью. С похмелья не прихожу. Обязанности свои служебные выполняю. Меня избирает единогласно весь коллектив председателем профкома уже пятый год…

И заключил, как бы подводя черту:  

– Нет, Николай Прокопьевич, меня убрать вам будет не под силу…

После этого монолога начальник слез со стола и вышел на улицу, в сердцах бабахнув дверью…

Эта стычка, как ни удивительно, принесла мне первые признаки уважения к начальнику. Оттого, что он вот так прямо в лоб заявил мне, дескать, «иду на вы», а не исподтишка собирал на меня «компру». Прямота присуща прямым и честным людям.

А он был даже излишне прямой человек…

               

Ну кто из начальников больших и малых в те годы, когда КПСС была во всём «наш рулевой», в ответ на приглашение его на партийное собрание, мог ответить:

«А я не член партии. И мне на партсобрании нечего терять время…»

А Найденко сказал!

Вот тогда-то и полезла грязная туча слухов… О том, что Найденко сидел. Да не просто так, а за то, что при немцах он якобы был… полицаем! И что в зоне патриотически настроенные уголовники бросили его в костёр. Оттуда, де, его шрамы!..

И хоть в этой сплетне было много фальши и несуразностей, ну, допустим, про патриотизм уголовников…

И хоть возраст Найденко вызывал сомнение в том, что немцы приняли в полицаи 12-летнего пацана, да слух такой прополз и по автобазе, и по посёлку, подпитываемый всеобщей стойкой антипатией, которую вызывал к себе этот, не умеющий «прогибаться под изменчивый мир», человек.

А он, казалось бы, совершенно не реагирующий на эти все шепотки и на косые взгляды окружающих, по-прежнему шёл непоколебимо к поставленной и видной пока только ему одному цели. И ему не только не было дела до шепотков за его спиной, но, казалось, он специально давал для этих шепотков пищу.

И уже некоторые, обиженные его бесцеремонностью и чисто бульдожьей хваткой, бросали ему в спину зло: «Полицай!»

А он шёл. Упрямо и неостановимо. Шёл, невзирая на обиды, на шепотки. Шёл, решая поставленную самому себе проблему. Шёл без экивоков и житейской дипломатии. Шёл, как бульдозер, сметая всё сопротивляющееся на своём пути и оставляя за собой ровную, окультуренную площадь, которую пока никто не разглядел и не оценил.

Трудностей у него хватало...

               

В советском строе, горячим приверженцем которого я себя считаю, и который, по моему мнению, самый справедливый, демократический и передовой, однако, было, к сожалению, немало огрехов. Эти огрехи, эти заусенцы создавали люди – антиподы найденковской породе людей. Люди-лентяи. Люди-неучи. Люди-бездельники. Люди-неумёхи. А то и люди-хапуги.

Неправ тот, кто считает, что взятка типа «откат» – изобретение времён рыночной экономики. «Откат», к сожалению, цвёл махровым цветом и при Советской власти. Особенно в сфере торговли и снабжения. Правда, его масштабы были несоизмеримо скромнее, как и размеры любого воровства при Советской власти.

Приведу пример. Есть понятие «неликвиды». Это товарные ценности, которые не нужны конкретному предприятию, представляют собой его складской балласт, замороженные средства. Шепотком это слово произносилось, но признать часть полученных предприятием фондовых материалов неликвидом, значило обречь себя и на разборки с руководством вышестоящих организаций, и на массу других неприятностей, вплоть до урезания фондов.

Ведь в таком случае поднимался ряд болезненных вопросов. Кто закупил или получил для предприятия эти ненужные ему ценности? Кто спустил этому предприятию неликвидные для него фонды? Выходит, фондовый план не продуман и не полезен! Почему?

А попытки разобраться в сути этих вопросов высвечивали не только большую массу виновных, которые, сплотившись в тесные ряды «шагающих в ногу», спокойно опрокидывали навзничь возмутителя спокойствия, но, что страшнее всего, подвергали сомнению святая святых – безошибочность социалистической экономики и её столпов; плановости и нормированности фондов.

Каждому начальнику было накрепко с ВУЗа вбита аксиома – «Фондовые ценности разбазаривать нельзя!»

Поэтому, если в установленные нормативы вкралась ошибка и в автопарк попали запасные части к тракторам, которых в этом парке никогда и не было, или на складе залежались запчасти к старым, ныне не эксплуатируемым, маркам машин, то эти запчасти были обречены лежать никому не нужным грузом – неликвидом. Который можно было, пусть и с риском, но списать как-нибудь под шумок, но упаси Боже, передать это какому-нибудь предприятию, где, допустим, простаивали трактора без этих запчастей!

Это рассматривалось уже как преступление или даже больше, – как подрыв основ социалистической экономики.

Хватало и простого российского головотяпства.

Вспоминается одна из устных хохмочек того времени. Рассказывали, что однажды снабженец, посланный куда-то на богатые склады Большой Земли отовариваться для нашей Всесоюзной ударной, которой тогда ни в чём отказа в Москве не было, говорил со своим начальством из Комигазпрома. Связь была архиплохая – что не расслышишь, додумаешь и вышла непонятка:

Снабженец спросил начальство:

– Тут импортные ДУМПЕРа предлагают трёхтонные… Брать?

А начальству послышалось «домкраты»:

– Трёхтонные? Это хорошо! Они всегда пригодятся!

– А сколько?

– Да реши сам! Или выйди на начальника снабжения и уточни у него.

Командированный созвонился с начальником снабжения:

– Начальство велело взять ДУМПЕРов. А сколько – приказано согласовать с вами…

Начальник снабжения, более технически подкованный товарищ, уточнил:

– Что это ещё за ДУМПЕРа?!

– Да какая-то импортная техника… такая… на четырёх колёсах, похожа на наш трактор «Беларусь», только с кузовом самосвального типа и без ножа спереди…

Начальник снабжения задумался:

– А на кой нам эта техника в тайге?  Какая у неё хоть проходимость?

– Да я не знаю… наверное, хорошая проходимость, так как задние колёса большие, как у «Беларуси».

Начальник снабжения задумался:

– Да пойдёт ли у нас эта импортная техника? Она, поди, только по асфальту годна ездить, – посетовал он, даже не предполагая, как он прозорлив. И добавил неуверенно: – Так, говоришь, начальство велело?

– Да. Вот только сейчас говорили…

– Ладно! Бери!

– Сколько?

– Бери с пяток на пробу!

Так в таёжном городке Вуктыл появились ДУМПЕРа – венгерская техника, этакие моторизированные самоходные тележки, которые предназначались для городских жилищных предприятий типа ЖКХ. Грузоподъёмность их оказалась всего 1,5 тонны. Это весили они три тонны. И на гигантского размаха стройке в условиях полного бездорожья, с которым не всегда справлялись даже огромные как дачный дом бульдозеры марки «Caterpillar», появились эти юркие железные этажерки.

Их долго нигде не могли приспособить, ибо на снегу они буксовали, не трогаясь с места. Да и заводить их было мукой в условиях Крайнего Севера. А летом, они кое-как ещё ползали, выполняя какую-то работу, но стоило чуть намокнуть дороге, как они начинали буксовать, безуспешно пытаясь тронуться.

При таких условиях эксплуатации, у них вмиг изнашивалось сцепление, а конструкция их была такова, что чтобы сменить диски сцепления, надо было этот компактный агрегат разделить на две половинки. Ремонтники поминали венгерских конструкторов этой безделицы такими словами, что те, вероятно, в своей Европе давились пищей, икая многократно…

 

…Незаметно подкралась очередная зима – основное время года в этих краях. Едва стала Печора и более мелкие реки, по первопутку Найденко взял с собой единственного водителя, который перешёл за ним с его старого места работы. При появлении этого водителя было поползли слухи, что Найденко за собой перетягивает своих любимчиков с прежнего места работы.

Но этот водитель был, во-первых, единственный, кто за Найденко перешёл в нашу автобазу и, во-вторых, все видели, что Найденко не дал ему новенькую машину. Этот мужик взял из «калашного ряда» «мёртвый» ЗИЛ-157 и за месяц довёл его до ума. И разговоры смолкли, как не было!

Во всём можно было обвинять наших водителей, только не в несправедливости…

Так вот, Найденко взял этого водителя с его собранным и отремонтированным ЗИЛком, подогнал авто к складу и полностью загрузил его неликвидами. Запчастями для тракторов, которых в автобазе отродясь не было, деталями автомашин, которые давно уже были сняты с конвейеров автозаводов и т.п. бесполезным для нашей автобазы хламом. Загрузил и уехал, увезя с собой весь неликвид склада.

Выяснилось позже, что он мотанулся по дальним леспромхозам Коми республики, меняя с начальниками леспромхозов и колхозов «баш-на-баш» неликвиды на нужные для автобазы запчасти. Такой обмен воспринимался леспромхозами на ура, т.к. и они имели дефицит запчастей, и они маялись всё тем же неликвидом, только наоборот.

Появился он через пару недель, подогнал ЗИЛок к складу и стал выгружать привезённые запчасти, которых ждали водители нашей автобазы.

Его водитель, заросший партизанской бородой, видать, был вымотан полностью, ибо пока его разгружали, он так крепко заснул, что его насилу добудились.

Начальник же, как всегда чисто выбритый, пошёл по автобазе в обход, осмотрел все цеха, сделал несколько замечаний слесарям, собрал технорука и механиков и провёл с ними летучку. И только в конце рабочего дня, как всегда, отправился домой…

               

Естественно, это всё отмечалось и подмечалось коллективом. Все понимали, что одного такого «партизанского рейда» хватило, чтобы снять Найденко с должности, прознай об этом определённые люди. Но никто, даже те, кто шипел ему в спину – «полицай», не посмели доложить по инстанции. Самым страшным проступком на Крайнем Севере, после оставления товарища в беде на произвол судьбы, считался донос. Да и понимал весь коллектив, что на этот риск пошёл новый начальник не ради своего кармана, а ради ДЕЛА. И отношения водителей к своему «полицаю» стали теплеть.

А дивные новшества продолжались…

Периодически к нам приезжали начальники из АТК разного ранга. Общим было у них только одно – чувство начальника, приехавшего к подчинённым… в отпуск. Все начальники автобазы до и после Найденко, и поили, и кормили этих «высоких гостей», помещая их в спецвагончик, играющий роль маленькой служебной гостиницы.

Найденко этого никогда не делал. И не потому, что был скрягой. Нет. Был случай, когда он мимоходом дал денег новоприбывшему ЗК: «На, иди, купи себе рубаху, а то ходишь, как оборванец!» А потому, что он был против нахлебничества и против подхалимажа. Категорически.

И не то, чтобы эти приезжие как-то разживались на угощении из экономии. Конечно, нет. На Севере все хорошо были обеспечены. Советская власть умела щедро оплачивать добросовестный труд.

Видимо, просто каждому из этих приезжих начальников было приятно осознавать себя здесь и самым старшим начальничком, и самым почётным гостем. За щедрый приём они, как правило, расплачивались с потратившимся на их приём начальником автобазы, вслед за их отъездом в ближайшую зарплату начальника ощутимо вплеталась внеочередная премия за какие-то там достижения.

Да и принимающей стороне хотелось выказать своё хлебосольство. Северные традиции обязывали. Вот и добывалась ради такого случая запретная сёмга или хариусы. Вот и завозился со складов ОРСа ящичек водочки…

Найденко всё это обрубил.

 

Помню, как однажды очередной «руководящий товарищ» к концу трудового дня заговорил с Найденко:

– Ну что, Николай Прокопьевич, куда нас поместишь?

Найденко просипел своим тенорком, с видом сельского недотёпы:

– А куда же ещё? В вагончик для приезжих… Комендант уже ждёт…

Начальство потопталось и спросило:

– Надо бы чего-то поужинать… – и поскольку поняло, что сколь красноречиво ни затягивай паузу, желанного ответа от нового начальника не последует, разочарованно добавило:

– Где тут у вас можно перекусить? ...

Найденко на голубом глазу ответствовал:

– Да я в общепите не питаюсь. Я дома кушаю…

И распорядился ожидающему в стороне водителю УАЗика:

– Петро! Ты возьми товарищей и отвези их… куда скажут. А потом в гостиничку…

И махнув рукой начальству, пошёл из гаража…

Поэтому Найденке никаких премий никто по приезду в АТК не выписывал. Наоборот, с него премии, предусмотренные его оплатой труда, первое время регулярно снимали. То за одно, то за другое. Видимо, доставала их прямота Найденко. Или злобились за такое «гостеприимство».

 

…Бог с ними, с вышестоящими, но Найденко был, что называется, рисковым со всеми подряд. В том числе и с партработниками. А это уже было опасно.

Однажды я был свидетелем такого случая:

В райком ко второму секретарю, курирующему промышленность района, вызвали триумвират нашей автобазы, то есть, начальника, секретаря парторганизации и председателя месткома. Мы втроём и поехали к назначенному часу. Приехали, вошли в приёмную, доложились секретарю и получили распоряжение ждать.

Секретарь парторганизации Пётр Антонович Рак тут же нашёл дела в отделе учёта и побежал туда, попросив, чтоб его предупредили, когда будет пора. Я сел в шикарное глубокое мягкое кожаное кресло и стал проглядывать свежую газету. А Найденко нервно стал мерить шагами приёмную.

Прошло минут 10. Найденко подошёл к секретарю:

– Мы уже 10 минут ждём! – нервно заявил он секретарше.

На что она спокойно ответила:

– Подождите ещё, секретарь пока занят. Как освободится, он вас позовёт.

Прошло ещё минут 15. От Найденко «шёл пар». Он подскочил опять к секретарше и просипел, показывая на часы:

– Нас приглашали к 10:30, так? – спросил он.

Секретарь, привыкшая к покорному ожиданию вызванных, озадаченно сказала:

– Да к 10:30. Но товарищ Ешкутов ещё не освободился! Ждите!

Найденко отошёл от стола секретаря, походил по приёмной и, внезапно направился к ней:

– Слушайте, девушка! От автобазы до вас мне ехать три минуты. Когда ваш начальник будет готов нас принять, позвоните мне, и я подъеду! А терять здесь по часу рабочего времени, я не могу! Я – на работе! – бросил он так, как если бы он это сказал своей секретарше, и, не дожидаясь её ответа, вышел из приёмной и уехал на автобазу…

Говорят, когда дошёл этот его поступок до сведения Второго, тот рассвирепел и бросился к Первому с требованием немедленно проучить наглеца. Первым секретарём Вуктыльского райкома КПСС был тогда Иван Фёдорович Кортошкин, пришедший в эту партийную должность из обкома комсомола. Он был человек и умный, и достаточно порядочный, партийная номенклатура ещё не вытравила из него Человека. Говорят, он, выслушав своего коллегу, сказал ему:

–  Давай вызовем его на бюро райкома и вынесем строгий выговор с занесением в личную карточку...

– С занесением куда? – озадачился Второй. – Он же не член партии!

Кортошкин спокойно заметил:

– Вот именно! Не член партии! А как тогда его наказать? В ревтрибунал за непослушание? Или 10 лет… без права переписки?! – сыронизировал он.

Насколько я знаю, больше Найденко в райком не приглашали, и всё, что нужно было довести до его сведения, передавали через секретаря парторганизации…

А Найденко, казалось, не обращал внимания на эти мелочи. За него говорили не подарочки и приёмы начальства, а Его Величество Дело...

 

В парке было около тридцати большегрузных машин, о которых я писал выше. Из тридцати КРАЗ-256 на линию выходило до прихода в автобазу Найденко, в лучшем случае, половина. А половина оставалась стоять в гараже по разным причинам.

И по неисправности в связи с плохой ремонтной базой, и с отсутствием запчастей. И по недисциплинированности водительского состава, который, если хотел – вчера был День рождения – то делал себе выходной, сказавшись неисправным.

А часть машин вообще была бесхозная, растащенная водителями на запчасти и сиротливо стояла до списания в гиблом «калашном ряду». И здесь не было ничего дивного – такие «калашные ряды» или «зверинцы», их так называли потому что, руководство пытаясь остановить растаскивание, окружало к ним доступ ограждениями.

Найденко не был кудесником. Он просто всегда имел какой-то приём и знал, что делать в определённой ситуации.

Вот и с «калашным рядом» он поступил неожиданно просто. Да так, что невольно приходит на ум изречение древних: «Всё великое – просто»! Он широко объявил по автобазе – «Каждому, кто подымет в строй автомашину из “зверинца” – дам новую с первого же прихода».

И дело сдвинулось с мёртвой точки. Новые машины приходили в автобазу с каждым зимником, а то и дважды в год; по зимнику и сплавом по Печоре, баржами. И, конечно же, каждый водитель мечтал о новом «агрегате». Новые автомашины распределялись на расширенном местном комитете с участием администрации и секретарей комсомольской и партийной организации. И споры, подчас, были такие, что небу становилось жарко.

 

При обсуждении кандидатур всё припоминалось кандидату и всё шло «в зачёт»; и его отношение к машине, и его вклад в план автобазы, и его выработанный стаж на предприятии. Впрочем, последний фактор был при обсуждении далеко не первый. И почти за каждую кандидатуру был такой бой, что, кандидат, побывавший на обсуждении, на всю жизнь запоминал этот «разбор полётов». Но на кандидатуры, выдвинутые Найденко, ни у кого не находилось возражений. Дело в том, что все в автобазе понимали; во-первых, какой адов труд был затрачен кандидатом, за несколько месяцев поднявшим «угробленную» машину. А, во-вторых, никто не мог не признать, что план автобазы – это святое! И что премии и бесплатные путёвки в лучшие санатории страны, грамоты и государственные награды – всё тесно увязано со степенью выполнения плана автобазой…

Так количество стоящих на приколе автомашин резко снизилось. Но Найденко искал всё новые пути к уничтожению «калашного ряда». Как-то он заглянул ко мне:

– Слушай, Игоревич! Вот вы там на комиссии ГАИ лишаете прав тех, кто попался за рулём под хмельком, – издалека начал он. – Я водителя, потерявшего права за пьянку, уволить не могу, так?!

– Так, Николай Прокопьевич, – подтвердил я.

Найденко продолжал:

– Снятый за пьянку водитель ставит под забор свою машину, на которую я хорошего шофера не найду, – кому нужна автомашина только на время лишения хозяина?! Значит, он будет наездник, а не хозяин. Это вредит машине.

Он продолжал плести нить своих доводов:

– С другой стороны, этому снятому я должен платить тариф и перевести в слесаря. А с него слесарь, как с говна пуля. Так?!

– Так, Николай Прокопьевич! Но я не пойму, куда вы клоните?!

– Да как же не поймёшь! – вспылил начальник. Ведь так мы из него нахлебника и тунеядца делаем!

– А вы что, предложите ему премию за пьянку за рулём выписать?! –завёлся и я.

– Да нет, – сразу успокоился Найденко, как будто он преследовал цель меня именно взвинтить, – наказать его, конечно, надо! Но с пользой для автобазы, для дела! Вот, например, вы схватили такого любителя выпить, и не в сейф ГАИ его права кладёте, а в мой сейф. И я ему даю задание поднять какую-то тачку из «калашного ряда». Поднял за месяц – забери права и езжай. Каждый будет спешить права отработать! И делу, и автобазе прямая выгода…

Его доводы были железобетонно убедительны. Я задумался:

– Ну, это надо с ГАИшником говорить. Это может решить только он!

– Вот ты и поговори с ним! Ты же у него – первый помощник! Скажи ему, что я для ГАИ автомашину выделю. Так и быть. Он давно просит…

 

Госавтоинспектором на Вуктыле был тогда Олег Михайлович Кузнецов. Нынешний читатель может и не поверить, будучи во власти впечатления от сегодняшних ГИБДДешников. Но Олег Михайлович, сам родом из Коми, очень походил своим характером и поведением на участкового из фильма «Хозяин тайги».

Он – автомеханик по образованию, прошедший службу в спецвойсках, отлично разбирался в технике, любил её и уважал труд водителей. Водители знали, что, Кузнецов – справедливый и честный человек. Бывали случаи, когда он приструнивал своих товарищей милиционеров, которые «качали права» перед водителем, предъявляя ему необоснованные претензии. После нескольких таких случаев, Олег заявил как-то на собрании личного состава, что он настоятельно просит не принижать авторитет милиции необоснованными требованиями, а если не будет услышан своими коллегами, то он будет вынужден подать на виновных рапорт по команде.

Олега уважали за прямоту, честность и преданность делу. И больше случаев необоснованных претензий к водителям не было. В северном маленьком посёлке секретов не бывает, и молва о принципиальности Олега разнеслась быстро. И водители глубоко зауважали госавтоинспектора и стали звать его «Начальник ГАИ». Поскольку он был единственной штатной единицей Госавтоинспекции…

 

Я передал Олегу Михайловичу наш разговор с Найденко и его предложение и, честно говоря, ожидал возмущённого отказа.

Но Кузнецов, помолчав немного и что-то взвесив, сказал:

– А что! Найденко дело предлагает! Он мужик деловой! Только сделаем так: я права этого гаврика придержу у себя. Если он человек толковый, а другому Найденко и не поручит такое дело, то ему два-три месяца хватит на реанимацию авто из «зверинца». А если нет, то мы его вызовем и врежем по полной…

Через год после прихода Найденко из 30 КРАЗов стало выходить на линию 27-28. Причём остальные единицы не выходили только потому, что стояли на планово-предупредительном обслуживании – ППО. Это было что-то!

На ударной стройке, где прощались практически любые огрехи в работе и любые затраты – война (за план) всё спишет! – в маленьком молодом посёлке – островке среди необозримого моря тайги этот человек ввёл ППО! До приезда на Север я работал в 3-м автобусном парке Питера. И только там жёстко соблюдался график ППО!

И вдруг – в тайге! В отрезанной от основных складов и Печорой, и беспутицей, какой-то автобазе было введено и неукоснительно соблюдалось ППО!

А ведь это было очень непросто! Для этого надо было организовать две бригады ППО. Пробить для них в ОТиЗ хозрасчётную оплату – осторожное нововведение тех лет, предшественник хозрасчёта, которому со всех сил сопротивлялись нормирующие органы. Это было фантастикой, по крайней мере.

И кто всю эту махину поднял?! Какой-то мужлан с дипломом техникума за плечами. Не только не коммунист, даже наоборот, человек с пятном в биографии. В райкоме сильно задумались – а правильно ли это?!

И сняли бы Найденко за милую, точнее, за непокорную и неприветливую его душу, чтобы «восстановить справедливость» – «возглавлять такие начинания должен коммунист!»  

Но тут на дыбы поднялся управляющий градообразующим предприятием – трестом «Вуктылгазстрой» – Владимир Иванович Мирошниченко, который только-только спокойно вздохнул с таким выходом машин, иначе его подразделения всегда по рукам связывало плохое обеспечение автотранспортом и било по всему плану треста.

Народная молва донесла, что Владимир Иванович вспылил в райкоме:  

«Да по мне будь Найденко хоть сам чёрт, но с ним я стал план выполнять и перевыполнять! И я буду его отстаивать всеми силами! То, что сделал в автобазе этот беспартийный мужик, не мог сделать ни один самый распрекрасный руководитель – коммунист! Да и кто сказал, что коммунизм должны строить одни только члены КПСС?! У Владимира Ильича Ленина на этот счёт я ничего подобного не читал! Давайте обустроим месторождение, построим газопровод и город, выполним планы партии и правительства, а потом будем разбираться, кто есть кто!»

Несмотря на то, что райком КПСС в одном отдельно взятом районе – царь и бог и воинский начальник, но и пренебречь мнением руководителя такого ранга в райкоме не могли – Владимир Иванович был в номенклатуре обкома КПСС, то есть, неподвластен райкому.

Так Найденко и уцелел…

 

Помниться, расцвёл у нас КВН. Стройка была молодая, строители молодые, и им по сердцу был КВН, прогремевший тогда по центральному телевидению. И в момент, когда КВН на ТВ «прикрутили фитиль», вирус весёлости и находчивости уже разлетелся по стране. А демократичность новых строек прикрутить никто не был властен…

Секретарь комитета комсомола треста Надюша Вшивкова, бойкая и заводная девчонка с симпатичным улыбчивым лицом, своей заводной скороговоркой настойчиво агитировала коллективы и сумела добиться своего – организовала состязания КВН. Выпаливая в минуту сотню слов, не давая нам передышки для возражений, она убедила и меня, и секретаря комсомольской организации автобазы Славу Карпачёва, и секретаря парторганизации, что надо заняться этим делом.

Была создана команда КВН автобазы. Общим решением её назвали «Весёлый Коленвал». Казалось, серьёзной конкуренции другим предприятиям – строительным управлениям посёлка, мы создать не могли. К Найденко с вопросом об оплате музыкального руководителя и худрука, для создания сценария и репетиций, никто даже не собирался подходить, отчётливо представляя его реакцию на предложение принять на работу «подснежников».

Бессменным и незаменимым аккомпаниатором и музыкальным руководителем стал водитель нашей автобазы чернявый чубатый красивый парень Василий Ковач из Закарпатья. У него была за плечами то ли музыкальная школа, то ли музыкальное училище, он прекрасно играл на баяне, был невероятно талантлив и подбирал музыку мгновенно на слух.              

Сценаристом и режиссёром стал автор этих строк, что давалось нелегко, ибо перекричать на репетиции наших горластых мужиков было трудно, и я мгновенно охрип.

К Найденко всё-таки пришлось мне подойти по вопросу пошива костюмов для членов команды. Костюмы шили все команды, да такие, что глаз не оторвать. И по этому вопросу наша команда, тоже безвозвратно проигрывала.

Начальник меня выслушал и недовольно ответил:

– Я не вижу связи команды, как ты говоришь? КВН? с производством. Команда КВН у меня на балансе не стоит. Как я могу на неё такие деньги затратить?!

А, когда я пошёл, понурившись к двери, он меня остановил негромко:

– Слушай! Я могу вам выдать рабочие комбинезоны. Новые!

И, видя моё разочарованное и недовольное лицо, сказал, как бы убеждая:

– А что?! Команда ведь не от цирка или театра, а от рабочей автобазы! И комбинезон – это рабочая форма. Вот и выступайте в своей рабочей форме!

Неожиданно эта идея выиграла. Наши парни, стройные и подтянутые, все в одинаковых комбинизончиках, приукрашенных талантливыми руками нашего автобазовского художника, смотрелись весьма неплохо. Художником-маляром в нашей автобазе была жена одного из водителей – Татьяна Бородкина – художник с высшим образованием. Она изобрела нам нашу фирменную эмблему, трафаретом сделала всем нашивки с этой эмблемой. Ну, а дальше сработала шофёрская выучка и выправка.

 

Одно скажу, что состязания КВН сильно затронули Николая Прокопьевича. Он присутствовал на всех наших выступлениях, неожиданно азартно болел за команду и ей способствовал чем мог. Например, во время нашего выступления он всегда выделял дежурить две машины. На выездные задания и так, на всякий случай. Наверное, впервые не возражал против непроизводственного разбазаривания средств и моторесурсов.

А после того, как мы стали чемпионами, положив на лопатки всех наших противников, он как-то зашёл ко мне в мой вагончик-класс:

– Слушай! Вот ты, Матвей Игоревич, просил пошить команде КВН форму, – начал он издалека. – Так вот, я тут подумал, надо вам сшить водительскую форму. Форма смотрится отлично; коричневого цвета костюмы. Опять же фуражки с нашей водительской эмблемой. Я в Ухте на автобуснике видел…

– Да я знаю эту форму, Николай Прокопьевич! Я её носил в Ленинграде! У нас её автобусникам с 50% скидкой шили! – загорелся я.

– Вот и я говорю, – продолжил начальник автобазы, – пригласим закройщика, пусть снимет с вас со всех мерки, и пошьём вам вашу рабочую форму! Из самого лучшего сукна! Заслужили! Скидка, как ты говоришь? 50%? – он хитро прищурился, – я выбью в АТК, а ты, – он помолчал, что-то обдумывая, – выбей ещё 50% из своего объединённого профкома! И подарим ребятам форму. Премируем… за хорошую работу. У профкома денег хватает. От взносов. Пусть хоть часть их пойдёт на дело! – ворчливо закончил Найденко…

С той поры наш «Весёлый Коленвал» выступал в форменной водительской одежде…

 

Время шло, и мы узнавали нашего начальника всё больше. Уже никто даже в сердцах не называл его «полицаем». Уважение к этому трудоголику, в основе жизни которого был самоотверженный труд… Да нет! Не так! Эти пафосные слова никак к Николаю Прокопьевичу не подходили. Просто труд был его сущностью. Его питательной средой. Его жизнью. И это его качество, вкупе с его неприязнью ко всякого рода карьеризму, чинопочитанию, тунеядству и прочим изъянам человеческим, не могло не подкупать простой, пусть грубоватый, но справедливый водительский народ.

Но долгое время при этом я считал его в быту всё-таки ограниченным, зашоренным и недалёким. Мне его трудно было представить философствующим на высокие темы. Или сидящим в зале консерватории на симфоническом концерте. Но неожиданно и это моё мнение о его ограниченности рассыпалось в прах.

 

Однажды наша делегация от автобазы на отчётно-перевыборное собрание вышестоящего профсоюзного комитета зависла в городе Ухта из-за нелётной погоды. В то время, о котором я повествую, в наш Вуктыл летал только работяга АН-2. Это великолепное творение авиационной мысли было уникально простым 12-ти местным самолётиком. Надёжным, как садовая тачка. Но с одним огрехом – он мог летать только в вёдро. Так как летел по привязки к земным ориентирам. А для этого лётчикам нужно было видеть под собой землю. И сильный дождь, туман или снегопад немедленно отменяли полёты для этих трудяг.

Мы любили эти кратковременные командировки – душа у водителя, как у путешественника, любит движение и частую смену декораций. Но вынужденное сидение в ожидании лётной погоды надоедало смертельно.

Вот так мы однажды сидели все шесть человек, набившись в один трёхместный номер, и лениво потягивали доброе бутылочное пивко, которое на наш Вуктыл привозили редко, да и то в бочках, да и то размороженным. Занимались кто чем мог и хотел. Кто смотрел телевизор –  на Вуктыле у нас ещё устойчивого сигнала не было. Телевизионщики ещё только тянули по тайге сеть своих вышек. И, несмотря на то, что телик был в каждой вуктыльской семье, смотрели мы передачи через раз. Тогда, когда небо способствовало теле-видимости. Например, из «Семнадцати мгновений весны» – суперфильма того времени, редко кто сумел увидеть более пяти этих самых «Мгновений».

Володя Позырев – колоритнейшая фигура автобазы и «прима» КВН команды, лежал на кровати и играл в шахматы на двух досках «вслепую». И тут раздался стук в дверь, и зашёл Найденко. Все как-то привычно подтянулись. Даже генетический анархист Позырев привстал и тут же, постеснявшись своего движения, развязно предложил начальнику автобазы:

– Николай Прокопьевич! Пивка?

– Да, нет, Володя, спасибо, – просипел тот своим натужным тенорком. – Я просто посижу немного у вас тут… скучно одному-то…

И таким непознанным и незнакомым Найденко повеяло от этих слов, что ребята зашевелились и стали наперебой предлагать:

– Может, чаю, Николай Прокопьевич?!

– Садитесь вот в кресло, поближе к телику!

А Володя, верный себе и берущий реванш за своё прошлое замешательство, по-свойски предложил:

– А может, водочки, Николай Прокопьевич?

Найденко глянул на Володю из-под своих кустистых бровей, полоснул его своим проницательным взглядом и, очевидно поняв, что это не подвох, к которым он был всегда готов, а жест водительского гостеприимства, произнёс:

– Да я Володя, не пью… ты ведь это знаешь…

– Не пьют только язвенники и трезвенники, – привычно пошутил Володя и, заканчивая партию в шахматы сказал своему партнёру:

– Ферзь b7. Мат!

И спросил Найденко с хитрецой в голосе:

– Николай Прокопьевич! Может, партийку в шахматы?!

И осел, услышав ответ:

– Давай, Володя! Говорят, ты сильный шахматист?!

Позырев замялся, не без удовольствия приняв комплимент, и подтянул было стул к Найденку. Но тот неожиданно сказал:

– Да ты не вставай, не вставай! Лежи, раз тебе так удобно!  – совсем добил Позырева. – И шахматы не расставляй! Сыграем по-твоему – вслепую.

Все навострили уши. Мало того, что, шахматы, как им казалось, не должны были быть любимой игрой строгого начальника, так ещё, оказывается, он может составить конкуренцию признанному шахматному королю автобазы Володе Позыреву в игре по памяти!?

Так они и играли. Найденко в кресле у телевизора, глядя в экран, а Володя, лёжа на кровати и глядя в потолок.

Сражались они до эндшпиля. Победил Володя. Но с трудом, как это можно было видеть.

Найденко встал:

– Ну что, мужики… Спасибо за гостеприимство! Володя! А я чего зашёл… завтра тоже обещают нелётную. Не помог бы ты мне на центральном складе? Там Захарыч, прижимистый мужик. Ты бы его отвлёк, а я бы по его заначкам вдарил. А то у него, клянётся, нет кардана на УАЗ. А, по моим сведениям, он припрятал дефицит. Согласен?

Володя ответил:

– Да, запросто, Николай Прокопьевич! Если надо я его свяжу! Или напою! – бодро и с готовностью добавил он.

Найденко, держась за ручку двери, оглянулся на Володю и ответил:

– Да нет, Володя. Поить никого не надо. Просто он мне вчера в кабинете начальника АТК заявил: «Ничего я не заныкиваю! Что найдёшь – твоё!». Вот и надо… найти.

Он пошёл к двери и остановился:

– А водка, Позырев, она ведь только сперва приятна. А от неё потом все беды. Я вот, когда был таким как ты… молодым, да вдалым, тоже водочку любил… Она и завела…

И не окончив своей мысли, куда его и как завела водочка, вышел…

 

Неисповедимы пути творчества. На моём компьютере в папке «Проза в работе» висит с пяток начатых, да неоконченных новелл. И вне всякой очереди, вдруг, настойчиво попросится что-то на бумагу, и пишешь одержимо и…  радостно. Днём ли, ночью ли…

Радуюсь и написанию об этом человеке – о Николае Прокопьевиче Найденко. Конечно, уровень моей одарённости, да и непостижимая сложность человеческой натуры не дадут возможности обрисовать человека полностью. Тем паче, столь сложного человека, как мой герой.

Но, странное дело! Чем больше я на свете жил, тем больше оценивал его. Пока не понял, что Всевышний дал мне возможность наблюдать работу настоящего руководителя. Настоящего труженика. Настоящего хозяина.

Пожалуй, за всю мою трудовую жизнь я не видел более стОящего руководителя!

 

…Наши пути разошлись. Я ушёл на интересную для меня увлекательную новизной работу – создал небольшую автошколу и возглавил её. С Найденко мы расстались весьма дружески. При трудностях, я обращался к нему, и он обязательно помогал. И советом, и делом.

Естественно, что я не терял связи с ребятами. Видел и радовался, как этот неудержимый Найденко сделал зимний подогрев автомашин в автобазе. Раньше они лопотали на холостом ходу всю ночь, ибо с морозом под минус тридцать утром завести автомашину было немалой проблемой. Да были случаи и похуже. Машины глохли ночью, и приходилось на них менять начисто размороженный блок цилиндров, то есть делать двигателю долговременный и дорогостоящий ремонт.

Найденко подобрал списанные газовиками трубы «тысчёвку», закрепил их по автобазе, заполучил агрегат, сжигающий газ и гонящий горячий воздух прямо в моторы машин. И все машины, как поросята к матке, притыкались на ночь к раструбам от этого обогрева и наутро заводились с пол-оборота.

Учитывая, что газ был с ближайших скважин, экономия была просто потрясающая. Десятки тысяч рублей за сезон!

Насколько я знаю, Найденко даже ста рублей премии не перепало за старания.

Правда, приезжий из АТК инженер предложил ему «оформить рацпредложение на них двоих и получить авторское вознаграждение», но начальник просипел:

– Не... не надо... мне зарплаты хватает.

 

Потом я перешёл работать в школу. Старшеклассников за 9 и 10 класс стал обучать профессии водителя.

Помню, в одной из групп у меня учился сын Николая Прокопьевича – Валерий Найденко. И видно было, что яблоко недалеко откатилось от яблони. Валера был весь в отца – немногословный и трудолюбивый…

 

Жизнь брала своё, и нам всё реже приходилось встречаться с Найденко. А потом он и вовсе исчез с моего горизонта. Оказалось, что он уехал начальником СМП (2) в Коми тайгу. Так называются коллективы, где действуют простые и понятные законы трудового содружества. Где работать могут только настоящие мужики. Люди, фанатично преданные идее «первого колышка». Не исповедующие и не принимающие «благ цивилизации». Вместе с теми грязными человеческими изъянами, которые эта самая цивилизация приносит с собой в человеческое общежитие.

Я написал Найденко в этот самый его СМП. Письмо доброе и проникновенное. Примерно через месяц получил ответ. Сдержанный и скупой на слова и чувства. Найденковский ответ.

Потом закончилась моя добровольческая Северная эпопея, и я вернулся в Питер…

Многое из прошедшего забылось. Но невозможно забыть таких людей, как этот Человек.

И для этого не надо, как это делают в США, высекать его бюст в скале. Он высечен в самом благодарном материале – в человеческой памяти!

 

P.S. Я так и не смог найти в своих архивах никакой фотографии моего героя. Бросил клич среди уцелевших на сегодня друзей-ветеранов. Но этот человек не любил помпы. Увы, этот очерк так и остаётся без его фотографии.

 

Примечания:

1. Условники – (жаргонизм) граждане, либо осуждённые судом на условные сроки наказания, либо условно освобождённые судом до окончания срока наказания.

2. СМП – строительно-монтажный поезд. Так называются дорожные предприятия, которые строят в полной глуши новые дороги.

 

На фото: Команда КВН «Весёлый Коленвал»

© Vinchi Group - создание сайтов 1998-2024
Илья - оформление и программирование