Предчувствия поэта

Естественным проявлением любого смутного времени становится угасание духовной жизни народа. Конечно, совсем духовная жизнь исчезнуть не может, она лишь превращается в некое подобие самой себя. Выражается это, прежде всего, в культурном оскудении. Культура перестаёт радовать шедеврами, так щедро рассыпанными в эпоху общего подъёма. Выдающиеся произведения духа обращаются в жемчужные зёрна, которые следует отыскивать в кучах разного дрязга. Рог культурного изобилия сменяется нищенской сумой. А на месте жаркого, высоко поднимавшегося пламени культуры остаются пепел да горячие угли. Но эти разрозненные огоньки, эти уцелевшие очаги культуры сохраняют весь её пыл и дарят надеждой, что однажды из них займётся новый огонь и поднимется новое пламя.

Главную опасность для культуры представляют всегда творения посредственные, нагло выдаваемые за великие. Именно этим недугом больна сегодня и русская литература. Плохие стихи и романы, то и дело награждаемые и превозносимые – это ли огонь? Конечно, нет. Но погребённые под этой золой угли, сохраняющие подлинный свет и жар, в любой момент готовы дать начало новому общему горению.

Поэт Николай Полотнянко – один из хранителей священного огня, искры которого были посеяны ещё Пушкиным. Об этом Николай Полотнянко знает и сам, в одном из лучших своих стихотворений «Поэт» обращаясь к собратьям по перу с призывом:

…Но ты, поэт, во мраке буден,

В труде, на смертном рубеже

Не забывай, что ты подсуден

Одной лишь собственной душе!

Ты перед ней за всё в ответе.

Сжигай себя, томи, неволь!

Как раскалённый уголь светит

В твоей душе святая боль!..

Стихотворение это перекликается с пушкинским «Поэту»:

…Ты царь: живи один. Дорогою свободной

Иди, куда влечет тебя свободный ум,

Усовершенствуя плоды любимых дум,

Не требуя наград за подвиг благородный.

Они в самом тебе. Ты сам свой высший суд;

Всех строже оценить умеешь ты свой труд…

Истинный поэт свободен от суеты мира и подсуден только себе, потому что дар Божий и есть высший судия творчеству. Но одарённый, поэт обязан творить, чтобы отдать миру полученное от Бога и ничего не просить от мира взамен. Таков удел, таково назначение поэта, такова суть творчества. Немногие готовы идти «дорогою свободной» и не требовать «наград за подвиг благородный». Но именно на таких творцах и держится культура, они – те самые горящие угли.

Николай Полотнянко и не скрывает, что следует за Пушкиным, за его традицией и школой. Имя Пушкина не раз встречается на страницах книги «Бунт совести» («Зов судьбы», «Воспоминание о романсе»). Но главное, пушкинская традиция даёт себя знать в пластике и красоте стиха, лишённого выкрутасов и нарочитой усложнённости, в интересе и любви ко всему прекрасному, в удивлении и восхищении перед великим. Пушкин слышится в неожиданных подчас рифмах, в живых и точных образах, передающих чувство, в широком охвате предметов и явлений, к которым обращена поэзия. 

Белинский когда-то благодарил тех поэтов, что прямо или косвенно обратили русскую литературу к «благородной простоте» и навсегда отвадили от «изысканной дичи». «Благородная простота» – это и в самом деле отличительная черта русской литературы. Во всяком случае, высших её достижений. Именно о простоте принято говорить «божественная», нет никакой «божественной сложности» или «божественной вычурности».

Но, увы! «Изысканная дичь» только притаилась – Белинский слишком рано сказал «навсегда». Из подполья своего она вылезала осторожно. Наконец вылезла вся и заявила о своих правах. Вела она себя агрессивно и простоту потеснила. В сегодняшней литературе «изысканной дичи» хоть отбавляй. Есть целое направление, а у направления – последователи и поклонники. Простота же встречается редко, гораздо чаще – простоватость. Но для Николая Полотнянко простота является чем-то неотъемлемым, что, конечно, и сближает его с классической школой. И читая, например, у Николая Полотнянко:

Зашумела вода в переулке,

Тёмный снег у забора осел.

Тихим звоном упавшей сосульки

Колокольчик весны прозвенел…

Невольно вспоминаешь Пушкина:

…Под голубыми небесами

Великолепными коврами,

Блестя на солнце, снег лежит;

Прозрачный лес один чернеет,

И ель сквозь иней зеленеет,

И речка подо льдом блестит…

или Фета:

Чудная картина,

Как ты мне родна:

Белая равнина,

Полная луна,

Свет небес высоких,

И блестящий снег,

И саней далеких

Одинокий бег.

Та же простота, краткость и точность. «Белая равнина / Полная луна», – какие слова ещё нужны? А кто же не слышал звон упавшей сосульки – тонкий, немного жалобный сам по себе, но такой же волнующий, как мартовское солнце или запах оттепели. Именно «колокольчик весны», ведь весна – девушка ветреная, приходит ненадолго, с появлением задерживается, а то вдруг придёт и опять исчезнет, а иной раз появится, когда не ждали и расшалится. Но каждый раз появление своё непременно предварит звоном ледяных колокольчиков.

Точно вслед за Пушкиным, Николай Полотнянко отдаёт предпочтение осени. И неспроста большинство стихотворений, посвящённых временам года, обращены к дождям, листопадам и листовеям. В то же время, поэт удивительно сочно описывает русскую зиму, эту своего рода визитную карточку России:

Морозные звёзды смолола

Метель на крутых жерновах.

И мчались, как белые пчёлы,

Над полем снежинки впотьмах.

Рыдал колокольчик поддужный,

Скрипели постромок ремни.

Из тьмы беспокойной и вьюжной,

Таращились волчьи огни…

(поэма «Школа»)

Удивительно точный и поэтичный рисунок. Нет ни пустых, ничего не выражающих эпитетов, ни бессмысленных сравнений. Каждый штрих работает на общую картину, создавая впечатление какой-то тягостной круговерти.

Пожалуй, метель или вьюга – наиболее часто встречающийся символ у Николая Полотнянко. Да и нет, пожалуй, русского писателя, не обратившегося хоть раз к образу метели. Что же такое метель? И почему такое место уделено ей в русской литературе?

Метель – это разбушевавшаяся стихия, бессмысленная да и, пожалуй, беспощадная. Это неодолимая сила, встающая на пути человека, сбивающая на неверную дорогу, вершащая судьбы, карающая и милующая. Горе тому, кто оказался вдали от жилья, когда бушует метель. Метель отсекает человека от остального мира, ставит лицом к лицу с судьбой, а то и заставляет заглянуть в глаза смерти. Это сам рок, слепой случай, играющий с человеком. В нашей российской жизни немало случайного и рокового, русский человек нередко оказывается один на один со стихией, русскому человеку хорошо знакомо, что такое «бунт совести». Но передать это в поэзии, подобрать образ дано не каждому поэту.

В самом деле, нынешнюю поэзию зачастую отличает отсутствие поэзии как таковой. Стихи оказываются зарифмованной публицистикой или бессмысленными причитаниями на тему «Плач о России». Но поэзия и рифма – это не одно и то же. Поэзия – это особый способ постижения мира, особый взгляд на мир. Но стоит ли сомневаться, поэзия ли перед нами:

…В небе звёздные гаснут крупицы,

И с востока, туманно горя,

Осторожною рыжей лисицей

Пробирается в тучах заря…

(«Крещенское утро»)

Конечно, поэзия! Даже и без названия ясно, что речь идёт о зимнем утре – медлительном, окутанном морозной дымкой. В этих строках и лёгкость, и прозрачность, и неподдельность, что, кстати, присуще и прозе Николая Полотнянко.

Быть поэтом – значит, видеть красоту, гармонию и смысл там, где их не видят другие. Что, например, может быть интересного в вороне, сидящем на ветке. Да ничего! Но вот, как увидел ворона поэт:

Сугробы тают, и в снежнице

Отражено сиянье дня.

Телок, как в зеркало, глядится

В большую лужу у плетня.

Гусак легко взмахнул крылами.

Кот точит когти о забор.

Случился между петухами

Мужской серьёзный разговор.

Весенним радуясь просторам,

Поют скворцы на всё село.

И лишь на дубе старый ворон,

Вокруг взирает тяжело.

Ему докучен шум весенний.

Он знает, всё это – тщета:

И ликованье песнопений,

И вкруг гнездовий суета.

Он видел всякие эпохи.

И, оглядевшись, мудр и стар

На шум весенней суматохи

Обрушивает грозно: «Кар-р!»

(«Ворон»)

Отметим, что среди персонажей этого стихотворения нет ни одного женского: телок, гусак, кот, петухи, скворцы и, наконец, ворон. Словом, «мужской разговор» происходит не только между петухами, всё серьёзно, никакого щебетания или кудахтанья. Но даже и тут, в такой серьёзной компании грозное «Кар-р!» звучит предупреждением, а то и приговором. Мрачное всеведение жизни противопоставлено глупой суматохе и бестолковому ликованию. Самолюбование, мечты, честолюбие, веселье и буйство – всё пустое, всё суета сует. Опоэтизированная и ожившая деревенская картинка с появлением ворона превращается из идиллии в притчу.

В лирике Николая Полотнянко предмет, явление, мысль или идея преобразуются в ощущения и выражаются затем метким и нужным словом. В книге «Бунт совести» представлен русский мир, увиденный через кристалл чувств поэта. Этот мир чрезвычайно разнообразен, но главное, что характеризует его – красота и трагизм. Общее настроение книги выражают, пожалуй, три стихотворения. Это «Предчувствие Поэта», «Счастливый день» и «На одиночество обрёк я сам себя…» Здесь и восхищение перед красотой, и грусть перед её скоротечностью, и гнев перед несправедливостью. При этом грусть нельзя назвать светлой, в ней много трагизма, даже ощущения безысходности. Но сквозь безысходность прорываются вера и надежда, и это не вялые чувства, но молодые, сильные, зовущие:

…В сугробе молодом играет свет.

Какой надеждой снова сердце бьётся!

Я позабыл вчерашний грустный бред

О том, что всё уйдёт и не вернётся.

(«Счастливый день»)

 Эти чувства поэт относит не только к себе, он верит и в Родину, и в спасительную русскую литературу, хранительницу правды:

… Слов зёрна прорастут, отвеется труха,

Честнее станут мнения и судьи.

Я красотою русского стиха

И совестью клянусь, что это будет!..

(«На одиночество обрёк я сам себя…»)

Он верит, что безвременье закончится, что развеется окутавший Россию морок

…И прозвучит спасительное слово,

Любви и правды и утешит нас.

Оно соткётся из крупинок света

И ярко вспыхнет письменами звёзд.

Я всей душой предчувствую Поэта,

Что над Россией встанет в полный рост…

(«Предчувствие Поэта»)

Грядущий Поэт для Николая Полотнянко – не просто стихоплёт, это своего рода пророк и чудотворец, исцеляющий глаголом. И его появление будет знаменовать наступление новой эпохи. Суть поэзии не в том, чтобы зарифмовать, подлинная поэзия зыбка и неуловима, как морозный узор на стекле или рисунок скрестившихся теней. Предчувствуя новую поэзию, Николай Полотнянко видит её небывалой, а грядущий Поэт представляется ему «как отраженье Божьего сиянья».

Эти предчувствия порождены напряжённым созерцанием Николая Полотнянко, поэт стремится рассмотреть суть, скрытое движение. Поистине огромен охват того, что волнует поэта. Судьбы Родины, русская природа – такое впечатление, что нет ничего в России, что осталось бы за пределами внимания Николая Полотнянко, дерзающего наблюдать даже за Смертью («Смерть»).

Созерцая природу, поэт видит скрытый от глаз большинства драматизм («Сгорел багровый холст заката…», «Лось», «Соболь») и то незримое единство, которым каждый человек связан с окружающим миром («О звёздном и земном», «Сад терзают всю ночь ливень с градом», «Последний лист на древе жизни»), и неизбывную связь человека с породившей его землёй («Из беспросветного круга бескрылого…», «Весь датами утрат я испещрён…», «Мёртвый лес»). Белинский назвал бы это «мирообъемлющим созерцанием».

К природе Николай Полотнянко обращается постоянно, она служит для поэта и фоном, и примером, и символом. Говоря словами Баратынского, «Была ему звёздная книга ясна / И с ним говорила морская волна…» («На смерть Гёте»). Поэт считывает природу, она помогает передать настроение, делится образами, открывает свои тайны, она – источник и художественности, и мудрости поэта, в чём, безусловно, также прослеживается связь Николая Полотнянко с классической поэзией.

Книга «Бунт совести» включает в себя стихотворения разных лет и две исторические поэмы. Такие разные произведения объединяет название – тут и там говорит возмущённая совесть поэта. Книга весьма разнообразная и многоплановая и оставляет по прочтении  такие же впечатления. Здесь и радость от общения с природой, и боль от засилья зла, и грусть, и надежда, но самое главное – удовольствие, подаренное поэзией.