Беда / Статьи / ВЕЛИКОРОССЪ

Беда …До дома оставался с десяток километров. Заканчивался трудный рейс, в котором я находился почти сутки. За эти сутки вздремнуть удалось едва ли три часа в общей сложности; во время погрузки, да после обеденного перекуса. Стемнело. Свет фар освещал снежную постель зимника, да сугробы по его краям, осточертевшие до невозможности. Я предвосхищал радость встречи с семьёй…

Мой северный стаж начал отсчитывать второй год. Стараниями и поддержкой питерского «лобби» автобазы мне достался почти новый – отходивший всего сезон – мощный вездеход КРАЗ-255. Это была мощная автомашина с дизельным двигателем, полностью приспособленная для бездорожья Крайнего Севера на сверхбаллонах с автоматической подкачкой и передней лебёдкой. При сниженном до минимума давлении в колёсах этот тягач спокойно двигался по полуметровой снежной целине. Поскольку грузоподъёмность тягача была невелика, то я, при работе по зимнику, буксировал ещё и прицеп.

В кабине было тепло, мерно рокотал скрытой мощью дизель, мелькали снежные отвалы, и всё это навевало сон. Я уже знал, что самая страшная опасность дальнобойщиков – сонливость. Хоть я прожил на Севере всего один зимник, да уже пришлось видеть похороны коллеги, заснувшего за рулём…

Я покрутил ручку приёмника, добавляя громкости, и стал мечтать о том, как я доберусь до своего милого и тёплого дома, хоть это и был всего лишь полевой вагончик, до своей молодой и любимой жёнушки, до своих пацанов; старшего – Мишки – первоклассника, да Глебки, отсчитывающего второй год своей жизни…

Соседом моим по вагончику был Геннадий Алейников, крепко сбитый, со стальным рукопожатием неразговорчивый крепыш, с которым меня свела судьба в первые же месяцы на Севере, который стал надёжно опекать меня. Он перетащил меня в свой таллиннский вагончик, который по сравнению с бугульминским, в котором меня поселили вначале, был как квартира в «сталинском» доме, против «хрущёвки».

Жили мы с Геннадием Васильевичем дружно. Он был из тех хозяйственных мужиков, которые умеют обустроить свой быт везде, от пятистенка до окопа. Таллиннский вагончик представлял собой домик, обшитый железными листами. В отличие от бугульминского вагончика, он был на мощных полозьях и побольше размером. Внутри он делился на две половинки-комнатки, а посредине сразу у входа имел тамбур, где стояла печь с котлом для водяного отопления комнат. Мы с Геннадием пристроили к нашему «дому» то, что называется русским словом «сени» и при открытии двери вагончика в него теперь не залетала вьюга. Пристройка была большая. В ней мы держали свой мясной запас. Там всегда висели половина свиной или бараньей туши, да говяжьей. Мясо мы покупали, как водится на Севере, оптовой партией и сразу на две семьи. На лютом холоде Севера, порой, спасает упитанность. Поэтому северяне всегда любили хорошо и сытно поесть.

Туши можно было спокойно содержать – мороз за 30-35 градусов гарантировал и сохранность мяса, и отсутствие мышей и крыс. Рядом с тушами стоял толстенный чурбак, и в него был воткнут топорик. Каждая семья отрубала тот кусок, который хотела и когда хотела. Советская власть снабжала северян прекрасно. Продукты стоили дёшево. И это, да ещё негласная северная этика, не позволяла считаться по мелочному.

Все вагончики нашего шофёрского полевого городка «Берёзка», как и вагончики других подобных городков, выстраивались каре. В центре городка высились куча напиленных жилищными службами дров, да горки угля, для отопления печек вагончиков. Но мы недавно с Геннадием, сговорившись со сварщиком автобазы, провернули доброе дело: врезались в газовую трубу, проходящую невдалеке от городка, и подвели к нашему вагончику газ.

Месторождение переживало пионерские времена, чиновников и бюрократии пока здесь, как и тараканов, не водилось, а местное начальство всячески одобряло этот нужный для развития поселения «самострой». Ибо людских резервов на обустройство не хватало, все силы были брошены на основное производство. А трубы с радостью выделили жилищники. Они только попросили соблюсти необходимые размеры труб и «обвязать» трубами весь полевой городок, с тем, чтобы и другие, менее расторопные жильцы, попозже потихоньку подсоединялись к этой «цивилизации». На складах нашлись даже специальные горелки, которые обеспечивали безопасность при использовании в печах газа. Нами мобилизованный сварщик не возражал против дополнительной работы, ибо ему этот объём дописали в наряды на оплату, да и жильцы, вагончики которых он поочерёдно подключал к газоснабжению, обеспечивали ему на несколько месяцев «магарыч».

Так что, в вагончиках было тепло. А если Север насупливался, и морозы крепчали, то стоило посильнее открутить газ и в комнатках становилось жарко, как в Сочи на пляже. Справедливости ради стоит отметить, что вагончик таки, не квартира. И у пола в вагончике температура была градусов на десять ниже, чем под потолком. А шляпки сквозных болтов креплений вагончика покрывались толстым слоем инея…

Но мы были молодыми, а молодость такие пустяки только забавляют…

…Разгрузившись на базе и отцепив в гараже прицеп, я подлетел в центр посёлка прямо к своему вагончику. Захлопнув кабинку и оставив урчать на малом газу двигатель, я пошёл домой. Ещё подходя к вагончику, я почувствовал что-то неладное. В окне не было видно любимых мордочек моих пацанов, которые всегда с радостью встречали меня, т.к. знали, что батька что-то, да привезёт в подарок из рейса на Большую Землю. Даже лайка Алейниковых – Дик как-то сдержанно приветственно гавкнула и сразу же виновато заскочила в будку.

Я зашёл в вагончик и открыл дверь в нашу комнату. Она оказалась пустой, и это меня озадачило. Я шагнул к двери Алейниковых, она открылась и в проёме появилась рослая фигура Геннадия. Вид Геннадия был необычный. Он, отводя глаза, сказал:

– Зайди, Матвей...

Тревога шевельнулась в моей душе опять:

– Гена! Где мои?! Что-то случилось?!

Гена как-то необычно для него мялся и тянул с ответом, всё так же стараясь избежать моего вопрошающего взгляда. За ним как-то испуганно и жалостливо одновременно, вздохнула его жена, дородная Фаина. А в глубине их большой кровати я увидел непривычно тихих их сына Серёжку, да моего Глебку.

Ощущение большой беды подкосило мои ноги и я устало рухнул на подставленную мне Геной табуретку. Глухо выдохнул:

– Что… Что случилось, Гена?.. Не томи…

…Я слушал сбивчивый рассказ Геннадия Васильевича:

– Ты только не волнуйся… Возьми себя в руки… Твоего Мишку сбила машина… увезли вертолётом… санрейсом… в Ухту… Галя полетела с ним… Сейчас уже всё нормально; ему сделали операцию, врачи говорят: «Самочувствие его устойчиво тяжелое, но опасности для жизни нет.»

У меня затуманилось сознание… Как сквозь сон я слушал сдержанный и сочувственный рокот алейниковского голоса, видел, что он мне суёт в руки стакан, что ему споро поднесла Фаина:

– На, Матвей, выпей…

Я автоматически взял стакан. Во рту у меня, действительно, пересохло и хотелось пить. Я поднёс стакан к губам и почувствовал резкий запах спиртного. Отстранив от себя стакан, я поставил его на стол.

Гена сказал:

– Матвей! Тебе надо бы выпить! Это успокаивает…

Я пробормотал, пытаясь поймать ускользающую от меня мысль:

– Нет… Дайте воды…

Фаина метнулась за водой. Я отпил из поданного мне стакана. Внезапно мысль сформировалась в моём мозгу:

«Надо ехать! Ехать назад в Ухту! В больницу! Может, Мишке что-то надо! Лекарства там… кровь перелить!..»

Я поднялся:

– Ладно… Поеду я…

Гена тоже поднялся, перегораживая мне путь:

– Матвей, братан! Успокойся! Ты ничем им не поможешь, а себя загубишь! Ты 24 часа за рулём! Приедешь, там будет глухая ночь. Тебя всё равно в палату не пустят. Пару часов поспи, перекуси и поезжай…

Доводы Геннадия были разумны. Я внезапно почувствовал страшную усталость и без сил опустился на табурет:

– Как это произошло? Кто его сбил?

– Да, Бес! …Мишка бежал в школу, а Бес тянул по Пионербазе УАЗ-69 на буксире… Заводил… Мороз… Туман стелется… Мишка не заметил буксирного троса, хотел пробежать сразу за ГАЗ-66 Беса… Споткнулся о трос и упал… Встать не успел… На него УАЗ-69 нанесло… Водитель пытался его объехать, да снесло на Мишку… Будь машина больше, проехала бы над Мишкой... А так… стремянками задней оси захватило Мишку за шубейку и поволокло… Разрыв лёгкого и селезёнки… ушиб почки…

…Я слушал Геннадия, и в душе у меня накапливалась и закипала злоба. Бесом прозвали Сашку Павлова, известного браконьера. Он работал на ГАЗ-66 с пассажирским кузовом типа «автобус». И его машину из-за бесполезности кузова для перевозки грузов, отдали поселковой милиции. Сашка был известным любителем выпить и частенько его видели поддатым за рулём. Но ГАИ наезжало в посёлок только раз в году на техосмотры, да по редким ДТП. И для водителей была здесь полная вольница. Да и немногочисленные менты – их на десятитысячный посёлок было не более десятка, смотрели на павловские выкрутасы сквозь пальцы – он их всех снабжал регулярно сёмгой и хариусами, а то и лосятинкой…

Гена сам распалился от рассказа, и в его голосе послышались возмущённые нотки:

– Видать, снова чёрт, поддатый был! Пацан, которого он буксировал, и сигналил ему, и орал благим матом, всё зря! Пока парень не бросил УАЗик и не добежал до Сашкиной кабины, тот всё тащил.

Мишка уже к тому времени отцепился. Видать, на кочке подпрыгнул УАЗ и зацеп оборвался… Говорят, Сашка стоял, из-за машины выглядывал на Мишку – встанет ли – потом удрал. А Мишка, говорят, всё лежал. Прохожих мало – мороз… Водитель на КРАЗе проезжал да увидел… Рассказывал – трясся. Говорит, думал, старый ватник валяется, хотел по нему проехать, да как Бог руку отвёл, – объехал. Увидел пацан – «скорую» вызвал…

У меня в голове сформировалась и засела занозой мысль: «Надо ехать… к Бесу!»

Я понимал, что Алейников меня не пустит и сделал обманный ход:

– Ладно! Пойду КРАЗ поставлю в гараж… – и пошёл на выход. Проходя сени, выдернул из колоды топорик и спрятал его под полушубок. Только я тронулся с места, как Геннадий Васильевич, вылетел из вагончика, явно что-то подозревая, вспрыгнул ко мне на подножку. Он попытался открыть дверь, но она была заперта изнутри.

Я, не отмыкая двери, крикнул ему:

– Спрыгивай! – и поддал газу.

Геннадий, с трудом удерживаясь на скользком металле подножки, в распахнутом полушубке, который, гонясь за мной, не успел застегнуть, прокричал:

– Матвей! Не дури! Открой дверку!

Я понял, что ещё минута, и он сорвётся и, резко затормозив, уткнулся без сил в лежащие на руле руки…

…Алейников, зайдя с моей стороны, открыл кабину и, силой сдвинув меня на пассажирское сиденье, сел за руль машины, и его пудовые руки легли на руль, как будто перечёркивая все мои надежды завладеть им. Некоторое время мы сидели молча. Алейников нарушил молчание, скупо роняя тяжёлые, как булыжники, слова:

– К Павлову собрался?! Поквитаться?! Зря ты это, Матвей! Ты этим ни Мишке, ни Галине своей не поможешь! Беду в дом приведёшь. Да не только в свой: у Беса двое пацанят растут... Да и сам беды этой по горло нахлебаешься! Считай, жизнь свою разобьёшь вдребезги!

И, помолчав, добавил с горечью:

– Я это всё прошёл… Знаю, что говорю…

Он залез мне под полушубок и достал топорик. Покрутив его в руках, будто впервые видя, сказал:

– Ты вот что… не уезжай без меня… один сейчас ты не доедешь до Ухты… я поеду с тобой. Только топор вон отнесу, а то Фаине завтра утром мясо рубить нечем будет, попытался пошутить он…

…Минут через пять он вышел, неся в руках походный термос с кофе и солидный пакет со снедью. Увидев, что я занял за рулём своё место, он пробасил:

– Ну и ладно! Рули! Всё равно скоро сморит! Тогда и подменю! Ну! Рванули помолившись…

…Давно зажили Мишкины раны. После этого он закончил восьмилетку, ПТУ, отслужил в Афгане и уже приближается ныне к пенсионному возрасту.

…Разошлись наши пути-дороги с Геннадием Васильевичем Алейниковым, этим немногословным мужиком сурового вида, с крепкими руками, стальным характером и сопереживающим сердцем. С надёжным, как скала, Человеком!

Но сколько бы я ни жил на свете, я всегда буду вспоминать добрым словом его за то, что он спас меня и мою семью от страшной беды. Что не дал мне натворить тогда, вгорячах, горьких дел, за которые я бы расплачивался потом всю жизнь!..