Птица Сирин / Статьи / ВЕЛИКОРОССЪ

Птица Сирин

Поэма

«Дюзы разрывают звездолёт –

птица Сирин встала на дороге».

С. Орлов

Заплутав в раскалённой пустыне,

я забрёл в ослепительный сад.

Здесь на ветках, желтея как дыни,

сочно-сладкие фрукты висят.

Здесь журчат семинотные птицы,

навевая то сон, то мечты,

и бессонно глядятся в криницы

не влюблённые в солнце цветы.

Приминая струистые травы,

я бродил, я валялся в тени,

и мелькали, как райские павы,

одинокие нежные дни...

Но однажды, от ночи налево

повернув, увидал пред собой

белолистое рослое древо,

что светилось во мгле голубой.

Там, на чёрном стволе зеленея,

как запястье на женской руке,

юный правнук библейского змея

предавался ленивой тоске.

Но почуяв вблизи человека,

заструил он ползучий живот,

приоткрыл красноватое веко,

предложил искусительный плод.

И я съел его спелую мякоть,

но новее не стало во мне,

с детства вольном смеяться и плакать,

и любить, и стрелять на войне.

Улыбнувшись наивному гаду,

я толкнул его палкой в ребро

и сказал: «За границами сада

миром правят не Зло и Добро».

Я пошёл от рассвета налево

и в лощине над дрёмной рекой

вдруг узрел исполинское древо,

полыхавшее рдяной листвой.

Свет её был глубок и внемирен,

падал в даль, как закат на реку.

В середине его птица Сирин

красовалась на крепком суку:

смоляными бровями манила,

золотыми грудями влекла,

распушённой косою томила,

распалёнными взорами жгла...

Я упал на колени у комля

и воззвал, одурманенный, к ней:

«Пусть минувшего больше не вспомню,

только стань, птица Сирин, моей!»

Задрожали округлые плечи,

полетела, крылами звеня:

«Я предамся тебе, человече,

если к ночи догонишь меня».

Заметались под крыльями кроны,

возвращая свободу плодам,

и неторными тропами гона

я бежал по плодовым следам.

Мышцы полнились волей несметной,

я уже прикоснулся к хвосту,

только небо копеечкой медной

обронило звезду в высоту

и на сад поспешило пролиться

мокрым сумраком. Истово в нём

птица Сирин сверкнула зарницей

и пропала в ночной окоём.

Здесь мгновенно покинули силы

мои ноги, и, рухнув в траву,

плакал я по обманщице милой

да проклятья швырял в синеву.

И уснул... Но крылатая дева

в сон вошла, словно диво светла,

и явила, от коего древа

не в насмешку меня увела.

Сбросив дрёму, средь росной прохлады

я угрюмо смотрел на зарю

и готов покорится был саду,

став подобным цветов янтарю.

Но земная гордыня взыграла,

и поклялся я, словно в бреду:

«Да во что бы мне это не встало,

только дерево снова найду!»

По полянам в цветочных узорах,

не считая ни дней, ни ночей,

я кружил на безлюдных просторах,

доверяясь удаче своей.

Стало платье светлей паутины

и сквозила в него нагота,

но была беспощадней равнины

обуявшая сердце мечта.

Вёрсты стлались, как звон колокольный,

и я шёл сквозь немолкнувший звон,

а в душе, словно уголь из штольни,

поднимались скелеты времён...

Будто туча, готовая громом

разразиться над тихой страной,

подошёл я к лощине знакомой,

озарённой кровавой листвой.

Свет её был глубок и внемирен,

падал в даль, как закат на реку.

В середине его птица Сирин

красовалась на крепком суку.

Вкруг неё чуть виднелись меж листьев,

словно камни под слоем воды,

преломляясь в свеченьи струистом,

небольшие, как сливы, плоды.

Заслоняясь от чар полудевы,

на глаза я надвинул ладонь

и, чернея гордыней и гневом,

слепо двинулся в зяблый огонь.

Но когда протянул в листья руку,

чтоб сорвать притягательный плод,

неподъёмным рокущим звуком

раскололся вверху небосвод.

Словно глыбы ворочая в глотке,

прогремел кто-то мне с высоты:

«Будь, как в детстве, наивным и кротким,

ешь, что хочешь, гляди на цветы

и валяйся в немнущихся травах,

ввек не ведая знойных забот,

но не трогай ты дланью лукавой

не тебе предназначенный плод!»

Но схватив, как спасательный пояс,

плод, его я с собою понёс,

и швырнуло меня, словно поезд

под бездонный кавказский откос.

Я очнулся в унылой пустыне,

где, от жажды скрипя языком,

съел тот плод и побрёл по равнине,

овеваемый жёлтым песком.

Много лет я бродил по барханам

стёртым шагом немереных дней,

прежде чем на рассвете туманном

вдруг увидел забытых людей.

К ним я бросился, вслух восклицая

об украденном Рае земли,

но они, болтовне не внимая,

сквозь меня, как сквозь ветер, прошли.

И присел я, незримый, на камень,

проклиная похищенный плод...

А с востока, сияя, как пламень,

птица Сирин плыла в небосвод.

День просторный вставал под крылами,

рассыпавшими перья лучей,

и журчал о любви за кустами

пыльной рощи лукавый ручей.