В конце августа 2022 года я возвращалась на теплоходе из Тикси в Якутск по реке Лене. Путь долгий, против течения. Без остановок (почти). И без связи. Недалеко от впадения в Лену реки Лямпушки наш теплоход по хорошей погоде причалил к берегу и выпустил нас прогуляться. Кто-то отправился на рыбалку, а я прошла к кордону в надежде на связь. Но её по-прежнему не было. Но вдруг появился местный вай-фай. К нему можно было легко подключиться. Хозяева кордона не заморачиваются с паролями. Кому тут в интернет выходить? Медведям и собакам?

 

В телефоне полетели сообщения от тех людей, кто никак писать был не должен в данное время. Стало понятно, что-то случилось.

Умер Владимир Иванович Гусев.

 

Пришло сообщение от Кати Чирковой о времени похорон. А мне ещё до Якутска оставалось три дня пути. И до Москвы от Якутска добираться не быстро.

Очень было обидно, что я никак не успевала с Гусевым попрощаться.

 

С Владимиром Ивановичем мы знакомы с первых дней, когда я вышла на работу в МГО СП. Это февраль 1976 года.

В последний раз мы с ним говорили по телефону 20 мая этого года. Он позвонил мне сам, что было удивительно.

– Здравствуй, Замотина, – услышала я такой знакомый голос. – У тебя вроде как сегодня день рождения? Ну, поздравляю! И желаю всего, чего тебе там хочется!!!

Я рассыпалась в благодарностях. Мне было очень приятно.

 

У Гусева день рождения 18 мая, гульба и обмывание этого события частенько в «старые, добрые времена» у нас совпадали. Вряд ли Владимир Иванович об этом помнил. Но его дочь Катя точно видела в интернете, что меня 20 мая стали поздравлять друзья. Наверное, сказала отцу. А он не поленился мне позвонить и поздравить.

 

Больше мы не говорили. Хотя с Гусевым я очень редко созванивалась даже в самые лучшие времена нашей активной творческой деятельности. А уж насколько она была активной – есть что вспомнить!

 

В 70-х годах мы постоянно встречались в ЦДЛ, в Пёстром зале, где Владимир Иванович был завсегдатаем. Он приходил в Дом ежедневно, во второй половине дня. Не раз я озадачивалась вопросом, когда он всё успевает – преподавать в Литинституте, работать в МГО, хотя и на общественных началах, писать статьи и книги, и выгуливаться (высиживаться) в ЦДЛ, ведя активный «буфетно-ресторанный» образ жизни, порой удивительный. Но ЦДЛ в те годы был насколько ярок и многогранен своими личностями, что кратко об этом сказать невозможно. Гусев был в первом ряду лучших цдэловских завсегдатаев того времени.

 

В 1983 году случилось знаменательное в моей жизни событие. Меня перевели на должность ответственного секретаря творческого объединения критиков и литературоведов в нашей организации, а председателем Бюро творческого объединения тогда был Владимир Иванович.

Это – лучшие годы в моей жизни и самые интересные. Правда, имелась одна интрига. Зарплату предыдущего ответсекретаря т/о критиков (200 р.), которую получала Эмилия Хайтина, отдали секретарю в Приемной Марии Ивановне Романовой. Ей через год предстояло уходить на пенсию. Мне пообещали через год ставку вернуть, но я до конца 1987 года так и «сидела» на 125 рублях – зарплате литературного консультанта. Но не только у критиков случились кадровые перемещения: ушла на пенсию Валентина Молярова, её место в объединении драматургов заняла дочь Татьяна. Руководство рассудило, что раз так получилось, то и Татьяна может поработать на должности ответсекретаря с зарплатой консультанта. И в отличие от меня Татьяна двухсот рублей так и не дождалась, ушла на «вольные» хлеба, правда, отжав у организации какие-то блага (машину без очереди). Но это к делу отношения не имеет.

 

Дело было в том, что Михаил Шатров – председатель секции драматургов с завидной регулярностью ходил в кабинет к Феликсу Кузнецову и зудел, что надо Татьяне повысить зарплату. В отличие от моего председателя Гусева, который никуда и ни к кому не ходил, справедливо рассуждая, что толку от этого не будет, а о сложившейся ситуации знают все, даже те, кому это совсем не интересно.

– Ты же понимаешь, Замотина, что Шатрову никто ставку на секцию драматургов, где народу в три раза меньше, раньше нас не даст, – время от времени говорил Гусев, если мы оказывались за столом в Пёстром зале. – Пусть ходит. Пусть.

 

С одной стороны, было обидно, что Гусева не волнует моя зарплата. Но – с другой, он ведь был прав. Да и как-то не сильно меня тогда проблема денег волновала. Были дела поважнее. Как мы тогда жили – в нашем творческом объединении? Мы проводили регулярно заседания нашего бюро. Каждый последний понедельник месяца в 18.00. Критики – народ работающий, днём нам собираться было несподручно. Чаще всего бюро проходило в нашей комнате над рестораном. Обычно собиралось не меньше 18-20 человек. Иногда удавалось у цдэловской администрации выпросить гостиную для заседаний бюро. Но редко. Мы очень много проводили различных мероприятий в разных помещениях в ЦДЛ, поэтому гостиная для бюро – это было безобразие! Иногда мы просачивались в партком, там было просторнее. Но тоже не всегда нас туда пускали, там и своих действ хватало.

 

Рассматривали мы по 4-5 приёмных дела, а на Приемную комиссию у нас брали обычно одно. Очередь была на приём в СП по критике в несколько лет. Я регулярно «доставала» Владимира Ивановича с этим вопросом. Главное было отловить его в нужном настроении и «накрутить». Тогда он шёл и возмущался в Правлении, почему у нас берут одно дело, а у «детей» два? Мы, кстати, были по количеству членов в творческих объединениях «на равных». Бывало по-разному. Стоило мне завести об этом разговор, чаще всего меня Гусев посылал, куда надо, ибо он очень не любил ходить по кабинетам и решать такие противные вопросы. Но я уходила (раз послал-то!), но возвращалась. И всё начиналось по новой. И, между прочим, мы своего добились. Не сразу, а года через два. Всё-таки Приёмка стала брать у нас два дела в месяц на рассмотрение. Победу мы гордо обмыли в Пёстром зале! Великое дело!

 

Помимо приёмных дел, у нас было много текучки. Работать с Гусевым было легко и просто. Он знал, что я чётко, быстро и ловко сама решаю все мелкие вопросы. И не «лезу» к нему с разной ерундой. Он даже не вчитывался в длинные тексты писем. Я ему кратно излагала суть. Он подписывал. Или не подписывал. Такое тоже бывало. Но это уже происходило во времена его председательствования на другом уровне – всей нашей организации.

Наши «дела критические» шли обычно гладко. По оргчасти. По части творческой и эмоциональной – чего только не случалось. Мы регулярно проводили в ЦДЛ «Критические дневники», которые вёл сам Гусев. Были ещё всякие разные встречи, за которые отвечали – С. Белза (литература соцстран). В. Огнев (капстраны). Эти заседания тоже проходили ежемесячно. И чаше всего без председателя секции не обходились. А обсуждения отдельных книг и рукописей?! А вечера памяти?! Вечера юбилейные?!! Плюс участие в «толковищах» других творческих объединений. Как же без критиков? Как правило, я в день мероприятия заранее разыскивала Владимира Ивановича в буфете или ресторане, здоровалась издалека. Он отвечал мне кивком, но я не трогала его до 18.15. Обычно все встречи начинались в 18.30. В 18.15 я либо подтаскивала стул в зависимости от компании за столом и усаживалась рядом. Или точно вставала напротив Гусева. Дальше – дело техники.

– Владимир Иванович! Нам пора.

– Что там?

– В гостиной проза журнала «Октябрь» за январь-март 1984 (к примеру).

– Сейчас.

Я сижу. Или стою немым укором. Как правило, через 5 – максимум 10 минут мы дружно шли в гостиную. Иногда меня «осуждали словами» товарищи Владимира Ивановича. Дескать, ну вот! Увела! Опять что-то ей (то есть мне) от Гусева надо! А он спокойно поднимался в гостиную (или шёл в Малый зал).

 

До сих пор я поражаюсь его знаниям и эрудированности. Придя в гостиную, он садился во главе стола и блестяще выступал. Как будто все время только и читал прозу журнала «Октябрь» за январь-март 1984 года. При этом он говорил по существу, а не обходился общими словами. По окончании мероприятия мы обычно расходились. Гусев возвращался к оставленной два часа назад компании. Или вокруг него легко собиралась новая группа единомышленников.

Я не часто составляла Владимиру Ивановичу застольную компания. Бывало, конечно, и не раз. За столько-то лет знакомства! Но это были исключения, а не правила.

В годы нашего сотрудничества по части творческого объединения критиков общения было невероятно много. И не только в ЦДЛ. Одна поездка на празднование 600-летия Куликовской битвы чего стоила! Об этой поездке, состоявшейся 7-8 сентября 1980 года, ходят легенды. Но именно Гусев в ней особо ничем не запомнился, в отличие от многих наших сотоварищей по тому действу. Не раз мы с Владимиром Ивановичем ездили на Блоковские праздники поэзии, ежегодно проходившие в августе. Хорошо помню те праздники, ибо наш коллега Станислав Лесневский принимал деятельное участие в воссоздании усадьбы Блока Шахматово. Сколько решений бюро по этому поводу мы принимали! Сколько писем лично я подготовила по этому вопросу, которые подписывали Гусев и Кузнецов!

 

Блоковские праздники тоже были не грустными мероприятиями. Одно время в библиотеке в Тараканово висела фотография «На Блоковской тропе», где по центру шли мы – я, Гусев и моя приятельница. Гусев выглядел серьёзным и нёс в руке пакет с неким предметом (это был зонтик). За нами трусили несколько творцов, которые не сомневались, что в пакете совсем не зонтик. И были сильно разочарованы, убедившись в обратном. А в воскресенье магазины в округе были закрыты.

Наверное, можно вспомнить и еще какие-то поездки тех времён. Не скажу, что их было много. Всё-таки мы – московская организация и большую часть творческих мероприятий проводили в столице.

С момента ухода Гусева с поста председателя нашего творческого объединения общаться мы с Владимиром Ивановичем стали много меньше. Он ведь не просто переизбрался с поста председателя, а ушёл от нас к прозаикам. Почему – уже не помню. И через некоторое время на выборах председателя всей нашей организации победил именно Гусев.

Началась новая жизнь нашей организации. Но годы гусевского председательствования в бюро критиков для меня в нашей организации – одни из лучших в моей жизни. Была интереснейшая работа (пусть и без нормальной зарплаты), были уникальные личности в нашем бюро. И был Гусев.

 

Хотя, начало новой жизни на том этапе я определила бы с момента выхода первого номера журнала «Московский вестник». Да, мы в 1988 году из ЦДЛ перебрались в здание на Б. Никитской. С тех пор мы живём и работаем на два дома (второй в ЦДЛ). Редакция журнала в начале 90-х вселилась в кабинет Гусева, народу там было много – деятельных и нудных, талантливых и очень талантливых, унылых и разбитных (а бывали и буйные), которые отличились в истории нашей конторы самыми разными способами – от необычных публикаций до выхода в окно – в прямом смысле слова – из кабинета Гусева. Сам Владимир Иванович входил в свой кабинет и выходил из него традиционным способом, но ярко-эмоциональному поведению своих коллег не препятствовал, более того, в застольях участие принимал самое что ни есть активное.

Был, правда, хозяином своего кабинета, и не терпел поведения, его принципам противоречащего. Людей, которые вели себя вызывающе, он из кабинета выставлял. Если не понимали или сопротивлялись – мог и выбросить в дверь. Да-да. Бывали такие случаи.

Я с «Московским вестником» тех времён существовала как бы в параллельных вселенных. В 90-е у меня были маленькие дети и уйма проблем дома. Литературных талантов у меня никогда не было и в помине, а свои журналистско-редакторские умения я реализовывала в других местах. К Гусеву приходила только по делам творческого объединения – обсуждала вопрос, подписывала письма и ретировалась в свой кабинет. Никогда Владимир Иванович не создавал мне проблем – легко решались любые вопросы. А жила его редакция тогда на зависть – до сих пор писатели вспоминают кабинет Гусева – как отдушину 90-х, где всегда ждали и привечали талантливых современников.

 

С 1992 года мне дополнили служебные обязанности – я стала еще и ответсеком Приёмной комиссии. Хлопот лично мне прибавилось невероятно много, но я очень быстро смекнула, что окончательно вопросы всё же надо решать на Секретариате. И все конфликтные дела старалась не ставить повторно на Приёмку, а с апелляциями отправляла на Секретариат. На сто процентов я разделяла позицию Гусева. Бюро – важная инстанция в вопросах приема в СП. Если бюро творческого объединения рекомендовало в СП (а если единогласно, то тем более) и за абитуриента вступились рекомендатели, то литератор вопреки разделившемуся мнению Приёмной комиссии должен стать членом СП. Секретариат как правило поддерживал Владимира Ивановича, а он не понаслышке знал, как обсуждались на бюро приёмные дела – в нашем объединении это происходило бурно и ответственно.

С началом нового века жизнь в организации опять изменилась. Дел – и организационных и творческих – стало меньше, интерес к СП у многих поубавился. Изменился и «Московский вестник». Приходили и уходили сотрудники редакции, в итоге их осталось совсем мало.

Мы не раз переезжали из кабинета в кабинет, освободил и Гусев своё легендарное пристанище, где много лет жизнь била ключом. Не раз Владимир Иванович грозно говорил мне:

– Слушай, Замотина! Чтобы твоих подруг не было у меня в кабинете!

Я реагировала без возражений:

–– Как скажете, Владимир Иванович!

 

Прекрасно понимая, что сегодня он на моих подруг – Ирину Шевелёву и Лидию Думцеву ругается, а завтра все может измениться, и мы будем вместе обсуждать что бы то ни было, причём и неформальная обстановка не исключается. А подруги мои и в самом деле были особы – как бы это помягче сказать – трудно управляемые, а попросту – неуёмные. Шевелёва могла запросто ввязаться в ненужный спор, которые Гусев у себя в кабинете не терпел. А Думцева была дамой с одной точкой зрения – только своей, безапелляционной. И так страстно её навязывала, что могла вывести из себя кого угодно. Несмотря на запрет, Гусев, кстати, однажды разрешил провести у себя в кабинете фуршет по окончании творческого вечера Думцевой. И всё бы ничего, но очень быстро подруга моя занялась любимым делом – эмоциональной оценкой своих возможностей. Достала она всех, в итоге Гусев попросил мужа нашей героини увести свою жену. Гости стали расходиться, мы с Владимиром Ивановичем остались вдвоём, я было собралась убирать со стола и завершать мероприятие. Но В. Климов не доглядел за женой, она прибежала обратно и пыталась подраться с Гусевым. Хотя Владимир Иванович вёл себя по-джентельменски, отцепить он него нашу писательницу быстро не удалось. Мы с В. Климовым их еле разняли. Когда страсти улеглись, мы выдохнули, налили себе по рюмке и Гусев сказал:

– Что я тебе говорил, Замотина? Редкие дуры твои подруги! Больше ни о чём не проси.

Возразить было нечем.

Но через пару месяцев мы застряли с Шевелёвой у меня в кабинете. Почему-то появился Гусев и мы довольно долго сидели втроём, много говорили – без криков, склок и мордобоя.

И так случалось не раз и не два. Владимир Иванович был интересным собеседником. Если, конечно, в застолье не вывести его из себя. А наши товарищи это умели.

 

Кстати, когда я собиралась съездить проведать Шевелёву после больницы – а жила она далеко в Подмосковье, то зашла в кабинет к Гусеву и спросила, нет ли у него бутылки. Подруге в подарок.

Гусев пообещал посмотреть и через некоторое время принёс мне в кабинет две бутылки шампанского. Я искренне удивилась:

– Шевелёвой везти шампанское?

– Она его любит, – пробухтел Гусев. – Водку, Замотина, это тебе надо дарить.

Я озадачилась, но позвонила Шевелёвой и поинтересовалась, с чего это Гусев взял, что она шампанское любит. И она действительно подтвердила, что так и есть.

– Больше всего люблю шампанское. Но с вами могу пить что угодно!

 

Юбилей Владимира Ивановича 5 лет назад мы отмечали в том кабинете, где мы не раз сиживали с подругами, иногда и при его участии. Только когда-то это была моя территория, а теперь стала гусевской. Это было как-то неправильно. Но очень скоро несколько сотрудников нашей организации и Гусев том числе переехали из здания на Б. Никитской в помещение в Борисоглебском переулке. Кроме меня, никто этому не обрадовался. Гусев приходил в Борисоглебский редко. Уходя, подходил к моему кабинету, а дверь я никогда не закрывала, и спрашивал:

– Ну, что, как дела, Замотина?

Я обычно отвечала, что все прекрасно.

Через два с половиной года нам предстояло вернуться на Б. Никитскую, потому как планам по освоению Борисоглебского не суждено было осуществиться. Гусеву нездоровилось, он не приходил к нам, а его кабинет был закрыт. Мне поручили до него дозвониться, что я и сделала. Договорились, что я приеду к нему в Литинститут и заберу ключ.

Это была наша последняя встреча. Мы немного поговорили во дворе Литинститута, и я даже попросила пробегавшую мимо студентку нас сфотографировать. И правильно сделала, потому как совместных фотографий с Владимиром Ивановичем у меня почти нет.

Мы с В. Силкиным надеялись, что Гусев, когда окажется в организации, к нам зайдёт. Ждали его. У В. Силкина были вопросы по журналу, а мне надо было выяснить, что из кабинета в Борисоглебском, который я разобрала, может ему понадобиться. Гусев приезжал в организацию, можно сказать, прошёл мимо нас, но, несмотря на открытую дверь, нас визитом не удостоил.

Позже я позвонила ему, он сказал, что всё ему необходимое он забрал ещё до Борисоглебского.

– Так тут книг куча! С ними что делать?! – не унималась я.

– Отстань, Замотина. Делай что хочешь. Отдай кому-нибудь! – по-моему, мои вопросы Гусева только раздражали.

Я не стала ничего говорить, но ещё довольно долго книги никому не отдавала. Потом стало ясно, что они точно Владимиру Ивановичу не понадобятся.

 

Ничего не могу сказать о работе Гусева в Литинституте, никогда никакого отношения к этому учебному заведению не имела. Разве что мы проводили совместные мероприятия, но почти всегда в ЦДЛ. Так же, как и много мы работали совместно с ИМЛИ. Но в памяти особо ничего не осталось. Студентов и аспирантов у Гусева было предостаточно. Думаю, напишут о нём его ученики, в этом нет сомнений. У меня же сейчас в памяти всплыли всего несколько эпизодов. О его творчестве тоже кратко не скажешь. Да и надо ли говорить об этом в данный момент?

Вспомнила забавный эпизод.

На первом заседании бюро – как только меня назначили ответсекретарём – Гусев сел со мной рядом. Я даже помню, что была в ярко-голубой блузке. Всё-таки такое событие! Станислав Лесневский пошутил:

– У нас есть традиция. Председатель творческого объединения женится на ответсекретаре и становится первым секретарем правления.

Он имел в виду Феликса Кузнецова, который действительно женился на Люсе Поляковой, а она была тогда секретарём секции критиков. Все заулыбались. Гусев кивнул и ответил:

– Я опоздал. Надо было на Хайтиной жениться. Не быть мне первым секретарем Правления.

Ну, вот в этом Гусев ошибся. Первым секретарем он всё-таки стал.

Сейчас я искренне грущу. Ушёл из жизни человек, отношением с которым я дорожила.

Что ж! Значит, пришло время Гусева, как написала одна из моих подруг в тех случайных сообщениях, пробившихся 21 августа на кордоне за Полярным кругом.

Пришло время, и не стало Владимира Ивановича. Конечно, 85 лет – возраст солидный, но мне почему-то казалось, что для него – это пустяки и ему судьба отведёт более долгую жизнь.

Но – увы!

 

В день похорон Владимира Ивановича я оказалась на одном из Ленских островов. И тут… О! Здесь оказался Храм. Маленький деревянный Храм. Я не поверила своим глазам. Более того, Храм был открыт.

Я попрощалась с Гусевым.

Попрощалась здесь, за тридевять земель от Москвы. Меня никто не торопил. Выйдя за церковную ограду, я некоторое время слушала глухие удары колокола и смотрела вдаль. Облака то наползали на горизонт и грозно меняли цвет, то становились светлее, но солнышко всё-таки не пропускали. Было пасмурно и печально.

Царствие тебе небесное, Владимир Иванович!

Прости, если чем ненароком оскорбила или обидела. Поминать буду добром! Ведь столько лет наши жизни или пересекались, или мирно сосуществовали рядом.

Спасибо тебе за добро, мудрость и участие в моей судьбе!

 

 

На фото:

 

1 В.И. Гусев на одном из вечеров в Малом заде ЦДЛ.

2. Март 2004 г. Российский фонд Культуры. День рождения С.Михалкова.

3. В конференц-зале нашей организации. Юбилей МГО СП России.

4. У Литинститута. Ноябрь 2019 года.

5. Якутия. 23 августа 2022 года.

© Vinchi Group - создание сайтов 1998-2024
Илья - оформление и программирование