Если мы скажем, что образ Демона в поэзии М.Ю. Лермонтова – лишь воплощение абсолютного зла, тёмной и разрушительной силы, то это будет ошибкой, поскольку образ этот, будучи чрезвычайно сложным, проходит развитие, последовательную и сложную эволюцию, и это можно наблюдать даже в пределах одной лермонтовской поэмы «Демон». Развитие это не означает прямолинейное движение от абсолютного Зла в сторону абсолютного Добра; развитие предполагает, как известно, духовное изменение с целью улучшения, усовершенствования образа, постепенный переход от одного состояния к другому, о результатах которого можно судить по качеству этих изменений.

Само по себе появление образа Демона в творчестве М.Ю. Лермонтова стало поводом для рассуждений о попытке поэта обелить абсолютное зло и придать ему положительные и привлекательные черты и более того – о его личном демонизме, склонности к миру тьмы, которая ему «отомстила», поскольку союз с ней без ущерба для человеческой души невозможен. Но все подобные рассуждения не выдерживают критики при ближайшем рассмотрении эволюции образа Демона, наличия в нём, как ни странно, двух противоположных начал и двух противоборствующих сил.

Что же касается придания демонических черт образу самого поэта, на наш взгляд, это не что иное, как непонимание «толпою» высоты его духа, его возможностей и его способности находиться в чрезвычайности близости к «Небесам». 

Согласно всем легендам, мифам и преданиям, мир изначально был сотворён совершенным, и появление в нём дуальности свидетельствует о том, что эта изначальная гармония была чем-то или кем-то поколеблена. Древние натурфилософы и мыслители пытались отыскать причину причин, открыть начала, увидеть исток, и каждый это делал, согласно своим представлениям о добре и зле, соотнося их с Абсолютом-Богом и его созданием – Денницей, ставшим Демоном. Образ этого падшего ангела, связанный с осмыслением нравственно-этических категорий добра и худа (зла – в более поздние времена), стал одним из основных в мировом искусстве и литературе. Безусловно, образ этот в разные времена и разными авторами освещался индивидуально – то как догматичный и статичный, то как развивающийся и весьма неоднозначный.

Эволюция образа Демона наметилась в поэме М.Ю. Лермонтова «Демон» уже тогда, когда его главный герой Демон вдруг заметил, что «зло наскучило ему» [1, с. 555]. Именно эти слова заставляют нас по-новому взглянуть на Демона: с одной стороны, он всё может, всё знает, его опыт и знания измеряются веками и тысячелетиями, и внутренний мир его, как ни странно это звучит, необычайно богат и содержателен, «И не грозил уму его / Веков бесплодных ряд унылый» [1, с. 555]. Более того, он красив, талантлив, гениален, ведь он – «счастливый первенец творенья»; его можно было бы даже назвать совершенным, если бы не случилось того, что случилось. 

И он же – отверженный и одинокий, не имеющий ни друга, ни полдруга, не нужный никому в целом мире, бесприютный и неприкаянный, «Давно отверженный блуждал / В пустыне мира без приюта» [1, с. 555]. Он надменно смотрит на мир вокруг себя, холодно осматривает красоту природы и понимает, что она, будучи созданием Божьим, прекрасна; но его не трогают «красы живые», он почти равнодушно оглядывает «счастливый пышный край земли»; чудесные картины, где «чинар развесистые сени, густым венчанные плющом», не вызывают у него восхищения. Его «гордый дух» полон презренья ко всему живому миру, где «И блеск, и жизнь, и шум листов, / Стозвучный говор голосов, / Дыханье тысячи растений!» [1, с. 557]. Между тем с некоторых пор эта божественная красота стала вызывать в нём осознаваемую им зависть: «Но, кроме зависти холодной, / Природы блеск не возбудил» [1, с. 557].

Странные чувства борются в нём, противоречия раздирают его мятежную душу, рождающиеся у него мысли отрицают одна другую, и так идёт век за веком. Но случается так, что земная женщина рождает вдруг в его душе давно забытую и преданную им когда-то божественную любовь. «И вновь постигнул он святыню / Любви, добра и красоты» [1, с. 559]. Кажется, он и сам не понимает, что с ним происходит.

 

В нём чувство вдруг заговорило

Родным когда-то языком.

То был ли признак возрожденья?

[1, с. 560 ].

 

Любовь неожиданно пробудилась в нём, меняя всё его существо и напоминая ему его светоносное прошлое: «Пришлец туманный и немой, / Красой блистая неземной, / К её склонился изголовью; / И взор его с такой любовью, / Так грустно на неё смотрел...» [1, с. 565]. Вместе с этим чувством странное волнение охватывает его погрязшую в грехах и пороках душу: «Тоску любви, её волненье / Постигнул Демон в первый раз...» [1, с. 569]. И в самом деле, любовь преображает Демона, и для выражения этой любви М.Ю. Лермонтов находит удивительные по силе художественной выразительности слова: «То был не ада дух ужасный, / Порочный мученик – о нет! / Он был похож на вечер ясный: / Ни день, ни ночь – ни мрак, ни свет!..» [1, с. 565].

В душе Демона борются разные чувства: желание и боль, стремление к любимой и понимание того, что его любовь будет для неё гибелью, и с ним происходит то, что с момента его падения не происходило ещё никогда: «И, чудо! из померкших глаз / Слеза тяжёлая катится...» [1, с. 569].

Когда же после гибели жениха Тамара оказывается в монастыре, то он – неслыханное дело, появляется и в «Божьем храме»:

 

Ей часто слышалася речь.

Под сводом сумрачного храма,

Знакомый образ иногда

Скользил без звука и следа

В тумане лёгком фимиама...

[1, с. 566].

 

Конечно, Демон остаётся Демоном (злой силой), и потому это чувствует даже природа: «...от его шагов без ветра лист в тени трепещет» [1, с. 569]. Заметим кстати, что в стихотворении «Мой демон» природа так же смолкает, затихает, замирает перед лицом демона: «Меж листьев жёлтых, облетевших / Стоит его недвижный трон; / На нём, средь ветров онемевших, / Сидит уныл и мрачен он» [1, с. 29]. И здесь же М.Ю. Лермонтов ясно и определённо характеризует своего «героя»: «Собранье зол его стихия» [1, с. 29]; он «уныл» и «мрачен», и даже его «недвижный трон», обратим внимание, стоит не где-нибудь среди ликующей и цветущей природы, а «меж листьев жёлтых, облетевших», то есть умирающей, увядающей, засыпающей природы.

Примечательно, что в поэме Демон и сам уже признаётся в том, что содеял: «Всё благородное бесславил, / И всё прекрасное хулил...» [1, с. 573]. И всё же эволюция Демона уже присутствует, он готов любить: «И входит он, любить готовый, / С душой, открытой для добра...» [1, с. 569].

Но что делает явившийся ему херувим, так ли уж он ангельски добр? И так ли божественно справедливы и мудры его речь и поступок? Он начинает напоминать Демону о его порочности, он упрекает его, он гонит его прочь. В ответ на этот «тягостный укор» душа Демона, уже распахнутая для добра, уже готовая любить, ради любви готовая отказаться от всего («Что без тебя мне эта вечность?»), сжимается в тоске и боли и... озлобляется вновь: «И вновь в душе его проснулся / Старинной ненависти яд» [1, с. 570]. Пусть – так, но главное – уже свершилось, в его тёмной душе блеснул спасительный лучик, он уже начинает понимать, какое это наказание – одиночество, жизнь в вечной борьбе, в презрении ко всем и всему, а самое главное, как страшно, оказывается, «жить для себя» и только, без любви и дружбы, без ласки и привета и без того, что называют духовным родством.  

В его полном страсти монологе перемешано всё – здесь слышатся боль и отчаяние, презрение и раскаяние, ненависть и разочарование. Вот удивительные его слова, заставляющие задуматься не только о греховности Демона, но и греховности людей.

 

И я людьми не недолго правил,

Греху недолго их учил...

[1, с. 573].

 

Что это значит? Не то ли, что Демону было за что «зацепиться» в людях, иначе, отчего так легко ему удаётся «залить» в них «пламень чистой  веры»? Известная русская пословица по этому поводу звучит: на зеркало неча пенять, коли рожа крива. В произведении М.Ю. Лермонтова «Вадим» его герой, рассматривая изображение дьявола, рассуждает: «Если б я был чёрт, то не мучил бы людей, а презирал бы их; стоят ли они того, чтоб их соблазнял изгнанник рая, соперник Бога!..» [2, с. 276]. Безусловно, не стоит усматривать в этом апологетику Демона и демонизма, однако закрывать глаза на собственные (человеческие) недостатки не следует. Задумаемся: почему Демону так легко удалось совратить человеческий род, ведь если бы в людях была сильна и неколебима вера, и они не потакали своим слабостям и всегда были устремлены к Богу – Демону это сделать было бы гораздо труднее, а то и невозможно. Но вокруг – «одни глупцы да лицемеры» или «Везде обман, безумство иль страданье» («Боярин Орша»).

Более того, обратим внимание ещё раз на строки из речи Демона, приводимые ранее, но на этот раз прочтём их далее:

 

Всё благородное бесславил,

И всё прекрасное хулил;

Недолго...

[1, с. 573].

 

Вот именно это слово «недолго» меняет здесь многое, оно как раз и заставляет нас задуматься о самих себе: а мы-то каковы сами? Горазды пенять другим, находить в них (в данном случае – в Демоне) источник всех своих бед, а между тем нам самим стоит взглянуть на себя беспристрастно и честно. Примечательно, что Демону, осознавшему своё падение, становится страшно: «И в страхе я, взмахнув крылами, / Помчался...» [1, с. 573]. И как ни странно это звучит, но в этом грязном, гадком, низком существе зарождается надежда. И когда в своём монологе, обращённом к Тамаре, он говорит о людских бедах, лишениях, страданиях, он как-то очень по-человечески жалуется ей, говоря, что они – ничто по равнению с его мучениями. Он говорит: «Надежда есть – ждёт правый суд: / Простить он может, хоть осудит» [1, с. 574]. И хоть слова эти относятся как будто к «толпе людей», однако мы понимаем, что такая же надежда теплится и в нём самом. И Тамара тоже понимает, что он «страдалец» и просит от него клятвы «от злых стяжаний отречься ныне», и он даёт эту клятву, он отрекается «от старой мести», «гордых дум» и т.д. Его новый монолог полон искреннего раскаяния.

И вот они – главные слова, которые только может произнести падший ангел:

 

Хочу я с небом помириться,

Хочу любить, хочу молиться,

Хочу я веровать добру.

Слезой раскаянья сотру...

[1, с. 576].

 

Почему все с легкостью готовы заклеймить, посрамить, пригвоздить Демона, и почему никто не видит этого затеплившегося желания очиститься? Может быть, потому что заклеймить намного легче и проще, чем помочь кому-либо подняться из грязи. Может быть, тому же херувиму стоило бы уцепиться, ухватиться за этот едва наметившийся лучик и помочь ему дальше идти по этому пути – к Богу? Кстати сказать, с той же лёгкостью был заклеймён, посрамлён и пригвождён Христос, и невольно напрашивается мысль: а не всё ли равно человечеству, над кем ему глумиться?

Что же касается надежды, которая появляется у Демона, то она необходима была и самому М.Ю. Лермонтову, мысль о ней не единожды появлялась в его стихах: «И лучших лет надежды и любовь / В груди моей всё оживает вновь» [1, с. 161]. В стихотворении «Когда б в покорности незнанья...» он называет надежду «богом грядущих дней» [1, с. 93].

Однако наши рассуждения будут неполными и прекраснодушными, если мы не рассмотрим и другие черты Демона. Прежде всего, отметим, что Демон ещё не готов к возрождению, он полон эгоизма и самомнения, ведь он обещает Тамаре то, что вовсе не в его власти, он обещает ей вечность, власть над миром и «всё, всё земное»: «Я вечность дам тебе за миг» [1, с. 576], «И будешь ты царицей мира» [1, с. 577]. При этом он отдаёт себе отчет, что её за всё это «иное ждёт страданье». И наказанье не замедлило произойти – Тамара умирает, сблизившись с Демоном, но Ангел забирает у Демона душу Тамары.

Выскажем почти крамольную мысль, что её погубила не любовь Демона к ней (для него это – восхождение), а её любовь к нему (для неё это – нисхождение). Если для Демона это была попытка подняться вверх и вернуться к Богу, то для неё это была ступень вниз. Однако главная ошибка в данном случае – его самонадеянность и высокомерность, его упрямство и необращение к Богу. Он действовал сам, исходя из соображений прежнего эгоизма и гордыни, и за это был вновь наказан Творцом (или просто не допущен до самой возможности покаяния); ему не дали любви не потому что Бог этого не захотел, а потому что он был к ней ещё не готов, и потому что ему ещё предстояло (и предстоит) пройти свой путь очищения и принять всё, что он заслужил. Восхождение – путь не менее мучительный, долгий и сложный, чем нисхождение.

Да, Демон ещё не готов к возрождению, ведь потеряв душу Тамары, он не просто негодует – он, чувствуя себя побеждённым (а иначе быть не может), он опускается до проклятий, что само по себе недопустимо и греховно, ибо проклятие поражает не только того, на кого оно направлено, но и того, кто проклинает. Демон проклинает «мечты безумные свои» и вновь остается без любви.

М.Ю. Лермонтов оставляет своего Демона вновь в вековом одиночестве, хоть и «надменном», и этим он доказывает свой личный выбор, свой вектор, обращённый к Божественному.

Таким образом, само по себе обращение к теме добра и зла, света и тьмы не является демонизмом, в котором упрекают поэта в течение двух веков. Дело в том, как поэт решает эту непростую художественную задачу и какой выбирает для себя путь, куда, в каком направлении он движется. Как мы убеждаемся, вектор М.Ю. Лермонтова – это движение к Богу.

Более того, совершая свой путь восхождения, он пытается увлечь за собой и других в этом направлении, и не кого-нибудь, а самого Демона, пытаясь напомнить ему его светлое божественное прошлое. Думается, это не только проявление демонизма, это напротив, проявление громадной, нечеловеческой, титанической духовной мощи поэта. Он чувствовал в себе способность поднять эту тему и поднял её.

Видимо, в эпоху М.Ю. Лермонтова (как ни странно это звучит), это сделать было очень сложно, общество не было к этому готово, как не был готов к преображению и сам Демон. Может быть, наша эпоха продвинется в этом направлении и сделает шаг вперёд, и Демону не останется ничего другого, как, покаявшись, предстать на суд Творца, ведь эволюция, как было уже сказано, предполагает качественные изменения.

 

Литература:

 

1. Лермонтов М.Ю. Сочинения  в двух томах. Т. 1 / Сост. и комм. И. С. Чистовой; Вступ. ст. И. Л. Андроникова. – М.: Правда, 1988. – 720 с.

2. Лермонтов М.Ю. Сочинения  в двух томах. Т. 2 / Сост. и комм. И. С. Чистовой; Ил. В. А. Носкова. – М.: Правда, 1990. – 704 с.

 

Комментарии пока отсутствуют ...

© Vinchi Group - создание сайтов 1998-2024
Илья - оформление и программирование