Изабелла Кастильская / Статьи / ВЕЛИКОРОССЪ

Позвали Isabel la Catolica (Изабелла Кастильская) в суд к Европейской комиссии по ... Предъявили обвинения.

По пункту первому – состав преступления.

По пункту второму – состав преступления.

По третьему – моральная ответственность, причинение вреда по неосторожности.

– Это было очень давно, господа, может, не знаете, Константинополь пал под натиском турок, мне было десять лет, когда узнала. Тогда инфант, мой брат...

– Прошу по существу, – постучал молотком председатель комиссии, розовощёкий, в очках стоимостью превосходной андалусийской кобылы.

– Простите! Упустила большой погром брата нашего, короля Бладислава до того и потерю бесчисленных Христовых защитников под Варной (Битва под Варной, 1444 г., где польско-венгерский король Владислав ІІІ Ягело был убит османами).

– Припомню Вашему величеству, что это не имеет ничего общего с обвинением – учреждение Испанской инквизиции...

– Тогда что хотите знать? – удивилось величество – пятидесятилетняя женщина, чьи юбки мели мрамор пока входила скромно и с достоинством в зал.

– У Вас были серьезные motivos – председатель улыбнулся, произнося слово и немедленно вернул к лицу похоронную маску – были основания для такого бесчеловечного поступка?

– Exactamente – на чистейшем кастильском наречье, с желанием сотрудничать, ответила дама. – Полагаете, из одной мерзости сделали?

– Мерзость? – вскричал представитель Белисинского комитета. – Называете преступление против человечества просто мерзостью?

Ему не хотелось особо кричать, утром жена заявила, что... ну да Бог с ней, но от него ожидалось не оставлять просто так это дело.

– Мучить и жечь евреев, это преступление против всего человечества.

– Да не жгли мы евреев... – сказала она просто. – Никогда! – комиссия разинула рты.

– Но это... Невероятно! Сотни процессов, сотни приговоров, заведомо известные всем, заранее было известно, что виноваты...

– Но, господа, – сказала она, – конечно, ничего заранее не было известно, есть множество оправдательных решений. Обвиняемых возвращали к семьям оправданными, никто их больше не трогал. Была ли слежка за ними – не знаю, это уже одному Богу известно. И брату Торкемаде.

– Значит, Вы не отрицаете, что сожженные были?

– Не отрицаю.

– Тогда?

– Они не были евреями.

– А кто же?

– Conversos!

– Conversos!? Но ведь это те же евреи, неважно, как вы их называли.

Изабелла покачала головой.

– Несть варвар и скиф, елин и иудей. Они были христианами, эти conversos, евреи, но крещённые; перед Богом, перед нами. И как добрые католики занимали службы, запрещённые для евреев и морос. Tesoreros, escrivanos, (казначеи, писари) ... любые. Согласитесь, господа, не совсем честно быть днём в королевском расположении, клясться в верности над крестом и евангелием, считать мечи и брони, королевские мараведийяс и квинталы зерна для обороны крепости, клясться в сохранении державных тайн, а дома тайно молиться другому богу и стирать слюной миро с чела внука своего, как заразу. Негоже это, не насильно его крестили.

– Можно, – сказали ей, она поникла. – Здесь и сейчас никто не делит людей. Мусульманин или кришнаит, или верит в Летающего макаронного монстра, никого нельзя дискриминировать.

Странно, подумала она.

– И поэтому должны признаться, что введённая вами инквизиция есть что-то страшное! И позорное! Чудовищное преступление против человеческого рода.

Она кивнула.

– Признаю, страшно! Однажды спустилась в подвалы Святого трибунала, на самом деле пришлось, ещё слышу крики, лишь только закрою глаза. Бесчеловечно, страшно и стыдно, я согласна! Но позорна не Наша инквизиция, а тех, что после нас...

– Поясните, госпожа! Каких «тех»? – хмуро спросил председатель.

– После Нас Великие инквизиторы и королевские суды сожгли бессчётно невиновных, и это стыдно, господа. Есть небольшая разница (или большая, вы скажете) – изобличить государственного преступника и наказать его, уверена, и сейчас это делается, и у вас тоже хватает инквизиторов и осведомителей, но называете вы их каким-то учёным латинским словом, простите моё невежество. Так, речь шла о разнице между врагом потенциальным, нераскрытым врагом или же преданием огню на площади городской девки, за то, что имела сношения с дьяволом. И это не будет прощено таким судьям, когда придёт их судный день, знаю. Потому что сделано не от простоты, а по дьявольскому наущению, зло без причины. Какой нормальный человек поверит, что некая прыщавая Пилар или Мануела летала на помеле и принимала ухаживания нечестивого.

– Не отклоняйтесь, – посоветовали ей и вдруг встрепенулись. – Откуда знаете о том, что после Вас?

Промолчала, её защитник подчеркнул, что не нужно отвечать, так как не связано с обвинениями.

– По второму вопросу, о высланных из Кастилии евреев. Говорила уже, турки достигли Буды и Пещи. Их корабли были всё ближе, мы ждали десанта. В Малаге и Гранаде с наших новых соборов ещё чудился крик муэдзина. И тех, кому чудился этот крик, было много – десятки, сотни тысяч.

– Ваша честь, при всём уважении! Напомните обвиняемой – по существу, только по существу!

– Ведь я и по существу, объясняю – почему. Не надо сердиться, кабальеро, не к лицу вам, такому молодому. Или думаете, что опять для потехи с моим супругом Фернандо выгнали стольких евреев и лишились налогов, умелых рук, невероятных умов и так далее. Предложили им или креститься – или уехать, они выбрали второе. К великому сожалению.

– В откровенном виде этнические чистки. В чудовищно откровенном, – потрясённый молодой «кабальеро» покачал головой.

Она кивнула согласно.

– Los judios (евреи) чувствовали себя одинаково хорошо и при христианских королях и при маврских эмирах. К чему им брезговать властью султанов. Наоборот. Годами, столетиями совместной с нами жизни (convivencia) они копили обиды на нас, мы на них... И, будьте уверены, воспользовались бы при масштабной чужой инвазии...

– Но почему? – спросил опять молодой человек. – Зачем эта ненависть? Посмотрите, как живём теперь все вместе – христиане, мусульмане и евреи.

– Эль кабальеро счастлив жить во время доверия и любви с маврами, евреями и схизматиками греческого заблуждения. Я рада, что он их любит искренне, и они его тоже любят, его и его народ. Ведь любят вас, да?

«Рыцарь» задумался и кивнул.

– Но для конвивенсии, господа, нужны две стороны, для рукопожатия – две руки. Если их нет, излишне спорить, какая точно отсутствовала.

– Но почему питали к ним неприязнь?

Она выглядела потрясённой, но ответила:

– Питала неприязнь? Я, королева Изабелла? La Virgen (Святая Дева)! Уважала их очень! Интеллигентные, просвещённые люди, с достоинством. Имела друзей ещё будучи инфантой. Потом тоже.

– Народ Ваш ненавидел их?

– И да и нет...

– Поясните!

– Нельзя ненавидеть соседа, только за то, что он еврей. Надоедает, если плохой, нравится, если добр. И ненавидишь всех евреев разом.

– Но почему!?

– Спросите его, народ, если возможно! Мы, короли осторожны... В таких казусах власть наша более чем скромна. Самое большое, выдать против воли замуж какую-нибудь инфанту, но и это не всегда получается, вспомните, как меня хотели выдать и Nuestro Senor (Господь наш) этого не допустил. Но как прикажете любить? Объяснения могут быть разные, я вам говорю про вещи.

– Ваше объяснение?

– Всё равно, что я думаю! Спросите их, если возможно. Или обратитесь к англичанам, французам или немцам, должен же быть способ воскресить народ и спросить, если так нужно – почему ненавидели los judios? А, может, вот что – не составляли мы с ними единого целого никогда. Мы воевали, отгрызали кусок за куском от полуострова, от арабов и берберов...

– Они тоже рядом с вами воевали. Евреи.

– Редко и по принуждению. И предали нас при Уклесе, сбежали с левого крыла, мавры уничтожили всё наше войско, это было до меня и Фернандо, намного раньше.

– Не воюют ли все по принуждению, Ваше католическое величество?

– Что Вы, – засмеялась она. – Принуждала своих грандов не воевать. Будто перо кукушки у них сзади, только и глядят, с кем подраться. Капитаны мои, тысячи и тысячи идальго. Espada (меч) и плащ – вот всё имущество, без единого гроша, рвутся в бой. Нет боёв, говорим, Гранада уже наша, идите домой, работайте, освобождаем вас от налогов. Смеются, плачут, рвут на груди рубаху. Был один, Пабло Ортис из Томейосо, говорил, глотку себе серпом перережу, за серп не возьмусь. Хорошо потом в Индию поплыли, а то наломали бы дров, но это по третьему пункту, если не ошибаюсь.

– Читала, господа, некого летописца, не сефарад, из немецких евреев, на то и имя такое – Фойхтвангер. На одном дыхании читала его манускрипты, редкость-то какая среди пишущих, так прочитала его летопись про короля Альфонсо, про его еврейку и «тестя» его. Читала, поражена была словом, так ожили передо мной короли, королевы, гранды и архиепископы. Растрогала меня их любовь, любовь короля с его еврейкой из Толедо, хотя мужчины все одним миром мазаны. Мой Фернандо... Bueno (ладно), сказали не отвлекаться. Значит, «тесть» этого Альфонсо, главный казначей, чем, вы думаете, занимался? Хоть бы воровал как все, понемногу и с тактом, а он постоянно, без стыда, до самой смерти крутится вертится и всё за мир борется. Скрытно, каналья. Король хочет войны с эмиром Севильи, архиепископ хочет войны с эмиром Севильи, гранды, ricos hombres (знатные, могучие мужи), рыцари и солдаты, простые люди, никому не терпится грянуть войной на неверных, один человеколюб казначей срывает подло миссии для союзников и любые усилия с единственной целью – добиться мира. Наконец и вполне заслуженно его убили. Если это не сочтёте предательством, подумаю, что переводчик дурачит или невежда. Война есть основание страны, без войны ничего нет. Без нашей Реконкисты откуда бы явилась Испания с испанцами, с небесного Эфира? Скажите, al favor (на милость)! Откуда будет собирать казначей Езра, если Севилья, Кадис и Малага в руках у мавров. Нет у меня ненависти к евреям, и верю, что они избранный народ. Как мы. Только Бог их выбрал для другого. От чистого сердца желаю, чтобы Он им указал путь и влил в грудь стремления вернуть себе Их Севилью и Их Гранаду... О, уже сделано? Значит, Бог и вправду вернул им древнюю храбрость, которой отвоевали Ханаан. Лишь бы не отвыкать им от финансов, это никогда не помешает.

Сказали её величеству не печалиться об этом, она продолжила:

– Я верю, что когда попрошу прощения (а я попрошу) у изгнанных и их потомков, они, уже победившие, вершители своих судеб, будут великодушны и простят нам переселение, к которому мы их принудили; я, супруг мой Фернандо и обстоятельства, о которых, правда, жалею. И если простят меня, а, думаю, простят, сильные люди великодушны, ведь мы не таим ненависть к арабам за то, что отняли у нас землю на столетия, если простят или если не простят, скажу им: не пускайте ни одного кастильца, ни арагонца, никого из Астурии или Галиции, ни любого с нашего полуострова, не пускайте нас в свои земли. И если придёт кто, выгоните и заберите у него всё. Ну, хоть предупредите заранее, будьте добры, как не были добры мы с вами.

После короткого перерыва продолжили. Королева поела скромно – tortilla de patatas (жаренный картофель, залитый яйцами, зажаренный с обеих сторон в виде каравая), как бы готовясь к третьему пункту. Жуя ломтики, лоснящиеся от масла, задумчиво сказал себе: даже и из-за этого только стоило отправить три корабля, несмотря на нытьё Фернандо и язвительные заметки Торкемады. «Ла Ниня», «Ла Пинта» и «Санта Мария». Diios (Боже!), будто вчера махнула навязчивому генуэзцу, когда отправляла его за край земли, где всё превращается в ничто. Нет, оказалось, что там находится Индия, там была и могучая империя, Estados unidos (Соединённые штаты). Или это потом? Смешалась.

– Обвиняетесь в причинении ущерба по неосторожности, материального и нематериального ущерба в огромных масштабах.

Она посмотрела устало.

– Про мавров объяснила.

– Вы стали причиной, выясним насколько невольно, уничтожения уникальных цивилизаций. Стёрты с лица земли неповторимые культуры. Обвинение визирует доколумбовые общества ацтеков и инков. Признаёте свою вину?

– И муисков. Да, признаю. Я послала адмирала Колона (Колумб) искать Индию на запад и, правда, мы не предполагали увидеть на своём пути неведомую землю среди океана и цивилизованных людей. Учтивые как мусульмане, писал Кортес моему внуку Карлосу Пятому. И вы правы, господа, неповторимые королевства с неслыханными у нас растениями, тварями, строениями. Обычаи и всё остальное. Бог благословил их – или наказал – жить отдельно, не зная истребительных религиозных войн, инквизиции и прочих наших достоинств. Были оставлены на себя. Один солдат Кортеса писал обстоятельно...

– Позвольте, – сказал «рыцарь» из Люксембурга, – но как Вы всё это узнали, всё это было после Вашего времени.

Изабелла не ответила, подобно тому, как маленький принц пропускал вопросы лётчика в пустыне.

– ... так вот, солдат по имени Берналь Диас написал подробно, как убивают в возвышенном обряде ацтеки и выдергивают сердце, пока оно ещё бьётся. Зло без причины, уже говорила перед этой достойной комиссией и buena compania. Наши спустили по пирамидам вниз их уникальных идолов, и это, заметьте, во время, когда сами нуждались в каком-либо союзнике против Монтесумы, это в первом приморском селении, куда вошли. Заставили их побелить кровавые стены, выучили некоторых из мясников петь Te Deum прочим убийцам и сказали – вот здесь есть благородная Дама, будете молиться ей – Деве. Было опасно, были одни, говорил тот же Берналь, но не могли больше слышать крики и задыхались от вони гниющих трупов.

– Слушайте, – не выдержал белисинский комитет, – что же вы всё время крутите?

– То есть? – не поняла Изабелла. – Правдой нельзя крутить.

– Правдой... Это спекуляции и увиливание от главного. А главное – зачем вы их уничтожили?

– Ведь... Так и пишет муж этот, какие спекуляции. Он, заметьте, не настолько умён, не сотворить ему вымышленный мир рыцарских романов, от которых сходят с ума наши благородные из Ла Манчи или, как в вашем Гарри Поттере, что написан, без сомнения, для духовного возвышения нынешней золотой молодёжи. Но если не верите Берналю, посмотрите на инков! Сжигали своих содомитов живьём. Давно уже мертвы мой отец и брат мой, короли помеченные пороком Содома, не стояли на первом месте среди тех кого любила, но заслуживают ли они такого наказания, вот ответьте мне вы, рыцарь, говорили же вы, что страшно жечь живых людей. Муиски заставляли чернь ползти червями, раздетыми догола, головой в колени, ползти назад. И бросали в подземные пещеры, полные водой и ядовитыми змеями...

– И вы поэтому их убрали?

– Разумеется, поэтому! Могли их оставить вассальными, служить нам...

– Милый Бог, стёрли с лица земли, будто тараканов, миллионы людей, миллионы мужчин, женщин и детей и говорите преспокойно – «поэтому». Не из камня ли вы?

– Por Dios! (Ради Бога!). Чудной Вы человек, почему из камня? Убрали королевства, не людей. Люди там, можете их видеть, когда захотите. Впрочем... Всё это можно исправить.

– Что исправить?

– Наше вмешательство в Индии. При нынешних возможностях (а меня, господа, ошеломили возможности ныне) легко можно финансировать... – она посмотрела, неуверенно на комиссию, – …проект, ведь так теперь говорят. Создать проект из нескольких семейств или целое королевство, Перу или Чили, лучше оба. Многого не надо, нужно только изымать, отберите у них лошадей, коров и колёса телег, и это будет уже почти доколумбовое королевство. Твою ... – выругалась по-мужски, – и в Новой Испании, Мексике, надобно восстановить озёра и каналы, дабы пошёл транспорт каноэ, как было до лошадиных сил. Bueno! Зато пирамиды на месте, небольшая реконструкция на европейские деньги сделает их как новые, для древних обрядов...

Комиссия зашумела, председатель забренчал ложечкой по стакану.

– Ваше величество издевается над судом? Напомню, это не пойдёт Вам на пользу.

– Это по обвинению, что стёрли. Нельзя стереть нечто, что умирает. Опять к туркам вернусь...

– Да, но прошу, будьте внимательны, у нас хватает осложнений с Турцией!

– Опять они под Веной!?

– Нет, – улыбнулся председатель комиссии, – осложнения другого, я бы сказал, политкорректного естества.

– Bien (Хорошо). Скажу только, что турки захватили Болгарию, Сербию и Венгрию и что сделали, стёрли их культуры? Да ничего подобного, не совсем лишились ума. Пахари пашут, жнут, молотят, деньги текут рекой. И наши индийцы из Индий не совсем тронулись, чтобы беречь уникальную цивилизацию, когда можно пахать на быках и переносить товары лошадьми, а не на собственной спине или на ламах. Знаете ли, какие они хрупкие, создания Нового мира, с нежными глазами как у девочек, идущих на Первое причастие.

Уверили, что знают.

– Вы сознаете всю аррогантность Ваших объяснений? – спросил кротко «рыцарь». – При всём Вашем желании сотрудничать... Эта Ваша непогрешимость... Считаете ли...

– Считаю ли себя непогрешимой? – помогла она ему. – Да! Как Его святейшество в Риме, как последний зазывала на базаре. Люди, к сожалению, обладают этим качеством намного больше нужного. Вот ныне все непогрешимы...

– В смысле, – осмелился спросить новый член с Восточный Европы, схизматик греческого заблуждения.

– Всех до вас считаете глупцами, – смиренно объяснила она. – В наше время мы считали себя недостойными. Возвеличивали предков, от которых происходим, святых мучеников с римских времён. Не думали о них, как о недоразвитых в заблуждениях.

Пошли совещаться. Из-за двери, справа от зала слышны были крики и препирательства.

Енрике Тирадо Рамирес, гражданская квота в комиссии, из лондонского офиса Института Сервантеса подошёл к королеве и согнул спину в поклоне времён Алатристе.

Она ему улыбнулась.

– Скажите, друг мой, только честно, – гордятся испанцы своей Isabel la Catolica? Или стыдятся из-за всего сказанного... и содеянного?

– Да, majesta! (Ваше величество).

– Да? К первому или ко второму это относится?

Тирадо вспотел. Ощущал спиною взгляды, уже вернулись – белисинский представитель, юный «рыцарь» из Люксембурга и ещё приходили по одному.

– Отвечу ответом Вашего величества. И да, и нет.

– Поясните.

– Гордятся как испанцы. И нет – как члены Union de Europa. Ваше величество понимает всю неоднозначность ситуации...

Сам он недолго гордился блестящим своим ответом. Скоро крестный назвал его политкорректным патриотом, что пресса не замедлила рифмовать повсеместно с идиотом.

– Да хранит их Господь! – молвила Изабелла.

Призвали к тишине.

Она смотрела на них. Были люди покладисты, не жестоки. Терпимы к прегрешениям неразвитых. От ответственности не прячутся, но и не переусердствуют как староста захудалого городишки. Конечно, не считая двоих-троих с блеском в глазах, она его узнала, блеск Торкемады, но те не могли перевесить.

Приговорили её к двадцати годам тюремного заключения.

– Сеньорес, – побледнев, начала Изабелла, – прежде, чем явиться перед почитаемым судом и этой buena compania, меня уверили, что это только моральное судилище...

Уверили, что да, но учитывая тяжесть...

Она пожала плечами. Двадцать лет. Тридцать лет. Давно была мёртвой.