Похороны Казакова были назначены на субботний вечер. Ветхую, с облупившейся краской хибару украсили мишурой и серебристым «дождиком». Траву около дома аккуратно скосили. Секатором подровняли разросшиеся за лето кустарники. Побелили стволы старых, скрюченных яблонь.
Приехавшие из райцентра музыканты, расставив аппаратуру во дворе, наигрывали что-то ритмичное. Они часто прерывались и подстраивали инструменты.
Невысокий паренёк в респираторе и бейсболке набок, встряхивая баллончик с краской, рисовал граффити на входной двери. Несколько мужчин оккупировали под кустом сирени скамейку со столиком и азартно застучали костяшками домино.
Суетливый худрук Семён Борисович поправил алый галстук-бабочку, глотнул из бутылки шампанского и отдал команду выносить гроб.
Четверо в жёлтых комбинезонах вбежали в дом, грузно затопав по длинному коридору. Музыканты перестали играть. Доминошники лениво поднялись, неспешно побрели к дому. Соболезнующие плотно обступили крыльцо.
Вынесли гроб, установили на табуретах. Худрук махнул рукой. Музыканты заиграли. Громко и фальшиво.
С трудом протиснувшись сквозь толпу, пятилетний Антоша вбежал на крыльцо и заглянул в гроб. Его дедушка лежал в обитом красным шёлком ящике, сложив руки на груди.
– Деда, – потянулся мальчик к покойному, но был тут же отодвинут продавщицей сельмага Нюрой.
Послышался лязг, музыканты сбились с ритма и постепенно стихли.
– Струна лопнула, – сообщил патлатый гитарист в кожаной безрукавке, – ща поправим.
Он присел и достал из гитарного чехла свёрнутую колечком запасную струну.
– А ну-ка, расступись! – вышел из коридора Жёлтый комбинезон.
Следом за ним спустились ещё трое. Они набросили на плечи полотенца и с лёгкостью подняли гроб.
Люди расступились, образовав живой коридор.
Барабанщик пошумел «тарелкой», нестройная музыка зазвучала вновь.
Жёлтые комбинезоны пронесли гроб сквозь толпу. Соболезнующие смыкались и вытягивались в длинную колонну вслед за гробом. Вперёд вышли бабушки с венками.
Крышку гроба несли Миша Зимин с Женей Шаповаловым. Чуть поодаль, под руку с сыном и дочерью, шла вдова. Сослуживец покойного что-то шепнул на ухо вдове, и она хихикнула, прикрыв рот ладонью.
Оставляя за собой дорожку из еловых веток, толпа прошла мимо клуба и свернула на улицу Колхозную. Из-за угла общежития показался подвыпивший комбайнёр Миша Никифоров.
– Мих, – крикнули ему, – давай к нам, проводим фельдшера!
Комбайнёр закивал, и его метнуло в сторону толпы. Там кто-то принял его, поддерживая за талию.
Пышнотелая Светка Плеханова развела руки, расправила за спиной цветастый платок и, приплясывая, заголосила:
Наши местные ребята –
Жулики, грабители.
Мужичок говно возил,
И того обидели! У-у-у-ух, ух, ух,ух!
Все разразились хохотом. Носильщики от смеха едва не опрокинули гроб.
Пастух густым басом подхватил:
Как над нашим, над вокзалом
Пролетал аэроплан,
Все е…ники подняли,
А я с…дил чемодан!
И вновь прогремели раскаты лошадиного ржания.
Идущие со смены строители-шабашники с удовольствием примкнули к весёлому каравану. Разгорячённый агроном стянул с себя майку и стал размахивать над кучерявой головой.
Пыль стояла столбом. Пустые бутылки летели в окрестные палисадники. Отставший мужичок в синем трико свесился с забора и стошнил в клумбу. Набожные старушки смотрели сквозь щели в заборе, охали и судорожно крестились.
Когда добрались до кладбища, уже начало смеркаться. Хмурый сторож отворил высокие решётчатые ворота. Вошли бабушки с венками, за ними внесли гроб, затем стали заползать остальные. Скорбящие растянулись цепочкой и брели по узкой, петляющей тропинке мимо оградок с гранитными памятниками и миниатюрными столиками. Некошеная трава вдоль тропинки била по рукам и путалась в ногах.
Носильщики опустили гроб на заранее приготовленные табуреты, чуть левее от могилы. Крышку устроили рядом. Скорбящие окружили свежевыкопанную, пахнущую чем-то сладким, могилу.
Худрук потушил сигарету о берёзу и деловито произнёс:
– Две минуты на прощанье.
Но никто не сдвинулся с места. Все исступлённо смотрели на покойника.
– Товарищи, ну что вы в самом деле! Подходите, прощайтесь, – сказал Семён Борисович.
Где-то наверху, спрятавшись в листве, скрипела ворона.
– Ну, давайте! До встречи, Валерий Александрович, – дирижируя, громко проговорил худрук, – до встречи, Валерий Александрович.
– До встречи, Валерий Александрович, – послышались редкие, несмелые голоса.
– Ну, ещё разок, дружней, – подбадривал неугомонный худрук, раскачиваясь и дирижируя, – до встречи, Валерий Александрович.
– До встречи, Валерий Александрович, – выравнивались голоса, и постепенно выстроились в дружное скандирование, – до встречи, Валерий Александрович! До встречи, Валерий Александрович!
Неожиданно Антоша вырвался из материнских объятий, бросился к гробу, приложился к холодной, ввалившейся щеке деда и заплакал навзрыд.
– Деда, миленький, вставай, вставай, – целовал мальчик покойного.
Народ затих. Пастуха вырвало на ржавую, оплетённую вьюном, оградку.
– Что он делает? – послышалось из толпы.
– Кто?
– Да мальчик, мальчик!
– Хм, дела... – поскрёб небритый подбородок зять покойного.
Раскрасневшаяся мать за ухо оттащила мальчишку от деда и отвесила звонкий подзатыльник. Мальчик зарыдал, дёргая плечами и утирая слёзы ладонью.
– Что ж ты меня перед людьми позоришь, – прошипела мама, – деда бы пожалел, бесстыдник. Ну, придём домой – ремня всыплю!
– Жень, заколачивай, – махнул рукой Семён Борисович.
Гроб заколотили и на верёвках опустили в глубокую могилу.
Каждый бросил по пригоршне земли. Голые по пояс могильщики заработали лопатами. Переговариваясь, скорбящие неспешно расходились, и вскоре опустевшее кладбище утонуло в ночной тишине.
Комментарии пока отсутствуют ...
