1. Чувашский мыс

 

…И пришёл Кучум на Чувашский мыс.

И кровавой тучей над ним завис.

И вонзил Кучум свой волчиный клык

В заповедный град – Золотой Кашлык.

Бикбулата бил и Ядкара бил,

И из черепа Едигера пил.

На костях неверных поставил вал

И Сибир-Искером его назвал.

Трижды в день топтал на валу траву

И плевал на царственную Москву.

Вознося Московии похвальбу,

Говорил, что видел её в гробу.

И со всех народов – (куда ни глянь!) –

По Иртыш-Тоболу сбирал он дань.

Чтоб исправно слали ему ясак,

Вырезал он данников, как собак.

Укрощая местных худых князьков,

Забирал в заложники их сынков.

И несчастных княжьих забитых жён

Уводил в полон на аркане он.

Обращал язычников в мусульман.

И кровавый плыл над землёй туман.

Говорят, с тех пор на крутом ветру

Кровянеют сосен стволы в бору.

И в рассветном мраке, огнём горя,

Над Тобольском кровью сочит заря.

А в урочный час, благодатный час,

Из воды всплывает Пречистый Спас

И являет миру Господний лик,

Чтоб напомнить людям, как Бог велик.

Он для всех на свете надёжный щит.

А икона кровью мироточит.

Из времён далёких до наших дней

Белый ангел Божий парит над ней.

И стоит у ангела на крыле

Белый град Тоболеск в былинной мгле.

Осеняет светом иртышью водь.

Так его задумал создать Господь.

Белый град Тоболеск свечой стоит.

И небесным светом Сибирь хранит.

Он Сибирским Ангелом  наречён

И Всея Сибирь за его плечом.

…И пришёл Ермак на Чувашский мыс.

И, как царский сокол над ним завис.

И вознёсся он над Кучум-ордой,

Над Иртыш-водой, над волной седой.

И пять тысяч лучников он узрел.

А в колчане лучника тридцать стрел.

И сказал тогда атаман-Ермак,

Рассекая взором кромешный мрак:

«Мне дерьмо татарское не впервой

Боевой вычерпывать булавой.

Это вам не мёд пить из пьяных сот.

И на всё про всё казаков пятьсот.

Ты прости меня, Свята Божья Мать,

Или смерть примать, или срам имать!»

Как сказал Ермак, так и сделал он.

И услышал вдруг колокольный звон.

Ни одной черкви за сто вёрст окрест.

Видно, Сам Господь знак подал с небес.

Значит, славный будет чертям улов

Изо всех орудий и всех стволов,

Развернув бортами свои стружки,

По татарам вдарили казаки.

А когда рассеялся едкий мрак,

Казакам своим подмигнул Ермак,

Свистнул острой сабелькой над собой

И шагнул с борта в рукопашный бой.

А за ним попрыгали казаки

В ледяную воду Иртыш-реки.

И лихие сабельки казаков

Распороли саван седых веков.

Содрогнулась в страхе Кучум-орда.

Разбежались стражники – кто куда.

Потому что нету страшней беды,

Закипевшей в драке, Иртыш-воды.

…А Кучуму снился намедни сон,

Что над ним развергся небесный склон.

И ему привиделась Божья Мать,

И велела город искерский сдать.

А иначе он попадёт в беду –

Как собака, в грешном сгорит аду.

…Трижды вёл Ермак в рукопашный бой

Боевых товарищей за собой.

Трижды били пушки с казачьих струг,

И редел товарищей кровный круг.

А когда повёл их в четвёртый раз

Из глуби речной всплыл Пречистый Спас.

И тогда сказал казакам Ермак:

«Это Сам Господь подаёт нам знак».

И в Искер-столицу они вошли,

Но Кучума в городе не нашли.

Прихватив с собою казну и жён,

Свой бесславный город покинул он.

…И багряно вспыхнули облака.

И протяжным гулом зашлась река.

Глубоко в земле разразился стон.

И поплыл во мгле колокольный звон.

Ни одной черкви на сто вёрст окрест.

Видно, Сам Господь знак подал с небес.

И взошла заря на крутой крови.

И в бору заплакали соловьи.

А потом, калёным дымя ядром,

Раскатился в небе вселенский гром.

И уверовал весь сибирский люд –

Небеса палят Ермаку салют.

 

 

2. Чулков

 

Даниил Григорьевич Чулков

Атаман отважных казаков,

Письменный стрелецкий голова

На тебя надеется Москва.

 

Ты провёл ладейный караван

Сквозь дремучий вековой туман

На таёжный солнечный Тобол.

О тебе звенит сосновый бор.

 

Вековыми кедрами трубя,

Вся Сибирь приветствует тебя.

И гудит вельми плечист и раж

Под твоей пятой тобольский кряж.

 

Здесь пред Богом, на ЕГО порог

Казаки поставили острог,

Чтоб примкнуть вплотную к небеси

Золотой рубеж Святой Руси.

 

Трижды осенив чело крестом

На тобольском береге крутом.

Троицкую церковь возвели

И острог Тобольском нарекли.

 

С той поры по праздникам Господь

Приступал не раз тоболью водь.

Где стоят в небесной высоте

Ангелы у Бога на щите.

 

В том небесном воинском строю

На передовом стоит краю

С разлихой ватагой казаков

Даниил Григорьевич Чулков.

 

 

3. Ремезов

 

Если строит Бог свой небесный град,

На Тобольский Кремль направляет взгляд.

Собирает каменщиков своих.

И первейший Ремезов среди них.

Потому что мастеру не впервой

Вымерять строительство бичевой.

Ведь ещё при жизни благим путём

Всю Сибирь промерил своим локтём.

И в локтях громады сибирских вёст

Он на карту царскую перенёс.

И за это царь в назиданье всем

Разрешил отстроить Тобольский Кремль.

Потому допрежь деревянный он,

И огонь наносит ему урон.

Заложить кирпичный велел завод

Над пучиной диких иртышских вод.

Приказал тобольский кирпич ваять

И Кремлю во все времена стоять.

Государь со шведами вёл войну.

Были инженеры в его плену.

Пожелал он пленных от вражьих войск

Переправить Ремезову в Тобольск.

Для строительных и иных потреб,

Чтоб не даром  жрали казённый хлеб.

Эти иноземные мастера

Принесут немало казне добра.

Их уразумением мужики

Передвинут русло Тобол-реки.

Чтоб Тобол-реки полноводный вал

В половодье город не подмывал.

И палату шведскую возведут.

И её Рентереей назовут.

Чтоб пушную рухлядь в неё сбирать.

И казну российскую пополнять…

………………………………………

…Дьяк царёву грамоту настрочил

И Семёну Ремезову вручил.

Только наш Семён – не простой Семён!

И в работе спор, и умом силён.

И горазд подмешивать в кирпичи

Заревые солнечные лучи.

Закаляет глину огнём крутым.

И кирпич становится золотым.

Оттого и кажется – Кремль парит,

Что на чистом золоте он стоит.

И его кремлёвские кирпичи

Источают солнечные лучи…

…По весне в лучистый искристый день

Над рекой разносится птичья звень.

То звенит на заводях камыша

Ремез – птичка певчая Иртыша.

О Семёне Ремезове поёт

И птенцам крылатый детинец вьёт.

………………………………………

…Если строит Бог свой небесный град.

На Тобольский Кремль направляет взгляд.

Собирает каменщиков своих,

И первейший Ремезов среди них.

По нему в кремле колокольный звон.

Потому что Божий каменщик  он!

 

 

4. Дождь

 

От царевичей Дмитрия до Алексея

Горемычной мученической тропой,

Непорочные детские слёзы сея,

По России дождик идёт слепой.

 

И хотя идти по тропинке скользко –

Ажно целых две тысячи с лишним вёрст,

Но висит от Углича до Тобольска

Семицветной радуги дивный мост.

 

Под мостом гудящая Волга в плёсах,

И в скитах таёжных лежит Сибирь.

Этот дождь слепой – для России посох

И её божественный поводырь.

 

Разливанным облаком в небе хлёстко

Барабанит дождь над Россией всей.

И сидят на радуге два подростка –

Цесаревичи Дмитрий и Алексей.

 

И сияет благость на детских лицах.

Чтоб не плакать, ладонью зажали рот

Потому что узнали в своих убийцах

Непутёвый и жалостный свой народ.

 

И вздыхают над русскими мужиками,

Что безропотно терпят казённый кнут.

И за дикий высокий уральский камень

Провинившийся колокол волокут.

 

 

5. Опальный колокол

 

На верёвках волоком

До Тобол реки

Притащили колокол

Бунтовщики.

 

Чтоб, немой, в Сибири

Он перемог

Самый долгий в мире

Опальный срок.

 

Засадили глухо

Его в тюрьму.

Отрубили ухо

И язык ему.

 

Принародно били,

Чтоб смирился он.

Душу загубили.

Растоптали звон.

 

«Ты, разбойник лютый,

Будешь знать, урод,

Как на бунт и смуту

Поднимать народ.

 

Получай, собака,  

Углечский смутьян».

Был палач, однако,

На расправу рьян.

 

И плетьми поруган.

И клеймом клеймён.

По сибирским вьюгам

Под кандальный звон

 

На верёвках волоком

До Тобол реки

Дотащили колокол

Бунтовщики.

 

И на три столетья

Он сел в сугроб.

И на три столетья

Он впал в озноб.

 

И на три столетья

Свой звон забыл.

И тобольский ветер

В нём волком выл.

 

 

6. Печальный Ангел

 

1.

Над городами, весями,

Над грешною молвой

Печальный ангел свесился

С небес вниз головой.

 

Кровавой пыткой меченный,

Повергнутый хулой,

На царствие повенчанный

Петровскою петлёй.

 

2.

Решением сената

Подписан приговор.

Тобольский губернатор –

Подлейший плут и вор.

 

Первопрестольный стольник.

Сибирский исполин.

Среди сынов достойных –

России блудный сын.

 

Любимец домочадцев.

Былинный богатырь.

До берегов камчатских

Раздвинувший Сибирь.

 

От островов японских –

Восточный край земли –

До островов чухонских

Гонял он корабли.

 

Гагарин, князь светлейший,

Исконный, русский, свой!..

И – висельник, висевший

В петле вниз головой.

 

В народных песнях ставший

Царём Сибири всей –

Печальный ангел падший

По имени Матвей.

 

3.

А на лугу Царицыном

Трещат столы от блюд.

Пред царскими мздоимцами

Бьёт пушечный салют.

 

Сафьяновы ботиночки

Гарцуют по лужку.

Справляет Пётр поминочки

По стольному дружку.

 

Оркестр гремит неистово…

Шуты под визг и стон

Царём козла сибирского   

Сажают на престол.

 

Пётр буйствует и бесится,

Катаясь по траве.

А падший ангел светится

В небесной синеве.

 

Кровавая испарина

На ангельском челе.

Смердящий труп Гагарина

Болтается в петле.

 

И всё же, не пропащая

Российская страна,

Коль даже светом падшего

Она освещена.

 

 

7. Адмирал

 

Расступись, честной назём!

Губернатора везём!

На рудничных тачках

Тащим на карачках

 

На тобольскую зарю

Федьку – рваную ноздрю.

Губернатор новый –

Каторжник бубновый!

 

На Охотске срок трубил.

Солью шкуру продубил.

Шельма, ловок и хитёр,

Все бока о нары стёр.

 

На Тобольск, престольный град,

Едет вор и казнокрад.

Энта забубённа лядь

Будет нами управлять.

 

Порешил лихой упырь

Под себя подмять Сибирь.

Стражу зельем опоил,

Кандалы перепилил,

 

А когда конвой уснул,

Из острога умыкнул

С царской подорожной,

Дармоед острожный.

 

На Базарный въехал взвоз

Губернаторский обоз.

Спрыгнул из повозки

Адмирал тобольский.

 

И его орлиный взор

Озарил речной простор,

Цепь матёрых склонов.

Господин Соймонов

 

Взял коня за удила.

И – взахлёб колокола,

Славя Православье,

Грянули за здравье.

 

А тобольские купцы,

Родовитые отцы,

Катят бочку с мёдом:

«Свет-Иваныч Фёдор,

 

Ковшик зелья пригуби,

Край тобольский возлюби.

Будь Сибири мужем.

Мы тебе послужим!»

 

И с тобольского бугра

Сбросил шапку серебра

На подножье склонов

Волк морской Соймонов.

 

Каторжник охотский.

Благодетель флотский.

Ковшик жахнул через край.

Рвань тобольская, гуляй!

 

Пой, Иртыш! Пляши, Тобол!

Губернатор наш – орёл!

Адмирал царя Петра.

Губернатору – ура!!!

 

 

8. Божий день

 

Сонет

 

Во все зори и праздники здешних мест

Опускается огненный столб с небес.

 

Золотой светоносной своей пятой

Упирается в Троицкий мыс святой.

 

На сияние вечное обречён.

Соловьиной картечью изрешечён.

 

Из глубинных земных родниковых недр

Возвышается он, как сибирский кедр.

 

Называется столб этот – Божьим днём.

И покоится свод небесный на нём.

 

И стоит у подножия дня поэт,

И восторженный пишет о нём сонет.

 

Упирается в огненный столб плечом,

Соловьиной картечью изрешечён.

 

 

9. Соловей

 

Ещё поёт в тени среди ветвей,

России ставший светлою отрадой,

Алябьевский тобольский соловей

За приходской захарьевской оградой.

 

Где, песенный отмаливая дар,

Под сенью православного прихода

Поклоны бил Алябьев Александр –

Герой войны двенадцатого года.

 

С фортуной переменчивой своей

Он храбро и отчаянно сражался.

Тобольский ссыльный, песенный Орфей,

Отец-радетель русского романса.

 

Как офицер и пламенный гусар,

Врагов крушивший конною лавиной,

Он небеса России сотрясал

Высокой русской песней соловьиной.

 

Не потому ли видится порой,

Что над тайгой, снегами убелённой,

Возвышен Алафеевской горой,

Парит Тобольск сибирскою короной.

 

Как можно не влюбиться в эту ширь?

С горы стекает снежное Тоболье.

И за плечом Тобольска вся Сибирь,

Как мантия имперская соболья.

 

От млечных стен Тобольского кремля

До океана ширится и длится

Сибирь – не просто русская земля, –

Она Всея Руси императрица.

 

Парит Тобольск под куполом небес,

Благословляя отчие просторы,

И старцы монастырские окрест

В молитвах слышат ангельские хоры.

 

На вечные года и времена

Сибирь вписалась в Божие пространство.

Тобол – России звонкая струна.

Тобольск – столица русского романса.

 

 

10. Метель

 

Когда небесная медведица

Снег рассыпает из ковша,

Метёт тобольская метелица

Над побережьем Иртыша.

 

Метель, лихая сумасбродница

И леденящая мольба.

Она острожная колодница

И каторжанская судьба.

 

Метель, сибирская кондальница,

С упрёком смотрит мне в глаза.

Она народная печальница

И Достоевского слеза.

 

Её попутчиком и мытарем

Пустился я в далёкий путь.

Земля, такой слезой умытая,

Меня не может обмануть.

 

Пока тобольская метелица

Метёт просторы Иртыша,

Позволь, небесная медведица,

Испить из твоего ковша.

 

Своей попоной серебристою

Ночной морозною порой,

Своей дымящейся, искристою

Медвежьей шубою накрой.

 

Возьми в сердечные избранники

И обними, и обогрей.

В России все поэты странники

Метельной Родины своей.

 

 

11. Флейта

 

Это кто исполняет на флейте

Мелодичный лихой экзерсис?

Это Петя Ершов… Это Петин

Романтический скромный каприз.

 

Он студент петербуржский столичный.

И флейтист, неизвестный пока.

Но зато литератор отличный,

Написавший Конька–Горбунка.

 

Говорил Пете Гунке – маэстро:

«Лучше, Петя, ты сказки пиши.

Ты искристая флейта оркестра

Звонкой русской народной души».

 

…Хоть Ершов и не стал музыкантом,

Но заветную флейту хранил.

И своим грандиозным талантом

Славный русский Парнас покорил.

 

Есть небесная музыка в слове,

Восходящая в звёздный зенит.

По величию духа и крови

Нас она перед Богом роднит.

 

Назовите такую мне местность,

Ту девчонку, того паренька,

Что, вникая в родную словесность,

Не читали Конька-Горбунка!

 

Где уныния нет и в помине

И жар-птицею времечко мчит.

А небесная флейта и ныне

В каждой строчке ершовской звучит.

 

 

12. Гезель

 

Кюхельбекер, «Кюхля», «Гезель»!

На твоей худой спине

Лицеистом Пушкин ездил,

Как на добром скакуне.

 

То стремглав гонял галопом,

То рысцой-трусцой пущал.

По спине ладонью хлопал.

От восторга верещал.

 

Ненароком, втихомолку,

Светом глаз своих пленя,

Он трепал тебя за холку,

Как любимого коня.

 

Ах, лицейские забавы!..

Ослепительны оне –

Солнце русской звонкой славы

На своей таскать спине.

 

И насупившийся глухо,

Опалив огнём виски,

Он цедил тебе на ухо

Юные свои стишки.

 

Уходились между прочем,

Словно кони на снегу,

Эти пламенные строчки

У тебя в лихом мозгу.

 

А потом, как кони в мыле,

Через много-много лет

Далеко в Сибири всплыли

На крещённый Божий свет.

 

И в тобольский хмурый вечер

Ты, ослепший и больной,

Прокричал: «Подайте свечи!

Пушкин говорит со мной!»

 

Кюхельбекер, «Кюхля», «Гезель»!

В русских ты снегах почил.

О свободе дерзко грезил

И свободу получил.

 

Рыцарь призрачных мистерий

На российском сквозняке.

Гезель – это подмастерий

На немецком языке.

 

 

13. Пушкинское слово

 

На Троицком мысу высоком,

Господней волею храним,

Тобольский кремль – сибирский сокол,

И шестикрылый Серафим.

 

По-пушкински над перепутьем

В таёжном небе ты паришь

Там, где Тобол искристым устьем

Впадает в северный Иртыш.

 

Где в колокольный величальный

И величавый перезвон

Вливается и звон кандальный,

И стон, и плач былых времён.

 

И за чертой зарыт засечной

В сырой кладбищенской глуши

Любезный Кюхля – друг сердечный,

Осколок пушкинской души.

 

Вольготно пушкинское слово

Разносится по Иртышу:

«…Я прочитал Петра Ершова

И больше сказок не пишу!»

 

И, как небесное причастье,

Тобольский осенив зенит,

Звезда пленительного счастья

Сибирь венчает и хранит

 

 

14. Суриков

 

…А Суриков с детства не плакал.

Порой выбивался из сил.

Приученный к уличным дракам,

Он молча обиды сносил.

 

В душе его ангелы пели.

Прозрачно искрясь, на листы

Ложились его акварели,

Как детские слёзы чисты.

 

Когда он гостил на Тоболе,

Весна на Тоболе цвела.

Она целый город в подоле

Ему под окно принесла.

 

Василий Иванович замер.

Тобольский сквозной небосклон

Был весь переполнен слезами,

Что в детстве не выплакал он.

 

На красной имперской порфире

Рассветной воды Иртыша

Сюжет – «Покоренье Сибири…»

Его угадала душа.

 

И стали Ермак со дружиной,

На смертный идущие бой,

Не просто известной картиной,

А русской великой судьбой.

 

Не зря по тобольскому устью

Юродивый шибко кричал:

«Господь наш с московскою Русью

Навечно Сибирь обвенчал!»

 

…А Суриков сердцем услышал

Тобольских небес благодать,

Когда он на улицу вышел

Народные лица писать.

 

Ему, как желанный гостинец,

Подаренный вьюжной судьбой,

Крылатый тобольский детинец

Играл на трубе золотой.

 

…А Суриков шёл в полумраке

Встречать соловьиный рассвет.

Всей здешней округи собаки

Ему посылали привет.

 

Склоняясь, трава целовала

Его дорогой сапожок.

Берёзка его зазывала

К себе на привольный лужок.

 

…А Суриков, знатный художник,

Кремлёвские прясла писал.

И дикий седой подорожник

Пред ним от восторга плясал.

 

И красные девки в Тобольске,

Хитро сдвинув домиком бровь,

Ему предлагали по-свойски

Сердечность свою и любовь.

 

…Об этом в сибирской столице

Звенит соловьиная трель.

И в местном музее хранится

С Тобольским Кремлём акварель.

 

 

15. Эхо

 

Припомнилась вдруг детская потеха –

В тумане окликать седую тьму.

И, заплутав, через полвека эхо

Нашло его, ответило ему.

 

Опять туман за окнами клубится,

И фонаря не видно на углу.

Не спится Менделееву, не спится.

Тревожно он глядит в ночную мглу.

 

Во мгле он видит дорогие лица.

И может оттого и потому

Не снится легендарная таблица

Во сне периодически ему.

 

Не снятся петербургские туманы.

Сквозь них и небо разглядеть нельзя.

Село родное снится – Аремзяны,

Товарищи по детству и друзья.

 

Тобольская гимназия мужская.

…И через полстолетья по весне,

Приятелей забытых окликая,

Он вздрагивает нервно в полусне.

 

Тревожно ностальгические боли

Теснят его сознание и грудь.

А хочется, как в детстве, вольной-воли

И воздуха сибирского хлебнуть.

 

И он решает – всё же надо ехать,

Оставив все насущные дела.                                

Так Родина его сердечным эхом

В далёкую дорогу позвала.

 

…Когда речной колёсный пароходик

К Тобольску капитан пришвартовал,

Он! Менделеев! Сиганул со сходней!

И в ноженьки Тобольск поцеловал.

 

 

16. Фотографии

 

Среди фотографий старинных

Тобольских купцов и мещан

Я, словно в сказаньях былинных,

Героем себя ощущал.

 

Глубокие мудрые лица –

И взор, и осанка, и стать…

Не каждая сможет столица

Такой глубиною блистать.

 

Такой необъятною ширью

Загадочной русской души.

И веет морозной Сибирью

Из этой столичной глуши.

 

И есть незаёмное что-то,

Что выше любого ума.

И, кажется, с каждого фото

История смотрит сама.

 

Такой корневой – не парадный! –

К далёким потомкам визит.

И внутренний свет благодатный

Из каждого снимка сквозит.

 

Носившие солнце в котомках

И Божий сияющий лик,

На вас и на ваших потомках

Тобольский стоит материк.

 

Здесь веришь в несметное чудо

Бескрайней сибирской земли,

Когда понимаешь откуда –

Куда и зачем мы пришли.

 

В тайге и на каторжном тракте,

И в шахтах глухих рудников

Ковался сибирский характер

В суровом горниле веков.

 

Здесь верные дело и слово

Тверды, как сибирский гранит.

И дивная сказка Ершова

Великую правду творит.

 

 

17. Минсалим

 

В зимний день под городом Тюмень

Из сугроба вынырнул тюлень.

Божий мир улыбкой одарил

И по-русски вдруг заговорил.

Про его волшебные слова

Разнеслась по всей Руси молва...

Говорят, в деревне Красный Яр

Зародился этот экземпляр.

До Тобольска города доплыл

И большим художником прослыл.

Там и познакомился я с ним.

Он Тимергазеев Минсалим.

Вознесённый славой до небес,

Легендарный мастер-косторез.

Северной поэзии кумир,

Сотворивший свой исконный мир

Из больших снегов и облаков,

Восходящий в глубину веков.

И о том тайком поведал мне

Бивень мамонтиный на стене.

…………………………………………

…В зимний день под городом Тюмень

Из сугроба вынырнул тюлень.

И, сугробы пробуя на вкус,

О сугробы стёр тюлений ус.

Мир лучистым взглядом озарил.

И в стихах моих заговорил:

«Я скучаю по рукам твоим

Добрый мой создатель Минсалим!..

Посреди полночной тишины

Снятся мне твои земные сны.

По всему седому Иртышу

Я твою фамилию ношу.

Я – улыбка светлая твоя –

Озаряю отчие края,

Я твоя бессмертная душа,

Что царит над гребнем Иртыша.

Льётся над землёй небесный гул.

Это древний предок твой – Вогул,

Словно туча, хмурит в небе бровь,

Высекая из камней любовь –

Женщину желанную одну –

Мать, сестру, любимую жену.

Так из кости высекаешь ты

Щедрый свет любви и красоты»…

…………………………………………

…В зимний день под городом Тюмень

Из сугроба вынырнул тюлень.

И, умывшись солнечным лучом,

Так сказал: «А я тут не при чём.

Чтоб спасти задуманный сюжет,

Про меня всё выдумал поэт.

Но за то, что в рифму говорю,

Минсалима я благодарю!»

 

 

18. На небесах

 

Катаемся на снегоходе.

Сугробы, словно облака.

Пусть ангелы на небосводе

Нам позавидуют слегка.

 

У них ведь нету снегохода.

В просторах млечного пути

Им по стремнине небосвода

Крылом приходится грести.

 

То взлёты, то крутые скаты –

Волнистый снежный млечный путь.

Мы, словно ангелы, крылаты,

И даже светимся чуть-чуть.

 

Такая дикая свобода

Досталась мне не по летам.

Я по стремнине небосвода

Небесным ангелом летал.

 

Спасибо, дорогой Елфимов

Аркадий, что сквозь снежный шквал

И я ладони Херувимов

И Серафимов целовал.

 

Здесь, на заснеженном Тоболе,

Преодолев свой смертный страх,

По Божьей, по небесной воле

Я побывал на небесах.

 

 

19. Тюремный замок

 

По тюремному замку к плечу плечом

Мы шагаем с художником москвичом.

Гулко наши шаги звучат в полутьме.

Породнились мы с ним в тобольской тюрьме.

 

Он Лукьянов Иван и подельник мой.

Повязала нас крепко судьба тюрьмой.

Трижды здесь подавлялся тюремный бунт.

Знаменитые люди сидели тут.

 

Здесь влачил Чернышевский тюремный срок.

Проклинал Короленко жестокий рок.

Если выйдем на волю из этой тюрьмы,

Знаменитыми будем с тобою мы.

 

Открывается карцера глухо дверь.

Чую я – не к добру это всё теперь.

Заходи побыстрей, не робей Иван.

Этот карцер в народе зовут – «стакан».

 

В этом карцере нету сидячих мест.

Он для самых стойких – тяжёлый крест.

И хотя маловат на двоих «стакан»,

Выпьем чашу судьбы, мой собрат Иван.

 

Но толкает нас в спину экскурсовод,

Потому что заканчивает обход.

И выходим вдвоём из лихой тюрьмы

На свободу с чистой совестью мы.

 

 

20. Искры

 

От колокольных гудов

Искрится Абалак.

Смеётся Петя Пудов:

«У нас в Сибири – так!»

 

И смех его искрится.

И он искрится весь.

И над землёй клубится

Искристой пыли взвесь.

 

Околицы, просёлки.

Куда ни посмотри –

Сосновые иголки

Искрятся изнутри.

 

Искрящаяся ветка

В искрящемся бору.

Искрящаяся белка

Метёт хвостом искру.

 

Ручей искрится быстрый.

Искрится волчий след.

Отмечен Божьей искрой

В Сибири Божий свет.

 

И никуда не деться

От искромётных встреч.

И невозможно сердце

От искры уберечь.

 

Тобол искристый мчится,

Чтоб в рокоте большом

В объятьях братских слиться

С искристым Иртышом.

 

В искристом лунном свете

Искрится звёздный мрак.

Смеётся Пудов Петя:

«У нас в Сибири – так!»

 

 

21. Тобольский  Кремль

 

На высоком Троицком мысу

Господу молитву вознесу.

Осиянный ангельским крылом,

Господи, я бью тебе челом.

 

На душе вольготно и светло.

Надо мною ангела крыло.

На тобольской праведной земле

Ангел держит небо на крыле.

 

Под крылом у ангела Сибирь.

Он её небесный поводырь.

На трубе играет золотой

Ангел Света всей Руси Святой.

 

Золотят церковные кресты

Божьи светоносные персты.

Омывают светом купола

Ангела-Хранителя крыла.

 

Мой Богоспасаемый Тобольск

Перед строем всех небесных войск.

Песню величальную тебе

Ангел исполняет на трубе.

 

Комментарии пока отсутствуют ...

© Vinchi Group - создание сайтов 1998-2024
Илья - оформление и программирование