В социально-практическом аспекте исследование экзистенциальных проблем одиночества, смерти, «экзистенциального вакуума» и отчуждения становится весьма значимым в связи со становлением информационного общества, развитием процесса глобализации, включением в интеграционные процессы всего российского социума.

В теоретическом аспекте философское изучение проблемы человека, включая рационализацию постижения его сущности в экзистенциализме, актуально в свете кантовского антропологического поворота в философии.

Роль творчества Достоевского в мировой культуре весьма значима, поэтому философское исследование его идей имеет положительное значение не только в современных условиях, но и для будущего, так как Достоевский предвосхитил многие тенденции глубоких изменений человека в ХХ и ХХI веках. В данном контексте писатель ещё в XIX веке предельно остро выразил глубокий кризис человеческого существования, предвосхитил процесс потери индивидом бытийного самопонимания, отчуждения личности от своего собственного, настоящего Я.

Несмотря на огромный объём исследовательской литературы о Достоевском, проблема «экзистенциальных мотивов» в его творчестве изучена не всесторонне. Среди авторов, занимающихся разработкой данной проблематики, нужно особо выделить диссертационное исследование Т.Е. Николаевской «Ф.М. Достоевский как предтеча европейского экзистенциализма (опыт проблемного исследования)»[1], в котором осуществлён панорамный обзор воздействия творческого наследия писателя на основных представителей данного направления философской мысли. Кроме этой фундаментальной работы, можно упомянуть несколько фрагментарных исследований, написанных либо на материале французского атеистического экзистенциализма, как у В. Ерофеева,[2] либо на материале русского и американского экзистенциализма, как у А.Н. Латыниной[3]. Но, на наш взгляд, в книге В. Ерофеева поднимаются не все аспекты, которые являются существенными для освещения проблемы «экзистенциальных мотивов» в творчестве Достоевского. Например, им не рассматривается феномен социального отчуждения и «экзистенциального вакуума», автор не исследует тему самоотчуждения индивида от своего собственного «Я». Также, на наш взгляд, некоторым недостатком публикации В. Ерофеева является излишнее увлечение автора анализом философских взглядов Ж.П. Сартра и А. Камю, он не рассматривает системно работы М. Хайдеггера, К. Ясперса, М. Буббера, а это могло существенно обогатить «предметное поле» данной монографии. Схожие недостатки содержит диссертация А.Н. Латыниной: её автор акцентирует внимание читателя на отличие взглядов Достоевского от основных теоретических постулатов экзистенциалистов, но не рассматривает вопрос, чем были порождены подобные фундаментальные отличия.

Кроме того, тема «Достоевский и экзистенциализм» в более частном виде рассматривалась в работах таких философов и литературоведов, как В. Кирпотин, Ю. Карякин, А.С. Долинин, Ю.Н. Давыдов, Г. Фридлендер, Е.П. Кушкин, А.В. Лесевицкий, А.И. Владимирова, К.М. Долгов, Н.А. Бердяев и Л.Н. Шестов[4].

Кроме вышеуказанных исследователей, необходимо выделить несколько зарубежных авторов, анализирующих проблему «экзистенциальных мотивов» в творчестве писателя. Это такие «достоевсковеды», как В. Кауфман, Э. Брейзак, С. Финкелстайн, М. Шайкович и М. Грин[5]. Следует особо отметить монографию В. Кауфмана «Экзистенциализм от Достоевского до Сартра», автор которой считает произведение писателя «Записки из подполья» своеобразной увертюрой к экзистенциальной философии. «Записки из подполья» действительно можно назвать самым экзистенциальным произведением Достоевского, но он, как известно, является творцом и других романов, «экзистенциальные мотивы» в которых выражены либо крайне слабо, либо вообще отсутствуют. Например, квинтэссенцией романа «Преступление и наказание» является критика Достоевским идеи социал-дарвинизма, писатель развенчивает этой книгой западный «миф Гоббса» о происхождении общества из злой и жестокой природы. В романе «Подросток» Достоевский критикует увлечение индивида «ротшильдовской идеей», когда накопление капитала может быть осуществлено любым способом, в данном смысле он, скорее, сближается с К. Марксом, чем с экзистенциалистами. В «Бесах», своеобразном «социологическом» романе, Достоевский вскрывает разрушительную динамику развития нигилистических идей, находящих свое выражение в революции. Как видим из перечисленных выше примеров, далеко не всё творчество Достоевского может быть сведено только к «проблемному полю» экзистенциализма.

Учитывая результаты исследовательской деятельности предыдущих учёных, мы в своей работе решили остановиться как на малоизученных аспектах данной темы, так и на тех аспектах, которые ещё не рассматривались в философской литературе о Ф.М. Достоевском.

Ж.П. Сартр в одной из публичных лекций перед французскими студентами назвал Достоевского своеобразным предшественником экзистенциализма. Русский писатель, по мнению французского мыслителя, в своём творчестве сформулировал многие исходные пункты данной философии.

Достоевский действительно оказал серьёзное влияние на многих представителей как атеистического, так и религиозного экзистенциализма. Например, в философских работах А. Камю можно найти ссылки на романы Достоевского. А. Камю писал о том, что впервые прочитал произведение русского писателя в двадцать лет и испытал огромное потрясение. Французский философ вёл метафизический диалог с Достоевским всю жизнь.

Увлечённо читали Достоевского не только французские экзистенциалисты, но и немецкие. В философских трактах М. Хайдеггера, К. Ясперса, М. Буббера можно легко обнаружить воздействие идей русского писателя на их теоретические положения.

Необходимо особо отметить влияние романов Достоевского на таких представителей русского религиозного экзистенциализма, как Н.А. Бердяев и Л. Шестов. Н.А. Бердяев, например, в своей философской автобиографии «Самопознание» пишет, что является своеобразным «учеником» Достоевского, изучение творчества писателя было одним из главных направлений в его жизни. «Достоевский имел определяющее значение в моей духовной жизни, – пишет русский философ. – Ещё мальчиком получил я прививку от Достоевского. Он потряс мою душу более чем кто-либо из писателей и мыслителей»[6]. Не менее восторженно высказывался о романах русского писателя и Л. Шестов, отмечая, что они дают обширное поле для острой постановки вопросов в экзистенциальной философии. В двух исследованиях о Достоевском Лев Исаакович отметил, что русский писатель один из первых в истории мысли столь отчётливо изобразил экзистенцию индивида «перед лицом смерти». С.В. Поросенков в своей монографии подчеркнул: «Л. Шестов высказал мысль о том, что ангел смерти слетел к Достоевскому не тогда, когда он на эшафоте слушал смертный приговор, и не тогда, когда он был на каторге. Присутствие смерти пронизывает саму жизнь»[7]. Кроме этого, Л. Шварцман указывал на то, что Достоевскому удалось подвергнуть критике западную рациональную философию, систему научного знания. Данный мотив, с точки зрения исследователя, наиболее отчётливо выражен в романе «Записки из подполья», он пишет: «И вот экзистенциальная философия Киргегарда, как и философия Достоевского, решается противопоставить истине умозрительной истину откровенную. Грех не в бытии, не в том, что вышло из рук Творца, грех, порок, недостаток в нашем знании»[8].

После констатации такого мощного воздействия Достоевского на представителей экзистенциальной философии, появляется соблазн назвать его предшественником данного философского направления, но это было бы не совсем корректно с научной точки зрения. Достоевский экзистенциален лишь постановкой своих вопросов, но не их разрешением.

Очевидны существенные расхождения позиции писателя и представителей атеистического экзистенциализма по вопросам о смысле бытия, существования высшего Абсолюта, пределов человеческой свободы и бессмертия. Важным отличием воззрения Достоевского от представителей атеистического экзистенциализма является и вопрос о сущности социальной коммуникации, в религиозном экзистенциализме она возможна через Бога, но Ж.П. Сартр, А. Камю и М. Хайдеггер отрицают высший Абсолют, личность становится трагически одинокой.

Но, с другой стороны, и многие представители религиозного экзистенциализма также интерпретируют творчество писателя в угоду своим философским конструкциям.

Экзистенциализм формировался как своеобразная философия кризиса. Не случайно его плодоносное развитие происходило в переломные моменты истории человеческой цивилизации. Ужасные катаклизмы, кровопролитные войны, презрение к человеческой жизни с такой остротой проявились в ХХ веке, что вызвали желание интеллектуальной элиты осмыслить эти процессы. В западном мире появился человек не только искалеченный войнами и революциями, но и одинокий человек. С расцветом буржуазных отношений в Европе произошло нарастание отчуждения одной личности от другой. Общество стало состоять из индивидов, как бы изолированных друг от друга, общество требовало одинокого субъекта, способного спокойно вступать в акт купли-продажи на рынке рабочей силы. И большая заслуга экзистенциальной философии заключается в том, что эта социальная «аномалия» была изучена представителями данного философского направления.

Но есть не только западное «открытое общество» (в терминологии К. Поппера), но и социум иного типа. Именно в традиционном обществе, к представителям которого можно отнести Достоевского, формировалась другая антропологическая «модель», где человек есть средоточие множества межличностных связей. Проблема одиночества была менее острой. Личность была частью огромного целого, от которого было трудно отпасть. Именно в этом цивилизационном отличии «открытого» и «традиционного» социума заключается и своеобразие позиции Достоевского, поэтому мы не можем назвать писателя предшественником экзистенциальной философии.

Перейдём от абстрактного к конкретному и рассмотрим отличительные черты позиции русского писателя от философии экзистенциализма.

Одной из главных проблем экзистенциальной философии является вопрос о взаимодействии индивида и рода. Большинство представителей экзистенциальной философии отстаивают приоритетность личности над обществом. Например, для Ж.П. Сартра социум принимает абстрактную форму: личность не знает, что есть общество. Французский философ подчеркивает, что межличностное взаимодействие основывается на взаимной некоммуникабельности, не существует и человечества. Ж.П. Сартр критикует поклонение социальному, ибо оно отчуждает человека от собственного Я, лишает свободы. Религиозный экзистенциалист Н.А. Бердяев тоже ратует за эту идею. По его мнению, социум способствует закабалению человека, незаметно он теряет себя: «Человек находится в дурной рабьей зависимости от общества, и он сам создает эту зависимость, гипостазируя общество, создавая о нём мифы»[9].

Надо сказать, что и в творчестве Достоевского присутствует эта проблематика. Казалось бы, на этом основании можно причислить русского писателя к предшественникам экзистенциальной философии, но это чрезвычайно упрощённый взгляд на философское наследие Достоевского. Романы мыслителя разноплановы: с одной стороны, он против того, чтобы общество навязывало отдельной личности стереотипы поведения, эталоны одежды, потребительский вкус, но, с другой – Достоевский предупреждает нас об опасности «выхода» из системы координат, которую устанавливает социум. На первый взгляд, кажется, что, попирая общественную мораль, отдельная личность способна самоутвердиться. В двух своих произведениях Достоевский исследует именно этот вопрос. В «Записках из подполья» главный герой в поисках собственного истинного «Я» в конечном итоге совершает преступление, и таким образом Достоевский показывает, что человек не может пренебрегать социальным. Индивид, полностью утративший органическую связь со своими близкими, есть аномальный индивид. Вся широта кругозора такого человека сужается до анализа собственного «Я». Эгоист приписывает себе своеобразное сверхзначение и отказывает другим в каком-либо значении. Главный герой «Записок из подполья» произносит фразу, не характерную для представителя традиционного русского общества: «Свету ли провалиться, или вот мне чаю пить? Я скажу, что свету провалиться, а чтоб мне чай всегда пить»[10].

В романе «Преступление и наказание» Достоевский ещё более отчетливо описывает катастрофические последствия утраты органической взаимосвязи между индивидом и родом. Раскольников, развивая свою расистскую теорию деления общества на различные «разряды», утверждает, что демиурги исторического процесса – Наполеоны, Солоны, Магометы – презирали общественную мораль, они стремились выйти из той системы координат, в которой чувствовали себя скованными. Весь социум превращался для таких великих личностей в поле своеобразного социального эксперимента, где уже не считаются ни с отдельной «слабой» личностью, ни со всем обществом в целом. И это в романе «Преступление и наказание» является элементом философии Ж.П. Сартра. Человек свободен в своём нравственном выборе, ничто не довлеет над ним. Осознавая эту фантастическую свободу, Раскольников выбирает «кровь по совести». И в этом коренное отличие произведений Достоевского от интеллектуальных положений философии атеистических экзистенциалистов. Персона, утратившая живую связь с другими людьми, способна не только на духовное самоубийство, но и на убийство другой личности. Убивая старуху-процентщицу, Раскольников метафизически убивает и себя. В первобытном социуме, например, изгнание из рода было равносильно смертному приговору, разорвав связь со своими близкими, человек буквально совершал самоубийство. В более развитых обществах одиночество тоже может приводить индивида к самоубийству, о чём писал в своей знаменитой книге Э. Дюркгейм.

«Общество есть, таким образом, подлинная целостная реальность, а не производное объединение отдельных индивидов; более того, – пишет С.Л. Франк, – оно есть единственная реальность, в которой нам конкретно дан человек. Изолированно мыслимый индивид есть лишь абстракция; лишь в соборном бытии, в единстве общества подлинно то, что мы называем человеком»[11]. Отпадая от социума, разрывая органическую связь с ним, Раскольников и подпольный человек утрачивают свой человеческий образ. Но Достоевский, с другой стороны, выступает и не на стороне социального, которое способно не только защищать личность от насилия, но обладает возможностью деформировать индивида, полностью отчуждать его от своего «Я». В этом случае отдельную личность начинают проживать другие. При этом индивид теряет свободу совести, большинство стереотипов поведения, межличностного взаимодействия навязаны ему кем-то другим. Проблема обезличивания, отчуждения человека от своего собственного «Я» является одной из главных в современном постиндустриальном обществе. Этот тип общественной структуры «штампует» индивида, в котором всё меньше остается личностного, своего и всё больше чужого, внешнего.

Достоевский, как и многие представители экзистенциальной философии, критикует философские построения Г. Гегеля и К. Маркса. В глобальных системах этих мыслителей человек выступает либо одной из миллионов песчинок познания Абсолютным духом самого себя, либо, как в философии К. Маркса, личность есть лишь слепок экономических отношений, царящих в обществе. В теории К. Маркса отстаивается концепция пролетарской революции, в которой «идеальное» общество выступает как цель, а жизнь представителей привилегированных сословий как средство. И Достоевский глубоко исследует эту этическую проблему в романе «Братья Карамазовы», квинтэссенцией которого является постулат о том, что живая личность есть высшая цель, но никогда не средство достижения социального прогресса.

В отличие от экзистенциалистов, для которых индивидуальное много выше социума, и, наоборот, в отличие от марксистов и гегелианцев, для которых общество важнее отдельного индивида, Достоевский выдвигает идею православной соборности, им предпринята титаническая попытка гармонизации взаимодействия человека и рода.

«Здесь Достоевский с поразительной проницательностью формулировал совершенно парадоксальный принцип христианской этики, – пишет в своей статье Б.П. Вышеславцев, – индивидуум и всеобщность – равноценны»[12]. Личность жертвует собой для общества, если того требует трагический вызов истории, но и сам социум, осознав эту жертву, даёт возможность для максимального развития самой личности, заботится о ней и способствует её подлинному расцвету. Формулируя идеал православной соборности, писатель просто не представлял себе персону, не взаимодействующую с другими людьми. Одинокая, покинутая всеми личность, о которой после Достоевского писали экзистенциалисты, – это «модель» индивида в «Преступлении и наказании» и «Записках из подполья». В этих произведениях Достоевский отрицает эгоистический индивидуализм, в котором человек подчиняет себе все силы социума, общество в таком случае необходимо лишь для реализации его эгоистических целей. Но Достоевский отрицает своим идеалом соборности и вторую крайность, в которой социальное – всё, а индивидуальное – ничто. Критикуя идею коммунизма, Достоевский выступает против механического, принудительного братства между людьми. Соборная идея – это объединение братьев, социализм – это союз, в основу которого кладётся суровое принуждение и дисциплина.

В соборный идеал входит свобода личного выбора человека. Коммунизм, напротив, предлагает принудительное деспотическое содружество. В коммунистической идеологии отрицается сближение индивидов через религию, соборное же объединение личностей возможно через Христа. В идеале соборности личность имеет абсолютную ценность, в идее коммунизма индивид – статистическая единица, своеобразная экономическая категория.

Важной темой экзистенциальной философии является вопрос о сущности социального отчуждения в обществе, когда один человек противостоит другому человеку. Экзистенциальные философы, наряду с К. Марксом, констатировали этот печальный итог развития западного общества. Присутствует подобная проблематика и в творчестве Достоевского. Русский писатель является автором своеобразной «объёмной концепции» отчуждения, в подходе Достоевского сочетаются как внутренние причины отчуждения, обусловленные желанием личности сохранить свою индивидуальность, так и внешние, экономические, когда «отпадение» человека от человека порождено сущностью царящих в обществе социальных отношений. Достоевского, особенно зрелого, мы, разумеется, не можем поставить в ряд революционеров, ниспровергателей социальных систем, в этом он очень отличается от позднего К. Маркса. Но Достоевского, с другой стороны, мы не можем назвать и апологетом буржуазного строя, так как писатель ясно видел его пороки, и он не мог принять учение коммунизма хотя бы потому, что оно отрицает религию. «Достоевский проповедовал духовный коммунизм, ответственность всех за всех, – пишет в своей книге «Истоки и смысл русского коммунизма» Н.А. Бердяев. – Так понимал он русскую идею соборности. Его русский Христос не мог быть приспособлен к нормам буржуазной цивилизации»[13]. Несколько позднее П.А. Кропоткин в серии своих очерков о русских писателях отметит, что такого неистового защитника всех бедных и угнетённых, как Достоевский, невозможно отыскать во всей отечественной литературе.

Проблему сословного (классового) отчуждения, которую К. Маркс разрабатывал теоретически, Достоевский ощутил на практике. Во время отбывания наказания за членство в кружке М.В. Петрашевского писатель находился в тюрьме вместе с представителями непривилегированных сословий. Именно тогда Достоевский осознал всю глубину бездны, разделяющей простой народ и элиту русского общества.

Дворянина Достоевского основная масса арестантов не принимала за своего из-за того, что он занимал более привилегированное положение в обществе, имел жалование, небольшое «родовое гнездо», а у основной массы тюремного люда собственности не было. Достоевский в своей автобиографической повести «Записки из мёртвого дома» достаточно ярко выразил этот мотив: частная собственность не только благо для человека, но и его тяжкий крест. Она способна раскалывать общество, люди, не имеющие её, лишенные её по разным причинам, становятся непримиримыми врагами собственников. И в осознании этого факта Достоевский очень близко подошёл к теории отчуждения, которую разрабатывал К. Маркс.

Достоевский не мог примириться и с тем, что в буржуазном обществе человек стал товаром, вещью. Он стал рассматриваться сугубо утилитарно, буржуа смотрели на личность лишь под экономическим углом: способна ли она будет приносить прибыль для какого-либо капиталиста. И К. Маркс, и Достоевский восстают против такого «одномерного» отношения к человеку, личность есть высшая цель, но не средство материального обогащения. В своём «Дневнике писателя» Достоевский пишет: «Я никогда не мог понять мысли, что лишь одна десятая доля людей должна получать высшее развитие, а остальные девять десятых должны лишь послужить к тому материалом и средством, а сами оставаться во мраке»[14].

Старец Зосима в романе «Братья Карамазовы» говорит о том, что именно собственнические интересы, личная корысть так обособляют человека от человека. Собственник становится одиноким и покинутым, а лицо, не имеющее какого-либо имущества, готово иногда даже пойти на преступление, чтобы его приобрести.

И в факте осознания отчуждающей силы буржуазного общества большая заслуга Достоевского, здесь у него немало точек соприкосновения с теоретическими разработками К. Маркса.

Но во многих вопросах мыслители расходятся радикально. Для Достоевского религия не есть опиум народа, она своеобразный гармонизатор межличностных отношений, а не «обезболивающее» для человеческой души. Новый идеал Вавилонской башни через воплощение коммунизма, который предложил К. Маркс человечеству, по мнению писателя, никогда не будет достигнут.

Однако в творчестве Достоевского есть аспекты экзистенциальной теории отчуждения. Наиболее ценным в свете этой теории является произведение «Записки из подполья». М. Хайдеггер в своих работах отмечал тот факт, что общество способно существенно обезличивать индивида, деформировать его самость. Ещё до работ немецкого философа Достоевский говорит о серьёзности подобной проблемы. В своём произведении «Записки из подполья» он показывает путь растворения человека в безликой общественной среде, социум видоизменяет личность и порождает совершенно специфического индивида. Главный герой этого произведения желает выйти из системы детерминирующего влияния общества, ибо оно хочет навязать герою то, что ему абсолютно чуждо. Персонаж данного произведения не желает, чтобы его жизнь проживали другие. Ему предлагают весьма тривиальный вектор развития: он должен стремиться либо к социальному статусу, либо к максимальному увеличению своей покупательной способности, либо к славе и успеху. Но всё это навязывается личности извне, она захвачена внешним процессом, в котором медленно распыляется её индивидуальность. Этим произведением Достоевский предвосхитил многие идеи М. Хайдеггера. Немецкий мыслитель «пережил» своеобразное увлечение Достоевским в тридцатые годы двадцатого столетия. В постиндустриальном обществе, зарождение которого наблюдал М. Хайдеггер, манипуляция человеческим сознанием приобрела угрожающие масштабы. Никогда ещё индивид не был так несвободен в своём выборе жизненного пути, покупки какой-либо вещи, предпочтении между различными политическими партиями и так далее. Его уже не принуждают, используя грубое физическое насилие, как в тоталитарных государствах, а программируют извне. И Достоевский впервые в истории человеческой мысли предупреждает нас о подобной опасности. Весь пафос романа «Братья Карамазовы», и особенно его главы «Великий Инквизитор», заключается именно в этом. Свобода совести, система личностных аксиологических установок не может быть отторгнута от человека, нельзя, используя манипулятивные технологии, деформировать внутренний мир личности, преступно раскалывать её мировоззренческое ядро. В этом смысле Достоевского можно отнести к предшественникам экзистенциальной философии.

Но в чём его отличие от экзистенциалистов? Оно, прежде всего, в том, что русский писатель был защитником морали традиционного общества. Прямым следствием экзистенциальной установки на идее «порочности» общества и на тезисе о всеобщей некоммуникабельности является своеобразное раскольниковское «право на преступление».

Если общество есть абстракция, если не существует ближнего, как в философии Ж.П. Сартра, если общество способно только деформировать личность, как у М. Хайдеггера, производя на свет «шаблонного» индивида, то личности, осознающей этот процесс, нет смысла соблюдать моральные нормы данного социума. Для сверхчеловека (в терминологии Ф. Ницше) общественная мораль ничего не значит. Персона сама вольна определять «правомерность» и «нравственность» своих поступков. Такова теория Раскольникова из «Преступления и наказания», и Достоевский предупреждает нас об опасности пренебрежения моралью общества. Индивидуальное, по мнению Достоевского, не первично по отношению к социальному, порождает тип личности именно общественность. В традиционном социуме, в котором жил и творил Достоевский, расистская теория Раскольникова в отечественной литературной критике и философии была воспринята чрезвычайно негативно. Ближний в традиционном обществе не враг и конкурент, а соратник и друг. Ближнему надо помочь, а не победить его во взаимной борьбе.

Ставку на конкуренцию и подавление «слабых» европейская цивилизация сделала в период Реформации, когда требовалось идеологически обосновать жесточайшее расслоение общества, когда на одном фланге социальной структуры скапливались миллионы и миллиарды, а на другом – голод и нищета. И Раскольников берёт на себя всю полноту ответственности за свою расистскую теорию. Ж.П. Сартр тоже пишет об этой абсолютной свободе выбора человека, но кого спасает такая свобода? Способны ли ответственность и осознание Раскольниковым своего ужасного преступления воскресить трёх убитых им личностей? Достоевский предупреждает нас о том, что личность, отвергшая Бога как своеобразный нравственный Абсолют, тем самым отвергает и себя, как, впрочем, и своего ближнего. В этом существенное отличие позиции Достоевского от большинства теоретических постулатов представителей атеистического экзистенциализма. Русский писатель, с одной стороны, настаивает на том, что социальное первично по отношению к индивидуальному, но, с другой – важно и то, какое это социальное. Социум, который основан на перманентной борьбе «всех против всех», на конкуренции и несправедливом распределении материальных благ, личность в котором превратилась в вещь и товар, способен производить только «искалеченного» человека, в котором его экономическая и функциональная сторона заменяет все остальные.

Э. Фромм, который очень тепло отзывался о Достоевском, ввёл замечательный философский термин – патология нормальности. Если рассматривать теорию Раскольникова из рамок «открытого общества», то он абсолютно правильно поступает. Если не существует никаких идеалов в общественной системе, нет взаимопомощи и любви, а ведётся непримиримая «борьба всех против всех», то нужно «победить» ближнего.

Но поступок Раскольникова патологичен для представителя традиционного общества, где социум основан не на конкуренции, а на сотрудничестве между людьми. Таким образом, Достоевскому принадлежит своеобразная «объёмная теория отчуждения». С одной стороны, писатель, созерцая Европу и Россию, уловил отчуждающую силу частной собственности, так как именно она способна делать из людей непримиримых противников, борющихся друг с другом за обладание ею. Человек в теории отчуждения К. Маркса противостоит не только другому индивиду, в котором видит своего конкурента, но и всему миру, продукту труда, который сам же создаёт. И К. Маркс предлагает человеческой цивилизации «сконструировать» целостного человека. Проблема отчуждения индивида от индивида осознана и Достоевским. Он, как и К. Маркс, видел, что общество утратило былое единство, социум стал распадаться на антагонистические сословия. Главное отличие позиции К. Маркса от точки зрения Достоевского заключается в вопросе о революции. Для Достоевского никакая «великая» цель не оправдывала насилия над отдельной личностью. Идеальное общество, как позиционировал коммунизм К. Маркс, не должно было строиться на костях сотен тысяч людей. Цель не оправдывает любые средства.

Опыт советского проекта, в котором были частично реализованы теоретические построения К. Маркса, оставил двоякое впечатление. Отчуждение между людьми было частично преодолено, возник новый социум, были созданы некоторые условия для сближения индивидов, общество было основано не на конкуренции, а на взаимопомощи и сотрудничестве. Но советский проект потерпел неудачу, общество снова стало ареной «борьбы всех против всех». В этой связи как никогда актуальны идеи «снятия» отчуждения, которые предлагал Достоевский. Опираясь на православную соборность, можно снова объединить расколотую противоречиями цивилизацию, и в этом глубокое педагогическое значение творческого наследия Достоевского.

Перед Россией возникла серьёзная проблема: происходит разрушение ядра традиционного общества, выразителем которого был писатель. Главным негативным последствием подобной операции может быть демонтаж собственной культуры и русского цивилизационного своеобразия. При демонтаже культуры определённого общества, по мнению Э. Тоффлера, огромные массы людей испытывают тяжелейший шок: «Извлеките индивида из его собственной культуры и поместите его внезапно в окружение, резко отличающееся от собственного, с другим набором подсказок, другими понятиями о времени, пространстве, труде, любви, религии и всём остальном, – затем отнимите у него всякую надежду увидеть более знакомый социальный ландшафт, и страдания от перемещения удвоятся. Более того, если эта новая культура сама находится в постоянном хаосе и если – ещё хуже – её ценности непрестанно меняются, чувство дезориентации ещё больше усилится. Теперь представьте, что не только индивид, а целое общество, целое поколение – включая его самых больных, наименее умных и наиболее иррациональных членов – вдруг переносится в этот новый мир»[15]. Поэтому чрезвычайно опасно разрушать традиционное русское общество, так как десятки миллионов людей могут быть дезориентированы.

И тогда исторически окажутся более правы экзистенциалисты, а не Достоевский. Западное общество – это общество «извечных одиночек», о которых так проникновенно писали Ж.П. Сартр и А. Камю в своих романах.

Э. Фромм высказался ещё более строго о сущности данного социума. По его мнению, это полностью рационализированное общество. Люди превратились в социальных роботов, которые идут на коммуникативные отношения друг с другом только для того, чтобы выгодно поменять свои «финансовые пакеты». В западном сообществе отчуждение достигло своего пика, оно распалось на миллиарды независимых друг от друга частиц. Хотим ли мы построить в России нечто подобное? Или нам необходимо внимательно изучать Достоевского, который так актуален сегодня? Видный французский постмодернист Ж. Бодрийяр пишет о том, что всё «социальное» стало чуждым западной цивилизации, личность полностью изолирована от другой личности: «В Лос-Анджелесе никакой социальности уже нет. И её тем более не будут знать следующие поколения (в Лос-Анджелесе пока живёт поколение телевидения, кино, телефона и автомобиля) – поколения рассеивания, распределения, индивидов как пунктов получения и передачи информации в пространстве даже ещё более размеренном, чем конвергентное»[16].

В современной цивилизации личность переживает всевозможные жизненные ситуации, в которых медленно стирается идея конечности человеческого существования. Смерть как бы утрачивает свою реальность, западный человек убеждён, что будет жить вечно. Достоевский и представители экзистенциальной философии своими произведениями напоминают читателю о неминуемом итоге его существования. Человек должен всегда помнить о смерти. Однако и здесь позиции экзистенциалистов и Достоевского не сходятся полностью. Попадая в «пограничную ситуацию», находясь между существованием и смертью, персонажи Достоевского и, например, Ж.П. Сартра ведут себя по-разному. Страх несуществования возвращает их к осознанию конечности собственного бытия, но степень этой фобии у них разная. Персонажи Достоевского более спокойны, смотрят прямо в глаза смерти, герои романов Ж.П. Сартра, напротив, не находят себе места, ужас Ничто (в терминологии М. Хайдеггера) их полностью парализует. К. Маркс в своих книгах называл религию опиумом народа, но необходимо отметить, что она имеет очень сильное психотерапевтическое и смыслообразующее значение. Для Достоевского, в отличие от представителей атеистического экзистенциализма, личность неуничтожима, душа человека вечна, в религии осуществляется победа над смертью и страхом, порождённым ею. Смерть возможна во времени, вне времени её не существует.

Важной темой экзистенциальной философии является вопрос о смысле человеческого существования. Вслед за Ф. Ницше экзистенциалисты как религиозного, так и атеистического направления констатировали богооставленность человеческой цивилизации. Мир неожиданно стал «плоским», лишённым «вечных» Абсолютов. И вместе с медленным процессом богоубийства, который осуществлялся с начала Нового времени, мыслители, обладающие определённой долей чуткости, стали ощущать абсурдность человеческого существования. Из жизни среднестатистического человека исчезли сущностные вопросы, был утрачен потусторонний метафизический вектор. И Достоевским, а вслед за ним и многими экзистенциалистами, глубоко осознан этот процесс, происходящий в социуме. Главное отличие взглядов писателя от идей представителей атеистического крыла экзистенциализма в том, что для Достоевского вопрос о существовании Бога напрямую связан с вопросом о смысле жизни человека. Если Бога нет, то нет и никакого смысла бытия, жизнь превращается в театр абсурда и в торжество бессмысленности. А. Камю, а вслед за ним и Ж.П. Сартр, предпринимают титаническую попытку обрести смысл экзистенции на земле, вне вечности. Но оба приходят к неутешительным результатам. А. Камю, например, утверждает, что смысл существования человека невозможно найти, его просто нет, существование личности абсурдно. Ж.П. Сартр выдвигает идею «жизненного проекта», но и эта теория не выдерживает критики: если жизнь человека заканчивается смертью, Бога нет, то какой тогда смысл ставить перед собой какие-либо цели? Экзистенциальная философия говорит, что у человека должно быть мужество для того, чтобы существовать в абсурдном мире. Задумываться о смысле жизни – привилегия сознания человека, даже самые высокоразвитые приматы не способны на это, отличие личности от зверя заключается именно в том, чтобы не просто экзистировать, а в том, чтобы существовать для чего-либо, осмысленно существовать. Жизнь человека должна быть освещена высшим метафизическим смыслом, преодолевающим личную замкнутость: «…осмысленная жизнь неизбежно должна быть служением чему-то иному, чем она сама, как замкнутая в себе личная жизнь, что лишь в исполнении призвания, в осуществлении какой-либо сверхличной и самодовлеющей ценности человек может найти самого себя как разумное существо, требующее разумной, осмысленной жизни»[17]. В этом пафос романа Достоевского «Братья Карамазовы», и особенно его главы «Великий Инквизитор». В своём «Дневнике писателя» Достоевский пишет: «А выходит именно напротив, ибо только с верой в своё бессмертие человек постигает свою разумную цель на земле. Без убеждения же в своём бессмертии связи человека с землёй порываются, становятся тоньше, гнилее, а потеря высшего смысла жизни (ощущается хотя бы лишь в виде самой бессознательной тоски), несомненно, ведёт за собой самоубийство»[18].

Важным аспектом экзистенциализма является вопрос о свободе. Достоевский в данном случае серьёзно повлиял на представителей как атеистического экзистенциализма, так и религиозного. Можно назвать двух крупнейших представителей этих философских направлений, которые называют Достоевского своеобразным «учителем» – Ж.П. Сартра и Н.А. Бердяева. К системе идей Достоевского и интерпретации им проблемы свободы несколько ближе Н.А. Бердяев, чем Ж.П. Сартр. Для русского писателя вопрос о свободе напрямую связан с религиозной концепцией существования Бога. Может ли человек ощутить «абсолютную» свободу или над его головой есть нечто высшее, что сковывает человеческую свободу воли?

Современник Достоевского М.А. Бакунин выразил эту проблему одной фразой: «Если Бог есть, то человек – раб». Но в этом и заключается главное противоречие между атеистическими экзистенциалистами и самим Достоевским. Ж.П. Сартр, например, совершает ошибку М.А. Бакунина, интерпретируя христианство как религию рабов. Русский писатель утверждает, что только в православии достижима подлинная свобода творчества, самостоятельного развития и выбора человека. Вне этической системы координат, которую формирует христианство, созидательная свобода человека перерождается в свободу разрушительную и хаотическую. В романе «Братья Карамазовы» Достоевский произнесёт очень глубокую фразу о том, что если Бога нет, то всё дозволено. Ж.П. Сартр интерпретирует эту фразу не в понятийном поле русского писателя, а в духе собственной философской системы. Французский мыслитель настаивает на том, что человек абсолютно свободен в своём нравственном выборе. Единственное, что он должен осознать, перед тем как сделать тот или иной нравственный выбор, – это чувство ответственности. Личность должна помнить о последствиях своих абсолютно недетерминированных поступков. Ж.П. Сартр, критикуя христианство, настаивал на том, что религия не только ограничивает свободу человека, но и перекладывает всю ответственность за поступок индивида на плечи Бога. Бог в рассуждениях Ж.П. Сартра выступает как соучастник мирских дел человека. Но в этом заключается фундаментальное отличие позиции атеистических экзистенциалистов от системы религиозных взглядов Достоевского. Ж.П. Сартр был замечательным и очень глубоким мыслителем, но он плохо знал христианскую и святоотеческую литературу. Напротив, в библиотеке Достоевского мы можем найти немало произведений христианских святых отцов, русский писатель великолепно знал Библию. Для него христианство не было религией рабов, наоборот, в православии личностью обретается настоящая, подлинная свобода. Если бы Бог был поработителем личности, то на земле был бы рай, все отношения между людьми были бы гармонизированы. Но Бог не покушается на свободу воли человека, личность не ограничена в своём выборе между добром и злом. Зло возможно лишь потому, что человек абсолютно свободен, свобода эта дарована Богом. Христос обращается к Апостолам на Тайной вечере: «Я уже не называю вас рабами: ибо раб не знает, что делает господин его; но Я назвал вас друзьями, потому что сказал вам всё, что слышал от Отца Моего» (Ин. 15:15).

Достоевский, как и экзистенциалисы, чутко уловил процесс богоубийства в современной цивилизации. Обнажилась свобода хаотическая и разрушительная – богоотступная свобода, и в этом Достоевский видел трагедию современной цивилизации и своевременного человека. Свобода личности, лишённая оков иррациональной этики, которую формирует христианство, перерождается в свободу «бесов».

И многие персонажи Достоевского не вынесли искушения богоотступной свободой. Кириллова, одного из персонажей романа «Бесы», богоотступная свобода привела к самоубийству, Смердякова и Раскольникова атеизм привёл к убийству другой личности. Деструктивная свобода привела их к рабству собственной самости, они стали рабами себя, они только мнили себя свободными, ибо для Достоевского нет свободы вне христианства. Н.А. Бердяев в своей книге «Миросозерцание Достоевского» отмечает: «Свобода переходит в рабство, свобода губит человека, когда человек в буйстве своей свободы не хочет знать ничего высшего, чем человек. Если нет ничего выше самого человека, то нет и человека. Если нет у свободы содержания, предмета, нет связи человеческой свободы со свободой божественной, то нет и свободы»[19].

Актуальность историософского наследия Достоевского заключается ещё и в том, что современная цивилизация является квазилиберальной. Человеку при помощи средств массовой информации навязывают то, что способно разрушить его личность. Современный человек охвачен свободой вседозволенности: возможно всё, что не запрещено законом. Подобный подход поставил на грань демографической катастрофы Запад, появилась возможность заключения однополых браков, частично легализированы профессиональная проституция и лёгкие наркотики. К какой бездне приведёт подобная «абсолютная» свобода западный мир? И этот хаотический идеал свободы предлагают в качестве цивилизационного эталона России.

По мнению Достоевского, христианские идеалы стоят на страже ценности каждой личности. Идеи самоограничения личности, присутствующие в православии, не есть рабство, наоборот, в рамках христианства личность получает настоящую свободу, именно религия путём моральных запретов способствует подлинному расцвету человеческой индивидуальности. Но в современном обществе исповедание религиозных взглядов – личное дело каждого. Торжествует хаотическая и разрушительная свобода, а не свобода творчества и созидания.

«В настоящее время действует мощный проект, связанный с подменой свободы личности (разума) свободой инстинкта, – пишет известный политолог А.С. Панарин. – Массированная пропаганда «учителей раскованности», связанная с культом тела, защитой прав девиантных меньшинств, с легализацией мата, порнографии, наркотиков неслучайно вписана в либеральный «антитоталитарный» проект. Кому-то надо лишить людей социальной способности суждения и иметь дело с разрозненными носителями зоологических инстинктов»[20].

Достоевский в данном случае выступает на стороне Н.А. Бердяева, а не на стороне Ж.П. Сартра. Для русского писателя свобода вне православия есть хаос и разрушение, и в этом ещё одно отличие Достоевского от атеистических экзистенциалистов.

Что общего между Достоевским и экзистенциалистами? Правомерна ли такая постановка вопроса? Можем ли мы назвать Достоевского предшественником экзистенциальной философии? Творчество Достоевского действительно содержит аспекты кризиса личности, которые рассматривает экзистенциальная философия. Тема одиночества, «отпадения» индивида от некоего целого, анархический элемент человеческой свободы и, наконец, проблема гармоничного взаимодействия индивидуального и социального в человеке – всё это объединяет Достоевского со многими представителями экзистенциальной философии. А что же разъединяет? Прежде всего, это та модель личности, которую рисовали в своих произведениях Достоевский и представители экзистенциализма. Например, для Ж.П. Сартра, А. Камю и М. Хайдеггера совершенно атомизированная, одинокая личность, потерявшая всякую осмысленность своего существования, есть нормальная, типичная персона для данного западного социума. Экзистенциальные авторы предполагают, что есть другая «модель» индивида, но не рассматривают её. Видный советский исследователь творчества Достоевского Г. Фридлендер в своей книге сравнивает «модели» индивида в «Преступлении и наказании» и романе А. Камю «Посторонний». В этом сопоставлении чрезвычайно ярко прослеживаются разные типы общества, которые во многом формируют антропологический тип личности. В традиционном социуме, ярким представителем которого был Достоевский, она не покинута другими людьми, напротив, в «открытом обществе» человек обречён на тотальное одиночество, весь мир кажется ему враждебным и чуждым: «У Достоевского Раскольников ощущает себя чужим окружающим людям, испытывает желание уединиться, уйти на время мыслью без остатка в самого себя. Но и отрезав себя наглухо от людей в своей каморке, уйдя с головой в свои одинокие размышления, Раскольников в них всё же остаётся связан со всем миром. Перед взором Раскольникова стоит не только его собственная, личная судьба, но и жизнь матери, сестры, горе Мармеладова и его семьи, жизнь Сони и встреченной им на бульваре пьяной девочки. Неосознаваемые подчас самим Раскольниковым, но не менее крепкие от этого нити связывают его с жизнью угнетённой России, с тысячами «униженных и оскорблённых». Из другого материала сделан Мерсо: сознание взаимосвязи своей, личной судьбы и судьбы других, окружающих людей, мысль об единстве их коренных жизненных интересов ни разу не приходит ему в голову»[21]. Индивидуум, отчуждённый от себя, общества и природы, – типичный представитель экзистенциальной философии. Достоевский выступал против такой «модели» человека. В. Ерофеев в своём исследовании отметит: «Достоевский стремился к углублению гуманизма, и он нашёл человека в человеке, сохраняя верность “полному реализму”, опираясь на законы “живой жизни”, исследуя глубины человеческой природы. Достоевский локализовал “сумасшествие эгоизма” в рамках европейской цивилизации и тем самым открыл перспективу преодоления философии индивидуализма. Экзистенциалисты, напротив, универсализировали кризис сознания, распространив пламя этого кризиса на всё мироздание. В качестве альтернативы невыносимой философии “всеемства” экзистенциализм предложил культ “тошноты” и “абсурда”»[22]. Как достаточно яркий представитель традиционного общества, Достоевский просто не мог представить себе личность, полностью утратившую органическую связь с обществом. В традиционном обществе она есть средоточие многих надындивидуальных связей. В этом заключается главное отличие творчества Достоевского и философских систем большинства экзистенциалистов.

 

 

Библиография:

 

1. Николаевская Т.Е. Ф.М. Достоевский как предтеча европейского экзистенциализма (опыт проблемного исследования).: Дис. канд. философ. наук. М., 1999.

2. Ерофеев В. Найти в человеке человека. – М.: Зебра, Эксмо, 2003. – 287 с.

3. Латынина А.Н. Достоевский и экзистенциализм. С. 210-260. // Достоевский – художник и мыслитель. Сборник статей. М.: Художественная литература, 1972.

4. Кирпотин В.Я. Разочарование и крушение Родиона Раскольникова (Книга о романе Достоевского «Преступление и наказание») – 4-е изд. – М.: Худож. лит., 1986 – 414 с; Карякин Ю.Ф. Достоевский и канун ХХI века. – М.: Советский писатель, 1989. – 656 с.; Долинин А.С. Достоевский и другие. – Л.: Художественная литература, 1989. – 480 с.; Давыдов Ю.Н. Этика любви и метафизика своеволия: Проблемы нравственной философии. – М.: Молодая гвардия, 1982. – 287 с.;  Фридлендер Г.М. Достоевский и мировая литература. – М.: Художественная литература, 1979. – 432 с.; Лесевицкий А.В. Экзистенциальные идеи русских почвенников. – Пермь.: ОТ и До, 2010. – 206 с.; Долгов К.М. От Киркегора до Камю: Очерки европейской философско-эстетической мысли ХХ века. М.: Искусство, 1990. – 399 с.; Бердяев Н.А. Смысл творчества. – М.: АСТ, 2002. 688 с.; Шестов Л.И. Достоевский и Ницше. Философия трагедии. – М.: АСТ, 2007. 220 с.

5. Existentialism from Dostoevsky to Sartre / Ed. by W. Kaufmann. – New York: Meridian books, 1957. – 319 p.; Breisach  E. Introduction to Modern Existentialism. – NY.: Grove press, 1962. – 247 p.; Barrett W. What is existentialism? – NY.:  Grove Press, 1964. – 278 p.; Sajković. T.  F. M. Dostoevsky: his Image of Man. – Philadelphia: Univ. of Pennsylvania Press, cop. 1962. – 282 p.; Финкелстайн С.; Экзистенциализм и проблема отчуждения в американской литературе. – М.: Прогресс, 1967. – 317с.; Breisach  E. Introduction to Modern Existentialism. – NY.: Grove press, 1962. – 247 p.

6. Бердяев Н.А. Смысл творчества. – М.: АСТ, 2002. – С. 31.

7. Поросенков С.В. Существование и деятельность в определении ценностного отношения. – Пермь: Изд-во Перм. гос. ун-та, 2002. С. 97.

8. Шестов Л.И. Киргегард и экзистенциальная философия (Глас вопиющего в пустыне). М.: Прогресс-Гнозис, 1992. С. 24.

9. Бердяев Н.А. Творчество и объективация. – Мн.: Экономпресс, 2000. С. 80.

10. Достоевский Ф.М. Собрание сочинений в 15 томах. Т. 4. Л.: Наука, 1988-1996. С. 543.

11. Франк С.Л. Духовные основы общества. – М.: Республика, 1992. С. 53.

12. Вышеславцев Б.П. Достоевский о любви и бессмертии // О Достоевском. Творчество Достоевского в русской мысли 1881-1931 годов. – М.: Книга, 1990. С. 404.

13. Бердяев Н.А. Истоки и смысл русского коммунизма, М.: Наука, 1990. С. 72-73.

14. Достоевский Ф.М. Дневник писателя. М.: Азбука, 1999. С. 40.

15. Тоффлер Э. Шок будущего. М.: Издательство АСТ, 2004. С. 24.

16. Бодрийяр Ж. Фантомы и современность. М.: Алгоритм, 2002. С.132.

17. Франк С.Л. Духовные основы общества. М.: Республика, 1992. С. 173.

18. Достоевский Ф.М. Дневник писателя. М.: Азбука, 1999. С. 261.

19. Бердяев Н.А. Смысл творчества. М.: АСТ, 2002. С. 426.

20. Панарин А.С. Правда железного занавеса. М.: Алгоритм, 2006. С. 84.

21. Фридлендер Г.М. Достоевский и мировая литература. М.: Художественная литература, 1979. С. 285-286.

22. Ерофеев В. Найти в человеке человека. М.: Зебра, Эксмо, 2003. С. 283.

 

Комментарии пока отсутствуют ...

© Vinchi Group - создание сайтов 1998-2024
Илья - оформление и программирование