Царица Анастасия / Статьи / ВЕЛИКОРОССЪ

Царица Анастасия Сон был не то, чтобы кошмарным, но достаточно неприятным. Динка видела каменный серый забор, мокрую от осеннего дождя землю и высокую ржавую бочку с тёмной коричневой водой, а в ней спелёнатое по рукам и ногам существо, стоящее, словно мумия. У существа было лицо Анастасии – очень красивое, чистое, безмятежное, какое-то упокоенное. Казалось, существо спит. Но ниже пояса, в воде, существо было мертво – Динка ясно, как это бывает только во сне, видела сквозь серые пелены чёрную разлагающуюся плоть. И это было непонятно: как же оно ещё дышит? Проснулась Динка с бьющимся сердцем и сразу подумала об Анастасии. Неужели это конец?

Динка была профессиональной журналисткой – работала в одном издании, подрабатывала ещё в трёх. Денег хватало, но копеечные выплаты никак не компенсировали её моральных затрат. Каждый материал надо было «добыть» – выслушать недовольную отповедь замученного организацией мероприятия пресс-секретаря, объясниться по поводу аккредитации, если таковая была, выклянчить спонсорскую помощь на издание, от которой – личный процент, а потом, уже ночью, – «наваять» текст. На самом деле, Дина Кадырова – полукровка по происхождению и космополит по убеждению – готова была работать вот так бесконечно долго, потому что ей нравилась её беговая жизнь. И сама она себе нравилась в джинсах, туфлях-мокасинах и сумкой через плечо. Вот костюмы она категорически не любила: их строгие линии делали её полненькую подвижную фигурку гротескно затянутой, скованной. Комплексы по поводу высокого разреза на юбке, морщинистых складок у основания рукавов и распирающей лацканы пиджака объёмной груди занимали все её мысли, было уже не до работы – скинуть бы тесные лодочки с гудящих ног.

Впрочем, она не собиралась становиться редактором издания – разве что под старость. Не привлекали её пока и большие деньги, на которые, как она была убеждена, придётся обменять свою независимость. Она любила свободу, гордилась ею, наслаждалась возможностью самостоятельно кроить рабочий день на разноцветные полотна, в котором находилось время и для чашки кофе с сигаретой на бульваре, и для выставки подруги-художницы – просто так, и для встречи с бывшей сокурсницей, тоже журналисткой, – между делом, и снова – для работы. До тех пор, пока её в один момент не уволили за то, что в статье не было указано новое очередное звание депутата горсовета, любезно согласившегося ответить на пару вопросов. Начался грязный газетный скандал, тот отказался спонсировать издание, обвинил Динку в клевете, и её быстро убрали из «рядов», дабы не компрометировать издание. Динка тогда с горя выпила полбутылки коньяку, два дня мучилась жестоким похмельем, и, поправив здоровье ромашковым чаем, замешанном на сочувственных причитаниях сердобольных бабушки с дедушкой, устроилась с горя воспитателем в частную школу. Её досье изучили тщательно, подрабатывать журналистикой запретили, нагрузили дополнительными заданиями в виде литкружка и школы юного журналиста с выпуском еженедельной стенгазеты, и вскоре Динка о своей профессии и думать забыла.

Работать с детьми было тяжело. Двенадцатилетние нимфетки из богатых семей сразу встретили пухленькую смешливую Динку – в скромной прямой юбочке до колен и собственноручно сшитой блузочке в мелкую полоску – в штыки. С ними надо было обходиться уважительно, потому что любая из них могла пожаловаться директору на грубое обращение. Но сами они развлекались, как хотели. Могли устроить групповой стриптиз перед единственными тремя мальчиками, которые держались обособленной кучкой и, чуть что, сбегали на спортплощадку гонять мяч. Могли начать громко петь или декламировать стихи на английском. Причём, исключительно классику – Бёрнса, например, или Шекспира, демонстрируя образованность, свойственную юной элите. Могли, не обращая внимания на воспитательницу, бурно обсуждать украшения, новые телефоны или внешность молодого учителя литературы. Динка промучилась месяц – весь испытательный срок, потом махнула на всё рукой в надежде, что её уволят. Но вежливый интеллигентный завуч тихим голосом сочувственно объяснил ей, что воспитателей нет, и её не уволят, поэтому пусть справляется, как может. У него самого в этот момент на уставшем, покрытом мелкими морщинами лице было написано такое страдание, с таким горестным выражением в глазах говорил он о проблемах школы, за которые отвечать приходилось именно ему – мужчине почти пенсионного возраста, что Динка согласилась остаться.

Она совсем упала духом и свои занятия стала проводить с позиции наблюдателя: чтобы никто не вывалился из окна. Ей было уже не до уроков, которые должны, а, может, и не должны, делать её воспитанники. Всё равно поставят зачёт, школа-то платная. Однажды на прогулке, девицы, подговорив мальчишек, понеслись на неё всей толпой, в лобовую атаку, – в надежде заставить Динку сбежать, уступить дорогу, ретироваться восвояси или как там ещё можно сказать? Им было весело, они не думали о последствиях и предвкушали заплаканное лицо молодой воспитательницы продлёнки, бегущей жаловаться. Но тут, видимо взыграла в этой самой воспитательнице восточная кровь бесстрашного воина царя Тамерлана, целившегося из лука в летящую на него конницу. Когда стая шестиклассниц, громко топая и визжа, готова была сбить её с ног, Динка расставила ноги, набычилась, вытянула ладонями вперёд руки и гаркнула басом: «Стоя-ять!». Нимфетки замерли и замолчали, округлив глаза, задние с размаху ударились в передних, маленький ростом Димка запутался под мышкой у высокорослой Насти и, вдохнув резкий девический дух, дёрнулся в сторону: «Ф-фу-уу!». Девицы заржали, это отвлекло их от воспитательницы, и Дина, воспользовавшись паузой, тихо, но угрожающе спросила: «Сказку хотите?». По сути, они были ещё дети, угроза на них не подействовала, а вот волшебное слово «сказка» заставило замереть их маленькие души, ждущие чудес. «Хотим! Хотим!». «Тогда пошли!» – и Динка повела их на деревянные скамеечки, стоявшие полукругом под двумя разросшимися платанами. Героем первой сказки оказался Однорукий королевич, в следующих начали действовать придуманные Динкой волшебные животные, Черная жаба-колдун, Певчая синица и Синий карлик. Нимфетки с удовольствием стали выполнять домашние задания, две из них в конце года вышли в круглые отличницы. Мальчишки почти забыли про футбол и с нетерпением ждали, чем закончится история с принцессой-воином и её пропавшим отцом. Динка поневоле оказалась для своих воспитанников и папой, и мамой, и девочки, месяцами не видевшие своих родителей, которые плавали где-то в мировом большом бизнесе, как киты в океане, часто рыдали, сидя у неё на коленях, по своим подростковым бедам. Это безоблачное счастье длилось два года – до тех пор, пока на территории школы не появилась Анастасия.

Это был тёплый апрельский день. Мелкие облака повисли в умытом небе, словно белые ромашки на синем полотне, солнце гладило щёки бархатными ладошками. Выслушав очередную сказку, девчонки разбежались пошушукаться, мальчишки носились с мячом на спортивной площадке, а Динка, сидя на скамейке, лениво дописывала в тетрадке на коленях очередной план работы и всей душой наслаждалась весенним теплом. На стоянку заехала и остановилась красная длиннорылая машина, водитель вышел и, обойдя вокруг, открыл пассажирскую дверь. Оттуда появилась женщина. Именно появилась: сначала одна маленькая ножка в туфельке на высокой платформе, затем медленно – другая, затем она сама, поддерживаемая водителем, – вся. Больше всего Динке запомнилось, как эта пара шла через асфальтированный двор – водитель чуть сзади, наискосок, женщина впереди. Была она стройная, статная, хоть и невысокая. Её возраст – за сорок – придавал ей тот утончённый шарм, которого так не хватает молодости, несмотря на всевозможные салонные ухищрения. Чёрные стриженые, высоко взбитые волосы выгодно обрамляли узкое белокожее лицо без единой морщины. Слегка вздёрнутый подбородок и чуть опущенные тяжёлые веки выдавали гордость собой и большие амбиции. Яркая помада, чёрный кожаный плащ, одежда в цвет плащу – всё это притягивало взгляд, заставляло провожать её глазами. «Царица, – вдруг подумала Динка расстроено. – Бывают же такие…». Ей неожиданно стало жаль себя – своей скромной одежды, бесперспективной жизни, полненькой фигуры и маленького роста. Ей стало грустно оттого, что никогда ей не дадут класс, как учителю, который находился по положению несравненно выше воспитателя, и ей всю жизнь придётся развлекать «золотую молодёжь» на продлёнке. Апрельский день померк, крики детей стали резкими и неприятными, словно лязг железных механизмов на свалке утильсырья. Динка мысленно встряхнулась, будто болонка, попавшая под внезапный ливень, и постаралась сбросить наваждение: «Работай, солнышко. У тебя старенькие дедушки-бабушки на руках».

Вскоре она забыла о странной женщине с её неземным величием. А через неделю молодую воспитательницу вызвала к себе завуч-психолог, с которой у Динки сложились тёплые отношения. «Опять очередной загруз…», – недовольно подумала та, но пошла.

– Здравствуйте, Дина Хасбулатовна. Как дела в классе?

– Хорошо. – Динка села напротив, сложила руки на коленях и выжидательно улыбнулась. Та улыбнулась в ответе:

– Дин, я по личному делу.

– Что, кто-то из родителей пожаловался, и будут очередные разборки?

– Нет, не то. Не угадала. У нас есть родительница – учредительница известного издания, которое обслуживает одну из крупнейших корпораций юга страны. Ей нужен корреспондент в её газету.

– А я тут причём?

– Скажу по секрету: ты, Кадырова, – замечательный воспитатель, и школе терять тебя как сотрудника крайне невыгодно. Но зарплату тебе никогда не поднимут, льготы не подарят и стать директором школы у тебя шансов нет. То есть, никакого роста. А ты – талантлива. И я как психолог нарушу профессиональную этику, если не предоставлю тебе этот шанс. Хочешь пойти работать в её издание?

Динка закашлялась от неожиданности. Отдышавшись, сказала:

– Хочу.

Завуч написала ей на кусочке бумаги телефон:

– Позвони. Скажешь, что я дала тебе номер. Её зовут Анастасия Давидовна Калиновская.

– Спасибо.

Динка опрометью выскочила из кабинета, зажав вожделенный клочок белой бумажки в ладони, словно пропуск в рай, и рысью пробежала к себе в кабинет, будто боялась, что её поймают, остановят, накажут за предательство. Там она переписала телефон в блокнот, бумажку спрятала в сумку и, наблюдая за ученицами, стала повторять про себя имя «Анастасия». Оно звучало в её разуверившейся душе, как музыка, и казалось, что вот теперь она – будущий журналист престижного рекламного издания – заживёт особенно яркой и замечательной жизнью…

Первая встреча с Анастасией Давидовной прошла, как подумалось Динке, очень успешно. Она вошла в просторный кабинет с кожаным диваном и рядом столов, за двумя из которых сидели два молодых парня и что-то делали в компьютерах. Приглядевшись, Динка узнала одного из них – водителя. Хозяйка кабинета пригласила за просторный стол широким хозяйским жестом: «Ну что ж, давайте знакомиться…». Динка вкратце рассказала о себе, о своём послужном списке, даже упомянула дипломы за участие в литературных фестивалях и конкурсах. Но царица Анастасия, как про себя окрестила её Динка, слушала невнимательно, ей явно было неинтересно. Она теребила руками золотую ручку, перекладывала предметы и папки на столе, потом стала недовольно поглядывать в сторону парня, который весело разговаривал с кем-то по телефону. Вдруг вся вскинулась, словно рассерженная породистая кошка:

– Рома, сколько раз тебе делать замечания? Нельзя в разговоре с клиентом произносить слова «рекламка», «счётик» и тому подобное! – потом обаятельно улыбнулась Динке и доверительно добавила: – Тупой! Видите, с кем я работаю?

Динка оглянулась. Рома виновато втянул голову в плечи, глаза его забегали. Второй продолжал сидеть с невозмутимым лицом, и ей подумалось, что он где-то в дебрях сети и вряд ли слышит, что происходит вокруг. Анастасия, перехватив её взгляд, добавила, слегка смутившись:

– Это Жора, мой водитель и охранник… Ну да ладно, вернёмся к делу.

Они быстро договорились о том, что Динка подаст заявление об уходе из школы и через две недели начнёт собирать номер вместе с ней, с Анастасией. Специфика работы рекламного издания была достаточно проста. О деньгах, оплате, счетах договаривалась хозяйка, Динкина задача – записать на диктофон интервью и подготовит текст. Отнести его на утверждение заказчику тоже должна была она. Там, где доступа простому журналисту не будет, Анастасия отработает сама, а Динка расшифрует диктофонную запись с последующей доводкой в тексте под тираж. Договорились и об оплате, которая в два раза превысила её школьный доход. Так началась новая жизнь Динки – в богатом издании, с посещением фуршетов и презентаций, аккредитацией на пресс-конференциях высокого уровня – политиков, звёзд эстрады, банкиров и бизнесменов.

Царица Анастасия очень понравилась Динке. Была она весела и находчива, обаятельна сверх меры, щедра и отзывчива, добра и заботлива, словно мать. Динке, привыкшей в её нелегком журналистском труде отбиваться и от своих, и от чужих, такое отношение показалось странным, не соответствующем соотношению «хозяин-работник». Удивительным было и то, что царица Анастасия и сама оказалась блестящим журналистом, писала легко; именно у неё Динка научилась выстраивать качественные рекламные блоки. К тому же, новая должность потребовала ознакомления с работой коммерческих структур, и скоро Динка стала хорошо разбираться в бизнесе – малом, среднем, большом и даже коррупционном.

Она перестала удивляться, когда её отправляли на интервью к очередной бизнес-даме куда-нибудь в промышленный район, и там перед ней разворачивалась приёмная размером с маленькую школу, в которой – аквариумы с заморскими барракудами во всю стену и стол для конференций из натурального дуба. Дама выходила из боковой двери непременно в длинном одеянии тёмного панбархата с золотыми блёстками, ниспадающей с её крутой груди рельефными складками, а рядом всегда присутствовал тихий неприметный мужчина, похожий на скромного кардинала при великой королеве. После всего этого парада нужно было рассказать в газете о сложном житье-бытье рядового оптовика фруктовых консервов. Как правило, храмоподобные кабинеты с густыми сумерками в углах вызывали у Динки безотчётную тревогу, и она с великим удовольствием выскакивала в смрадный от пыли и выхлопов воздух промышленного пригорода.

Или, например, давалось задание во всех красках живописать процветающую фирму одной из многочисленных бизнес-подруг Анастасии, которая, рассказывая о себе, обязательно указывала, что её муж моложе на двадцать лет, сотрудники боятся поднять головы из-за большого количества работы, а продажи превышают оборот всех фирм подобного рода, вместе взятых. При этом она торопится на частный самолет, который вот-вот сорвётся и улетит, словно заморская бабочка, куда-нибудь в сторону Мальдив. Динка старательно записывала откровения бизнес-дам, вежливо интересовалась, из какой ткани пошит такой замечательный костюм и в какой фитнес-зал эта дама ходит. Сама Динка – с весьма внушительными попой и грудями, пробегающая в день по несколько километров, чтобы сэкономить на проезде и съесть лишний пирожок, даже не знала, что такое действительно фитнес и втихомолку посмеивалась над очередной «леди»: почему бы этот самый фитнес не назвать тренировкой в спортзале, а молодого мужа – альфонсом?

Так прошло три месяца. К своей работе Динка привыкла, быстро вошла в сумасшедший ритм вёрстки номеров по графику и школу вспоминала, как страшный цветной сон. Царица была по-прежнему добра к ней, ругала редко, недовольство выражала мимолётным движением чёрных изогнутых бровей и снова очаровательно улыбалась. Впрочем, Динка, при её работоспособности, скоро стала писать всю газету – она и не заметила, как царица скинула на неё вал рукописной работы, включая корректуру, а сама всё чаще и чаще стала уезжать вместе с молодым водителем Жорой куда-нибудь на курорт. При этом зарплата у Динки оставалась прежней. Впрочем, бычку, везущему воз, всё нипочём: больше мешков или меньше… Он силён и вынослив, он радуется солнцу и зелёной сочной траве. Главное, чтобы на бойню не отволокли.

Однажды звонок Анастасии раздался в пятницу вечером, хотя и была между ними жёсткая договорённость – в выходные не беспокоить. Та очень вежливо попросила Динку приехать утром в офис ради срочной работы, которая будет оплачена по двойному тарифу. Динка согласилась. Войдя в залитый солнцем кабинет, она увидела свою начальницу в весьма странном виде – без косметики, с опухшими глазами и губами. Сначала поговорили ни о чём, Динка всё ждала, когда ей выдадут очередную порцию срочных заданий. Но царица Анастасия вдруг свернула разговор о работе:

– Знаешь, Диночка, у меня совсем нет подруг… – казалось, она вот-вот расплачется.

Динка сделала круглые глаза:

– Анастасия Давидовна! А у кого я постоянно беру интервью? Да я уже сейчас могу назвать пятнадцать дам, которые вас просто обожают!

– Милый ребёнок! – Анастасия горестно вздохнула. – Я им делаю рекламу в полцены.

Динка, хорошо знакомая с затратами на тираж, удивилась:

– А кто же тогда оплачивает глянец на первой и последней страницах и цветную печать?

Анастасия закурила, задумчиво затянулась, будто улетела мыслями куда-то в прошлое.

– Мой главный спонсор – президент корпорации. Просто в своё время меня очень удачно порекомендовали, и я не упустила свой шанс.

– Так он ваш близкий друг? – Динка смутилась своего вопроса и покраснела.

– Если бы! – Анастасия махнула рукой, разгоняя дым. – Всё намного хуже. Мой друг – водитель и охранник Жора. И он меня вчера послал подальше. – Она вскинулась, будто хотела бежать, и снова потухла. – Представляешь, меня – его благодетельницу и спасительницу! – Её глаза – крупные, с поволокой, глубокого чайного цвета, опушенные короткими густыми ресницами, – снова стали влажными.

Динка закурила. Ей хотелось спросить, при чём тут она, её наемный работник, и, вместе с тем, прекрасно понимала, при чём, – «свободные уши». «Жаль, выходной накрылся и денег никаких не будет», – с тоской подумала она. А царица продолжила:

– Машина у него, поехать мы с тобой никуда не сможем. Но я хочу попросить тебя побыть со мной до обеда, я живу недалеко. Мы хорошо пообедаем, покурим… Соглашайся.

И Динка согласилась. Так началась новая эпоха в её жизни – эпоха служанки-наперсницы при царственной хозяйке крупного рекламного издания.

Как выяснилось позже, царица и её любовник ссорились постоянно, и от этого напрямую зависело её настроение и финансовое состояние газеты. Если Жора – бывший боксёр, человек недалёкий и простой во всех отношениях – был недоволен отказом в деньгах или сексе, они ругались до рукоприкладства, царица напивалась, пряталась дома несколько дней, и вся работа валилась на Динку. При этом она обязана была с ней курить на балконе и в течение нескольких часов выслушивать откровения о её жизни с Жорой. Динка маялась, пыталась убежать за компьютер, ссылалась на плохое самочувствие. Но царица была непреклонна: свою долю жизненного сока она из молодой Динки выпивала и отпускала только тогда, когда та одуревала от дыма и пустых разговоров о непонятых и неоцененных талантах Анастасии. Допущенная в святая святых – личную жизнь царицы – Динка вскоре взяла на себя контроль за вёрсткой газеты и дополнительно работу с дизайнерами. Царица только просматривала сигнальный выпуск, соглашалась или что-то подправляла. Что-что, а свой профессионализм она не теряла даже в состоянии глубочайшей депрессии. Если брутальный Жора был в хорошем расположении духа, они уезжали отдыхать, вместе появлялись на фуршетах и презентациях. Анастасия снова королевствовала и рассказывала, какие у неё большие связи, что вполне соответствовало истине, а Жора, как тень маячил за спиной и молча наблюдал за её флиртом, чтобы дома обвинить в грехопадении. Газетой она заниматься практически перестала. Денег на счету издания становилось всё меньше, поскольку у Динки связей не было, а рекламные материалы, которые она находила сама, были незначительными по финансовой величине и площади. Анастасия, желая сэкономить, отказалась от аренды офиса и перенесла рабочий кабинет в съёмную квартиру, где они с Жорой жили отдельно от её многочисленных детей, бывших мужей и родителей. Стало даже веселее, потому что всегда был сытный обед, Динка никогда не садилась за компьютер голодной. Часто приходил и вертелся возле неё Жора – всё же она была молоденькой, свежей, хоть и уступала царице в статности и эффектности. Вслед за ним следовала и Анастасия и, либо поддерживала веселье, либо отправляла его в город с очередным заданием.

Нельзя сказать, чтобы Анастасия, заполучив Динку в работницы и наперсницы, совсем перестала заниматься журналистикой. Она любила эту работу, и интервью для неё было тем волшебным ключиком, который открывал двери ко всем, кто ей нужен был лично. Одним из таких персон оказался известный доктор – солидный и грамотный, хоть и моложе Анастасии на несколько лет. Динка подозревала, что он ей нравится: слишком часто та превозносила его таланты, слишком ярко расписывала, какие они давние друзья. На фотографии доктор показался Динке заурядным – полным, черноволосым, с настороженным взглядом. Но царице он, видимо, представлялся самым импозантным из всех её знакомых мужчин – даже интереснее холеного президента корпорации. И, когда Динка пожаловалась на больное колено – старую травму, полученную ещё в школе, – царица пообещала проконсультировать её у своего приятеля, но обещание так и не выполнила, сославшись на занятость Сергея Сергеича, и эта её неловкая ложь показалась Динке надуманной. Она не стала настаивать. Со временем разговор забылся, в трудах и беготне по заказчикам прошёл ещё год – год суетной, ничем не примечательной жизни.

Личная жизнь Динки не складывалась, Анастасия стала её тяготить, денег становилось всё меньше, а работы всё больше. Царица с трудом поддерживала контакты с президентом, заказного материала было катастрофически мало, денег тоже, и пустые полосы нужно было чем-то заполнять. Царица настаивала на том, чтобы Динка сама искала клиентов на такое уважаемое и раскрученное издание. Динка сопротивлялась. Она совершенно не понимала, каким образом ей – похожей на старшеклассницу и оттого совершенно несолидной – попасть на приём к депутату, если нет никаких договорённостей со стороны учредителя газеты. Конечно, она честно пыталась, записывалась на контроле, подавала заявки, но получала привычный отказ. Очередная секретарша неизменно спрашивала в телефонную трубку грудным сексуальным или, наоборот, строгим учительским голосом одно и то же: «По чьей рекомендации вы звоните, Дина Хасбулатовна?..». Рекомендаций у Динки не было, а на лежащую дома или отдыхающую в «Бристоле» для успокоения нервов царицу лучше было не ссылаться. Возможно, из-за наступающей безысходности, возможно, просто время пришло, – но колено стало болеть сильнее и сильнее, Динка захромала. Она уже не могла выполнять тот объём работы, какой выполняла раньше, и даже общественный транспорт не помогал – в него надо было зайти и из него выйти. Динка стала ныть и отказывалась работать. И тогда Анастасия всё-таки решилась показать заартачившуюся работницу своему обожаемому Сергею Сергеичу.

Врач оказался совсем не таким, каким его представляла Динка по фотографиям и многочисленным интервью, взятым у него Анастасией. Высокий, большой, подвижный, он стал рассыпать перед Анастасией любезности и комплименты, тут же переговаривался с ней о каких-то делах газеты – говорил, практически, ни о чём, и при этом профессионально щупал больное колено Динки, на которую, казалось, не обращал внимания. Динка, умевшая замечать даже самые незначительные детали, была поражена, как тонко доктор сумел выказать уважение к Анастасии, как он был внешне очарован и сражён её шармом, и при этом, хотя она и намекала прямо, не давал никаких авансов в виде кофе вдвоём или ещё одного интервью. Потом, как-то одним махом прекратив болтовню, весело произнёс:

– Тасечка, твоей сотруднице необходима срочная операция.

Анастасия в один момент потухла, лицо её потемнело, будто выключился свет в комнате, уголки губ опустились вниз, глаза недовольно сузились:

– Доктор, а вы не ошибаетесь? – Потом вдруг кокетливо рассмеялась. – Боже, что я говорю? Разве может ошибаться та-акой доктор? А что с ней? – губы её снова улыбнулись, но глаза стали недобрыми.

– У неё разрыв мениска, старая не леченная травма, усыхание голени на два сантиметра и плохая фиксация сустава. Скоро она будет хромать постоянно. – Он неожиданно нахмурился и посмотрел своими чёрными пронзительными глазами Динке прямо в глаза. – Спина болит?

Динка растерялась. Ей показалось, будто его взгляд затопил её всю, стало жарко, кожу на колене под его пальцами будто обожгло кипятком, что-то сжалось внизу живота. Подумалось, что от страха. У Динки вмиг исчезла всякая способность реагировать, она не отвела взгляд – не успела. Ответила тихо:

– Болит.

Доктор обратился, наконец, прямо к ней и стал уговаривать, будто девочку:

– Знаете, миленькая, у вас мало времени осталось. Оперироваться надо быстро…

Он ей обстоятельно объяснял ситуацию, произносил сложные медицинские термины, приводил какие-то примеры, но Динка не слышала его. Что-то происходило между ними в эти минуты приёма, царица Анастасия исчезла, будто и не было её вовсе – со всем неприкрытым кокетством и жаждой притягивать внимание к себе. Потом в кабинете стало тихо, возникшая пауза повисла, будто фантастический мыльный пузырь, готовый вот-вот лопнуть и разлететься на тысячи горячих брызг, и ранить этими брызгами, словно раскалёнными осколками, всех троих, находящихся в комнате. Динке показалось, что так и произошло. Отвлекло её шуршание бумаг: доктор шумно вытащил из пачки какую-то справку и стал размашисто строчить.

– Вас зовут Дина?

– Вообще-то я по паспорту Динара.

– Красивое имя. Так и запишем. Какого года этот ребёнок? – доктор обернулся всем корпусом в сторону Анастасии. Та подалась ему навстречу, заулыбалась, хотела пошутить, но Динка её опередила:

– Мне тридцать пять. Через две недели, – она проговорил это с мрачной решимостью, будто знала, что после тридцати пяти её жизнь будет закончена. Ей хотелось заплакать.

– Тасечка, – быстро взглянув на Динку, доктор обратился к Анастасии ласково, почти нежно, но глаза его были холодны. – Тасечка, я выписываю ей направление к заведующему. Как только соберётесь, он положит её в отделение. А там уже, как очередь подойдёт: план загружен на два месяца вперёд. Впрочем, операция несложная, сделают быстро.

– А когда она начнёт ходить?

– Месяца через четыре, не раньше.

Анастасия поджала губу, потом, опомнившись, широко, всеми своими великолепными зубами, улыбнулась доктору и подала руку для прощания:

– Вы мне обещали интервью, да и мне надо вам показать свою поясницу. Побаливает…

– Конечно-конечно, дорогая Тасечка, – он не стал ритуально целовать ей кисть, а только слегка пожал кончики пальцев и тут же выпустил. Потом резко обернулся к Динке и серьёзно проговорил:

– Не бойтесь, миленькая, всё будет хорошо.

Женщины попрощались и быстро вышли из кабинета, Динка пошла вперёд, в глазах её бились слёзы. Царица следовала за ней молча. Сели в машину и также молча приехали в офис – домой к Анастасии и Жоре.

Как бы то ни было, жизнь продолжалась, оперироваться было необходимо, и вскоре Динка, выпустив очередную газету и собрав деньги, решилась лечь в больницу. Отвезли её туда царица с Жорой. Анастасия не могла упустить случая, чтобы поговорить с заведующим отделением – чтобы он знал, чья сотрудница его новая больная. Ей надо было также встретиться с профессором, у которого был частный магазин ортопедических конструкций и которому можно предложить хорошую рекламу. Да и разведать обстановку, в конце концов... Главное, что всегда удавалось Анастасии блестяще – умение быть в курсе всего, контролировать ситуацию, чтобы потом ею суметь воспользоваться. Оставив Динку в отделении на попечение лечащего врача, Анастасия успокоилась: в палате можно было подключить ноутбук, в ординаторской стоял старенький компьютер, и царица договорилась о том, что Динка будет работать на нём после тихого часа. Следующий выпуск газеты ей придётся делать уже после операции, сроки изменять нельзя. Когда все вопросы её начальницей были решены, Динка осталась в больнице одна.

С операцией всё вышло непросто, её не хотели брать вне плана, и скоро Динка поняла, что она пролежит здесь и неделю, и две, а ей так хотелось побыстрее со всем этим справиться. Да и невыносимо было каждый день выслушивать сетования и сожаления её русских бабушки и дедушки, которые жалостливо намекали, что она будет хромать всю жизнь, что никогда не выйдет замуж, что девочку сложно будет пристроить к хорошему человеку, что, может, и так выправится... Динку раздражали разговоры про «хорошего человека», она давно смирилась с тем, что её личная жизнь не сложилась. У неё было твёрдое убеждение, что в семье счастье распределяется неравномерно. Вот, например, её русские дедушка с бабушкой уже прожили вместе пятьдесят два года и всегда нежно любили друг друга. Они и сейчас были похожи на сиамских близнецов, только в разной одежде. И мама, полюбив красавца Хасбулата – высокого, сильного, интеллигентного – счастливо проживала свою жизнь с ним на чужбине, где он служил в скромной дипломатической миссии. Раз в год или два, как позволяли средства, они прилетали с Катарского полуострова домой, привозили деньги, подарки, сувениры. И каждый раз, начиная с первого класса школы, и по сей день, пытались забрать Диночку с собой. Но неизменно, будто на войне, русские бабушка с дедушкой вставали горой и отстаивали право девочки жить на родине. «Нечего нашей Динарочке на ваших бедуинов смотреть, ещё в гарем заберут!», – гремел на дочку дед, та возражала, с отцом серьёзно, до слёз, ругалась и, в конце концов, соглашалась. Дома Динке действительно было лучше. Так и сложилось, что Динка жила свою жизнь с бабушкой и дедушкой, а с матерью и отцом общалась письмами по интернету, потом и лично по скайпу, училась сама, рассчитывала только на себя, о стариках заботилась рьяно, потому что любила их, как и родителей, больше всего на свете. Она была уверенна твёрдо, что в семье ей досталась самая главная задача: связать две неразлучные пары – старших и младших. Родители ведь потому и уехали восвояси, что безбожно ссорились, живя в одном доме со стариками – из-за неё, Диночки. И теперь она возвращала эту любовь, безгранично заботясь о стариках. Какая уж тут личная жизнь? Вся её жизнь оказалась в стариках и в журналистике.

Помогла ей профессия и в больнице. Настойчивые просьбы к докторам об операции, в конце концов, были приняты. Главным аргументом выступило то, что ей вот-вот тридцать пять, юбилей, и хотелось бы успеть до него, потому что у неё плохие предчувствия. Странно, но доктора, боясь осложнений в отделении, предчувствиям поверили и успели – ровно за день до юбилея. Динка очнулась быстро и сразу почувствовала острую, жгущую боль в колене. Три дня ей кололи обезболивающее, но температура не падала, Динке было плохо. К тому же бабушка и дедушка, желая угодить внучке, просто завалили всю палату в её день рождения вазами с цветами, к ней гуськом, вопреки всем запретам, шли знакомые и малознакомые русские и татарские родственники и несли подарки. Каждому из них казалось, что непременно, именно сегодня, – нужно угодить Диночке, и она тогда быстро поправится. А у Динки было одно страстное желание – вымыться и подремать. В день своего юбилея она устала так, как не уставала за все годы журналистской работы. Анастасия приехала на третьи сутки, привезла диктофон с новыми материалами, два апельсина и сок.

– Ну как дела? – она улыбалась фальшиво, видно было, что дух больницы – с кровью, гноем, послеоперационными запахами – её тревожил. – Я собрала почти всю газету, у нас ещё неделя, тебе только нужно написать вот это, это и это. И хорошо бы это…

У Динки не было сил спорить и отстаивать своё право на покой. Написать, так написать, лишь бы ушла поскорее. А потом потянулись больничные будни. Вставать с постели было крайне тяжело, колено наливалось невыносимой тяжестью, начинало пульсировать, будто жила в нём какая-то посторонняя, угрожающая Динке жизнь. Ходить она почти не могла, но ходила, потому что невыносимо хотелось быстрее начать бегать, как раньше. Один раз, в полудрёме, ей показалось, что в палату заглянул тот самый черноволосый доктор, что трогал её колено горячими пальцами. И улыбнулся, и снова затопил Динку жгучим взглядом весёлых глаз. Подумалось тогда, что глаза у него, как у отца – такие же чёрные, живые. Она тогда натянула до подбородка одеяло и отвернулась к ядовито-синей выщербленной стене: «Показалось…».

Динка много курила – выходила на широкую лестницу, пряталась за дверьми, долго укладывала больную ногу на перекладину костыля и затягивалась, стоя на здоровой, как цапля. В тот день она только пристроилась закурить, как вдруг увидела, что по лестнице поднимается Анастасия с очередными апельсинами. Динка рванулась, было, ей навстречу, но та неожиданно с кем-то душевно поздоровалась: из дверей ей навстречу вышел тот самый хирург, который написал Динке направление. У неё вдруг заколотилось сердце, она вжалась в стенку, чтобы её не заметили.

– О, Сергей Сергеич! Вы мне так и не позвонили, – в её голосе прозвучал нежный упрёк.

– Ну что вы, Тасечка, я всё время хотел, я искренне намеревался, я даже сделал запись в блокноте! Но больных на приёме много, не успеваю. Не до интервью, – бас его рокотал и терялся в высоких сводах лестницы где-то наверху. – А как ваша маленькая журналистка, выздоравливает?

– Да что ей будет, Сергей Сергеич? – царица пренебрежительно махнула рукой. – Уже работает, как и положено работнику. Да разве можно после вас долго болеть? Я бы тоже на второй день с постели поднялась, если бы вы…

Доктор прервал её монолог, произносимый томно, с придыханием, приправленный ласковыми нотками, словно ванильное мороженое – ягодами клубники:

– Ладно-ладно, бегу, заведующий вызвал. Ну, будьте здоровы. И не забудьте – девушку через месяц после выписки ко мне на контрольный приём. Обязательно!

Последнее слово он проговорил даже как-то угрожающе, с нажимом, потом проскочил мимо замешкавшейся царицы и, не оглядываясь, бегом поднялся наверх. Динка почувствовала волну разочарования, накрывшую Анастасию, благо стояла она совсем рядом, за широкой створчатой дверью с замазанными белой краской стёклами. Презрительно хмыкнув, – «Подумаешь, цацу нашёл! И так оклемается…» – Анастасия вплыла в больничный коридор, а Динка, выждав минуту и выкурив полсигареты, поковыляла за ней.

Газета требовала завершения, сроки поджимали, и в этот день Анастасия, договорившись с дежурным врачом, забрала Динку к себе домой, чтобы та вместе с ней написала недостающие материалы. Весь день они с Жорой куда-то уезжали и приезжали, Анастасия нервничала, психовала. Как поняла Динка, между ней и Жорой назревал очередной скандал из-за денег. Потом её агрессия сменилась неожиданной лаской: «Поешь, Диночка, супчику, я вот наварила». Супчик был с фасолью и специями, и Динке от него стало плохо. Она с трудом дождалась, пока пара любовников снова уедет, чтобы доковылять до туалета и там вволю посидеть. К вечеру Анастасия, вымотавшись, попросила Жору отвезти отупевшую – от одинаковых букв, шаблонных словосочетаний и абзацев в статьях с разными названиями – Динку в больницу. Лифт не работал. «Помочь тебе?» – спросил он, когда они остановились перед лестницей. Динка кивнула, у неё не было сил разговаривать, и он обхватил её сильной рукой за талию, потом рука скользнула выше и почему-то оказалась на Динкиной груди, и он почти волоком, сильно сжимая грудь, потащил её вверх. После первого пролёта она грубо отпихнула Жору: «Спасибо, я дальше сама». Он пожал плечами: «Как знаешь», – и, не попрощавшись, танцующей походкой довольного собой человека сбежал вниз. А Динка разревелась. Впереди были ещё три этажа…

Прошло время. Оно понадобилось Динке, чтобы расстаться с Анастасией, жизнь которой неумолимо заходила в тупик. Она всё больше и больше ссорилась с Жорой, всё больше пила и всё больше жаловалась Динке на свою окаянную судьбу. Работать было некогда, от выкуренных сигарет у Динки кружилась голова, и она всё чаще подумывала о том, что нужно бросить курить. Иногда наступали всплески отрезвления, Анастасия приводила себя в порядок в салоне своей подруги-косметолога, Динка писала той очередную рекламную презентацию. Снова начинались поездки по фирмам, базам, фуршетам, Анастасия от души веселилась и демонстрировала в лучшем ракурсе себя и свою газету, а сзади её сопровождала молчаливая свита – Динка и Жора, которого после случая в больнице Динка стала опасаться. К тому же Жора взял привычку в её присутствии играть остро оточенным складным ножиком. В один из таких промежутков прилива жизненной энергии Анастасия неожиданно вышла за Жору замуж – официально. На банкет – громко сказано! – была приглашена только Динка. Больше никого Анастасия пригласить не решилась. Краем уха Динка услышала, что подруги Анастасии яростно воспротивились этому её пятому браку, зато Жора был очень горд собой. Он стал ещё выше задирать подбородок при ходьбе, благо роста был невысокого, и купил абонемент в элитный фитнес-клуб. А через два месяца он её избил особенно сильно – по дороге домой из ресторана, и новобрачная попала в отделение нейрохирургии. Именно тогда первый раз не вышла в срок её газета, именно тогда друзья, благодетели и спонсоры Анастасии резко перестали её замечать. Динке было тяжелее всех: она привыкла к Анастасии, радовалась её радостям, по-женски печалилась ее глупому горю и понимала, что после такого удара та уже не станет прежней. И газета – одна из лучших по рейтингу – постепенно скатится вниз, потому что своей учредительнице она не интересна. Именно тогда Динка и увидела свой страшный сон про спелёнатую мумию.

За годы работы с Анастасией Динка узнала совсем другой мир – мир бизнеса, деловых отношений, строгого расчёта и распределения личных средств. Она стала свидетелем того, как дама с мужем-альфонсом, которая когда-то много говорило о Мальдивах, за полгода исчезла с рынка со своими кондиционерами только по той причине, что резко уменьшилось количество рекламы. Видимо, средства ушли в другую сторону – на те же Мальдивы. Коллектив рассыпался, альфонс ушёл. Была Динка свидетелем и другой истории, когда ещё одна дама в возрасте, немногословная, болезненно полная, всегда мрачная, работавшая по двенадцать часов в день, сама ездила в Италию за образцами плитки, устраивала презентации в разных городах и практически валилась с ног от усталости. Её фирма не расширялась и не процветала, реклама шла довольно дозированная – время от времени, но офис всегда оставался чистым и презентабельным, продажи были стабильными, старые сотрудники не увольнялись, новые не набирались, и в аренду были взяты ещё два склада. Эта дама не хотела встречаться с Динкой для интервью и по поводу оплаты газетной площади, а заместители её вежливо выпроваживали. Однажды, когда Динка стала особенно настойчивой, та сама вышла к ней в коридор и тихо, но очень веско сказала: «Передай Калиновской, что у меня деньги распределены вперёд на год, реклама мне не нужна. Мой бизнес в ней уже не нуждается». И ушла, не попрощавшись, оставив Динку растерянной. Ей в этот момент нестерпимо жаль стало Анастасию – с её жалкими потугами быть полезной, а на самом деле, страстно нуждающейся в деньгах. Динка стала думать о другой работе. Посоветовавшись с бабушкой и дедушкой, она решила использовать часть денежного запаса на чёрный день: купить товар и стать обычным предпринимателем. Быть журналистом – после скандала в газете, после блестящего царства рекламы и хвалебных статей – она больше не хотела. Во время очередного кризиса, когда её начальница «ушла в себя» и с трудом говорила и думала, Динка объявила о своём решении, та встретила известие равнодушно и также равнодушно предложила Динке стать соучредителем газеты. Динка отказалась: «Анастасия, ты сама справишься. Ты же замечательный журналист…». После сдачи очередного номера Динка ушла.

Новая Динкина профессия – предпринимателя – оказалась несложной. Аренда магазина, покупка вещей, расчёт прибыли, оплата налогов и простая документация – всё это было новым, интересным и даже волнующим. Особых доходов не было, но Динке нравилось наблюдать за своими клиентками. За годы работы она хорошо изучила психологию покупателей, умела сделать хорошую рекламу своему товару, устраивала интересные акции и распродажи – в общем, наслаждалась собой как новоиспечённой хозяйкой собственного маленького дела. К тому же, Динка вышла замуж – за того самого доктора Сергея Сергеича, с которым у неё во время послеоперационной реабилитации сложились тёплые, нежные, а потом и неожиданно страстные отношения. Он был старше её всего на семь лет, но рядом с полненькой, смешливой, подвижной, черноволосой Динарочкой казался большим, спокойным и умудрённым опытом человеком старшего поколения. Он старался её опекать во всём и баловал, словно маленькую девочку. Особенно полюбился Сергей Сергеич бабушке и дедушке – те признали в нём своего, интеллигента старой закалки. И смешно было Динке, когда сидели они вечером с дедушкой за стопкой водки и долго беседовали о политике, хозяйствовании в стране, американском и местном президентах – как будто на сепаратных переговорах, а бабушка хлопотала вокруг и подкладывала дедушке и зятю салат оливье. Приезжали и мама с папой, но рядом с Сергей Сергеичем как-то смешались, потерялись, словно двое маленьких детей, и, неуверенно потолкавшись несколько дней в квартире, быстро уехали обратно в свою мусульманскую Тьмуторокань. Когда их провожали, мама погладила Динку по голове и с довольным лицом сказала:

– Видишь, деточка, вот оно и твоё счастье – дождалась.

– Мам, ты думаешь, всё будет хорошо?

– По нему же видно, однолюб. Впрочем, у нас это семейное…

…Через полгода после разрыва с Анастасией та пожаловала к Динке лично. Была зима, мело мелкой колючей кашицей, холод пронизывал до костей. Казалось, всё замерло, и покупателям было не до одежды. Но Динка не скучала. Она хорошо шила и открыла при магазине маленькое ателье. Когда не было покупателей, она принимала заказы или работала с приходящей портнихой. Это оказалось выгодной коммерческой уловкой – можно было всегда перешить готовую одежду или, если что-то не подошло, подобрать по журналу другой фасон. Довольно скоро, буквально через полгода, у Динки в магазинчике собрался своеобразный «женский клуб»: клиентки приводили своих соседок, те – родственниц, приносили угощение и кофе, делились новостями. Они называли хозяйку магазинчика между собой не иначе, как «жена доктора» – так сильно поразил их воображение харизматичный Сергей Сергеич, частенько захаживающий в гости к молодой жене.

Анастасия вошла к ней в магазинчик с Ромой, тем самым, который произносил «счётик» и «рекламка». Была она в костюме цвета гнилой вишни с короткой юбкой из дорогой набивной ткани, полные колени закрывали высокие кожаные ботфорты. Несмотря на возраст, такой костюм Анастасии был неожиданно к лицу. Она казалась похорошевшей, молодой, и Динка ею залюбовалась, как и раньше, когда они вместе работали. Рома тоже был одет с иголочки – в новой кожаной куртке, шерстяных отутюженных брюках. Машина на стоянке была новая – чёрный кругленький «Nissan». Отправив Рому по каким-то делам, Анастасия прошествовала в подсобку, выложила на стол апельсины и конфеты, попросила кофе и приготовилась, было, курить, но Динка её остановила: она была на четвёртом месяце, её от всего мутило. При взгляде на апельсины замутило ещё больше, и она быстро спрятала их в стол – бабушке с дедушкой.

– Так ты ребёночка ждёшь? Какая прелесть! И кто он, муж? Студент, наверное?

Посвящать царицу в свои семейные отношения Динка не собиралась, а та, не обращая внимания на хозяйку, весело продолжала болтать:

– Живёте у бабушки с дедом, на их пенсию? Впрочем, судьба у нас такая – мужиков обеспечивать. Жаль, конечно, что ты ушла… – она быстро переключилась на другую, более приятную для неё тему. – У меня теперь новые договорённости с президентом корпорации, – она села на табуретку и демонстративно вытянула длинные ноги в ботфортах, – Жору я выгнала, развелась быстро, взяла водителем Рому, всё равно без дела болтается...

Дина налила царице Анастасии кофе, она знала, что её монолог лучше не прерывать – не услышит.

– У меня теперь своя квартира, – она сказала это гордо, будто накануне покорила Эверест.

– Квартира? – Динка искренне удивилась, потому что помнила, что Анастасия накоплений не делала, деньги тратила на красивую жизнь, жила по принципу «всё и сейчас».

– А чему ты удивляешься? – царица самодовольно хмыкнула. – Сейчас ипотека в моде, а банк всегда нуждается в качественной, красивой рекламе. Да и автосалон тоже – и она кивнула в сторону машины.

Динка про себя подумала, какая же сильная в царице страсть к жизни и роскоши, если она смогла подняться после затяжной депрессии и всеобщего осуждения, снова стать востребованной и такой же красивой.

– Да, кстати, я привезла тебе новую газету, – она вытащила из итальянской лакированной сумки в цвет костюму глянцевые листы. – У меня теперь новая девочка пишет. Ничего, толковая. Схватывает на лету.

Динка глянула краем глаза на газету.

– Вёрстка, дизайнеры, издательство те же?

– Да. Вот, Ромчика пытаюсь обучить, но тупой, блин, – и Анастасия счастливо рассмеялась, будто тупость Ромчика была ей на руку.

Они поговорили ещё некоторое время, Анастасия побродила по тесному помещеньицу, равнодушно потрогала висевшие на вешалках костюмы и цветастые блузки, хмыкнула:

– Мне недавно президент корпорации карточку на время дал, так я в нескольких элитных бутиках побывала, покупала всё, что нравится, – и она хвастливо провела рукой с алыми наманикюренными ногтями по рельефной глади пиджака. – Просто так, причём…

Дине было смешно наблюдать, как царица выхаживала в своих ботфортах, словно павлин, как неприкрыто хвасталась своими связями и знакомствами, как демонстрировала свою дорогую одежду и новое положение. Подъехал Рома, и Анастасия стала прощаться – он подал ей длинное кашемировое пальто с лисьим воротником. Динка снова ею залюбовалась: «До чего же хороша!». Они пошли к выходу – царица плавно и вальяжно, Рома – семеня сзади. Вдруг она резко остановилась: «Иди, заводи машину», и, закрыв за ним дверь, повернулась к маленькой, округлившейся Динке.

– Может, бросишь своё барахло? Приходи ко мне работать, у меня большие перспективы, – и такая тоска прозвучала в её голосе, что Динка содрогнулась. Глаза Анастасии неожиданно стали живыми, в них плеснулась боль. – Я тебе зарплату сделаю больше.

– Нет, Анастасия, я не вернусь, – Динка постаралась сказать эти слова мягко, чтобы не сделать той ещё больнее.

Царица потемнела лицом, сникла, как-то стала ниже ростом и вышла прочь.

Прошло время, Динка родила темноглазую девочку, похожую на отца больше, чем на счастливую маму, а в магазине стала работать её подруга – грамотная портниха-закройщица, Сергей Сергеич выправил именную лицензию и открыл частный кабинет. Всё в жизни Динки сложилось неожиданно хорошо. И любимый муж, от одного взгляда на которого замирало сердце, и бабушка с дедушкой, не чаявшие души в правнучке, и мама с папой, собравшие денег на дом и машину и обещавшие день ото дня вернуться на родину окончательно. Вот только было чувство какой-то незавершённости после приезда царицы Анастасии в магазинчик: как она, что с ней стало?

Прошло ещё несколько лет, Динка, соскучившись по журналистике, начала понемногу писать неплохие рассказы, эссе, обзоры, её стали печатать не только в местных изданиях, но и в солидных, насчитывающих десятки лет существования. Её имя стало известным, и Динка неплохо зарабатывала на этом. Она даже подумывала об учреждении собственной газеты, но после работы с Калиновской ей не хотелось начинать с дешёвого издания, а на дорогое средств не было. Однажды, на одном из фуршетов по поводу открытия нового торгового центра, Дина встретила старую знакомую Анастасии – вечно уставшую даму, которая занималась итальянской плиткой. У неё в этом центре открывался новый салон сантехники. Они дружески поболтали, а потом, как-то незаметно, разговор перекатился к общей знакомой – Калиновской. Динка вдруг почувствовала щемящее чувство ностальгии – всё же это были хорошие годы, хоть и беговые, небогатые, хлопотные.

– …Она умерла.

– Как умерла? Не может быть!

Дама сокрушённо пожала полными плечами.

– Знаете, Динарочка, мы все сожалеем о ней. Она была яркой, талантливой, зажигательной. Она запоминалась и заставляла о себе говорить. И при этом – такая непутящая…

– А что случилось?

– Я почти ничего не знаю, слышала только, что её водитель вдребезги разбил новую машину, которая находилась в залоге, потом она взяла какие-то большие деньги, отдать не смогла, квартиру у неё забрали, газета закрылась. Потом была попытка суицида, потом она сделалась директором филиала какого-то израильского медицинского центра и обещала раскрутить, но не смогла. Третья попытка оказалась успешной… Таблетки.

– Жаль… – Дина понурилась.

– Я слышала, у вас есть бизнес? – Дама заинтересованно взглянула Динаре в лицо.

– Да, есть. Не то, чтобы очень прибыльный… Одежда. Да и сама шью, помогает.

– Хотите большой салон?

Динара с удивлением посмотрела на даму: «Денег, что ли предложит?». Но та, видимо, сходу разгадала её мысли, потому что весело рассмеялась, и эта улыбка осветила её лицо, сделала его неожиданно молодым:

– Нет, денег не предложу, – ответила она смутившейся Дине, – а вот страшную тайну открою. Мы все – и Анастасия в том числе – начинали, как вы, – в джинсиках, без связей, с малых копеечек… Мы были никем. Я – продавцом в магазине, Тасечка – корреспондентом на телевидении, остальные – тоже кто кем. Мы дружили, встречались в бане, ездили на природу, и дружба наша была хорошей, бедной и оттого доброй. А потом появились деньги. Кто-то из нас взял их у старых богатых любовников, как красавица Тася, написавшая за крупных политиков не одну книгу, кто-то просто работал как вол. Бизнес, как и природа, пустоты не приемлет. Использование денег на развлечения – это всё новые и новые пустоты, которые, разрастаясь, убивают сам бизнес. – Она замолчала, и Дина вдруг поняла, что эта полная некрасивая дама всё ещё завидует Анастасии, даже ушедшей. – А ведь она была необыкновенной, мы были уверены в её великом будущем. Но жизнь показала, что таланта, красоты и харизмы для этого мало.

– А что же ещё нужно? – Дина понимала, что откровенность дамы временная, навеянная воспоминаниями и шампанским, и скоро она снова уйдёт в свою неприступную доброжелательность.

– Ещё? Нечеловеческая выносливость, адское терпение и лошадиное здоровье.

Они помолчали с бокалами в руках, потом также молча помянули царицу Анастасию, думая каждая о своём, потом, тепло попрощавшись, разошлись. С фуршета Дина ушла с большой грустью в сердце, будто ей сообщили о смерти когда-то близкого, но давно потерянного друга. Но была ли её другом Анастасия? Понять Динка не могла. Просто она – царица – была. И этого оказалось достаточно, чтобы запомнить её на всю жизнь. Как звезду – вспыхнувшую, осветившую своим блеском всё вокруг и погасшую – никому не нужную, раздражавшую своей яркостью и оттого так легко отторгнутую теми, кто тоже хотел бы вот так гореть, но сделал свой выбор между собой и бизнесом в пользу бизнеса – заполненного большой работой и маленькими радостями. И печальным осознанием главного своего назначения – ежедневной борьбы с пустотой. И вечными сомнениями по поводу смысла этой бесконечной борьбы. А надо ли?