Внутреннее поражение / Статьи / ВЕЛИКОРОССЪ

Совершая самоубийство, в глубине души они не верят, что умрут.

Карл Меннингер

Предначертания судьбы – что это такое? Кто из вас может внятно объяснить мне смысл этого словосочетания? А судьба? Многие говорят, это нечто вроде сценария, по которому мы все живём, у каждого свой, уникальный, и написан он без нашего ведома, якобы некими высшими силами. Но ведь получается одно сплошное кино. У кого-то мелодрама, у кого-то ужасы, детектив, приключения, боевик (какие ещё там жанры существуют?). А я вот иду по улице, спотыкаюсь об мусорный бак, падаю и разбиваю голову; или стою в метро, и меня случайно (?) толкает какой-нибудь алкаш под поезд. Это тоже небесные силы так распорядились? Или пьём с другом водку на заброшенной стройке, одно неаккуратное движение – и один из нас просто кровавая клякса на бетоне. Подобных ситуаций можно выдумать миллионы, но ни у кого язык не повернётся сказать, что у пострадавших была такая печальная судьба. Для всего этого есть более подходящее определение – случай. Мы все живём по случаю. Едим по случаю, трахаемся, торчим, зарабатываем деньги, ездим на курорты, пишем книги. А самый значительный случай в жизни человека – смерть. Вот она-то точно ни от кого не зависит и никого ни о чём не спрашивает. Рождение и смерть, как таковые, в равной степени являются значимыми для каждого из нас.

На перекрёстке прохожий толкнул меня в плечо, и я словно свалился на землю из глубин собственного подсознания. Было очень жарко, я спешил, буквально бежал на встречу с Костей, моим хорошим другом. На днях он позвонил мне с незнакомого номера. «Алло, кто это?». «Это я, Костя. Брат, тут такое дело… в общем, нужно срочно встретиться». Голос его был крайне взволнованный, говорил он прерывисто, запинаясь и тяжело дыша. «А что случилось? С тобой-то всё в порядке?» «Да, со мной… да… слушай, у меня нет времени. Давай встретимся как можно… скорее». Честно говоря, поначалу я подумал, что это розыгрыш, что Костя просто давит на моё волнение, а потом скажет, не скрывая улыбки: «Да всё хорошо, ты чего? Тебе показалось». Ладно, договорились встретиться в парке возле озера. Несмотря на своё недоверие, я всё-таки немного нервничал перед встречей.

Костя опоздал на пятнадцать минут, хотя всегда был очень пунктуальным, и вообще, как он сам говорил, «чувствовал время нутром». Я сидел на лавочке, курил и читал книгу.

– Опять ты со своими книгами, – оживлённо высказался он, подойдя. Я подумал, «ну точно – развод».

– Костя, зачем всё это? Ты никогда не отличался искромётным юмором, – ответил я, изо всех сил стараясь показать, что обиделся.

– Да нет, извини, брат… это всё нервы. Я на пределе.

Он резко смутился, огорчился и озлобился одновременно. Сел рядом, уставился в одну точку.

– Просто я… Даша… – голос задрожал как перед истерикой. Он судорожно сжимал и разжимал пальцы.

– Кость, да что случилось? С Дашей поссорились? Или расстались?

– Нет, – отрезал он.

– Тогда что?

Я совсем растерялся. Прежде я никогда не видел Костю в таком раздражённом состоянии и даже не мог подумать, что он способен так искренне переживать из-за чего-либо.

– Она… Даша… – он резко поднял голову и посмотрел на меня. – Короче, она вскрыла себе вены. Спасти не успели.

И закрыл лицо руками.

Я чувствовал, как эти слова острыми бритвами режут его внутренности, как хлещет и кипит кровь в его голове при их воспроизведении. Я сам как будто отключился на десять секунд. Сначала опять-таки не поверил (естественная реакция, отрицание), затем понял, что начинаю терять сознание, но совладал с собой.

Хоть Даша и не была мне близким человеком, мы немного общались, но новость подействовала так, словно она была моим единственным оставшимся в живых родственником. Наверно, все Костины эмоции передались мне. Жуткое состояние.

– Когда похороны? – тихо спросил я, подумав, с одной стороны, что сейчас любой вопрос будет лишним и ненужным, а с другой, что, всё-таки, рано или поздно пришлось бы справиться о похоронах. И я просто сказал первое, что пришло в голову.

– Завтра в 10. Сначала у неё дома прощание, потом на кладбище. Ты придёшь?

– Конечно.

Меня удивило, что Костя перестал запинаться, говорить много промежуточных слов и протараторил всё это, будто заучил. Видимо, самому от себя стало противно, что сопли распустил.

Мы очень скоро распрощались, он сказал, что поедет к Дашиной маме. Я ушёл в другую сторону и сразу стал проматывать всю нашу встречу от начала до конца, почему-то стараясь припомнить все мельчайшие детали. Куда я смотрел, когда Костя сказал это, как на него падал солнечный свет, какого цвета была лавка и урна возле неё. Удалось вспомнить только первое. Я смотрел на Костину правую руку. На запястье было четыре глубоких пореза.

Завтра ровно год, как случилось наше с Костей знакомство. Тогда был день рождения некой Ани К., претенциозной художницы и модницы. Меня удивило приглашение с её стороны, это выглядело вызывающе. Пришло бумажное письмо в конверте, текст написан белым маркером на чёрном листе: «Надеюсь, ты не забыл, какое послезавтра событие? Не вздумай не прийти. Адрес и время на обратной стороне. Можно без подарка». И внизу ярко-красный отпечаток губ. Ну, конечно же, я помнил, какое послезавтра событие. И, по правде говоря, ждал этого приглашения. А удивлён я был всего-навсего его подачей и внешним видом, не более.

Всё дело в том, что у нас с Аней были непродолжительные, но всё-таки отношения. Она сразу мне приглянулась на выставке современного молодёжного искусства, участницей которой она, собственно, и являлась. Знакомство, общие интересы, лесть, и вот уже первое свидание, прогулки под луной на набережной, мелочные, но приятные подарки, посиделки на крыше с бутылкой вина… Через месяц она мне с важным видом заявила: «Ты меня больше не вдохновляешь. Месяц вдохновлял, а теперь нет. Для меня это важно. Прости». Успев достаточно хорошо узнать её, я понял, что противоречить или просить о чём-либо бессмысленно. Я, конечно, расстроился, но волосы на голове не рвал, в окна не бросался, однако напивался до безумия, признаюсь. «Было и прошло» – думал я. И вообще, она тоже не идеальна. Меня всегда раздражала её привычка слегка причмокивать в начале каждой фразы.

А теперь это письмо. У меня не было никаких колебаний насчет прихода, но на что-то больше, чем просто хорошо вместе провести время, я не рассчитывал. Единственные сомнения у меня были по поводу приглашённых гостей. Аня постоянно находилась в окружении весьма подозрительных личностей, то ли творческих, то ли недалёких. Ну да ладно, думаю, буду стараться всё время находиться возле неё, ни с кем не общаться и не заводить ненужных знакомств.

Для празднества Аня сняла большой дорогостоящий и пафосный на вид дом на берегу моря, в пяти километрах езды от города. Я попросил соседа-таксиста подбросить меня за символическую сумму. Он всегда делал мне большие скидки, объясняя это тем, что ему нравятся мои стихи. В литературе он разбирался так же, как я в живописи.

Дом действительно впечатлял. Чем ближе мы к нему подъезжали, тем больше он возвышался, как гора, над маленькими домишками вокруг. Я немного не рассчитал время и приехал за час до оговорённых восьми. Возле ворот уже стояли двое – Аня и Костя. Я подумал, что это её новый парень, поэтому, когда вышел из машины и подошёл к ним, вид у меня был слегка растерянный.

– Знакомьтесь. Это – Костя, – сказала Аня, улыбаясь, но подозрительно смотря мне в глаза.

– Саша. Очень приятно, – выдавил я из себя, так толком и не рассмотрев лучшего в будущем друга.

– Взаимно. И, да, мы с Аней просто хорошие друзья, – добавил он.

Дыхание выровнялось, сердце вошло в привычный ритм, с лица пропало нелепое смущение. Но зачем всё это? Даже если бы он оказался её парнем. Нормальный вроде на вид, я бы только порадовался за неё. Они хорошо смотрелись вместе. Он, наверно, вдохновлял её. Но, всё-таки, это хорошо, что не парень.

– Сейчас ещё четверых ждём и идём, – сказала Аня.

– А, кстати, с днём рождения, – вдруг вспомнил я и протянул имениннице слегка растрепавшуюся белую розу.

– Спасибо.

В течение часа подъехали остальные. Первой – Маша, бывшая Анина одногруппница по университету, насколько был осведомлен (видел пару раз), работала дизайнером одежды; потом – Лиза, лучшая подруга Ани. И, наконец, в одном такси приехали Кирилл и Света, тоже друзья по университету. Со всеми поздоровавшись, обменявшись любезностями по поводу внешнего вида и приняв пламенные поздравления, Аня провела нас в дом. Внутри он выглядел не хуже, чем снаружи, даже ещё более пафосно и дорого. Я всегда неловко чувствую себя в подобных апартаментах, мною моментально овладевает страх что-то разбить, испортить, уронить, а судя по тому, как богато всё это выглядит, я даже за чашку не расплатился бы до конца дней своих. Так что я старался не приближаться ко всякого рода посуде, зеркалам и вазам. Аня усадила всех нас за большой стол, уставленный свечками, и велела вести себя, как дома.

Из приглашённых я лично знал только Машу, остальных заочно, а о Косте никогда и не слышал. Как раз они вдвоём и сели рядом со мной. Лиза, Кирилл и Света находились напротив, а Аня, как и полагается виновнице торжества, сидела во главе стола. После трёх тостов все разделились на группы: Кирилл со Светой сидели в обнимку и шептались, иногда тихонько хихикая (они были парой), Лиза с Аней очень пламенно что-то обсуждали, и мы – я, Костя и Маша – сидели молча, у всех был несколько озадаченный вид. После четвёртой рюмки первой заговорила Маша.

– Что у тебя там со стихами? Как продвигается? – спросила она у меня.

– Второй сборник заканчиваю, осталось отредактировать несколько стихотворений, и в издательство, – по-дурацки улыбаясь, приврал я. На самом деле сборник был готов меньше чем наполовину, а об издательствах и речи быть не могло.

– Ясно. А вы с Костей уже познакомились?

– Ну…да, – неуверенно ответил я.

И снова тишина. Но за столом произошли некоторые изменения, которые я не мог не заметить. Теперь Света общалась с Лизой и Аней, а Кирилл сидел в стороне, как в воду опущенный. Признаться честно, я его никак не воспринимал. То есть, бывает, чувствуешь или неприязнь, или симпатию, или влечение, или сочувствие. А здесь ничего, никаких эмоций. Есть и есть. И ладно.

– Я пока к девчонкам пойду, а вы пообщайтесь, – неожиданно весело сказала Маша и встала из-за стола.

– Хорошо, – проговорили мы синхронно и переглянулись.

Вечер тянулся долго. Казалось, что уже за полночь, но на самом деле прошло не больше часа, а соответственно было около девяти. Все пили, дружелюбно общались, и всем было весело, но я заметил, что Костя тоже немного вываливается из этой компании. Такое ощущение, что Аня напрочь забыла о нём, а остальные его не знали и, судя по всему, не очень-то и хотели. Поэтому я решил, что мы с ним похожи. Так сказать, братья по одиночеству. Первым заговорил он, едва опустошив бокал с вином.

– Стрёмно здесь, да?

– Есть немного. Может, на улицу выйдем? Там, я видел, терраса большая.

– Пойдём.

Мы извинились перед присутствующими, сказали, что ненадолго, и вышли в холодный октябрьский вечер. Уместились в кресла-качалки, закурили. Я не ждал чего-то сверхъестественного от предстоящего общения, оно мне, по большому счёту, и нужно-то не было. Просто стало неловко внутри, среди молодой арт-богемы, слушать истории о том, кто, где и с кем переспал, расстался или поженился. Но и уезжать намерений не было, я ещё тешил себя надеждами на откровенный разговор с Аней, какими бы ни оказались его последствия.

– Я знаю, что вы встречались с Аней, поэтому сказал сразу, что мы просто друзья, – разрядил тишину Костя.

– Даже если бы вы были парой, ничего страшного. Я перегорел к ней.

– Да я вижу, как ты на неё смотришь. Думаю, ещё что-то осталось.

Я пробурчал в ответ что-то невнятное. Мне не хотелось обсуждать это с незнакомым человеком, всё равно в глубине души у меня осталось недоверие к нему. Удалось перевести тему, он не возражал. Мы обсуждали кино, музыку, даже литературу, обнаружились общие знакомые, что меня приятно удивило. Спустя сорок минут я уже чувствовал, что мне приятно общаться с Костей, как будто встретились два старых приятеля. Мы просидели чуть больше часа на веранде, промёрзли и решили вернуться.

– Ну что, голубки, поворковали? – выкрикнула Аня, как только мы зашли в зал. – Вы некрасиво поступили, - добавила.

Я понял, что на сегодня праздник для меня окончен. Назревала атмосфера всеобщего пьяного угара, группового секса, потом прогулок на море, наркотиков и, в конце концов, дурного похмельного утра, когда каждый начнёт сожалеть о том, что вчера творил. Я подошёл к Косте, мы обменялись телефонами, он сказал, что останется. Само собой разумеется, ни о каком серьёзном разговоре с Аней у меня теперь и мысли не было. Всё было слишком очевидно.

Домой я приехал только на рассвете, потому что никто из таксистов не желал ехать в такую даль так поздно. А мой сосед-таксист-литературовед к тому времени оказался не в состоянии даже внятно поздороваться.

Вечером мне позвонила Аня.

– Ты уже знаешь о Даше?

– Да… мне Костя сегодня сказал, мы виделись.

– Ясно. Завтра будешь на похоронах?

– Конечно. А ты?

– Да. Ну, до встречи.

– Пока.

Почему-то я не удивился этому звонку, напротив, принял его как должное. Последнее время Аня постоянно находила причины позвонить, пересечься или зайти. Но сейчас было не до неё, я буквально не находил себе места, вспоминая Костины порезы на руке, но успокаивался его же словами, мол, я сейчас у Дашиной мамы, телефон выключил, никого не хочу слышать. Лишь бы не соврал.

Мне до сих пор не верилось в случившееся. Кажется, только неделю назад мы втроём ездили на природу, Костя перебрал бренди, и Даша вычитывала его, как мать ругает сына за плохую оценку (а я, как младший брат, тихо смеюсь над ним в сторонке). Или как Даша забирала нас из обезьянника, когда мы попались на мелком хулиганстве. Её дядя работает в центральном отделении, ей стоило только похлопотать за нас и пообещать, что впредь подобное не повторится. А потом все вместе пошли в ближайший бар, отмечать сам не знаю что. Или когда они поссорились, Костя приехал ко мне и заявил, что хочет бабу и водки. Я в течение часа организовал и то, и другое, но от первого он в последний момент отказался (совесть, говорит, до смерти замучает потом), и мне пришлось проводить время не в самой лучшей женской компании, пока он тихо попивал себе водку с соком в углу. А потом, неожиданно для всех, заявилась Даша, я спьяну впустил, и она подумала, что Костя зажигает сразу с тремя, пока она, в свою очередь, глубоко переживает и страдает. После этого случая мне пришлось заказывать новые полки и вставлять окно на кухне. И удалить номера девушек с незнакомыми именами.

Я долго не мог уснуть. Воспоминания мучили, иной раз слёзы наворачивались на глаза, и сердце билось, как барабан. Помню, что всё-таки удалось уснуть, и что снилось кладбище.

Говоря откровенно, Даша меня недолюбливала, хоть и пыталась всячески это скрывать. Мы с Костей много времени проводили вместе, и когда у них с Дашей завязались отношения, меньше общаться мы не стали. А поскольку разнообразные неприятности, как магнитом, постоянно притягивались к нам, Даша была от этого не в восторге и винила меня во всех смертных грехах. Я раздражал её всё больше и больше, ей не хотелось делить Костю с поэтом-неудачником и писателем от случая к случаю, который каждое написанное стихотворение или рассказ празднует как юбилей. Вот Косте удавалось разрываться между нами, иногда сил и нервов не хватало, он срывался то на мне, то на Даше, а бывало и на нас обоих одновременно. Но, как бы там ни было, терпел.

Однажды он мне сказал: «Для меня дружба важнее, поверь. Я вырос в детдоме, я знаю, что такое дружеское плечо и сколько оно может выдержать. Но Дашу я люблю как-то по-особенному, как никогда никого не любил. У меня были девочки до неё, ты знаешь. Но видя и слыша именно её, я понимаю, что хочу жить. Её чувства ко мне дают повод жить. И, знаешь, она меня не жалеет, как все остальные. Всегда мне говорили одно и то же, вот, какой бедный мальчик, без родителей рос, всё сам, несчастный-то какой… мне всё это надоело. Я ненавижу сочувствие. Пойми, вы мне оба дороги, и люблю я вас обоих, вы мне самые близкие. Помни это, пожалуйста».

И с такой же точностью сразу вспомнился Дашин монолог на эту тему: «Я же не против вашей дружбы, разве не понятно? Ты знаешь, сколько значишь для него? В списке близких друзей ты первый, он мне сам говорил. Но и меня постарайся понять. Я люблю его больше жизни, мне жизнь-то и не нужна без него. Он в своё время так же спас меня, как и ты его. Думаю, ты сам понимаешь, от чего. Я только переживаю… когда вы напиваетесь. Ну, очевидно же, что нехорошие приключения сами вас находят, когда вы вместе! Пожалуйста, вразумляй его, когда это необходимо, тебя-то он послушает».

Но ничего от всех этих всё чаще повторяющихся разговоров толком не менялось. Мы с Костей по-прежнему устраивали вечеринки без Дашиного ведома, а она, бурно реагируя, всё также врывалась к нам, устраивала скандалы и била посуду. Конечно, у них были и светлые периоды в отношениях, в основном только тогда, когда они оставались наедине больше недели. Об этих «белых полосах» я, разумеется, ничего не знаю. Помню только одно – через полторы недели уединения с Дашей Костя снова, как бешеный зверь, вырывался из клетки и воцарялся хаос. Это были абсолютно бессознательные алкогольные рейвы, с поводами и без них. Ссоры между ними участились втрое и уже переросли в настоящие скандалы, когда я понял, что нужно останавливаться самому, а в первую очередь остановить Костю. Но мои слова не доходили до него должным образом, то ли воспринимаясь как шутка, то ли как наезд. «Это мои отношения и моя жизнь. Можешь быть уверен, я отдаю себе отчёт в своих действиях. А Даша меня не бросит. Я это точно знаю» – отвечал он на мои просьбы одуматься.

После последнего нашего кутежа между ними случился очередной дебош. Мы с Костей выпивали у меня, были приглашены ещё два моих знакомых со школы, Коля и Антон. Отличная мужская компания. Около полуночи Костя, как с цепи сорвавшись, резко побежал в коридор одеваться. Я только успел спросить, что случилось, и он ответил: «Даше плохо стало. Я, может, вернусь ещё». Но, как я понял из «смс», которое он мне прислал спустя час после своего ухода, она его обманула и таким образом хотела привлечь к себе внимание. Я понял, что он уже не вернётся, и продолжил общаться со старыми приятелями. В тот момент я даже представить себе не мог, что нас всех ждёт. Поскандалят, думаю, как обычно, а утром помирятся, не впервой.

Однако, следующие два дня Костя не брал трубку, дома его не было, а к Даше я не осмеливался зайти. Потом он сам позвонил мне с незнакомого номера и попросил встретиться.

Позвольте рассказать вам неприятный, но в какой-то степени поучительный случай.

На улице невыносимо жарко, люди то и дело обливаются минералкой, чтобы хоть как-то спастись и не свариться заживо. Земля в огне, природа охвачена пламенем, города плавятся, в мегаполисах задыхается всё живое. Кажется, что попал в ад. Я его себе так и представлял, если честно.

Костя в то время подрабатывал курьером и параллельно готовился к поступлению в университет, одним словом, большую часть суточных часов был занят. Чего нельзя было сказать про меня, я временно был безработным.

В один из вечеров, когда, как мне показалось, жара ощутимо сбавила обороты, я пригласил Костю попить пива на море. По случаю пятницы он охотно согласился, но взял с меня слово, что предстоящее времяпрепровождение пивом и ограничится. Мы взяли по три литра на брата и отправились подальше от общественного пляжа, где, как всегда в такую погоду, было просто неимоверное количество людей, решивших искупаться после работы. Лето по-своему объединяет этих несчастных. Летом им легче.

Зашли мы довольно далеко и, подустав, решили сесть возле яхт-клуба, прямо на песке. Море было спокойным, в округе относительно тихо, только едва слышался гул отдыхающих. С Костей мы не виделись, кажется, неделю, и у обоих за это время накопилось немало интересных историй, которые поочерёдно и рассказывали друг другу. Я, например, о том, как познакомился на вечеринке с девушкой приятной наружности и не сказать, чтобы сильно скверных душевных глубин, два дня подряд мы виделись, гуляли, а потом один мой знакомый, видевший нас вместе, сказал, что она бывшая проститутка, якобы теперь решившая начать новую жизнь с чистого листа. Впредь я зарёкся знакомиться на вечеринках. Костя отлучился по надобности. Я налил пива в пластиковый стаканчик, отпил и вдруг услышал за спиной грубым тоном: «молодой человек, подойдите, пожалуйста». Первую просьбу я проигнорировал, но вторая оказалась настойчивее. Патрули сами подошли ко мне и подняли на ноги.

– Да он же в говно, – сказал высокий.

– В отделении протрезвеет, – ответил жирный.

Я стоял молча и смотрел на них в недоумении. «Вот Косте-то повезло, думаю. Сейчас увидит, что меня приняли, и пойдёт своей дорогой прочь отсюда».

– Пройдёшь с нами. Документы при себе? – спросил жирный.

– Нет.

– Ты один, что ли, пьёшь здесь? – спросил высокий.

– Эммм… ну да. А что?

– Ничего. Молодой же вроде, а уже алкоголик. Разве не понимаешь, что жизнь гробишь свою? Тебе не жалко?

– Мне никого и ничего не жалко. Вы, по-моему, собирались меня в отделение вести, а не лекции читать.

– Ещё и борзый какой, ты смотри, – обратился жирный к высокому. – Пойдёшь у нас по полной программе, – это было уже мне.

Неожиданно для всех, особенно для меня, подходит Костя, с абсолютно невозмутимым выражением лица, стараясь казаться трезвым. Я посмотрел на него удивлённо и в то же время радостно.

– Ты кто? – спросил высокий.

– Я Костя, мы с ним вместе, – и показал на меня.

– Ааа… ещё один. Ну, веселее будет, – сказал жирный. Кому веселее, я так и не понял.

Вели нас недолго, может, минуты три-четыре. Нет желания в подробностях описывать, что происходило дальше, в отделении, отмечу лишь, что нас немного помяли, забрали деньги и велели больше на глаза не попадаться. Всё-таки, веселее было им.

Я до сих пор, прокручивая это происшествие (мелкое, на самом деле, всего лишь первое, что вспомнилось навскидку), удивляюсь Костиному поступку. Может, я слишком плохо думаю об окружающих меня людях? Но ведь я сам, будь на его месте, не подошёл бы, увидев патрулей, а значит, ещё процентов восемьдесят людей моего возраста поступили бы также. Повторюсь, случай пустяковый, и Костин подвиг, в сравнении с другими, весьма сомнителен, но разве не из таких будничных и часто нелепых ситуаций мы создаём в своём сознании некий образ близкого человека? Складываем, как пазл или кубик Рубика, отрывки тех или иных пережитых авантюр и приключений в единое целое. И неважно, что я хотел донести пересказом этого случая. Мне больно.

С Аней мы встречались ровно месяц, может, на несколько часов больше. Как уже было упомянуто, меня больше привлекала её внешность, чем личностные качества. Фигура, глаза, причёска, стиль в одежде, тембр голоса – по всем признакам это была, ни больше, ни меньше, девушка моей подростковой мечты. Но, разумеется, не всё оказалось таким же привлекательным внутри, – «а на что ты надеялся?» – безнадёжно спрашивал я сам у себя уже после разрыва. Её поведение, особенно в людных местах, было, мягко сказать, странным. Она могла просто так упасть посреди торгового центра, лежать с закрытыми глазами и громко смеяться, пока я не начинал нервничать, и она не приходила в себя. «Зачем?» – спрашивал я, спустя несколько часов, когда успокаивался. «Забавы ради, только и всего. Разве не весело, когда все эти интеллигенты в узких пиджаках, жирные дяди с шарами для боулинга вместо голов или гламурные шалавы идут мимо тебя, смотрят ошарашено и думают, что ты больной? А ведь на самом деле это они не от мира сего, идиоты, раз не умеют как следует развлекаться». С самого детства она считала себя совсем не такой как все и демонстрировала свою непохожесть при любом удобном случае. Я-то, человек сам по себе спокойный и даже стеснительный, воспринимал эти выходки очень болезненно, хотелось сквозь землю провалиться, закрыть лицо руками и не видеть ничего, когда она в очередной раз начинала кричать на всё кафе – «вы, уроды, не умеете веселить ни себя, ни окружающих! Учитесь, пока я жива!» – и выпивала залпом пол-литровый стакан пива, смешанного с водкой, а потом разбивала его об стену.

Наедине со мной она была совсем другим человеком, противоположностью самой себе. Ласковая, отзывчивая, милая девочка будто снимала маску ненавистной, безбашенной и вечно бунтующей анархистки. Поначалу мне даже нравился такой резкий контраст, уж скучно-то не было никогда. Но по истечении времени я стал сильно раздражаться её постоянному навязчивому желанию выделиться, мне всё чаще становилось попросту стыдно. Я умолял её вести себя «поприличнее» хотя бы когда мы вместе. Даже боюсь представить, что она вытворяла с подругами.

И в результате, всем уговорам, ссорам, стыду и обоюдной ненависти пришёл вполне логичный конец. Мы достаточно откровенно обсудили сложившуюся ситуацию и пришли к выводу, что лучше всего будет остаться друзьями, хоть оба и понимали, что ни о какой дружбе не может идти речи – здесь либо всё, либо ничего. Мною вдруг овладел какой-то немыслимый порыв любви, захотелось со всем смириться, терпеть, лишь бы она, эта восхитительной харизмы и красоты девушка, была рядом. Удалось сдержаться, не проговориться. Примирение – бесполезно, через месяц-другой всё повторится вновь, и, вероятно, расстанемся мы уже не так мирно, как сейчас. Поэтому мы пожелали друг другу удачи в дальнейшем построении личной, да и вообще всякой жизни, я поцеловал её в щёку, и мы разошлись в разные стороны.

Первую неделю было нелегко, хоть мы и не переставали общаться, но всё это казалось уже больше игрой в дружбу, чем просто нормальным общением между двумя людьми. Для начала я рассказал обо всём своему приятелю по школьной скамье Коле, и он согласился пожить у меня несколько дней, чтобы разбавить мое гнусное, нелепое одиночество совместными пьянками и холостяцкими разговорами. Хотя на деле он оказался, как обычно это бывает, свободными ушами, в которые литрами вливалась вся моя желчь и всякое дерьмо, касающееся смысла бытия, в общем, и роли женщины в современном обществе, в частности. От двух дней, что мы провели вместе, осталось смутное впечатление летаргического сна, полного затмения здравого рассудка и крушения всех человеческих ценностей. Когда я замолкал, чтобы перевести дух, или налить, или, в конце концов, утихомирить внутреннюю Хиросиму, Коля мне рассказывал, что познакомился с девчонкой, она ему очень приятна, и есть надежды на светлое будущее двух посредственных, но искренних в своих желаниях людей. В ответ я говорил что-то вроде: «Да ты в своём уме?! Как ты можешь общаться с этими тварями?! Она же ноги об душу твою вытирать будет, не ставить ни во что все твои интересы и увлечения. Ты ещё пожалеешь! И будем мы также сидеть, только на этот раз у тебя дома и в противоположных ролях». Коля на это только слегка ухмылялся и наливал по новой. Спустя несколько месяцев я понял, что мне не хватало именно Костиной поддержки в тот момент, у него действительно талант выслушивать переживания других. Но мы, к сожалению, ещё даже не догадывались о существовании друг друга.

Аня же, насколько я знал, не терзала себя по поводу разрыва, и вообще, никаких изменений в её жизни и поведении не произошло. Потом я узнал, что как раз в этот период времени она познакомилась с Дашей, они сразу нашли общий язык и много времени проводили вместе. На одной из вечеринок, посвящённых выставке Аниных картин, познакомились и Костя с Дашей. Словом, все жили довольно-таки весело, происходило много интересных событий, о которых мне потом доводилось только слышать и тихо завидовать настолько ярким краскам чьего-то существования. Сам я был отрезан от земных радостей. Перед моими полузакрытыми глазами поочередно мелькали пустые бутылки, грязный туалет и полоумный Коля, школьный приятель.

На похоронах было много людей, которых я не знал, да и не сильно разглядывал присутствующих. Мы с Аней стояли рядом, Костя же пошёл к Дашиным родителям. Последние прощания, розы, реки слёз, чёрная ленточка на красивом молодом портрете. Всё как в тумане. Когда гроб опускали в землю, Аня схватила мою руку и долго не отпускала. Второй рукой она закрылась от внешнего мира, жестокого и такого беспощадного. Она рыдала.

После похорон мы втроём решили поехать к Ане. Я позвонил соседу-таксисту, объяснил ситуацию, он охотно согласился нас отвезти. По пути мы заехали в магазин, взяли две бутылки красного полусухого, несколько упаковок салата с грибами и хлеб. Приехали, разложились, разлили, выпили. Никто не решался произнести ни слова, тишину нарушали только отзвуки проезжающих машин. После первой бутылки Аня, извинившись перед Костей и нашептав ему что-то на ухо, ушла спать в гостиную. На кухне мы остались вдвоём. Я негромко включил старый радиоприёмник.

– Не понимаю, – вдруг начал Костя, – почему именно я? Почему я оказался в таком жизненном раскладе, которого врагу не пожелаешь? Я же никому ничего плохого не сделал в жизни, был себе и был, как все. Ну, всякие ситуации были, конечно, но кто не без греха? Я не убил, не своровал, не изнасиловал. Менты живут, воры, убийцы, сутенёры живут и даже не подозревают о тех страданиях, которые я сейчас переживаю. После того, как в автокатастрофе разбились родители, я думал, что всё самое страшное уже пережито, и что дальше Бог будет ко мне милостив и снисходителен. Тогда я ещё верил в Бога, как в высшую силу, которая способна изменять нас. А теперь что? Он думает, что я недостаточно настрадался? Судьба у меня такая?! – он начал повышать голос, я успокоил, вспомнив, что Аня спит. – Нет никакой судьбы, как нет и Бога. Вообще ничего кругом НЕТ. Есть только смерть, везде эта чёрная страшная смерть. За что же я расплачиваюсь своими близкими? Таланта у меня никакого нет, ни в чём особых успехов не достигал и золотых гор не покорял. Жил, не думая о высоких материях мира. В этом я, что ли, виноват?! Как же я жалок сейчас перед тобой, мне стыдно за себя. Я не чувствую сил дальше жить, все на земле сильнее меня. Мой жизненный опыт играет со мной злую шутку. Я умирал уже дважды, первый раз вместе с родителями, а теперь с Дашей. Третья смерть мне не страшна, ведь кто-то же там любит троицу, верно? – он задал этот вопрос в пустоту. Я сидел, опустив голову, и под конец уже практически не слушая.

Он резко замолчал и сделал большой глоток. Я не знал, что ответить, мне также казалось лишним что-то говорить, как и тогда, в парке. Мы просидели ещё полчаса в тишине, допили бутылку вина. Я был уверен, что Костя останется ночевать здесь, было бы глупо и опрометчиво в подобном состоянии ехать куда-либо. Тем более, мне хотелось обсудить ближайшее будущее, поинтересоваться о его планах на жизнь, которую, впрочем, он не представлял без Даши. Но ничего не поделаешь, всё кругом неизменно продолжает существовать. Нужно жить дальше, как бы противно не звучали эти слова. Мне было очень неловко, я не знал, как вести себя в подобных ситуациях. У меня никто никогда не умирал, и к смерти я относился не больше, как к литературному приёму. При этом видя, как твой лучший друг, человек, с которым ты за месяц пережил больше, чем за всю свою прошлую жизнь, находится на грани нервного срыва, как он, далёкий от религии и от всего «высокого», отчаянно рассуждает о Боге и всём сущем, как говорит о своих вымышленных смертях, как теряет всякий интерес к жизни, – во мне всё смешалось, я сам находился в ужасном замешательстве и боялся за него. Я понял, что плохо знаю его, потому что мне неизвестно, на что он способен. Действительно, почему именно его избрали для этих невыносимых страданий? Почему не меня, например? У меня всегда было посредственное и скептическое отношение ко всему меня окружающему, я многим людям сделал больно, и мне за это не стыдно. Я горжусь этим, и моя гордость делает меня сильнее. Как раз мне есть, за что расплачиваться сполна, и я уверен, этот час настанет. Но сейчас! Передо мной сидит человек, который страдает СЕЙЧАС, в данный момент и в данном месте. И неловко мне СЕЙЧАС, потому что я чувствую ответственность за этого человека, за его действия и даже мысли. Это не конец всему, это всего лишь маленькая частная трагедия. Но её последствия могут быть фатальны. Я не хочу об этом думать.

Костя сказал, что пообещал приехать к Дашиным родителям и остаться у них на неопределённое время. Попросил несколько дней не беспокоить, он, мол, будет под присмотром, и ничего страшного не произойдёт. Я не смог перечить. Мы распрощались в коридоре, и у меня на плече, куда он положил голову, осталось мокрое пятно. Дверь отворилась, Костя обернулся и сказал напоследок: «Прощай, брат. Прости за всё. Ты здесь ни при чём». И вышел. Мне сразу стало не по себе от его слов, физически и морально. Чуть не стошнило прямо в коридоре. За что прощать? Я забыл спросить о шрамах на руке. Хотя, наверно, так и не решился бы. Не та ситуация. Он ведь будет со взрослыми порядочными людьми всё это время, правда? За ним будут ухаживать и присматривать? Трагедии не будет? Он выкарабкается? Не нужно было его отпускать.

Я посидел в коридоре, успокоился, всё-таки. Костя не маленький мальчик, сам разберётся, куда ему ехать. Но страх, этот постоянно навязывающийся и не позволяющий адекватно мыслить страх не покидал меня. Резко возникло желание прижаться к Ане, обнять её, нежно поцеловать, и чтобы этот жуткий день закончился быстрее. А завтра утром Костя сам позвонит и скажет, что всё хорошо.

Тихо зашёл в комнату, посмотрел на часы – без пятнадцати двенадцать. Стараясь не скрипеть, медленно прильнул к Ане. Она не была против. Я обнял её за талию, она гладила мою руку. Так мы и уснули под едва доносившиеся из кухни звуки старого радиоприёмника, который я забыл выключить.

Цветные сны – это пошло и безвкусно.

Было ясное безветренное утро понедельника. Я проснулся по будильнику в 6.30, но сразу не поднялся. Несколько минут проклинал про себя едва начавшийся день, понимая, что он будет таким же скверным, как все предыдущие. Около семи заставил себя встать с постели, умылся, почистил зубы, приготовил завтрак. Пока ел, просматривал новости в интернете: «Наблюдается резкое повышение температуры», «В Севастополе мужчина изнасиловал собственную дочь», «В Киеве сотрудник правоохранительных органов застрелил троих невиновных». От потока такой информации закружилась голова, я уж было хотел отпроситься с работы, но решил превозмочь себя и всё-таки поехать. Оделся, выключил газ на кухне, завесил шторы и вышел в горящий ад. Градусов 37, не меньше, подумал я.

Добравшись до работы, я сразу свалился в обмороке, прямо возле кабинета начальника. Мне каждое утро нужно было отмечаться у него, что, мол, пришёл вовремя и не с похмелья. Помню суету, по непонятным причинам никто не мог вызвать скорую, среди клиентов нашёлся врач, который и оказал мне первую необходимую помощь. Потом, оклемавшись, я сидел в том же кабинете директора. Он настойчиво доказывал свою точку зрения по какому-то вопросу, я не понимал ни слова. Вид у меня был явно неработоспособный. Взвесив все за и против, директор, скрипя зубами, позволил мне уйти домой и, по-моему, даже предоставил несколько выходных.

Дома я выпил таблетки, которые неделю назад прописал мне участковый психиатр, посмотрел документальный фильм о войне в Афганистане, пообедал и снова лёг спать. От этих таблеток ужасно клонит в сон.

Проснувшись под вечер, я решил не просиживать остатки дня дома и пошёл в ближайший бар в надежде встретить там каких-нибудь знакомых и пожаловаться им на свою скучную и однообразную жизнь.

Надежды рушатся настолько быстро, насколько долго ты их вынашиваешь в себе.

В баре оказалось всего лишь несколько незнакомцев. Ну да, понедельник же, подумал я. Заказал водку с апельсиновым соком, разговорился с барменом. Тут подходит ко мне девушка лет двадцати пяти, небольшого роста, с шикарной фигурой и, видно, уже слегка навеселе.

– Развеяться не хочешь? – спрашивает.

– Хочу, – отвечаю. – Как тебя зовут, о прекрасное создание?

– Какая разница? Ну, Машей зовут.

– Прекрасно, Маша. Пойдём, развеемся.

Мы вышли на улицу. Ночь, было довольно зябко, и Маша предложила пойти ко мне. Вот так сразу.

Ты не обретёшь свободу, избавившись от своих зависимостей.

– Почему не к тебе? – спрашиваю.

– Нельзя ко мне. Я с родителями живу.

– Сколько тебе лет? – настороженно спросил я.

– Двадцать три. – Почти угадал, думаю.

– Ладно, идём ко мне. Здесь недалеко.

Мы молча дошли до моего подъезда, я не сразу нащупал ключом замок, суетливо копошился перед дверью. Было видно, что ей не терпится. О, Маша, спасение моё от серости будней!

Едва мы поднялись на нужную лестничную площадку, она резко разворачивает меня к себе лицом и приставляет ножик в бок.

– Медленно открывай дверь, без разговоров, – говорит мне моя надежда на спасение. В этот момент послышалось, как в подъезд зашли человек пять и поднимаются, я уже догадался куда. Пять огромных шкафов поочередно поздоровались с Машей и посмотрели на меня. Я их явно не впечатлил.

– Сначала заходим мы, – сказал один из них. Я, как мне и было велено, молчал.

В свою квартиру я зашёл последним. Мне приказали сесть на диван и молчать. Один сел возле меня и приставил кухонный нож к горлу. В таком неудобном положении я наблюдал, как из квартиры выносят бытовую технику, чайный сервиз, который мне достался от бабушки, и ювелирные украшения. Девушки, по тем или иным причинам хоть раз ночевавшие у меня, постоянно что-то забывали. Одна – серёжки, другая цепочку, и так далее. Я аккуратно всё это складывал на видное место, чтобы не забыть отдать при удобном случае. Но всё равно постоянно забывал.

Закончив, трое громил вышли из квартиры, остались я, Маша, тот, который держал нож возле моего горла, и ещё один. Вдвоем они подняли меня, посадили на пол и начали привязывать к батарее. Я не сопротивлялся. Привязав, они почти в один голос сказали Маше «не задерживайся долго, мы в машине будем ждать», и вышли. Я сидел на полу, привязанный, и милостиво смотрел Маше в глаза. Пощади, Богородица! Оставь невинного мальчика в покое!

– Если будешь кричать, я залеплю тебе рот скотчем, – сказала она. Только и всего.

Медленно, чуть покачиваясь, она подошла ко мне, опустилась на колени и начала снимать с меня штаны. Я молча смотрел в её невероятной глубины голубые глаза, как в два бушующих океана.

– А теперь самое интересное, – сказала она, взяла в руки нож и начала приближаться ко мне…

Я проснулся от звонка мобильного. Повернул голову – Аня крепко спит, съёжившись, ко мне спиной. Я не сразу понял, что произошло.

– Возьми же трубку, – тихо сказала она.

«Сон» – подумал я и потянулся за телефоном.

На часах ровно пять, но в комнате ещё темно. Я, прищурившись от света, посмотрел на телефон. Номер незнакомый.

– Алло, кто это? – сонно спросил я. Аня тоже немного приподнялась.

В ответ раздались неразличимые звуки, какие-то всхлипы, тяжёлые вздохи. Кто-то громко плакал в трубку.

– Что с вами? Кто это? – увереннее спросил я.

– Это… это Дашина мама.

– А, здравствуйте, Надежда Петровна. Что случилось? С вами всё в порядке?

И снова громкий плач. Аня подвинулась ко мне. Я сказал, кто звонит, и развёл руками на её вопросительный взгляд.

– Алло, Надежда Петровна, что произошло? Успокойтесь, пожалуйста, – сказал я, уже сильно занервничав. Невольно подумалось о Косте.

– Саша… Саша… мы здесь все в шоке… как такое может быть? Что же это делается… – У неё была настоящая истерика. Я молчал и смотрел на Аню. Она прошептала «я боюсь».

– Да скажите же вы, что случилось? С Костей всё хорошо? – спросил я, едва удерживая дрожь в голосе. Про Костю как-то машинально вырвалось.

– Он… Саша, он повесился у себя в квартире несколько часов назад, – и в трубку обрушился целый град из слёз и криков.

Я сразу повесил трубку. Десять секунд не мог оторваться от чёрного экрана телефона. Меня растормошила Аня.

– Что такое? Что она сказала?

Я не был уверен, что смогу произнести это вслух. В голове каша из страха, отчаяния и сильной тревоги. Я медленно повернулся всем телом к Ане, взял её за руки и выдавил это из себя, едва шевеля губами. Последнее, что помню, – маленькая прозрачная слезинка обрушилась на её щеку, докатилась до скул и ярко вспыхнула.

В супермаркете было тепло. Мы постояли с минуту в холле, чтобы привыкнуть к температуре. Ноябрь выдался самым холодным на моей памяти. Наши обветренные губы соприкоснулись в поцелуе, и мы вошли в огромное светлое помещение, больше похожее на бункер.

Аня накидала в корзину много всяких бытовых мелочей для обустройства нашей квартиры, от которых должно быть уютно. Я не перечил ничему, полагаясь на её вкус, который, впрочем, у неё отменный по части обстановки дома. Маленький чайник, подставка для винных бутылок, чашки и подсвечники – это всё было на моей совести, и я не оплошал. Выбрал, по своему мнению, лучшее, и Аня одобрила. Семейная идиллия между двумя магнитными полями.

– А, забыла! – выкрикнула она, когда мы уже приближались к кассам. – Сейчас вернусь, – быстро добавила и отбежала. Через две минуты вернулась с вазой для цветов.

– Ты же хотел…

– Да, – отрезал я и положил вазу в корзину. – Хорошо, что вспомнила. Спасибо.

Расплатившись, мы зашли в кафе попить чай, нам хотелось как можно дольше находиться в тепле. К тому же, кажется, на улице пошёл дождь.

Мы ни от кого не зависели, были обособленной единицей общества, нам просто хорошо вместе, хоть многие этого не понимают. Осудите и вы нас, чего уж там. Плевать.

Переждав ливень, мы быстро побежали на остановку. Когда добрались до дома, я первым делом вытащил вазу, налил воды, добавил туда две таблетки аспирина и поставил в неё розу, что, впрочем, и цветок-то уже мало напоминала. Розу, которую я не смог бросить в могилу.

Можно было бы написать еще много слов о страшной боли и страданиях, которые мы пережили после звонка Надежды Петровны, о моём помешательстве и последующем лечении, об Анином алкоголизме, об увлечении наркотиками и реабилитации, о страшных снах, о сборнике стихов, который я посвятил лучшему другу без имени. Но всё это не вызвало бы ровным счётом ничего, кроме нелепого сочувствия незнакомых людей. А Костя ненавидел его больше всего на свете.